Действующие лица:
Мать – старуха 85 лет, подслеповатая, почти не видит. Давно не выходит из дома.
Дочь – пожилая женщина 63 лет. Пенсионерка, живет с мужем за городом в собственном доме. В данный момент не работает. Приезжает к матери раз в неделю.
Действие происходит в одном пространстве двухкомнатной квартиры. Пространство увешано тряпочками, большими и маленькими, сор на полу, перья от подушек сваленными шариками катаются по полу. Сквозняк из открытого окна гоняет по полу мелкий сор.
Картина 1
Звонок телефона. Из глубины квартиры появляется старуха. Берет трубку.
Мать: Иду… иду…Ало! Уф… Запыхалась. Привет, Нинуля… Ничего… держусь помаленьку. Зарядку делаю! (смеется) Квартиру убираю. Скорее бы уж самой прибраться отсюда! Куда, куда? Туда. На тот свет. Ох, надоело все… Еще не завтракала. Да… Да… Ну, звони, не пропадай! А как твое здоровье?... А-а-а, ну и ладно.
Садится, шарит руками по столу.
Мать (ворчит сама с собой): И все то торопится… не поговорит как следует. Знаем мы, как у тебя Наденька занята… Как же, Наденьке телефон нужен… лесбиянка проклятая! Так и скажи, денег жалко по телефону поговорить с подружкой…
Хлопает входная дверь. Появляется дочь, нагруженная мешками с продуктами.
Дочь: Доброе утро!
Мать: Доброе… (хмуро смотрит на дочь)
Дочь: Как дела? (достает продукты из мешков)
Мать: Как сажа бела…(щупает руками продукты)
Дочь: Вот тебе купила халу свежую. Теперь у нас пекарня открылась, очень свежий хлеб.
Мать: Ты мне больше этот черный хлеб не покупай! Есть невозможно! Из чего его делают, кислятину такую?
Дочь: А какой тебе покупать?
Мать: Никакого не надо… Аппетита нет. Все птицам отдаю…
Дочь: А зерновой?
Мать: Зерновой можно… А этого говна не надо. (Перебирает руками продукты) Сливы это хорошо. Яблоки. Куда столько бананов? На черта они мне, чернеют быстро. Только вчера доела последний…
Дочь: Ты на окно их не клади рядом с яблоками, они и портятся быстро.
Мать: Куда же мне их класть? Ну, кинь в холодильник!
Дочь: И в холодильник нельзя.
Мать (ворчит): Ну в жопу себе засунь…
Дочь: Пусть здесь, на столе лежат…
Дочь кладет продукты в холодильник.
Дочь: А что это у тебя тут? (достает баночку, нюхает) Испортилось… плесенью уже покрылось.
Мать: А что там?
Дочь: Горошек.
Мать: Не помню… Ты сама его открыла и оставила.
Дочь: Ты же знаешь, что у тебя ничего не ем. Я не открывала.
Мать: Вечно все попереставляешь в другие места, а я потом ищи… (задумалась, что-то вспоминает) И куда ты девала все мои блузки?
Дочь: Какие блузки?
Мать: Все мои нарядные блузки! Светленькая такая и черная с кружавчиками. Все утащила куда-то. И в горошек тоже…
Дочь: Да как же… Зачем мне твои блузки? Положила куда-нибудь и забыла…
Мать: Ничего я не забыла! Сколько у меня их было, а теперь нет ничего! Все повытаскивала!
Дочь: А ты куда-нибудь собралась? Ты же дома сидишь, никуда не ходишь. (Пытается пошутить) На свидание что ли собралась?
Пауза. Мать сидит, жует халу, отщипывая по кусочку от батона.
Дочь: Чайник поставить? Ой… (берет в руки чайник)
Мать: Забыла про чайник, он весь выкипел, чуть не сожгла его бедного… Теперь свисток не работает.
Дочь: А где тот, что я новый купила?
Мать: Не надо мне новый, я к этому привыкла.
Дочь: Он же теперь не свистит…
Мать: Я так… услышу, что кипит и снимаю…
Мать продолжает жевать.
Мать: Никакого аппетита нет… так жую, чтобы силы были, запихиваю в себя насильно… А то слягу, кто за мной ухаживать будет? Некому ухаживать… так и протухну тут. Потом подберете…
Дочь: Ну, что ты такое говоришь?
Мать: А что?
Пауза.
Дочь: Будем мыться сегодня?
Мать (недовольно): Уж помылась я, и уборку сделала… Тебя дождешься!
Дочь (смотрит по сторонам): Вижу… От твоих перовых подушек пух по всей квартире. Мама, я же предлагала новые подушки из ИКЕА, они очень удобные.
Мать: Не нужны мне твои подушки. Мне на этих удобно, вот умру и выкинете вместе со мной!
Дочь: Но все же я пропылесошу немного…
Мать: Делай что хочешь…
Пауза. Дочь начинает уборку. Метет.
Мать: Нечего мне тут пыль гонять по квартире! Влажную уборку я делала.
Дочь: Ну, хорошо, а что купить тебе еще нужно? В аптеку нужно?
