Подходят к концу два моих курса, два курса особенно слабых учеников. Моей задачей было научить их читать.
Было такое время в послереволюционной Советской России, когда на многочисленных курсах ликвидации безграмотности, ликбезах, взрослые люди учились читать и писать. Других задач перед этими курсами не стояло, то есть они не заменяли собой общеобразовательные школы. Так же и мои курсы. Но кроме общей ликвидации неграмотности на латинице, которую большинство моих учеников до приезда в Германию не знало, мои ученики должны были научиться элементарно объясняться на немецком и понимать собеседников.
С этими задачами мы в большинстве справились. Есть два человека в моей утренней группе, которые так и не научились читать, причём от одной – от Севи – я этого и не ожидала – ей хорошо за пятьдесят, и она никогда не ходила в школу. Каледдин, афганец, не научился читать исключительно по причине собственной непреодолимой лени, он очень много пропускал и не особо напрягался. Хотя зрительная память у него хорошая.
Хадо – мать восьмерых детей к 35 годам – всё время поражала меня своими способностями: она всё хватала на лету, всё быстро понимала, легко работала самостоятельно. Если она получит дополнительные часы и курсы, она со временем даже может сдать экзамен В1. А читать и говорить она будет в любом случае.
Созан – ещё одна молодая женщина, постоянно удивляющая меня. Читать и писать она научилась, хотя раньше даже карандаш в руках не умела держать, она и сейчас пишет очень медленно. Но у неё идеальное произношение – она копирует меня, как микрофон. Я иногда произношу ja (да) коротко и резко. От Созан можно услышать точно такое же ja.
Рядом с Созан сидит Керия. Керия тоже научилась читать и писать. Ей всё даётся гораздо труднее, чем Созан – всё-таки ей уже около 50-ти, она вырастила пятерых детей, а теперь воспитывает внуков. Но как она трудолюбива! Как старается продраться сквозь все трудности и преодолеть все препятствия. И я ставлю её выше Созан (тем, что спрашиваю её раньше), чтобы поощрить её за усилия и вдохновить на новые.
Вахида, которая после нескольких месяцев в другой группе не научилась читать, только благодаря своему упорству научилась этому у меня. Причём именно так, как это было предусмотрено в моём дидактическом плане: сначала она научилась читать визуально, то есть на первых этапах она узнавала слова визуально, и только потом стала читать сознательно. Но у неё есть одна трудно преодолимая проблема – она боится читать психологически. Можно ли с этим справиться, я не знаю.
Вахида – очень светлый человечек. Своим мягким нравом, открытой улыбкой и доверчивым отношением к миру она покоряет сердца окружающих. Есть только одно сердце, которое ей не удалось покорить – это сердце её мужа. Вахида приехала в Германию в 2015 году вместе с родителями и тремя детьми. Муж остался в Ираке и только в этом году тоже приехал в Германию. Как Вахида радовалась, узнав, что муж получил наконец разрешение на въезд. И весь курс радовался вместе с ней. И вот муж приехал и сразу же попал в нашу школу, конечно, в нормальный курс, не к альфикам – ведь он по профессии аптекарь, как с гордостью сообщила Вахида. Прошло полгода, и я слышу вопросы коллег: почему Вахида такая грустная. Я и сама задаю себе этот вопрос. Каждый раз, проходя на перемене мимо столика, за которым Вахида обслуживает своего мужа, я вижу одно и то же: милую молодую женщину и молодого человека с недовольным лицом. У него всегда недовольное лицо. Ведь он аптекарь! И это не продавец медикаментов, как у нас в России. Это наследник семейного бизнеса, для которого требуется специальное образование. И мне безумно жалко Вахиду. Лучше бы она вышла замуж за простого крестьянина. Чтобы и дальше развиваться и научиться читать и писать по-немецки ещё лучше, ей нужна поддержка близких. Ей нужно, чтобы ею восхищались и чтобы в неё верили. Хочется надеяться, что она всё-таки не перестанет радоваться жизни и я ещё не раз встречусь с ней в нашей школе уже на других курсах.
Рядом с Вахидой сидит Самира. Самира читать может, и проблем у неё никаких нет. Она хорошо вписывается в наш курс, и все её любят.
