Она была похожа на маленькую сову. Толстый пуховый платок, завязанный крест-накрест на спине, и подрясник в пол колоколом. Из платка виднелось круглое, простовато-добродушное лицо с одним глазом. Второй корова выбила хвостом. Я тоже сражалась с коровами на скотном, и этот эпизод матушкиной биографии очень настораживал. Я, собственно, и подошла к ней пожаловаться на своих подопечных и набраться опыта. Однако услышанное открыло уровень недостижимый. Параллельное измерение. Но я сначала про коров расскажу, чтобы был понятен контекст.
Коровы у нас норовистые. Во время дойки у каждой под носом должен стоять тазик с едой. И если пропустить момент, когда еда заканчивается, можно отправиться в полёт вместе с ведром и тем, что успел надоить. По-моему, их просто избаловали. Это хитрющие и очень сообразительные твари, постоянно тестирующие границы дозволенного. Правда, не все так уж умны. Они вообще очень разные, как люди.
У нас, например, была породистая, цвета слоновой кости корова Дочка. Её одна сестра в монастырь привела и трогательно ходила на скотный проведывать. Дочка осознавала свою избранность и принадлежность к аристократическому сословию. Но вот беда. Она не понимала, что такое лес. А у монастыря не было привычных ей полей, и пасли мы наших рогатых, гоняя по лесу в поисках аппетитных полянок. А Дочка зайдёт за дерево – и плачет, что потерялась. И вид – как у королевы, брошенной беспутными фрейлинами.
Настоящим же лидером была Лыська – мой главный враг. Приземистая, на кривых ногах, с разбойничьей физиономией и пузом, расположенным не вдоль, а поперёк туловища. Она-то умела использовать лес в своих целях. С видом невинным и задумчивым Лыська постепенно удалялась с полянки, как будто только сейчас обнаружила самую заветную травку и хочет ещё чуть-чуть и ещё чуть-чуть воон за тем деревом. Едва скрывшись из виду, она поднимала куцый хвост как знамя освободительной борьбы и бросалась в сторону фермерских хозяйств или колхозных полей. За ней всё стадо. Как-то мой братик, приехав из города, застал меня, бегущей наперерез летящей массе из рогов и копыт. Брат вжался в спасительный ствол дерева, а мне не было страшно. У меня было супероружие – тоненький прутик, которого стадо боялось смертельно. Страх больших и сильных коров перед прутиком - одна из самых удивительных загадок природы.
Но матушке прутик был не нужен. И она никак не могла понять, зачем коров вообще бить, пусть даже чем-то очень тоненьким. Она пасла их просто. Садилась на пенёк, говорила, - «Карови, паситесь» и тихонько читала «Богородицу», то есть молитву «Богородице, Дево, радуйся» и дальше по тексту. «Карови» разбредались по полянке, могли и в лес зайти, но никакого экстрима не случалось. Когда наступало время возвращаться в монастырь, матушка звала «Карови, домой!». Из леса появлялись рогатые физиономии, убеждались, что да, зовут, и послушно, гуськом отправлялись на скотный. И это не сказка. Именно так всё и происходило, чему есть многочисленные свидетели. Понятно, что тайна великой власти маленькой и совсем не страшной матушки над стадом заключена в «Богородице». И это отдельная история.
Когда-то у матушки была семья и пятеро детей. Муж видимо ушёл на фронт, потому что то, что я знаю, происходило в деревне, где в доме была только сама матушка и дети возраста примерно от 3-х до 12-ти лет. Наступил тот страшный день, когда закончилась еда. Совсем. И надежды на её появление никакой не было, ибо дело было зимой. Младшие плакали и просили есть, старшие смотрели испуганно. Матушка построила всех рядком и велела читать молитву «Богородице, Дево, радуйся», а потом уложила спать. Сама она спать не могла и всю ночь продолжала той же молитвой молиться, снова и снова повторяя «Богородице, Дево, - и такое неуместное в этой обстановке – радуйся». На следующий день из дальней деревни пришла родственница, ни разу их с начала войны не навещавшая, и принесла мешок муки. Это было спасением. Думаю, что не надо даже объяснять, что после этого случая матушка очень уверовала в силу Богородичной молитвы. Однако в детской своей наивности решила, что молитва - это ключик, открывающий любую дверь, какую только пожелаешь. И эту мысль пришлось чуть-чуть откорректировать. Об этом следующая удивительная история.
Не знаю в каком возрасте она пришла в монастырь, но только вдруг такие ощутила в себе крылья, что, не имея никакого намёка на музыкальное образование, решила, что непременно должна стать регентшей. И не просто какой-то там, а самой что ни на есть первой. И вот видит она видение. Стоят монастырские сёстры парами, образовав ровный широкий коридор. А по этому коридору тихо движется Сама Пресвятая Богородица в сопровождении апостола Иоанна Богослова. Вот поравнялись они с матушкой. Было это ещё до монашеского пострига и звали её тогда Фросей. Иоанн Богослов на неё Богородице жестом указывает и говорит, «Хочет быть первой регентшей». Матерь Божия лик Свой светлый к нашей Фросе поворачивает, ручкой в воздухе рисует маленький ровный крест, произносит единственное слово – «Шить» и дальше шествует. С этого времени как-то так всё устраивалось, что она постоянно шила. Правда потом какая-то игуменья направила её на скотный двор и там, зазевавшись и не заметив, что закончилась еда в тазике, получила матушка от возмущённой коровы пожизненную метку. Тогда со скотного её убрали, и вернулась она снова к своей машинке, хоть и не так уже было удобно на ней работать. Когда я с ней познакомилась, эта старинная швейная машинка стояла на столике возле её кровати.
Жива ли она ещё, не знаю. Я даже не запомнила её монашеского имени. Коров помню, а её нет. Но она такое дорогое для меня и такое сказочное существо, что сердце всегда теплеет при каждом воспоминании. И снова стыдно от её недоуменного «Зачем?» на моё яростное - «Ну как же их не бить? Они же по-другому не слушаются!» Нет у меня никакого сомнения в том, что, когда придёт её время, возьмёт её Богородица в свои самые близкие дочери. И может быть даже станет она регентшей, пусть и не самой первой.