Церемония состоялась рано утром. Половину пришлось урезать, половину придумать самим, но главное, что ее затеяли настоящий принц и настоящий рыцарь.
В оригинале церемония посвящения должна была проходить в тронном зале, куда радостно устремились бы почти все знатные семьи Этвизы и Талайны, под наблюдением десятка свидетелей и королевского летописца, при участии храмовников и магов. Сэр Говард опасливо об этом напомнил, но Уильям только отмахнулся, и тронный зал заменили тренировочным, свидетелей и гостей выбросили прочь, но зато зажгли свечи (вернее, свечи сами зажглись, едва рыцарь и его спутник переступили порог) и сдвинули куда подальше всю мебель, освобождая солидный кусок пространства.
— Если бы сейчас тут был кто-нибудь вроде Ресвайта, он бы сказал: сегодня принц Уильям, наследник Талайны, принимает в оруженосцы почтенного сэра Говарда из рода Ланге, и да славится их союз во веки веков, — процитировал юноша. — Но Ресвайта нет, поэтому давай забудем о вступительной части и сразу перейдем к делу...
Он гордо выпрямился, а сэр Говард, наоборот, преклонил колено. Оба выглядели так, будто происходило невероятно важное событие.
Альтернатива поиску драконьей головы была проста и очень изящна. Охота за нежитью, конечно, высоко ценилась у рыцарей, но еще более высоко извечные воины чтили тех, кто каким-либо образом снискал себе чин оруженосца при короле — или наследнике трона. Ясно, что Уильяма якобы украл звероящер, что приемная мать обещала любые деньги тому, кто его найдет, и что его отец не собирался в ближайшее время снимать корону. Однако у Его Высочества все же был план, деталями которого он, впрочем, пока не рискнул поделиться. Он предоставил сэру Говарду очевидный выбор: довериться малоизвестному молодому принцу — или уехать на поиски нового дракона, как говорил сам рыцарь — желательно неразумного. И воин, лишь немного поразмыслив, предпочел первое.
— Я, — хорошо поставленным голосом начал он, — Говард Ланге, называемый Художником, клянусь, что стану достойным защитником, надеждой и опорой Его Высочества Уильяма из династии Хилл. Я, Говард Ланге, называемый Художником, клянусь, что никогда его не предам и не допущу, чтобы Его Высочество Уильяма предал кто-то другой. Я клянусь, что вся моя отвага, вся моя доблесть, вся моя верность и вся моя сила будут принадлежать Его Высочеству Уильяму безраздельно, и он сможет ими воспользоваться, если появится такая необходимость. Я клянусь, что скорее умру сам, чем позволю умереть Его Высочеству Уильяму. Вы — и никто, кроме вас, милорд, — отныне и до конца станете хозяином моей души, распорядитесь ей по своему усмотрению. Отныне и до конца я, Говард Ланге, называемый Художником, являюсь вашей собственностью, и я бесконечно вам благодарен.
Уильям успел заскучать, но долгие месяцы, проведенные с матерью за приемом послов, сыграли весомую роль.
— Дай мне свое оружие, рыцарь, — скомандовал он, приближаясь на лишний шаг.
Говард послушно протянул ему двуручный меч — как положено, рукоятью вперед. Уильям уверенно за нее схватился, но вес оружия оказался столь сокрушительным, что острие тут же звякнуло о мраморные плиты пола, лишь чудом не разделив тело сэра Говарда на две половинки.
— Давайте-ка лучше я. — Рыцарь перехватил двуручник латной перчаткой за лезвие и помог принцу плашмя стукнуть себя по шлему. — Вот. Теперь ваша заключительная речь...
— И откуда у тебя силы берутся, чтобы таскать эту железяку? — посетовал Его Высочество. Поскорее избавился от меча, облегченно выдохнул и мягко, с уверенностью старшего по званию, заговорил: — Я, принц Уильям из династии Хилл, принимаю в оруженосцы тебя, сэра Говарда Ланге, называемого Художником. Я, принц Уильям из династии Хилл, принимаю все твои клятвы, и пусть они будут светом, способным разогнать любую, даже самую кромешную, темноту. Помни, что где бы ты ни был, тебя терпеливо ожидает твой господин, чтобы сражаться спиной к спине, обороняя земли, отведенные ему законом Тала... кхм, то есть законами Драконьего Леса. Отныне и до конца я буду распоряжаться твоей душой — и открою тебе свою, тем самым показывая, что клятвы, принесенные тобой, действуют в обе стороны. Встань, — он сопроводил последнее слово жестом, — и живи так, чтобы я гордился своим решением.
