- Все так плохо?
- Ну, доктора дают ей пару лет. Суди сам.
- Жуть. Она все еще отказывается?
- Ага. Говорит, лучше пожить еще несколько лет, чем идти на такой риск.
- Блин! Ну, доктора ж вроде приличные. Если все получится…
- Да я-то знаю. Они реально могут это удалить из ее мозга. И все тогда будет позади.
- Каковы вообще шансы?
- 15 процентов.
- Я бы рискнул. Хотя…
- Она не хочет рисковать, потому что: «О, Миша, я так тебя люблю! Они говорят, что я могу прожить еще лет 5! Зачем нам эта операция?» Вычитала где-то, что человек прожил 10 лет с этой херней. И расслабилась. Дура.
- А ты сам-то не боишься, что она умрет во время операции?
- Да мне уже пофиг!
- Чего?..
- Того! Последние полгода одни разговоры про врачей и обследования. А это, кстати, добрая половина наших отношений.
- Ты же говорил, что любишь ее!
- Говорил.
- Стало быть, не очень любишь.
- Ну, вот представь, ты встречаешь человека, влюбляешься, говоришь об этом ему. И не только ему. Всем говоришь. Все так легко, весело и прекрасно. Друзья восхищаются вашей парой. А потом - бац! - и в какой-то момент слова про любовь приобретают какой-то чересчур драматичный смысл. Все ходят вокруг и смотрят на тебя как на великомученика. Я устал.
- Ну да, понимаю. Наверное…
- Не понимаешь ни черта ты, Илюха! Ты посмотри на все это! Мне 25. На что я трачу свою молодость? Я живу в аду. Мы делаем ремонт! Блять! Ремонт! Как будто все у нас хорошо, почему бы не отремонтировать кухню? Каждые выходные я либо в строительном, либо тут – кладу плитку, белю потолок… Все ради того, чтоб Сонечку отвлечь от ее болезни! А у меня ощущение, что я живу на руинах. И вся эта любовь уже тоже… в руинах.
- Тише! Она же услышит.
- Да спит она. Она сейчас постоянно спит из-за таблеток.
- Может, тебе поговорить с ней?
- О чем? Сказать, что не люблю больше? Уйти от смертельно больной? Классно придумал. Меня ж распнут. Да и сам я не могу. Не так воспитан. Это капкан, Илья. Наливай.
- Ага.
- Я как представлю, что буду жить в этом еще несколько лет. А то и все пять. Е-мае! У меня крыша уже сейчас отъезжать начинает. А что со мной будет через годы? Буду 30-летним невротиком. Вдовцом, на хрен.
- Эх, Миха, встрял ты, конечно. Не знаю, что бы сам стал делать.
- Жизнь подложила свинью, ага. Пошли на балкон, покурим. Не споткнись только об обои.
- Да уж, у вас тут как на стройке.
- А я о чем? Не жизнь, а сказка. Дверь за собой закрой, а то дыму напустим, ворчать начнет.
Дверь балкона захлопнулась. Влетевший в кухню порыв ветра расшевелил газеты, расстеленные на полу. Повсюду валялись инструменты, рабочие перчатки. На столе стояла бутылка виски, наполненная (пустая) наполовину, и два стакана. Под столом не хватало куска стены. Дырка размером с теннисный мяч соединяла кухню и комнату, в которой не спала Соня. Она сидела на полу, рядом с дыркой. Ее руки обхватывали колени, сжимая их до побелевших костяшек. Уперев затылок в стену, она беззвучно плакала. Молчаливая истерика сотрясала все ее тело.
- Думаешь, она слышала?
- Уверен. Я пробил дырку в стене размером с мой кулак – типа для проводов. А мы прямо рядом с дырой говорили. Я проверял. Слышимость на пятерку.
- Черт, Миша! Что с ней будет-то теперь?
- Теперь с ней все будет нормально. Она боец, понимаешь? Боец! Она из-за меня размякла. Теперь она согласится на операцию. Я ее знаю. Она разозлится, вышвырнет меня. И ляжет под нож. И выживет. Слышишь? Выживет, я точно знаю! Потому что боец.
- Она возненавидит тебя.
- Я все объясню ей после операции. Я просто хочу, чтобы она жила, понимаешь?
- А если не простит?
- Может, сначала не простит. Но у меня будет вся жизнь, чтобы вымолить ее прощение.