Наваль и Адиль – красавица и умница жена и очень неспособный муж. У Наваль всё получается. Адиль старается, но не всегда. Читает он с трудом, но для чего нужны буквы и как они складываются в слоги и слова – с этим он разобрался. У него золотые руки – он плотник, и в Ираке он без труда содержал семью. Но в сорок лет он попал совершенно в другой мир: с непонятным языком, с непонятными правилами жизни. Он приспосабливается, как может. Язык для него – это самая большая проблема. Он и на родном языке, как я поняла, не очень-то умеет читать и писать, а тут немецкий! Но он не унывает – учится. Получается у него не очень, но он, умница, у Наваль не списывает, старается сам. Ему бы работу найти, чтобы попасть в свою стихию – там он и язык выучит, и почву под ногами обретёт.
Ионель – из Румынии. Ему за пятьдесят. Он отработал в Германии пару лет на строительстве ветряных мельниц, а теперь вот потерял работу и пошёл на курсы немецкого. Конечно, он алфабетизирован, то есть умеет читать и писать на латинице. Но он попал именно в наш курс, и, пожалуй, это правильно. Обычный курс был бы для него слишком сложным, слишком быстрым – а он не очень легко схватывает, и его практически невозможно переучить. У Ионеля очень жизнерадостный нрав, и, как это ни странно, именно его жизнерадостный нрав стал его проблемой у нас на курсе. Когда я раздаю задания на рабочих листках – тексты или упражнения – все углубляются в чтение, стараются прочитать и понять. Для меня это очень важный момент. Потому что мои ученики – безграмотные, недавно научившиеся читать. Я смотрю на них в этот момент и думаю: правильно ли я составила упражнение, понимают ли они, смогут ли они прочитать? И тут жизнерадостный Ионель от полноты души начинает громко читать вслух то, что остальные должны постичь в результате напряжённой работы. Я понимаю, что вся моя работа насмарку. И ведь Ионель понимает, когда я говорю ему: дайте шанс другим людям учиться. Понимает, спохватывается, а на следующий день всё повторяется. Конечно, он делает это не со зла, а именно от полноты души. Но в этот раз я решила, что он пойдёт в другую группу, а я возьму ещё на сто часов таких же учеников, как и все остальные.
Рядом с Ионелем сидит Назми, с которым Ионель поначалу контактировал, помогал ему. Назми – сложный ученик. Как и большинство, в возрасте – ему за пятьдесят. Назми страдает синдромом, который я назвала для себя синдромом не понимающих на слух. Таких учеников на протяжении моей преподавательской деятельности было несколько. Потому что большинство понимают меня! Они сами говорят мне, когда им приходится переходить на другие курсы: я не хочу переходить, потому что я вас понимаю. Но были такие, которые не понимали. Что они делали? А они меня и не слушали. По принципу: а чего слушать-то, если я всё равно не понимаю? Были у меня и радостные моменты, когда ученики прямо на уроке преображались, вдруг я замечала внимательный взгляд – значит, вдруг научился слушать, вдруг включился в урок. Назми не понимает меня. Поэтому когда до него доходит очередь, он понятия не имеет, что мы делаем и в чём заключается сверхзадача. Я реагирую спокойно – он такой, какой он есть, и с этим надо жить. Ионель всегда помогал Назми, указывал ему на его ошибки, показывал, где мы читаем. Но по своей жизнерадостной манере весело реагировал на ошибки. И однажды Назми не выдержал. Он вспылил, и его краткая речь на арабском языке была мне абсолютно понятна, потому что он повторял: почему он ха-ха-ха? Пришлось на этом интересном месте прервать урок и в который раз повторить, что мы все помогаем друг другу, но мы не смеёмся над чужими ошибками, потому что это не помогает. И ведь это было не в первый раз. Но от Ионеля, к сожалению, какие-то правила и мои пожелания отскакивают как от стенки горох. Он на следующий день уже всё забывает. Но выступление Назми произвело на Ионеля впечатление. Он, к моему изумлению, перестал смеяться. Но ещё он перестал общаться с Назми – вообще! И на следующий день он почему-то об этом не забыл. Вот уже три недели он не общается с Назми, сидя с ним за одним столом. Поэтому я без сожаления согласилась с тем, чтобы Ионель перешёл в другую группу.
В моей послеобеденной группе у нас сейчас курс политики, истории и культуры Германии. И после этого курса мы прощаемся с ними. Кто-то перейдёт в другой курс, кто-то будет ждать новых часов от департамента беженцев, кто-то будет искать работу. Но жили и учились мы хорошо, сроднились и будем вспоминать совместно проведённые месяцы с теплотой. Я, во всяком случае.