Внутренний ад начинается с самоизоляции. Самоизоляция - с противопоставления себя и своей боли всему окружающему миру. Человек отторгает его как непригодный для контакта и замыкается в своих переживаниях. Испытанная прежде боль отвержения перекрывает возможность видеть и воспринимать другой опыт - он в буквальном смысле становится недоступным. Собственная враждебность и страхи проецируются во вне, оказываясь за чертой осознавания.
Свой личный, противопоставленный миру, ад постепенно и неуклонно начинает искажать восприятие себя относительно всех остальных, становится главенствующим, заполняет собой все изолированное пространство и кажется страдающему абсолютно уникальным. Это ложное чувство уникальности считывается другими людьми как высокомерное, отталкивающее, что создает порочный круг отвержений, усугубляя и без того едва переносимое чувство одиночества.
Беда в том, что изнутри этого ада всё выглядит иначе. Застрявший в нем человек искренне страдает своим страданием. Он тратит уйму сил на борьбу с ним, отвлекает себя, заполняет дымную пустоту чем угодно, лишь бы не чувствовать свою боль так остро и не сойти с ума. Он ходит по кругу, постоянно пропуская нужную дверь, и, ни на шаг не приближаясь к выходу, снова скатывается в беспросветность отчаяния.
Он пытается избавиться от изоляции и одиночества, но делает это специфично. Его жизнь давно превратилась в постоянную войну на уничтожение: каждый новый, расположенный к нему, человек втягивается либо в бесконечную череду проверок на вшивость, либо ставится в крайне некомфортную позу с посылом: "Только ты можешь меня спасти/понять/помочь". Последствия предсказуемы: человек исчезает. Либо уходит сам, отказываясь от роли Спасателя, либо рано или поздно обесценивается, не оправдав ожиданий: "И ты такой же". Дальше - все сначала, пока хватает сил.
Выход из этого, как часто бывает, там же, где и вход. В неприятном, невкусном до отвращения признании того, что в своем индивидуальном, глубоко личном горе я - абсолютно не уникальна. Парадокс. Мы все на неосязаемом уровне невидимо связаны друг с другом бесконечным множеством общечеловеческих утрат. А значит, никто не одинок и не изолирован, и кто-то непременно окажется рядом, если только я рискну выйти чужой жизни навстречу. Но этот первый шаг должен быть моим, потому что болит мое, и мне это нужнее.
Выход там, где я прекращаю борьбу с другими: я не лучше тех, кто не перестрадал моим страданием; не выше тех, кто счастлив, только потому, что мне этого счастья не досталось. Меня не обязаны любить за то, что жизнь меня чего-то лишила.
В замкнутом возвеличивании своей боли над недоболью обобщенных других, в липком страхе быть снова отвергнутой, так легко не заметить, что я сама жестоко и безжалостно отвергаю этот мир во всем его разнообразии и себя вместе с ним, потому что когда-то для себя ошибочно решила, что мы друг друга недостойны.