На улице было сумрачно и морозно. Легкие фигурки людей кружились в вихре белой январской метели.
-Это невозможно терпеть! — вздохнул мистер Гриффин и спрятал нос в толстый шарф, многократно обмотанный вокруг шеи.
Не всякому иностранцу достанет душевных сил противостоять веселой и безжалостной русской зиме. Но мистер Гриффин приезжал в Россию в третий раз и совершенно точно знал, что даже самые лютые морозы не могут быть страшнее вечерней компании неудержимо счастливого администратора беззвездного провинциального отеля...
Мистер Гриффин был профессором литературы и читал лекции в разных университетах Европы, но нигде больше с ним не случалось ничего подобного. Всякий раз по дороге из Москвы в какой-нибудь тихий город он давал себе зарок залечь под одеяло немедленно по приезду. Но, едва оказавшись в пустом номере русской гостиницы, его душа тут же начинала тосковать.
Когда за окном смеркалось, ноги сами выносили его в коридор: направо, налево, вниз по лестнице. И вот он уже сидел в бане с полотенцем на бедрах и, чокаясь граненым стаканом с незнакомыми, но очень симпатичными людьми, с элегантным английским акцентом надрывно вытягивал «Очи чьорные, очи страстные». И самое ужасное: на утро мистер Гриффин нипочем не мог припомнить, какого дьявола его дернуло всю ночь читать сонеты Шекспира дежурным сотрудникам гостиницы.
С некоторых пор добропорядочный англичанин считал неразумным полагаться на одну лишь собственную волю и уходил из гостиницы с первыми сумерками. Он слонялся по улицам, доводя себя до изнеможения, чтобы, вернувшись в номер, упасть на кровать и наверняка проспать до рассвета.
…Мистер Гриффин свернул за угол пятиэтажного дома с железными лестничными пролетами между балконами и оказался на длинной расцвеченной огнями улице. Теперь колючие снежные комья летели ему прямо в лицо. Через пять минут его щеки и нос приобрели благородный пунцовый оттенок, а глаза начали слезиться.
— Должно же быть в этом городе убежище от стихийных бедствий, — застонал мистер Гриффин.
Главная улица, которую ему посчастливилось форсировать, вся сплошь состояла из магазинов с вычурными вывесками, но ни один из них, как назло, не работал. Промерзший до тонкого белья, мистер Гриффин испытывал пронзительную эмигрантскую тоску по родине с ее неизбывными туманами и дождями. Он почти перестал сопротивляться ветру, и ему показалось, что вот-вот метель поднимет его и понесет вдоль дороги, сквозь белую снежную стену и обледеневшие ветки деревьев.
Нежданное спасение явилось мистеру Гриффину в образе громадной тяжелой двери, хлопающей от сильных порывов ветра о деревянный косяк. Дверь не то что бы открыто приглашала странствующего путника, но, как бы невзначай обнажив боковую стенку внутреннего помещения, и не лишала его надежды. Мистер Гриффин неплохо разбирался в архитектуре и мог с уверенностью заявить, что сооружение имело весьма почтенный возраст: не менее пяти веков.
Несмотря на внешнюю мрачность здания, на фасаде висело шесть рекламных щитов, что придавало ему модный кураж современности. Будучи профессиональным литератором, мистер Гриффин поборол в себе эгоистическое побуждение плоти без раздумий скрыться за толстыми стенами и углубился в изучение русских рекламных слоганов.
Первый предлагал страждущим приобрести уникальное лекарство на основе пчелиного яда от всех недугов разом. Баночку с целебным снадобьем держала на ладони дородная русоволосая женщина в платке и, виновато поглядывая на продукт, крестила его левой рукой. На соседнем баннере ноздря к ноздре стояли белый автомобиль с плохо заретушированным значком (в котором невольно угадывался «мерседес») и вороная тройка гнедых коней. При этом крайняя лошадь вскинула переднее копыто, а машина подмигивала фарой. Рекламный слоган, пересекающий фотографию поперек, был обращен к молодоженам, призывая их отринуть суетность автомобильного мира и прибыть на венчание в тройках из монастырской конюшни.
Центральное место над входом в здание занимал один, но монументальный, как «Явление Христа народу» Иванова, плакат. На нем крупными, мясистыми буквами было написано: «Освящаем квартиры, офисы, коттеджи» и снизу подпись «Церковь святого Гермеса».
— Что это за чертовщина? — нахмурился мистер Гриффин. — Если мне не изменяет память, Гермес – бог торговли из греческой мифологии. Какая уважающая себя компания позволит лепить на фасаде этот лошадиный бред? Нет, русские говорят как-то иначе. Бред сивой кобылы, кажется. Так и есть, бред сивой кобылы.
Мистер Гриффин задрал голову вверх, рискуя ослепнуть от яростной снежной бомбардировки. Серое полотнище неба прорезал золотой купол с крестом на самой макушке.
— Да это же русская церковь. Я не был в России шесть лет, а какой экономический скачок! — воскликнул он. — Кажется, завтра православное Рождество. Что ж, непогода станет мне надежным оправданием.
С этими словами англичанин-протестант нырнул в раскрытую дверь. Через секунду его черное пальто утонуло в разномастной толчее верующих.
У входа в храм стояла улыбчивая девушка и настойчиво совала в руки проходящих мимо прихожан лаковые буклеты с выбеленным бородатым лицом настоятеля на обложке. Не всматриваясь в прихожан, она с периодичностью раз в три минуты выбрасывала в публику одни и те же слова:
— Добро пожаловать в экспериментальную церковь святого Гермеса! Спасибо, что выбрали нас.