Мать: Ничего мне не нужно. Умереть мне нужно. Аппетита никакого нет (продолжает жевать). Сама смотри, что нужно…
Дочь: Мама, ну я же не знаю, что тебе завтра, послезавтра и еще на неделю вперед понадобится.
Мать: Ничего мне не понадобиться… веревка на шею…
Дочь: Да, что ты все время говоришь… глупости какие-то… Прямо не знаю, как тебе на это отвечать. Что, тебе плохо живется?
Мать (со злобой): Плохо? Никак мне не живется. Одна сижу тут в четырех стенах, слепая как курица. Ведь, вот ничего почти не вижу…
Дочь: В тепле, в двухкомнатной квартире, с ванной и туалетом, сыта… Кто ж виноват, что ты не видишь…
Мать (не слушает): Прибежишь, все время торопишься, все бегом, бегом! Не поговоришь со мной, не сядешь, как человек!
Дочь: Вот, я здесь. Мы разговариваем. Я никуда не тороплюсь, и приезжаю в город только для того чтобы тебя помыть, в квартире убраться, продуктов тебе купить.
Дочь садится. Приготовилась слушать. Пауза.
Дочь (мысли): Вот, сейчас начнет… Зачем съезжались…
Пауза.
Мать: Зачем съезжались? Сидела бы в своей квартире, чужие люди бы ухаживали за мной! Кто я теперь? Бомж! Ничего то у меня нет!
Дочь: Тебя же никто не неволил съезжаться… Ты сама так решила…
Мать: Ничего я не решала! Охмурили меня тогда, сами все бумаги сделали!
Дочь: И подпись твою подделали…
Мать: Все подделали… без моего согласия…
Дочь: Ты в однокомнатной жила, а теперь тебе плохо одной в двухкомнатной квартире? Тебе никто не мешает…
Мать: Не нужен мне этот сарай! Засунули меня сюда… лучше бы в гроб засунули!
Дочь освещена верхним светом, все остальное тонет в полумраке. Когда она обращается к матери, это ее внутренний голос. Мать в это время существует параллельно.
Дочь:
Господи, двадцать лет одно и тоже… Вспомни, когда мы съехались, ты сама говорила, что уже стара, и скоро тебе понадобится помощь. А что вышло? Десять лет ты куралесила, делала что хотела, и пила. Соседок себе пьющих сразу нашла, стали лучшими подругами. Каждые выходные посиделки устраивала. Даже на неделе, прихожу с работы, сидят. Потом пьяные бредни и ругань. Я молчала, а ты говорила, - «Я в своем доме могу принимать кого захочу!»
Ты забыла, как врывалась в нашу комнату, кричала и ругалась, что на меня не угодишь? Потом всю ночь бегаешь и блюешь в туалете, потом у тебя начинаются пьяные кошмары, и ты кричишь и разговариваешь во сне, вскакиваешь и бродишь по квартире, ищешь что-то. Я не сплю всю ночь, а утром на работу! Ужас в том, что на утро после пьянки ты ничего не помнишь, что делала, что говорила! И рассказывать тебе бесполезно, все равно не веришь, как же, - дочь наговаривает на мать свою!
Почему ты одна осталась в квартире? Потому что я заболела на нервной почве!
На недостроенной даче оказалось лучше. Подальше от тебя! Туалет на улице, воды в доме нет, одним словом деревенский образ жизни. А на работу ездить надо, зимой печь топить, дрова заготавливать, воду возить. Летом хорошо, стирать можно на улице, а зимой приходилось в город возить, здесь стирать.
Двадцать лет такой жизни… Но пока не видишь тебя, не знаешь, что творишь, и хорошо. Твой голос даже по телефону слышать не могу! Только и ждем неприятностей, а сюда приезжаем чинить, ремонтировать, поправлять, подкрашивать. А ты так невинно, - «Уж, не знаю, отчего это телефон сломался? - Не роняла. - Раковина треснула отчего то, не пойму почему. Кто унитаз сломал? Что вы из меня пьяницу делаете?»
Картина 2
Другой день. Дочь начинает уборку. Мать сидит.
Мать (качает головой): Нет, вот вокруг людей, совсем не стало… порядочных людей.
Дочь: Люди разные…
Мать: Суки все… Когда было здоровье и было что на стол поставить, все тут как тут… А как стала слепая да немощная, никого… И Анька, эта, звонит, - заехала бы, говорит, да за дорогу платить надо! Как приезжает, я ей на дорогу всегда суну денег… В последний раз, я ей сослепу пятисотку сунула, так взяла, не подавилась, сучка… Потом думаю, чего это у меня денег так мало осталось… А приедет, рассядется, как барыня, подавай ей! Тоже диабетичка сраная, то не ем, это не ем, а водочку хлещет за милую душу! Привезет дрянь какую-нибудь, что есть невозможно, а мое все выжрет… Теперь, говорит, далеко стало ездить, в новую квартиру переехали, ремонтом занимаются, всю пенсию отдает детям на ремонт. В деревню к сестре уезжает, везет оттуда целую машину продуктов, а сама там ничего не делает, боится рук замарать работой.
Дочь: Разве плохо, что она своим детям помогает?