Сэр Говард поднялся и немедленно поклонился. Ему еще ни разу не приходилось вести себя так официально, и теперь, когда церемония закончилась, он с недоумением уточнил:
— Неужели королям нравится, что церемониальная речь содержит столько повторов? Я, сэр Говард Ланге, называемый Художником. Я, сэр Говард Ланге, называемый художником. Я, сэр Говард...
— Эти повторы доказывают, — перебил его Уильям, скривившись, — что клятва действительно твоя, а не чья-нибудь чужая. По слухам, вражеские шпионы не способны такое выдержать и непременно запинаются в середине.
— Я тоже чуть не запнулся, — весело улыбнулся рыцарь. — Но, даю слово чести, я не шпион и уж тем более не враг милорду.
Он опять поклонился.
— Ой, да перестань, — поморщился Уильям. — Церемония, проведенная в Драконьем Лесу — это чистой воды формальность. Я не король, я похищенный принц. Причем похитил я себя сам, а потом уже навязался Эсу. Если бы он меня выгнал, то я, наверное, уже оказался бы в желудке у вурдалака.
— Вурдалаки в лесах не водятся. Им больше по нраву небольшие деревни, где людей хоронят прямо за частоколом и далеко за едой бегать не нужно. А здесь, — сэр Говард задумчиво подошел к витражному окну, — я не обнаружил никаких следов нежити, несмотря на то, что шатался по окрестностям около двух суток. Сплошные зайцы, ежи, лисицы да медведи, и те какие-то флегматичные, нападают разве что на тех, кто сунется в их берлогу. Собственно, — он повернулся к Уильяму и криво улыбнулся, как бы заранее извиняясь за глупость, готовую сорваться с его языка, — мне показалось, будто лес давно и весьма крепко спит, не реагируя на гостей.
Его Высочество поежился:
— Спит, значит...
В кабинете генерала Хадаса царила уютная и добрая обстановка. Демон, одетый в голубой мундир, сидел за своим рабочим столом, по правую руку от него устроился парень-медиум, а синеглазый мужчина-архимаг облюбовал подоконник, откуда было в равной степени удобно следить за всеми тремя поздними собеседниками. Эс по-прежнему находился в кресле напротив генерала, и на его лице читались крайнее любопытство, легкая настороженность и все та же насмешка, непоколебимая и стойкая.
— То есть выйти в Ад, — переспрашивал он, качая в ладонях чашку с горячим чаем, — можно из любого обитаемого измерения?
— Если помнить о правилах — да, — спокойно подтвердил архимаг. — Я должен упомянуть, что освоиться и привыкнуть к расположению местных ярусов довольно трудно. Они хаотичны, а бывает, что и сами перемещаются, вынуждая меня заново составлять карты. Признаюсь честно, без них я бы почти наверняка потерялся.
— Да ладно, — недоверчиво обратился к нему Хадас. — Ты же постоянно приходишь в Измиальт. А господин Шейн, насколько я помню, показал тебе короткую дорогу к Нот-Этэ, и ты уже довел господина Атанаульрэ до полного изнеможения своей диссертацией. Что такого ты намерен там написать? Для того чтобы старики из вашей Гильдии признали тебя архимагом, достаточно намекнуть, что ты близко знаком с высшими демонами, и они даже не пытаются тебя убить.
— На самом деле, — Эльва повернулся к хозяину Льяно, — они пытались, но у них ни черта не вышло.
— Ну еще бы, — проворчал генерал. — Ты заявился прямиком на болота Отчаяния, выдернул священный меч и присвоил его себе, не обратив никакого внимания на просьбы остановиться. Хотя, — он рассмеялся, — если бы не был таким идиотом, я бы тебя совсем не любил.
— А так — любишь?
— Люблю.
Эс невозмутимо глотнул чаю, прикидывая, не пора ли поужинать. Заключил, что пора, но военачальник Измиальта все еще не выслушал его требования, а уходить ни с чем светловолосый парень не собирался.
Будто ощутив перемену в настроении гостя, господин Хадас вопросительно сощурил темные глаза.
— Итак, вернемся к вашему вопросу, уважаемый каратрим, — произнес он. — Вы сообщили, что если военачальники Измиальта договорятся о встрече с графом Шэтуалем, владыкой замка Энэтэрье, вы попросите прощения и перестанете сыпать пыль на города шэльрэ.