Внутри церкви не было и малейшего намека на тяжеловесность форм: стены обиты пластиковыми панелями, имитирующими дерево, под ногами дорогая мраморная плитка.
Откуда-то сверху на головы людей лился мелодичный женский голосок:
— Направо от входа вы можете приобрести рождественские сувениры: фигурки волхвов, Девы Марии и младенца Иисуса.
Мистер Гриффин послушно повернул голову направо и уткнулся взглядом в празднично украшенную лавку с юным нежным созданием по другую сторону витрины. В этой лавке по соседству с декоративными свечами и крестами из драгоценных металлов продавались керамические иудейские женщины и мужчины в благообразных длиннополых нарядах и похожие друг на друга новорожденные голышки. Ценник, предусмотрительно приклеенный на каждую фигурку, свидетельствовал о присоединении русской православной церкви к единому с Европой валютному пространству. На традиционном рождественском наборе было от руки нацарапано «95 евров». Мистер Гриффин не без труда прочел эту надпись.
Оказавшись в самом сердце русского храма, он вообще начал всерьез сомневаться в своих умственных способностях и психическом здоровье. Все вокруг него гомонило, пело и выкрикивало христианские приветствия, напоминая шумную воскресную ярмарку.
По периметру церкви разместились уютные магазинчики, над каждым из которых была привешена икона какого-нибудь святого. В правой половине зала господствовала радость: влюбленные покупали там венчальные наряды, молодые родители — одежду для крещения детей. Мистер Гриффин был ошеломлен нововведениями и не уставал перечитывать надписи о скидках и льготах, положенных постоянным клиентам.
— Простите, — спросил он девушку в лавке венчальных услуг, — ваша церковь занимается организацией свадеб?
Услышав иностранный акцент, скучающая девушка с биркой «Сестра Анна. Консультант-менеджер» оживилась:
— У нас свой салон платьев, имидж-центр с парикмахерской и солярием. При желании молодых мы можем взять на себя проведение всей церемонии, от венчания в нашей церкви до первой брачной ночи.
— Не сочтите меня назойливым, но каким образом вы проводите первую брачную ночь?
— С любовью, — потупилась сестрица. — В случае, когда молодые заказывают у нас полный свадебный пакет, мы преподносим им подарок — брачная ночь в настоящей монастырской келье. Знаете, какой спрос!
Мистер Гриффин побледнел, отшатнулся в сторону и оказался напротив бюро ритуальных услуг. По большому счету, разницы между свадебным салоном и похоронной конторой он не заметил. Здесь так же задорно и настойчиво предлагали сопроводить в последний путь усопшего, а именно: одеть, подстричь и сделать посмертный макияж.
— Очевидно, так русская церковь борется с бедностью, — заключил мистер Гриффин и достал фотоаппарат. Но едва блестящий объектив сверкнул в толпе, как перед его испуганным лицом вырос молодой послушник с пирсингом в ухе.
— Брат мой, — сказал он вкрадчивым голосом и, легонько подхватив иностранца под руку, провел его за алтарь, — если ты хочешь оставить память о нашем храме, у нас есть свое ателье.
За алтарем располагалась большая фотостудия. Здесь мистера Гриффина приняла под опеку солидная дама лет пятидесяти с двойным подбородком и тремя золотыми цепочками на дряблой шее. Глянув на нее искоса, мистер Гриффин подумал, что у людей такого выражения лица не бывает.
— Скоро светлый праздник, сын мой. Восславим же Господа нашего! - забасила женщина и начала выкладывать перед потенциальным клиентом рекламные снимки. — В нашем ателье вы можете сфотографироваться в образе послушника, батюшки и даже, в честь праздника, самого митрополита. Рясу и клобук дезинфицируем ежедневно, вшей не водится, так что можете быть покойны. Если с вами пришла супруга, для нее имеется наряд монахини. Цены у нас не иначе, как божеские, одна фотография — десять евров.
После продолжительных уговоров, временами переходящих в ласковую угрозу, протестант так и не отважился облачиться в одежду настоятеля православного храма, зато дал согласие сфотографироваться с его картонным двойником. Пробираясь через толпу с квитанцией об оплате снимков, мистер Гриффин столкнулся с настоящим настоятелем. Это был подтянутый мужчина средних лет с модной укладкой на голове и в приталенной рясе. Он не спеша прохаживался по залу, перекидываясь шутками с молодыми сестрами.
— Надеюсь, вы отдохнули душой в нашем храме, — осведомился он у мистера Гриффина.
— О, да! — вызывающим тоном ответил англичанин. — После этого моей душе потребуется еще более длительный отдых.
Настоятель понимающе подмигнул англичанину.
— Все в руках божьих. Как говорится, устами клиента глаголет истина. Не желаете пока посетить исповедальню? Вы какой веры придерживаетесь, сын мой?
— Прошу прощения, — содрогнувшись от ужаса, попятился иностранец. — Я переохладился, у меня жар. Мне снится. Странное видение.
Он тряхнул головой что есть мочи, у него перед глазами запрыгали звездочки, но видение не исчезало. Мимо него, вопреки всем законам логики, одно за другим проплывали высокодуховные, осознающие свое призвание в этом бренном мире лица православной паствы. Мистер Гриффин зажал руками уши и вылетел на улицу.
Метель жестоко хлестнула его по лицу, но он не почувствовал боли. Пальто его оставалось не застегнутым, а шарф безжизненно свисал с плеча.
— Скорее в отель, — шептал про себя мистер Гриффин, перебегая проезжую часть дороги в неположенном месте. — Да пребудет с нами вечерняя тоска в компании неудержимо счастливого администратора.