Недавно мне представился случай побывать на концерте ансамбля песни и пляски им. Моисеева. Билеты – весьма дорогие и, кроме нашей небольшой русской компании, в зале сидели только иностранцы, которых массово подвозили туда автобусами.
Представление было задумано так, чтобы продемонстрировать иностранцам типичные танцы народов, населяющих Россию.
В такой обширной и профессиональной ретроспективе заметил весьма интересную закономерность. У меня создалось впечатление, что национальный танец отражает самые утилитарные особенности результатов национальной эволюции.
Несомненно для меня - только одно, - в самой глубинной основе своей танец демонстрирует готовность индивида к реализации репродуктивной функции, а, значит, - к генетической передаче эволюционных признаков, способствующих закреплению в потомстве физических и генетически детерминированных особенностей того, кто демонстративно вышел в танцевальный круг. Отсюда, в свою очередь, и проистекают последующие культурные наслоения, позволяющие яйцеклеткам и сперматозоидам на высшем системном уровне демонстрировать основные функциональные особенности, обеспечивающие процветание конкретной популяции.
Начнём с северных народов. Танец эскимосов и чукчей отличается раскачиванием из стороны в сторону с раскинутыми в сторону руками. Так приходится балансировать на коротких, рахитичных ногах, плохо развитых в связи с отсутствием многих растительных витаминов. Для северного глаза это не является пороком. Зато много завываний и камланий, связанных с привлечением добрых и отпугиванием злых духов.
В физическом смысле северные охотники почти равны, и редкость северного населения не подразумевает военные конфликты. Поэтому мы здесь не увидим размашистых и угрожающих движений. Главное достоинство северного охотника – охотничья удача. Поэтому в танце делается акцент на шаманскую способность влиять на сопутствующую охоте эзотерику. У женщин – много движений согнутыми в локтях руками при отсутствии твёрдой спины и вытянутых ног. Оно – понятно, - главное для них работа в тесном чуме, где нельзя занимать много места, но приходится кропотливо выделывать шкуры, варить еду и пр.
Русский танец пришлось разделить надвое.
В первом варианте – это ухарские рубящие движения воина, ставящего во главу угла именно силовой характер удара в стиле «против лома нет приёма». Это вполне очевидно в связи с преимущественно тяжеловесным характером русского воина. Некоторая весомая габаритность русского воина связана со специфическими климатическими условиями, требующими некоторых жировых запасов для согревающих энергетических затрат в холодные месяцы года. Если практикуются прыжки, демонстрирующие крепость ног, преимущественно пешего русского воина, то тяжеловесность приземления, «ударность», скорее приветствуются, чем скрываются. Поощряется выносливость. Поэтому в русском танце движения повторяются многократно на пределе функциональных возможностей.
Для слегка дородных по той же морозной климатической причине русских женщин с пышной развитой грудью, соответственно, характерна плавная походка, демонстрирующая возможности титанического напряжения мышц ног. Тут становится понятна русская идиома «совсем с ног сбилась». В смысле – в результате работ по домашнему хозяйству, где часто приходится так же плавно носить воду на коромысле, переносить на руках спящих детей, одновременно помешивая варево на огне. Долгому функциональному напряжению ног способствует прямая и сильная спина. Женщины в танце охотно демонстрируют руки либо в титаническом опять же напряжении, либо с задорными резкими взмахами, иллюстрирующими крепость мускулатуры.
Пляска русского человека любит массовость и хороводы. В единстве и многочисленности рода русский менталитет видит залог преимуществ рода в конфликтных междоусобных противостояниях, которыми изобилует история российского этноса.
Во втором варианте русской пляски можно обнаружить специфику крестьянского быта, не ориентированного на военную проблематику. Не случайно танцоров в этом стиле обули в простые валенки без галош.
Низшие социальные страты русского этноса пляшут на полусогнутых в коленях ногах и со слегка согнутыми в пояснице спинами. Взмахи руками не содержат военных угроз, но – есть много неожиданных, но систематизированных движений, отражающих некоторую способность деловой рабочей смекалки. Если кому-нибудь приходилось иметь дело с телегами, санями, дровами, лошадями, самодельными предметами утвари, тот мог заметить аналогичные позы в этом нелёгком процессе трудового выживания в напряжённых климатических условиях.