Хозяин Льяно с достоинством покивал.
— Не сочтите за грубость, — добавил генерал, — но нет ли у вас каких-нибудь сомнений насчет Его Сиятельства? Потому что он крайне... хм-м-м... загадочный тип, и если вы не понравитесь ему целиком, он отрежет самые полезные части и соединит с телом, допустим, выверны, а остатки выбросит или скормит своим слугам.
— Не стоит беспокойства, — радостно вмешался Эльва. — Я его проведу.
Господина Хадаса передернуло.
— Учитывая, что вы с Его Сиятельством подружились, меня это абсолютно не успокаивает.
— У меня получится убедить Шэтуаля в том, что господин Эс представляет собой нечто крайне ценное. В конце концов, из его рассказа о Тринне следует, что он — единственный дракон на весь континент, а его сородичи либо вымерли, либо им помогли. Поэтому повторю: не стоит беспокойства. Идемте, господин Эс.
Эльва соскочил с подоконника, поставил чашку на стол и пальцами нарисовал на стене идеально ровную пентаграмму. Контуры звезды полыхнули зеленым пламенем, а затем исчезли, образуя под собой сплошную чернильную тьму, по виду — живую. Она словно бы дышала, медленно и размеренно, четко осознавая, что все, кто решится ею воспользоваться, заведомо сильнее.
Архимаг бестрепетно переступил ее границу по эту сторону — и пропал, сопровождаемый запахом полыни. Тут, в Аду, полынью разило все: Измиальт, его генерал, отряд чертей-карателей, самоуверенные сержанты и — особенно — низшие демоны, такие тупые, будто их мозги погибли, не успев толком зародиться.
— Удачи вам, господин Эс, — с теплотой пожелал Хадас. — Я буду молиться, чтобы Эльва не угробил вас по прибытии.
— А что, демоны умеют молиться? — удивился дракон.
Генерал тихо рассмеялся и потянулся к неподписанным документам:
— Еще как!
Светловолосый парень помедлил, обдумывая эту информацию, и сунул правую руку в подвижную чернильную тьму. Рука покорно исчезла, как будто ее отрезали, а культю прижгли. Чувство не из приятных, и Эс поторопился перешагнуть разлом поскорее.
Чернильная тьма обволокла его от кончиков волос до кончиков пальцев на ногах, как масло. Сопротивляться ей было невыносимо сложно, однако хозяин Льяно все же попробовал.
— Ну-ка перестань! — рассердился архимаг, схватив его за руку и вытащив на свет. Ослепленный, оглушенный, Эс какое-то время просто стоял и покачивался, как листок на ветру. Но вскоре ему полегчало, и он сообразил, что памятником замер посреди колоссального льняного поля, окружившего белоснежный замок. Высокие шпили сверкали издалека, словно верхушки верных Богам храмов, а им вторили многочисленные фонтаны, изнутри поросшие чем-то белым и розовым.
Вдоволь насладиться картиной Эсу не дали — непонятно откуда поблизости возникли серые волкоподобные твари. Двигались они так стремительно, что уследить за ними не получалось даже с помощью драконьего зрения. Выпад, лапы скребут по земле, свирепый оскал вплотную приблизился к лодыжке незваного гостя... и вдруг шею чудовища будто разорвали невидимые снаряды.
Эльва странно шевельнул кистью, а спустя мгновение сжимал рукоять меча. Он широко размахнулся, намереваясь атаковать сразу нескольких тварей, но тут они униженно заскулили и завиляли хвостами, как собаки, припадая грудью к земле. Архимаг с явным сожалением избавился от меча — тот пропал, и шрам на левой руке Эльвы принялся кровоточить, — и пренебрежительно произнес:
— Похоже, Его Сиятельству уже известно, что мы придем.
Он зашагал к белоснежному замку, безжалостно топча голубые цветы льна. Они хрустели и покорно ломались под сапогами, источая странный, явно не предназначенный такому растению, запах — что-то вроде гнили, а с ней — яблочного сока. Эс, поколебавшись, закрылся рукавом. Эльва, напротив, дышал с удовольствием, словно во всех обитаемых мирах не было более потрясающего аромата.
— Ты не в себе, — заметил дракон, переступая чей-то скелет, разбросанный под сломанными стеблями. — Нас учат уважать смерть, но не учат ею наслаждаться. Как ты это делаешь?
