За стенкой зашуршало. Клара смутно дремала, уткнувшись носом в пахнущий шерстью жёсткий плед.
Грохнул резко отодвинутый стул. Шаркая, зашлёпали тапочки. «Сядут чай пить», - догадалась Клара. Родители работали допоздна, и хотя были почти весь день дома, жили отдельной, как бы фоновой жизнью, жизни Клары почти не касаясь.
В холодном тумане, заполнившем сознание, прозрачно скользили образы. Сизые и неясные, они лопались и растворялись, едва коснешься рукой.
- Как в школе дела? – прогремел бас за стенкой.
Кровь стала едкой и газированной, толкнулась к груди, едва не вытолкнув через горло сердце.
- Нормально… - пролепетал звонкий голос матери.
Отец пошаркал тапочками. Перед глазами Клары возникла лампочка, заливающая желтым бурые в цветочек обои и кидающая тени закутанных в бесформенное родителей.
Она открыла глаза и на миг ослепла от бархатной мглы, наполнившей комнату.
- Уедем завтра, - уныло уронил отец.
Клара села, согнув ноги под одеялом, опершись на худые девичьи руки и сгорбившись бугром.
- Погода не ладится, но и город невыносим. Мне душно, понимаешь, воздуха нет? – со свистом выдохнул он.
Клара представила мелко кивающую мать.
- Уедем в Васькино. Я буду работать, ты знаешь, издатель невыносим, - самодовольно хмыкнул он. – Все трубки мне оборвали. Таких статей, говорит, им днем с огнем не сыскать.
Дальше Клара не слышала. Ладони скользнули по простыни, и гулкий бас слился с боем кухонной кукушки.
Разбуженная рассветом, Клара увидела серое утро, сочившееся на холодный подоконник. Резкая тишина, похожая на свободу, ударила в виски, бодря и пробуждая. Бесшумно скользнув с кровати на пол, она метнулась в пролет и вниз по парадной; и вот смешная детская фигурка, замотанная в клетчатый плед, пересекла тротуар. Одна, впервые одна в объятиях любимого города.
Свернув в арку, долой от окон родительской квартиры, она взобралась повыше, к памятнику чему-то прекрасному. Серые шестнадцатилетние глаза сверкали чертиками, ветер трепал косички, кружа рой мыслей в голове.
Что-то будет…