Мать (не слышит): Внук бездельник… Институт, видишь ли, закончил, работу он ищет! Три года уже ищет, у бабки на шее! Вот молодежь пошла…
Она продолжает бубнить под шум пылесоса, который включила дочь. Некоторое время шумит пылесос, мать говорит, жестикулирует. Дочь не слушает ее, делает уборку. Мать продолжает ворчать, начинает убирать продукты на полки, в холодильник. Возится на кухне.
Дочь (пылесосит): Господи, как же я ее ненавижу! Ненавижу! Иногда готова просто убить ее, и забыть! Освободиться! Где взять силы, чтобы приезжать сюда снова и снова и терпеть? Не слышит и не видит меня! Никогда не слышала и не видела меня, с самого детства. Не любила… не умела любить. Я не нужна была ей тогда. А сейчас нужна, и это ее злит. Зависимость злит.
Мать (слезно): Что я плохого делала? Только хорошее людям делала! Вам все отдала! Сколько я Сергею передала денег! Все просрал! И комнату свою и дачу отдал этой сучке! А она в гроб его загнала и хоть бы что! Звонит тут, приеду мол, посидим. Приехала, бутылку привезла, нажралась, да еще ночевать осталась. Видит же, что я больной старый человек, нет, уселась, а ты обслуживай ее! Ночь не спала, теперь вся насквозь больная…
Дочь: Так зачем ты ее пригласила, если не хотела встречаться?
Мать: Сама приехала… Что же, в дверь не пускать, если приехала? Сидела тут, хвасталась, что сын выучился, женится.
Дочь (возмущенно): И после всего того, что она сделала, ты ее пригласила?
Мать (слезно, не слушая дочь): А я тут вдруг обнаружила, в бумажке завернуто было… Пять тысяч. Он, Сереженька, мне оставил в последний приезд… Видно знал, что не увидимся. Вот только недавно нашла, бумажечку, а в ней денежка… От него, от сыночка…
Мать плачет. Дочь вспоминает. Свет на дочь.
Дочь (в пространство):
Брат болел полгода. Увядал на глазах. Виделись с ним редко, жена его последняя, тоже пьянь беспросветная, но деловая. Комнату брата, нашу бывшую комнату, из которой я ушла в мир в чем мать родила, а мать ушла ухаживать за больным человеком ради жилплощади, и оставила брату, - эта женщина на сына своего оформила, а брата моего к себе в квартиру прописать успела перед смертью.
Ты же брату все мозги проела из-за комнаты этой. Он, не мог сказать тебе, что умирает! Жалел тебя! и я молчала. А ты каждый раз кричала по телефону на него, и трубку бросала, потом снова звонила и допекала из-за этой комнаты, из-за дачи, из-за тех денег, которые ему давала.
Похороны сына своего помнишь? мы не могли тебя поднять пьяную с постели! Поехали с мужем одни на отпевание.
В крошечном храме при больнице, он лежал в гробу, как-то скрючившись, не ровно, как будто ему места было мало в этом тесном гробу, и он поджался весь, такой виноватый перед смертью за свою непутевую жизнь.
Он был добрый и рубаха парень, и ничего от него не осталось, даже могилы… захоронила его жена неизвестно где, тайно от нас, а может быть и выкинула, как прежнего своего мужа, который странным образом утонул в своей же канаве рядом с домом.
А ты неделю пила беспробудно! Еще и на нас обиделась, что не простилась с сыном…
Мать (плаксиво): Я то еще подумала, что он так сказал? - потом пригодится… Знал, что на похороны…
Мать плачет. Дочь убирается на кухне, моет плиту, раковину, трет чайник.
Дочь (в пространство): Он не боролся с болезнью. Сразу сдался. Решил умирать. Не менял свой образ жизни, продолжал пить. Такая жизнь была ему не нужна. Он уже понял все про себя, и мужественно и стойко ждал смерти.
- «Ничего, Моника! – говорил. – Все путем!»
Мы никогда не говорили с ним о жизни, но я то знала, что он все знает и понимает, что жизнь не удалась, поэтому не стоит и бороться. Третья жена стерва оказалась и пройдоха, и уж тут ничего нельзя поделать, поэтому и пил, запивал свою несчастную судьбу. Ускорял конец…
- «Свинья грязи найдет», - ругалась мать на него, и тут же денег подсовывала, а он их пропивал. «Лучше бы я тебя в детстве придушила!» – кричала она на него, когда снова у Сережки были проблемы. – «Глаза мои бы не видели!» – кричала она на нас, когда мы в детстве что-нибудь вытворяли.
«Глаза бы мои вас не видели!» – сама себе и накликала. Вот теперь и не видишь.
Картина 3
Другой день. Дочери не видно. Мать ходит по сцене от одной кулисы к другой, оттуда виден свет, там окна. Сквозняк метет мелкий сор и пух. Колышутся развешанные тряпочки.
Мать (кричит в окно): Сейчас я вас, паразиты! Чего тут набросали мусор? А ну ка убирайте все! Вот позвоню в жилконтору… Ну что за люди такие! Вот я вас, сейчас… водой…
Идет на кухню наливает в кастрюлю воды, идет обратно. Высовывается, но уже никого не видит.