Эльва обернулся, и в его синих глазах острой иглой засела какая-то нехорошая, угрожающая эмоция. К счастью, она не выдержала натиска его обычного взбалмошного настроения, и архимаг заявил:
— Я — профессиональный некромант.
— А-а-а, — протянул Эс. — Трупами увлекаешься?
— Не то чтобы. Скорее, выгодно их использую. Восставшие мертвецы — умелые, и, в отличие от людей, бесконечно преданные воины. Они способны избавиться от любой напасти, если она, конечно, не превосходит меня по силам. К примеру, в империи Ильно... есть у нас, к сожалению, такая, да затопит ее Великое Море... я встретил одного заклинателя, и он разнес моих мертвецов за считанные секунды. Впрочем, тогда в нем бурлила магия драконов, а после нашего с капитаном Мильтом вмешательства драконы покинули имперцев и нашли себе другие, более дружелюбные, берега.
Эльва оказался под аркой входа, и его немедленно схватила за локоть симпатичная девушка с короткими витыми рожками за ушами, похожими на причудливые серьги.
— Добро пожаловать в Энэтэрье, господин Тиез, — поприветствовала она. — Добро пожаловать в Энэтэрье, господин Эстамаль. Проходите, Его Сиятельство примет вас в лаборатории. Принести чаю, вина или коньяка?
Архимаг вопросительно поглядел на Эса.
— Не надо, спасибо, — отказался тот. — Я ненадолго, меня дома дети ждут. Если я вернусь пьяным, они меня отшлепают и поставят в угол.
Девушка рассмеялась, и ее теплая ладошка невзначай коснулась плеча дракона. Светловолосый парень хотел рассердиться, но у него не вышло, и он только с недоумением поднял брови.
— Осторожно, — предупредил некромант. — Это милое создание — суккуб, и оно задавит тебя своими каблучками, прежде чем ты успеешь обратиться к Богам.
— Задавлю, — прощебетала девушка, уводя архимага вдаль по теплому светлому холлу. Свернула, пробежалась по лестнице, очаровательно крутя поп... то есть очаровательно стуча туфельками, и указала путникам на массивную железную дверь, сплошь покрытую царапинами. — Дальше вы сами. Господин Шэтуаль не любит, когда я сую свой любопытный нос в чужие дела. Успехов.
Она развернулась, повторно погладила Эса по плечу и отправилась назад, придерживаясь прежней тактики.
— Вызывающе, — оценил дракон. — Эта леди слишком самовлюбленная.
— Все демоны четвертого ранга такие, — отозвался Эльва и постучал, для верности — ногой. — Поначалу кажется, что они чересчур полагаются на свою врожденную красоту. Но если ты становишься их целью, они банально не дают тебе возможности осознать, чем ты вообще занят и какого черта снимаешь рубашку.
Он прижался ухом к двери, услышал нечто одобрительное и потянул ее на себя. Петли завизжали так, будто их не смазывали по меньшей мере столетие.
Лаборатория Шэтуаля была погружена в полумрак. Свечи горели только у южной стены, освещая продолговатый каменный стол и связку драконьих голов, соединенных между собой цепями. Для Тринны эти драконы были, пожалуй, маловаты, но если бы все головы принадлежали одному телу, то оно представляло бы нешуточную угрозу для всех, в том числе и для рыцарей.
За столом, катаясь на стуле, сидел владыка Энэтэрье собственной персоной. И у хозяина Льяно почему-то перехватило дыхание, хотя прежде его мало заботило, как выглядят инкубы.
Граф Шэтуаль был невероятно красив. Серебряные радужки равномерно переливались, как если бы в них плескался настоящий расплавленный металл. Заплетенные в косы волосы нежного лилового цвета Его Сиятельство небрежно подвязал голубой лентой. Уголки тонких бледноватых губ вежливо поползли вверх при виде гостей, и демон обменялся рукопожатием с Эльвой, словно со старым другом, а Эсу поклонился — не особо низко, как равному.
— Привет, Тиез, — мелодично сказал он, и воздуха опять стало маловато. Дракон постарался увлечься чем-то иным, но даже так видел стройную фигуру графа. Его руки — вплоть до самых ногтей, — были перевязаны чистыми белыми повязками, а на поясе болтались две кобуры. Манжеты шелковой рубашки зеленовато-серого цвета обтягивали запястья, но боли это Шэтуалю не доставляло. — Я в тебе не сомневался.
