18. АНТИГОНА И ДРУГИЕ
Кельга проснулась рано. Безоблачное небо сияло синевой. Ярко, ещё почти по-летнему, светило солнце. И этот ясный сентябрьский день ей показался удивительно подходящим для встречи с Антигоной. Правда, встречаться с ней Кельга собиралась вместе со своими новыми студентами, и она немного волновалась, думая о том, состоится ли эта встреча в действительности. Все последние годы студенты относились к Антигоне с изрядной критичностью и Кельга не переставала этому удивляться, ведь сама она Антигону любила как раз со студенческих лет. Она мысленно перенеслась в древние Фивы, в тот день, когда торжественно хоронили павших накануне защитников города, и вновь, в который уже раз, услышала вечный разговор двух сестёр.
- Как, - хоронить запрету вопреки? - спрашивала Исмена, а звонкий голос Антигоны ей отвечал:
- Меня моих он прав лишить не может.
- Мы не можем,- говорила Исмена. И Антигона тихо спрашивала:
- Почему?
- Он велит нас казнить.
- Конечно. Каждому своё. Он должен осудить нас на смерть, а мы — похоронить брата. Так уж всё распределено.Что ж тут можно поделать?
- Я не хочу умирать.
- И я тоже не хотела бы умирать…
- Ты знаешь, я не храброго десятка.
- Я тоже. Что ж из того… По-твоему, можно отступить только потому, что весь город ополчится против тебя, что тебя ждут страдания и ты боишься смерти?
- Да.
- Ну что ж, воспользуйся этим предлогом…
И каждая из них шла навстречу своей судьбе.
И вот Кельга вместе со студентами идёт к величественному дворцу фиванских царей и они слышат, как глашатай объявляет указ Креонта, нового царя Фив и родного дяди Антигоны и Исмены, указ, прямо касающийся посмертной судьбы двух их братьев: доблестного защитника Фив Этеокла приказано похоронить с царскими почестями, Полиника же, вероломно напавшего на город, оставить непогребённым, в назидание всем бунтовщикам. Ослушникам — смерть. И снова Кельга слышит, теперь уже вместе со студентами, тот самый утренний разговор сестёр, и они с замиранием сердца наблюдают, как крадётся Антигона мимо стражников и тайком бросает горсть земли на тело брата. А потом видят, как дюжие стражники хватают Антигону и тащат на суд к Креонту. И тихо стоят за дверью, вслушиваясь в жёсткий разговор дяди и племянницы.
- А ты мне ясно, без обиняков ответь: ты о моём запрете знала? - вопрошает Креонт.
- Конечно, знала; всем он ведом был, - отвечает девушка.
- Как же могла закон ты преступить?
- Затем могла, что не Зевес с Олимпа его издал, и не святая Правда, подземных сопрестольница богов. А твой приказ — уж не такую силу за ним я признавала, чтобы он, созданье человека, мог низвергнуть неписаный, незыблемый закон богов бессмертных.
- Почему ты пыталась похоронить брата?
- Это мой долг.
- Но ведь я запретил!
- И всё-таки я должна была это сделать. Тени непогребённых вечно блуждают, нигде не находят покоя. Если бы мой брат был жив и вернулся усталый после долгой охоты, я бы разула его, дала бы ему поесть, приготовила постель… Последняя охота Полиника окончена. Он возвращается домой, его ждут отец, мать и Этеокл. Он имеет право отдохнуть.
- Он был бунтовщик и предатель, ты это знала!
- Он был мой брат.
Потом они становятся свидетелями отчаянной попытки Гемона, этого естественного посредника, жениха Антигоны и сына Креонта, воззвать к разуму и милосердию своего отца и остановить казнь. Тщетно. Гибнет Антигона, закалывает себя Гемон, и, не вынеся этого, накладывает на себя руки его мать. Креонт остаётся наедине с трупами тех, кто ещё недавно был его близкими. Вряд ли у кого-то повернётся язык назвать его в этой ситуации победителем. И только стражников трагедия обходит стороной, они, как и в самом её начале, сидят и играют в кости.