Мать: Паразиты! Сталина на вас нет! Раньше бы вас приструнили! Распустился народ.
Не замечает, как появляется дочь с сумками.
Дочь: Кто Сталина помянет… тому знаешь…
Мать: Вон, суки какие-то навалили мусор и ушли… Раньше бы за такое, знаешь…
Дочь: Там люди переезжают, вещи старые на выброс выносят. Потом уберут…
Мать (зло): Знаем мы, как они убирают! Лестницу тоже убирают, только я после их уборки хожу и сама площадку мою, и хоть бы одна сволочь мне спасибо сказала! Никому не нужно… Наш коврик какая то стерва под чужую дверь подложила!
Дочь: Уборщица, возможно, перепутала, когда пол мыла.
Мать: Мать ее за ногу, перепутала она! На лестницу не выйти, песок хрустит под ногами.
Дочь: Так на то и лестница, люди с улицы входят…
Мать: Ты всех оправдываешь, только меня не жалеешь! Только я для тебя плохая, а все хорошие кругом. Вот посмотришь, посмотришь, когда до моих лет доживешь… не дай Бог.
Дочь: Да, не дай Бог!
Мать (не слушает): Вот поживешь с мое, переживешь с мое… и Сталина вспомнишь и старые времена…
Дочь: Ну, знаешь, Сталина! Как ты можешь? Твоего отца расстреляли, твоего брата из комсомола выперли, другого брата до смерти забили, а ты… Сама говорила, как вашу семью из хутора выгоняли, как крышу с дома трактором стащили, а вас заставили в колхоз идти.
Пауза. Мать в замешательстве.
Мать: А все ж порядок был… не так как сейчас.
Дочь: Да, знаем мы эти порядки… А сколько народу сгубили. Ты все деревню вспоминаешь… Сколько колхозникам платили? Бабушка рассказывала, что паспорта не выдавали, чтоб из колхоза не бежали. А пенсия у нее была, сама знаешь, двенадцать рублей всего. А ты все вспоминаешь, Сталин!!!
Мать (упорно): И порядок был, и здравоохранение, и учили нас бесплатно… А теперь? В ВУЗах только плати, в больнице плати, в поликлинике плати, везде твои дерьмократы понасрали! Что сейчас хорошего?
Дочь: Да, много хорошего… только видеть надо… Во всякие времена были дурные правители, но кроме них есть и просто люди, хорошие люди…
Мать: Да, уж, мать твоя дура, ничего не понимает. Вот поучи, поучи меня жить. Мало я жила и видела. Сколько горя нахлебалась, столько тебе не выхлебать…
Дочь: Неужели все так плохо было у тебя? И счастья не было? А папа…
Мать: А что отец то… Тоже поди не святой, как ты думаешь про него. Тоже был тот еще… бабник. Тоже любил компании, да выпить. Молодая была… Только я ему так и сказала (рубит рукой по столу), вот тебе стакан и мне стакан, вместе будем пить, сколько ты, столько и я! А он испугался и говорит, - все, Капелька, он Капелькой меня звал, больше не буду. И как отрезало. С тех пор ни-ни!
Дочь (в сторону): Господи, он Капелькой ее называл… (матери) Вот, видишь!
Мать: А что хорошего по военным городкам мыкаться? Ему то ничего, он с детства в палатках да гарнизонах с отцом. Отец у него тоже военный был… А мне с двумя детьми, с вами. Да, еще Сережка болел часто. Как у него воспаление легких случилось у маленького… Бабушка и говорит, - ходи с ним дочка по росе рано утром. Вот, возьму его, заверну получше, а сама босая, да по росе. Выздоровел… Зимой бывало встанешь, а вода в ведре замерзла, топором ее рубишь, да дом протопить… Да еще…
Мать продолжает жаловаться и плакать. Дочь думает о своем.
Дочь: Да, еще и дрова заготовить…
Зима…Приезжаем с работы, а в доме двенадцать градусов тепла, топим печь до часу ночи. Но как только затопим камин, сядем у огня, так хорошо становится. Все городские заботы отступают. Тишина.
А если снегом завалило дорогу, то лопаты в руки и давай расчищать! Все тело потом гудит от работы.
Вот был один год, снегу столько, что из-за сугробов человека не видно, идешь по тропе от дома в туалет, как в траншее. Красота!
Баня у нас в деревне первое дело. Затопишь, поддашь пару, веником друг друга нахлещешь, потом выскакиваешь, распаренный, и прямо в снег с головой ныряешь. А после бани тело невесомое… И спится так хорошо, так покойно… И любимый рядом сопит, и кошка свернулась калачиком тут же, гудит как шмель, сон нагоняет…
Дочь: Да, хорошо…
Мать: Вот и ты вся в него! Сидишь, ничего не слышишь! Как и папка твой, покойничек, уткнется в книгу, так ничего и не слышит.
Дочь: Зато академию закончил…
Мать: Нам эти академии ничего хорошего не принесли. Вот осталась вдовой с двумя детьми…
Дочь: Много было вдов после войны… да не только с двумя детьми.
Мать: Ты опять! А легко ли было?