Женщины в «крестьянском» варианте слегка теряют в своей плавной грации в пользу задорных силовых упражнений и энергичного топанья ногами.
В корне отличаются танцы народов Кавказа. Здесь изобилие вегетарианской пищи и отсутствие крепких морозов редуцируют силовую физическую компоненту, характерную для грузного северного тела. К тому же многочисленность народов Кавказа в сочетании с институтом «кровной мести» ставят во главу угла подвижность и лёгкость. Удачливый кавказский мужчина – это тот, которого трудно догнать на коне. Ему легче украсть невесту или барана, подкараулить кровного врага и всадить ему пулю в спину, а потом вскочить на коня и удрать от возмездия разъярённых врагов. Поэтому кавказский мужчина в танце так часто стремится ходить на кончиках пальцев ног, демонстрирую особенную свою лёгкость и ловкость. В танце он либо титанически напряжён, либо высоко и лихо прыгает на пределе функциональных возможностей. В отличие от народов севера, стройность ног здесь несомненное достоинство.
Для женщин Кавказа важна работа по дому, а также, даже в условиях скучного быта, – оставаться духовной загадкой для «горячего» кавказского мужчины, что стимулирует половую функцию на уровне социальных и религиозных табу (См. «Анатомия любви – это её история», А.В.Гринь, 2018). Отсюда – томный взгляд и спокойное, глубокое и загадочное выражение лица. Для некоторых народов Кавказа характерен довольно сложный информационный порядок жестов, чему можно увидеть аналогию в индийском танце.
Неагрессивные степные народности, промышляющие баранами,например башкиры, демонстрируют в первую очередь крепость ног, что позволяет долго сидеть на коне или брести в степи за пасущимся стадом. Здесь мы видим просто подпрыгивание и удары подошвой о землю. Женщины танцуют похоже с северными народностями, что, вполне понятно, роднит северный чум со степной юртой.
Весьма симптоматичен танец евреев. Здесь мы на увидим ни валенок, ни согнутой спины, ни резких «воинствующих» движений. Здесь доминирует танец в пиджаке и предупредительные и вежливые жесты продавца в лавке, приказчика, чиновника в банке. В порядочном обществе не принято размахивать руками. Поэтому мужчины евреи так не танцуют. Их руки держатся за спиной, либо за жилеткой, либо любым способом стремятся «приклеится» к телу. В любом случае демонстрируются исключительно поведенческие навыки «эффективной социализации» в истеблишменте, что является акцентом и вектором этнической эволюции. Еврейский танец очень напоминает традиционные приёмы национальной еврейской борьбы «еврейская подсечка», в которой использовать руки для удара и захвата в принципе запрещено.
«Еврейская мама», как утверждают сами евреи – хуже террориста. В условиях европейского антисемитского инстинкта (что является исторической мерзостью, поскольку нации не могут содержать в себе дефекты морали принципиально, мораль - это свойство исключительно личности) «еврейская мама» вынуждена особенными строгостями выращивать в чадах акцентированный рефлекс цели, что так не характерно ни для какой другой народности. Поэтому в еврейском танце, несомненно, присутствует и чувствуется женская доминанта в партнёрстве с мужчинами. В данном случае женщина не относится к мужчине, как рама относится к картине. Здесь она сама и рама и картина, сердито топочущая ногами на выбранного ею партнёра, который с удовольствием принимает, во-первых, - демонстрацию крепости женских ляжек, способных к деторождению, а, во-вторых, – способность доминировать в семейных отношениях. Это атавизм древнего матриархата, который именно в еврейской национальности сохранил свою древнюю историческую перспективу.
В таком анализе национальных танцев, несомненно, чувствуется фактор эволюционно утилитарности основ культурных традиций. Это может быть характерно не только в жанре танца, но здесь это чувствуется с особой иллюстративностью.
Хотя созерцательный характер нашей аргументации, конечно, не входит в рамки особо достоверных познавательных приёмов.