Вместе со студентами Кельга возвращается в университетскую аудиторию, они начинают говорить об увиденном. И почти всем им хочется найти решение, обнаружить тайную щель, в которую можно ускользнуть, убежать от трагической развязки.
- Ей надо было сначала пойти к дяде и попробовать договориться с ним, найти компромисс.
- Или сначала оттащить труп метров на сто, а уже потом закапывать.
- Или засыпать землёй и тут же убежать, уехать в другую страну.
- Или с братьями заранее поговорить, чтобы они договорились между собой и не устраивали этой войны, в которой оба погибнут.
Проходит время и все убеждаются в том, что решений здесь нет. Мнения разделяются.
Каролина: Каждого из них можно понять.
Петер: Она отстаивала свои принципы, если бы она подчинилась царю, она бы предала себя — как она могла бы жить после этого?
Неля: Она эгоистка! Она не думала о том, что из-за неё могут казнить её сестру, что будет мучиться её жених, она думала только о себе, чтобы в своих собственных глазах хорошо выглядеть.
Кира: Если бы я верила в загробную жизнь, я, может быть, поступила бы так же, ведь для неё загробная жизнь была важнее, чем то, что происходит здесь.
Алекс: Я не могу представить себя на её месте, я бы постарался всё обдумать, взвесить все последствия — а она действовала совершенно импульсивно, не просчитывая последствия для своих близких, не принимая во внимание, что Креонт царь и должен думать обо всём государстве, а не только о своих чувствах.
Вера: Да, мне тоже царь кажется более взрослым, он думает не только о себе, он берёт на себя ответственность за весь город. А она не хочет понять, что если будет новое восстание и его сметут, то придёт другой, который может быть ещё хуже.
Анита: Мне кажется, если бы мы попали в то время, мы бы там просто не выжили. Но и те люди в нашем времени вряд ли смогли бы жить.
Кельга была согласна с Каролиной, что понять можно всех. Но Антигона вызывала у неё симпатию, а Креонт — ни малейшей. При этом она, как и Алекс, никак не могла представить себя на месте той Антигоны, которую изобразил Софокл — Кельга не верила ни в загробный мир, ни даже в священный долг, в каждой ситуации она видела возможность личного выбора. Более поздняя Антигона — та, негромкий голос которой звучит со страниц пьесы Жана Ануя, и которая действует из ощущения долга перед самой собой, была ей намного ближе. Но и тут она остро чувствовала, что не хочет поступать как Антигона, что при всём возмущении и негодовании против приказа Креонта, жертвовать жизнью ради того, кто уже умер — это не её выбор. Она бы, наверно, в этой ситуации уехала бы, сбежала бы из высокого дворца фиванских царей, и постаралась бы убедить и Гемона уехать вместе с ней. И написала бы гимн памяти непогребённого Полиника, гимн, который, если бы он удался, лишил бы запрет Креонта всякого значения.
Говоря всё это студентам, Кельга неожиданно заметила, что у окна стоит Антигона. Было похоже, что стоит она там давно, молча и внимательно слушая их разговор. И Кельга решила предоставить слово ей.
Антигона говорила негромко и почему-то по-русски, впрочем, сегодня это никого не удивляло: «Спасибо вам, что помните меня, это продлевает мне жизнь... Я не всё поняла в вашем разговоре, вы все гораздо умнее меня и рассудительнее. Но знаете что? Если бы я подчинилась запрету моего дяди-царя, все бы давным давно забыли и меня, и его, и Исмену с Гемоном, и всю нашу историю. Даже если бы — тут Антигона улыбнулась Кельге — я и сбежала бы из высокого дворца фиванских царей и убедила бы Гемона бежать вместе со мной». И с той же улыбкой она медленно растворилась в необычно тёплом сентябрьском вечере.