Дочь: Да, в России всем было трудно.
Мать: Все, все!!! Я тебе про себя, а ты опять все… Кто как устраивался, а я вот мантулила всю жизнь, ни один родственник не помог, никто, а теперь вот нищая осталась на старости лет!
Дочь: А что бы ты хотела?
Мать (язвительно передразнивает): Что бы ты хотела! (зло) Чтобы я хотела, нет того!
Мать не находится что ответить. Пауза.
Картина 4
Еще один день. Дочь моет и убирает. Мать жует у стола.
Мать: Доброта меня сгубила! Когда в нашей квартире комната освободилась, помнишь? Я бы могла ее иметь, но тогда племянничек попросил ему отказать эту комнату. Я с дуру и отдала ему права, даже денег не взяла. А в ней его дочки, проститутки поселились. На врачей они, видите ли, учились, а сами ****овали потихоньку. Уж я ему ничего не говорила, не хотела расстраивать.
Дочь: Ну, сделала доброе дело, и хорошо. Чего поминать то? Давно это было, девочки уже давно отучились, уехали и живут собственной жизнью. И хорошо живут.
Мать: А что, я мало сделала?
Дочь: Ну, вот ты опять! (устало) Много, много сделала…
Мать: Только благодарности ни от кого нет.
Дочь: А какой тебе благодарности надо от людей?
Мать (разозлилась): Да и от вас никакой благодарности, что вырастила, в детский дом не отдала, что с голоду не подохли!
Дочь (уже нервно): Мы благодарны тебе! Только что, в ноги тебе кланяться каждый раз?
Мать: И поклониться, голова не отвалится! Ничего мне не надо! Лучше сдохнуть под забором!
Дочь (нервно, с досадой): Уж лучше бы ты ничего не делала, чтобы потом не упрекать! Ты же сама, всегда навязываешь свою «доброту», я тебя никогда ни о чем не просила, а ты настаиваешь, мол, возьми, тебе пригодится, а потом обижаешься, если тебя ежечасно не благодарят! Ты всегда делала только то, что тебе нужно, никогда не интересовалась, а что собственно мне нужно, какие у меня интересы. Мы с тобой с детства не разговариваем, тебе не интересно было узнать как у меня дела, тебя интересовали только мои оценки и поведение, чтоб я тихо сидела, чтоб не видно меня было. А я не невидимка…
Мать: Значит я плохая мать! Так зачем ты с такой плохой матерью съехалась жить?!!
Дочь: Возможно, это была ошибка… Я надеялась, что с возрастом люди мудреют.
Мать: Значит я дура! Дура! Дожила до такого, что родная дочь дурой называет!!!
Дочь: Никто тебя дурой не назвал…
Мать: Сама дура, ****ь!!! Если бы я знала раньше что ты такая…, низа что бы квартиру свою не разменяла! Ухаживали бы за мной чужие люди!
Дочь: Это какие люди?
Мать: Ничего… нашлись бы!
Дочь: А что же ты сиделку выгнала? Говорила, что сама способна ухаживать за собой? Что никого чужого в доме не потерпишь… Кто ж может на тебя угодить? Даже я что ни приготовлю, ты кричишь говно - есть невозможно! Уж, прости, что не могу угодить!
Мать: Да, пошла ты…
Мать кричит бранные слова. Бьет себя в грудь, плачет. Уходит за дверь, громко хлопая. Некоторое время монолога ее нет. Слышны истерические выкрики.
Дочь: Помню, однажды, мне было лет пять, и что то я сделала такое… нашалила… А она и говорит, - ты не моя дочка. Да, так и сказала, - ты не моя дочка. Все засмеялись вокруг, в гостях это было. Помню, что я подошла к своей тете и спросила ее, - а может быть я ваша дочка? И взрослые снова засмеялись, а тетя прижала меня к себе и сказала, - да, ты моя дочка! Мне стало ясно, почему со мной мама не разговаривает и не интересуется мной. Она меня не любила с детства, даже призналась однажды спьяну, что не хотела рожать меня. Только отец очень хотел дочку, но он умер, когда мне было два года. Как жаль, что я его не помню.
Помню, я всегда боялась ее, ее криков, ругани, и ремня… Тогда, в детстве, особенно ремня. Было очень больно и обидно. Потом, позже, я уже боялась даже ее вдруг проснувшегося внимания. Когда я закончила школу и поступила в институт, она временами проявляла заботу. Это было тем более страшно, потому что неизменно наступала расплата.
Мать выходит из дверей.
Мать (ласковым голосом): Ты отдыхаешь? Я тебе не помешала? Я тут присяду, рядышком. Посижу с тобой…
Пауза.
Картина 5
Еще один день. Дочь шьет.
Мать (доверительно): Тут еще дырочка где-то была… Вот… Ты знаешь, вдруг звонит Машка!
Дочь: Сережина дочка? Неужели. Когда?
Мать (не слышит): Да… Говорю умер твой отец то! Она говорит, - Знаю. (язвительно) Знает она!
Дочь: Ты взяла у нее телефон? Где она теперь? Она ведь, замуж вышла и ребенка, кажется, родила.