— Я тоже, — в тон ему отозвался Эльва. — Здравый смысл во мне давно умер.
— Но ты же явился, чтобы защитить этого дракона, — напомнил Его Сиятельство. — Значит, его труп все еще активен и влияет на твои мысли. Чем этот парень тебе так дорог? Внешностью?
Он оценивающе посмотрел на Эса.
— Ну да, симпатичный. Я бы совместил его с тем кошмарным серафимом. Быть таким уродливым несмотря на то, что родился стражем небес — это, наверное, весьма обидно. Но ты же не позволишь мне поделить господина Эстамаля на части, я прав?
— Прав, — согласился некромант. — Собственно, я обязан проследить, чтобы ты ответил на все его вопросы. Так приказывает господин Хадас, повелитель цитадели Измиальт. Он также передает, что в случае твоего отказа пыль и пауки посыплются прямо на Энэтэрье, а договориться об этом с ним не составит никакого труда.
Эльва кивнул на молчаливого гостя.
— Вот как? — потрясенно шепнул граф. — Ну ладно. Если он не будет спрашивать о моей причастности к Озеру Тьмы, я постараюсь дать ему вменяемые ответы. Но ты же знаешь, насколько я нетерпелив. Я уже полтора дня бьюсь над этими драконьими останками, и у меня все равно не получается ни с кем их соединить. Вероятно, они отвергают магию, и придется пришивать вручную, а крепкие нитки у меня закончились после того опыта с дакарагом, и прислуга до сих пор не купила мне новые. Что-то я устал, — зевнул Шэтуаль, обрывая сам себя. — Надеюсь, наша беседа не затянется. Ну их к черту, эти драконьи головы, завтра выброшу и займусь чем-нибудь еще...
— Не нужно выбрасывать, — вмешался Эс. — Я был бы очень благодарен, если бы вы подарили их мне, Ваше Сиятельство.
Разговаривать с инкубом оказалось еще тяжелее, чем смотреть на него. Примерно те же чувства хозяин Льяно испытывал, обращаясь к Богам, но Боги не подавали никаких признаков, что его речь их достигла, а Шэтуаль тут же уставился на гостя и весело оскалился:
— Если бы я их подарил, да? Что ж, если тебе угодно — забирай, в знак моей благосклонности.
«Сейчас заплачу», — подумал Эс, но мужественно сдержался.
— Но ты ведь не за этим пришел, правда? Спрашивай скорее, у меня еще масса планов. Где-то в холодильнике валялся труп оборотня...
Светловолосый парень помялся, торопливо сел на предложенную графом табуретку и наконец-то опомнился. Он — не какая-нибудь грязь под ногами демона, он — хозяин Драконьего леса, крылатый звероящер в чешуе цвета выгоревшего на солнце песка. Он — повелитель и страж небес, он — самый желанный трофей для рыцарей Этвизы (хотя тут, возможно, гордиться особо нечем). И, в конце концов, он — единственный приятель мертвого короля, и этот мертвый король обязывает совершить последнюю вещь, способную спасти лес, чей сон больше смахивает на смерть.
— Это вы, — твердо и уверенно заговорил он, сунув руки в карманы своих черных штанов, — создали народ хайли?
— Народ хайли? — с милым непониманием повторил Шэтуаль. И просиял: — А-а-а, те бесконечно верные дети с идеальной рецептурой крови? Да, я над ними полтора года корпел. И добился превосходного результата. Жаль, что они так плохо подходили большинству обитаемых миров, и мне пришлось унижаться перед вашими неуравновешенными Богами. Не знаю, кем был создатель тамошних земель, но он явно обожал войны. Четыре Бога сражений на россыпь крошечных континентов — это чересчур, тем более что флотом не обзавелся никто, кроме эсвианцев. Ой, — запнулся он, потому что свирепый взгляд Эса едва не прожег в нем дыру, — прости. Ты ведь не это хотел услышать, да?
— Да, — мрачно подтвердил Эс. — До меня доходили слухи, что вы, как отец, никогда не упускаете из виду своих детей, а детьми считаете любое свое творение. Так вот, мне весьма любопытно, есть ли у народа хайли хоть какой-нибудь шанс выжить, если прежний король не вернется и не разбудит лес? Дело в том, что мне казалось, будто хайли бессмертны, и я надеялся разбудить уснувшего короля. В нем даже осталась некая доля магии, и с помощью этой магии он разрешил Уильяму пересечь Великие Врата. Понятия не имею, для чего, но...