Мать (не слушает): Спрашиваю, - где телефон взяла? - говорит, что на моем заводе в отделе кадров дали. Ты смотри, как вдруг встрепенулась? До сих пор не звонила, ничего ее не интересовало, как бабка там живет, не сдохла ли! А тут вдруг, всполошилась, даже номер телефона разузнала. Как же, от папки комната, наверное, осталась! Коготки то и распустила на чужое добро!
Дочь: Погоди, погоди… Ты номер телефона взяла у нее? Записала?
Мать (не слушает): А я ей и говорю, что комната тю-тю, сплыла комната, поздновато очухались! По всему видно, Валентина Машку науськала позвонить и выспросить. Она так быстренько и положила трубку.
Дочь: А номер?
Мать: Да, какой номер… Так прям и бросила трубку! Вот свиньи!
Дочь: Мама, ну как ты могла даже не поговорила с ней, она же внучка твоя!
Мать: Тоже мне внучка отыскалась…
Дочь: Она то, что тебе сделала? Она же не виновата, что между Сергеем и ее матерью так все вышло! Валентина сама, между прочим, во многом виновата, все ей денег было мало, а Сережка гонялся за контрактами, здоровье свое надрывал. Ни дочери не видел, ни дома, все мыкался где-то у черта на куличиках в погоне за деньгой! Но Маша тут ни причем?
Мать (почти кричит): Вот, опять мать виновата, что змею не пригрела на груди! Что тебе ни скажи, все поперек! Ну, как с тобой можно говорить? И в кого ты только уродилась?
Дочь: Надеюсь, не в тебя.
Мать (не слушает): Да, папочка номер два! Тому тоже хоть кол на голове теши! Бывало говоришь, говоришь, а он все свое… Тфу!
Дочь: Смотря, что говоришь… Тебя послушать, так все кругом только и норовят тебя обобрать.
Мать (зло): А где мои блузки? Не могу никак найти. Сунулась тут, ни одной не нашла! Скоро голая останусь, все отсюда повывезешь себе на дачу!
Дочь (решительно): Я сейчас тебе все найду…
Дочь решительно подходит к шкафам с раздвижными дверцами. Открывает. Из одной дверцы на пол посыпались вещи.
Дочь: Что это?
Мать: Тряпки какие-то… Твой шкаф, я туда не лажу! Тут ничего моего нет!
Дочь (по одной рассматривает выпавшие вещи): Да, вот же твои блузки! Вот тебе твоя светленькая! (бросает матери, она стоит с растопыренными руками, а вещи летят на нее как на вешалку) Вот твоя черненькая с кружавчиками! Вот в горошек! А это кофта, которую я тебе отдала, а ты носила ее еще совсем недавно! Это новое пастельное белье, купленное тебе на восьмое марта, это новая рубашка фланелевая! Это халатик новый! Ты почему это не носишь?
Мать стоит обвешанная брошенной одеждой.
Дочь: Ты, что издеваешься надо мной? Зачем ты все это запихнула в шкаф?
Мать (упрямо, не глядя на вещи): Не мое это… Тряпье какое-то…
Дочь: Это твои вещи, посмотри!
Мать: Что ты, все раскидала? Не мое это…
Мать выходит из оцепенения, сбрасывает с себя тряпки. Молчит. Отходит и садится на стул. Свет падает только на дочь.
Дочь (опускается на колени): Зачем ты меня мучаешь? Что тебе надо от меня? Заботы? Любви? Но где мне взять любовь, когда ты мне ее не дала? Ты даже день моего рождения не помнишь… вычеркнула его из памяти… Единственный подарок в детстве я помню всю свою жизнь, - это коробка конфет «Белочка» и две розочки на ней… Ты тогда была влюблена? И поэтому вспомнила обо мне? Как жаль, что ты любила так мало… Может быть, тогда кусочек достался и мне…
Любовь…
Когда у нас менялись отчимы, мы с братом старались привыкнуть к ним. Они даже нас от тебя защищали, когда ты за ремень хваталась… Но тогда ты добрее к нам была, просто забывала про нас… оставляла нас в покое… особенно последний, хороший был человек…
Чем мы с братом провинились перед тобой?
(плачет)
Если бы ты попросила прощения… не так, - ну, извини, если что не так! а серьезно, по-настоящему, от сердца, может быть, я бы простила тебя…
Может быть…
Картина 6
Дочь лежит на тряпье, вынутом из шкафа. Свет на мать. Мать разговаривает по телефону.
Мать (разговаривает по телефону с дочерью): Доча, ну, как ты? А у меня никакого аппетита, ну надо есть, надо как-то двигаться, себя обслуживать, вот и впихиваю в себя, а так никакого аппетита… Рука и плечо болят… Руку совсем поднять не могу, голову помыть трудно… Помыла бы меня, приехала… Ну, ладно, как приедешь, так и ладно, я всегда рада тебя видеть… Все время Богу молюсь за вас, а мне то уже давно пора в могилу. Да, как Бог даст… Приезжай… Ничего не надо, у меня все есть… всего много еще…вот только тортика хочется, тот который «Птичье молоко», да, еще мороженого… хочется чего-нибудь сладенького… Да, вот еще и селедка кончилась, соленого всегда хочется, а то горечь во рту… Ну, что ты ворчишь на меня, - нельзя-нельзя! …мне уже в моем возрасте все можно!... Ну, ты сама посмотришь, что еще надо… Когда? И в аптеку надо, печень что-то разгулялась, аллохол надо и но-шпу, и от аллергии…
Скажи мужу, пусть водочки купит, праздники наступают… Как это какие? Пасхальная неделя кончается… А что у нас в августе… яблочный спас… явление Богородицы, кажется…
В церковь бы сходить, покойники часто снятся, надо бы помянуть… Скоро, скоро я вас освобожу!... скоро я уж соберусь, вот сон приснился, - Сереженька приходил, встал у кровати и говорит, - Пойдем мама…
Водочки купите, помянуть надо…
Дочь убирает разбросанные вещи в шкаф. Подметает мусор. Достает пылесос. Громко звучит радио. Мать за столом, ест.
Дочь: Ну, что, мыться будем?
Мать (сидит, жует чего-то): Да, уж помылась, кое-как, одной рукой…
Дочь (терпеливо, старается сдерживаться): Мама, мы же договорились, что я приеду и помоемся. Зачем одна мылась?
Мать: Тебя не дождешься никогда! Думаю, вылезу из ванной или там так и останусь... протухну… Вот, еле вылезла, уж не помню как и до кровати добралась. Дух вон… а валидол закончился.
Дочь: Я же тебе говорила, что валидол не лекарство, не поможет, сами врачи об этом пишут в Интернете.
Мать: Помогает, не помогает… Мне только веревка на шею поможет…
Дочь: Вот, ты опять!
Мать: Зачем метешь?! Я уборку сделала! Вот, лучше посиди с матерью, поговори, как человек, вечно спешишь, вечно на бегу… никогда не поговоришь…
Дочь садится рядом.
Мать (не глядя на дочь): По радио ничего толкового, хоть бы радио-спектакль какой послушать, песни хорошие, а то все криминал, убийства, война, реклама эта дурацкая. Ничего путного не стало! Куда мир катится? Никто не заходит, никто не звонит… Эти по****ушки соседки, ни одной не видать… Как были в Новый год тут, надебоширили, так и пропали совсем… Вот делай после этого хорошее людям! Подумаешь, подарочек она принесла, какую-то тряпку сраную, зато всю мою водку выпили, а в замен, вон, оставили вина какого-то дерьмового. Надо оно мне…
Дочь: Тогда зачем приглашала?
Мать: Сами ввалились! И давай хозяйничать! Все про квартиру выспрашивала. Сучка, видать, думает, умру скоро, так они губу раскатали! Вот им, а не квартира! (показала кукиш)
Дочь (устало): Не могут они губу раскатывать, квартира в собственности, они знают… Тебе показалось.
Мать: Ничего не показалось! Сын женился, ребенок родился, теперь она бабушкой стала, и квартира им очень нужна…
Дочь (в раздражении): Откуда ты все за всех знаешь? Они, что, с тобой планами делились?
Мать: А вот знаю… Еще недавно бегали хвост задравши, мол, Романовна помоги, то одна, то другая! Одна за опохмелкой каждое утро, другая от мужа пряталась у меня ночами. Допрыгалась одна… в могилу сыграла. А ведь, говорила ей, уезжай в деревню, целее будешь.
Дочь: Живут, как умеют… что тебе в их жизнь лезть…
Мать: Да, вот ты опять! Всех оправдываешь, а меня, родную мать не жалеешь! Как же ты детей учила, учителка сраная, если мать свою не уважаешь?
Дочь (вспылила): Уважаешь? Уважать надо за что-то…
Мать: Ну, конечно, меня не за что уважать то! Я же не ученая, дура! Зато ты у меня умная! Кто ж тебя такую умную вырастил? Поглядите на нее… Я и вырастила на свою голову!
Мать вскакивает, идет в сторону комнатной двери. На ходу кричит, рыдает.
Мать: Не нужны мне твои подачки! Ничего мне не нужно… Зараза… Уважать меня не что, значит… Значит я зря жизнь свою прожила, чтобы родные дети меня не уважали! Всю жизнь работала, надрывалась ради вас… А она…
Свет на дочь.
Дочь: Ты забыла уже, как унизила меня при всех родственниках, которых ты так любила собирать на праздники. Какую истерику закатила, когда я не пришла домой в Новогоднюю ночь, которую провела с друзьями. Как ты кидалась на меня и орала, что я проститутка, что шлялась бог знает где и с кем! А потом при всех приказала лечь на кровать, чтобы проверить девственность… Хорошо, что тетя заступилась… А ведь, могла бы при всех раздвинуть мне ноги!
И даже не важно, было что-то или не было. Обидно, что ничего не было… а ты меня ****ью обозвала… при всех.