Эс нахмурился. У него возникло такое впечатление, что разгадка лежит на поверхности, и надо всего лишь протянуть руку, чтобы ее коснуться. Подтверждая эту теорию, в полумраке лукаво заблестели серебряные глаза графа Шэтуаля.
— Я создавал хайли, — сказал он, — как противовес эльфам и друидам. И те, и вторые крепко связаны с живыми тварями, будь то птица, медведь, травинка или упавший с дерева листок. Я мечтал построить такое тело, которое получит с каждой живой молекулой не просто связь, а родство. Кровное родство. Тебе наверняка известно, что серебряная кровь хайли, смешанная с их плотью, становилась идеальной почвой для каждого цветка. Что гибкие стебли могли зародиться и жить внутри детей леса — моих детей, — если их случайно туда заносило. Помнится, принцессе Элизабет — моей возлюбленной, чудесной принцессе, — эльфы бросили семечко льна в кубок эля. Она его проглотила, не заметив. И умерла, потому что, увы, — он тяжело вздохнул, — мой замысел не оправдался. Хайли, такие совместимые со всем живым на земле, научились управлять им издали, но не сумели научиться нести в себе.
Эс растерянно моргнул и прикинул, не пора ли как следует рассердиться. Решил, что не пора.
— А принцесса Элизабет... — пробормотал он, пытаясь облечь свою идею в наиболее верные выражения. — То есть... у нее ведь был сын? Она вышла замуж за кого-то из человеческих королей, родила ребенка, а потом умерла. Где он, этот ребенок?
— А ты еще не догадался? — не поверил Шэтуаль.
Светловолосый парень покачал головой.
Демон посмотрел на него слегка разочарованно:
— Ладно... побеседуем о старом короле. Ты его не разбудишь. Он погиб. Его магия будет беспокоить замок еще года четыре, но это мимолетное, остаточное явление. Оно не угрожает ни тебе, ни Льяно, ни Драконьему лесу. Оно просто есть. Как воздух или тени. Однако разбудить лес, — Шэтуаль почесал нос, — действительно можно. Если привести в эпицентр заклятия наследника Тельбарта, сына Элизабет, он активирует заклятие заново, с обратного конца. И народ хайли проснется, чтобы его поприветствовать.
Эс нахмурился.
— Ясно. Что же, тогда мне пора домой. Уильям наверняка соскучился, да и сэру Говарду необходимо строгое воспитание. Я полагаю, что ему ни разу не приходилось упоминать фразу: «хорошие манеры», если речь, конечно, не заходила о том, что за столом нельзя громко чавкать. Разрешите откланяться...
— Минуточку, — подал голос архимаг, до сих пор скромно любовавшийся коллекцией графа. Судя по всему, он бывал в лаборатории не единожды. Нагло заглянул в самые темные уголки, распахнул дверцы настенных шкафчиков, перевернул желтые запыленные свитки, разбросанные по столу. Даже драконьи головы приподнял, словно под ними должно было оказаться нечто ценное. И, не в силах избавиться от волнения — или тщательно скрываемого страха, — спросил: — Шэтуаль, дакарагова ты задница, где кот?
— Кот? — рассеянно отозвался демон. — Какой кот?
Эльва повернулся к нему и сжал кулаки:
— Шэтуаль!
До хозяина замка Льяно дошло, что кот господина инкуба — это бесконечно дорогое для некроманта существо. Архимаг так безнадежно обыскивал каждую деталь холодной, неуютной комнаты, что Эс тоже немного заволновался... и ощутил, как его лодыжку неуверенно тыкают мягкой пушистой лапой.
Признаться, лаборатория графа инкубов не располагала к приятным ассоциациям. Воображение крылатого звероящера уже рисовало сотни страшных созданий, спрятанных там, под каменной столешницей. Мало ли, кому Шэтуаль пришил мягкую кошачью лапку — может, безобидному кролику, а может, своему старшему брату... если у него, конечно, был старший брат.
Лодыжку потыкали снова, с явным пренебрежением. Тот, кто настойчиво добивался внимания Эса, приоткрыл пасть — характерный влажный звук нарушил повисшую тишину, — и... крякнул.