Мне было восемнадцать… Ты все забыла… а я тогда готова была от стыда себя убить. И почти это сделала… Резала себе вены в ванной и думала о том, чтобы тебе стыдно было! А тебе, хоть бы что! Забыла, выкинула из памяти, и давай дальше жить, пить, гулять… А меня проституткой выставила перед родственниками, перед соседями… Всем докладывала по телефону, какая у тебя дочь…
Да, не ты меня воспитала! Я сама со школы себя воспитывала, чтобы не быть похожей на тебя! И сама себе твердила, только бы не быть как ты! Только бы не быть!
Училась и работала. Ушла из твоего дома, ничего не взяла… Сама свою жизнь делала. Выскочила замуж не любя, лишь бы из дома твоего подальше! Я тоже дорого за свое счастье заплатила, пятнадцать лет с нелюбимым мужем. А разве я тебе жаловалась на жизнь? Никогда! Это был мой выбор.
А теперь тебе завидно, что у меня муж хороший, что повезло мне, что мы живем душа в душу, что дом у нас свой. А ты буржуями нас называешь! Поэтому и не ездишь к нам на дачу, - чтоб глаза твои не глядели!!!
Вот и не смотри на меня!
Я невидимка для тебя!
«Поговори со мной, доча! – сядь, поговорим»! О чем с тобой разговаривать? С тобой лучше молчать и слушать, не перечить, только соглашаться. Тебе так привычнее, чтобы с тобой не спорили, ничего поперек не говорили.
Не уважаю. Не люблю! Ненавижу тебя!
Чтоб ты сдохла!
Появляется мать.
Мать (как ни в чем не бывало): Ты не спишь? Отдыхаешь? Я тут никак не могу нитку в иголку вдеть… Рубашка тут по шву разошлась…
Дочь (берет иголку и нитку, вдевает): Давай зашью.
Мать: Вот уж на машинке совсем не могу…
Дочь: Я же тебе новые рубашки купила, эта совсем старая.
Мать: Не могу я те носить… Тело не принимает… жесткие.
Дочь: Я их выстирала, они уже помягчели.
Мать: Старое ближе к телу…
Дочь шьет. Мать садится рядом.
Мать (сочувствующим голосом): Устала совсем… забегалась со мной… (пауза) Но, ничего скоро, скоро, отнесете вперед ногами…Недолго вам уже со мной возиться осталось… Вот сон мне приснился…
Дочь: Знаешь… помолчи, пожалуйста. (кричит) Помолчи!!! Замолчи, пожалуйста!!! Оставь меня в покое!
Мать: Вот, и ничего сказать тебе нельзя, сразу кричишь на мать! Ты чего на меня все время ругаешься? Все кричишь на меня? Что я тебе сделала?
Дочь (захлебываясь): Я? Я? Ругаюсь?!!
Дочь хватается за голову. Утыкается в подушку и кричит в нее.
Дочь: Уйди! Оставь меня в покое!!! Слышать не могу, видеть не могу!!!!
Ненавижу! Ненавижу!!!
Мать: Ну, вот, опять мать виновата… Ничего вам ни скажи… все поперек… Пойду удавлюсь, вот что люди скажут? Дети довели! Или выброшусь вон из окна!
Дочь (в истерике): Давно обещаешь! Что ж не выбросилась?!!! Второй этаж, низковато будет, а ты повыше заберись, и сигай!!! А еще записку напиши, мол, дочь довела, не уважала и не любила!
Мать (в недоумении): Да, ты что, с ума сошла, что ли? Что разошлась то?
Дочь: Тебе можно, а мне нельзя? А то пойдем, водочки хряпнем, выясним отношения? Как ты говоришь, посидим по-человечески! Ха-ха-ха! А то все как нелюди с тобой, не посидим, не поговорим!!!! Давай напьемся?!! А потом посуду побьем и раковину свернем? Поругаемся и помиримся, как ты привыкла! Ведь ни одно ваше застолье не обходилось без ругани и соплей, а после взаимным примирением и дружбой на век? Вот это жизнь!!!
Вскакивает, бежит на кухню, достает бутылку из холодильника и пьет из горла.
Дочь: Давай, мама, как с папой, я бутылку и ты бутылку!!! Ха-ха-ха! Кто кого? А потом вместе с девятого этажа сиганем вниз!!! И в лепешку! Зачем нам такая жизнь? Мы же вместе не можем жить!!! Никогда!!! Потому что я не ТВОЯ ДОЧЬ! Поняла? Ты меня родила, но я не твоя дочь! Ты сама от меня отказалась в детстве. Я подкидыш!!! И что тебе от меня нужно?!!! Нет любви и понимания!!! НЕТ! И взяться ему неоткуда! Ненавижу тебя!!! Ненавижу!!!
Мать пытается выхватить бутылку у дочери. Идет борьба. Свет гаснет.
Свет. Все, как и в первой картине. Мать у стола жует. Дочь достает пылесос.
Мать: Совсем никакого аппетита… Впихиваю в себя насильно… Ночью совсем не спала, такой дождь, ветер… У вас дождь был? Просыпаюсь, слышу – кто-то ходит… Всю квартиру обошла, никого… Смерть за мной приходила… Ну, ничего, скоро я вас освобожу… Уже и радио заговорило, а я так и не спала… Ну, сядь, поговори с матерью… Все на бегу, все торопишься…
Дочь молчит и пылесосит.