Это было так неожиданно, что передернуло всех, в том числе и графа. Затем Эльва широко улыбнулся, опустился на корточки и нащупал под столом серого, полосатого и крайне злого кота, ударившего некроманта когтями по лицу. Узкие неглубокие царапины тем не менее сразу побагровели, и кот, победно повторив загадочное низкое: «Кх-х-хр-р-ряк!» прыгнул на колени к инкубу.
— Мне его сам Сатана подарил, — гордо сообщил Шэтуаль, поглаживая питомца по спине. Мурчать животное либо не умело, либо попросту не любило, но улеглось на графа с таким видом, будто повелитель демонов четвертого ранга был его собственностью. — У него аллергия. Чихал, словно проклятый, я уже испугался, не принес ли он сюда какую-нибудь холеру — и тут владыка Нижних Земель, полноправный король и Создатель Ада, вытаскивает из-за пазухи неуравновешенного кота...
«Боги с ними, — обратился к самому себе Эс. — Посижу еще немного».
— А как владыка Нижних Земель, такой могущественный и, по сути, авторитетный, сумел подхватить обычную аллергию? Я наивно считал, что демоны не болеют.
Шэтуаль почесал нос.
— Видишь ли, разумные расы в большинстве своем произошли от нас. И унаследовали нашу генетику, а вместе с ней — и болезни. Та же чума еще три тысячи лет назад считалась неизлечимой среди моих собратьев, а в эльфийских и человеческих мирах вспыхнула совсем недавно. Кстати, ваши маги уже умеют с ней бороться.
— Я в курсе, — отмахнулся Эс. Заумные понятия в репликах инкуба были бы для него проблемой, если бы не та самая паучья библиотека в Льяно. Хайли изучали Тринну столетиями, и, пожалуй, ни у кого из других народов не получилось бы найти столько информации, сколько нашли, привели в порядок и записали дети Драконьего леса. — Не расскажешь, какие из разумных рас принадлежат именно тебе?
Шэтуаль усмехнулся и начал загибать пальцы.
— Упомянутые тобой хайли — раз. Водяные и русалки — два. Вурдалаки, упыри и прочие разновидности оживших мертвецов — три. Дакараги — четыре. Гарпии — пять. Выверны, ведьмины змеи, саламандры — шесть. Воющие химеры — семь. И так далее, и тому подобное — как ты, должно быть, сообразил, я увлекаюсь монстрами, а хайли и русалки — приятное исключение из правил. Когда я их сочинял, на меня напал приступ романтизма. Знаешь такое дурацкое состояние: тебя резко впечатляет все, на что вчера ты не обратил бы внимания. Ну и, разумеется, — он встал, подхватив кота, и свободной рукой похлопал по плечу Эльву, — еще были некроманты. Мои уши, мои глаза. Те, кому досталась моя магия, кто получил право ее развивать и использовать по своему усмотрению. Они многого добились, а этот молодой человек и вовсе переплюнул все мои ожидания, потому что законы для него не писаны, рамки не установлены, а пара-тройка сокрушительных поражений только разжигает врожденное любопытство. Я до конца времен не забуду его прибытие в Ад. Спускается на второй ярус, выдергивает священный меч и говорит Лассэультэ, первому принцу Ада: мол, извините, я диссертацию о Нижних Землях пишу, мне надо повидаться с графом Шэтуалем, создателем некромантов. А Лассэультэ ему в ответ: ты ничего не перепутал, могильный червяк? В общем, они подрались, и Его Высочество, тот, что обычно размазывает людей по всему болоту, проиграл...
— Он поддавался, — немедленно возразил Эльва, пользуясь случаем, чтобы погладить серого кота. Сердитый взмах полосатого хвоста был ему наградой. — Спасибо, Шэт. Ты единственный из демонов, на кого действительно можно положиться.
— А как же Адатальрэ? — подмигнул инкуб.
— Ну, он вовсе не такой дружелюбный.
Некромант еще раз погладил кота. Кот еще раз выразил свое возмущение.
— Нам пора, Шэт, — решил архимаг, благоразумно отступая. — Я проведу господина Эса обратно в Измиальт, а потом пойду домой, иначе кто-нибудь из моих товарищей сожжет мою каюту. Пока.
Он снова нарисовал на стене звезду, и чернильная темнота заколебалась под ее гранями, как живая.
— До свидания, — вежливо попрощался хозяин Льяно, покидая табуретку и любовно прижимая к себе драконьи головы.
— До свидания, — эхом отозвался Шэтуаль, проводив гостя до разлома.