«Вот и конец сентября», - Людмила Борисовна отошла от окна, плеснула из фигурной бутылки коньяка в широкогорлый тяжёлый стакан, и залпом, по-мужски, выпила. Она, как от назойливого насекомого, отмахивалась от мысли, что последнее время для тонуса ей всё чаще требуется алкоголь. «Я не спиваюсь. Просто навалилось всего…», - твердила Людмила, как мантру, и… тянулась за бутылкой.
Сегодня, встав как обычно, в шесть часов, она выглянула в окно, по которому струйками текла дождевая вода, размывая урбанистический пейзаж за панорамным стеклом, и с какой-то обречённостью поняла – ничто на свете не заставит её выйти в промозглую московскую слякоть, сесть за руль, и поехать на работу. «Без меня обойдутся. Даже рады будут», - криво усмехнулась Людмила Борисовна. Она знала, что подчинённые её не любили, боялись, и за глаза называли рафинированной стервой.
Семнадцать лет назад, тогда ещё просто Мила, через пару лет после окончания Российского государственного университета имени А.Н. Косыгина, она основала модельное агентство, отдав ему лучшие годы своей жизни. Работала, как проклятая, недоедала, недосыпала. О личной жизни вообще не могло быть и речи. Далеко за полночь она без сил возвращалась, тогда ещё на съёмную квартиру, и заставив себя принять душ, добиралась до постели, и на несколько часов впадала в забытьё.
У неё всё получилось. Модельное агентство «Мила» вошло в десятку лучших в стране. Девушки готовы были на что угодно, лишь бы попасть туда работать. Одно упоминание, что кто-то из моделей имел отношение к агентству «Мила», открывало тем любые двери в модельном бизнесе. Несколько «милашек» даже стали брендами известных фирм. Другое дело, что хозяйка агентства тряслась над своим детищем, как Кощей над златом, размазывая девушек по подиуму, подавляя их личности, словно Прокруст, радикальными методами унифицируя штат до стандарта «милашек». Зато, когда модели, одна за другой дефилировали по подиуму, у зрителей складывалось впечатление, что каким-то невероятным образом мимо них проходит одна и та же девушка.
К сорока двухлетию Людмилы Борисовны агентство работало, как добротные швейцарские часы. Грамотно подобранный персонал выполнял всю текущую работу, давая хозяйке возможность наконец-то отдохнуть. Вот только долгожданный отдых не принёс облегчения. Словно лошадь, всю жизнь ходившая по кругу, вращая жернов, и вдруг отпущенная на волю, Людмила Борисовна не знала, что делать с появившемся у неё свободным временем, и не умея распорядится полученной свободой, пребывала в полной растерянности. Своих институтских подруг, в погоне за карьерой, она растеряла, новых не завела. Знакомые мужчины больше относились к деловым партнёрам, нежели к возможным воздыхателям. Образовавшийся вакуум нечем было заполнить – расслабляться Людмила Борисовна так и не научилась. Вот тут-то и пришёлся к месту алкоголь, о коварстве которого она была наслышана, но, как и все, попадающие под его пагубное влияние, на себя его коварство не проецировала. Сама того не замечая, она стала, что называется в народе, «тихушницей».
Поначалу она позволяла себе рюмку-другую коньяка вечером, после работы. Потом доза увеличилась до половины бутылки. Скоро и по утрам Людмила стала выпивать, иногда манкируя делами, по дому ходила не прибранная, в халате и шлёпанцах на босу ногу.
В такие дни она нередко нетрезво ностальгировала по своему, не сказать, чтобы безоблачному детству. Родилась она в средней полосе России, в маленьком, ничем особо не примечательном городке. Её родители были под стать населённому пункту. Звёзд с неба не хватали, честно жили от зарплаты до зарплаты. Помимо самой Людмилы у них было ещё две младших дочери. Детских садов в городе не хватало, и пропадающие весь день на работе родители, возложили заботу о сёстрах на старшую дочь. Сейчас, пьяно умиляясь прежней жизни, Людмила не вспоминала, как готова была удушить близняшек собственными руками, из-за невозможности погулять с подругами, и пофлиртовать с парнями. Кроме сестёр, на ней лежала уборка по дому, походы по магазинам, готовка нехитрого ужина к приходу с работы отца и матери, мытьё посуды.
Люда не могла дождаться, когда окончит школу. Несмотря на загруженность дома, она хорошо училась, неплохо рисовала, и мечтала стать дизайнером одежды.
Окончив школу с серебреной медалью, она собралась в Москву, поступать в институт. Родители не могли воспротивиться намерениям дочери, и скрепя сердце отпустили гувернантку, кухарку и прислугу в одном лице на вольные хлеба.
Людмила без труда сдала экзамены, и стала московской студенткой.
- У московских студентов горячая кровь, неподкупные души и светлые лица. От сибирских снегов, от днепровских садов собрались мы в твои общежитья, столица… - радостно напевала она себе под нос древнюю, по её меркам, песенку на слова Льва Ошанина.
Как случилось, что Людмила стала основателем и хозяином модельного агентства, она уже и не помнила. Помнилась только работа, работа, работа… Людмила даже поначалу не замечала, как неизменно растёт её благосостояние. Даже такое важное событие в жизни любого человека, как приобретение собственного жилья, прошло смазано, незаметно. Перевезла свои нехитрые пожитки с одной квартиры на другую, и снова пахать. Покупка машины тоже прошла, как в тумане. Да и вообще, вся её жизнь, начиная с открытия модельного агентства «Мила», была словно окутана пеленой. Ни мужа, ни детей. С родителями она за всё это время виделась от силы раза три. Сёстры выросли, повыскакивали замуж, и покинули родные пенаты. Одна из близняшек жила в Мурманске, а другая вообще в Загребе.
Статус бизнес-леди до невозможности подпортил и без того не сахарный характер Людмилы Борисовны. Так что, прозвище «рафинированная стерва» только в малой степени отражало истинное положение вещей. Мужчины, с которыми она время от времени сходилась, выдерживали её с рекордным сроком в месяц, не более. Людмилино желание доминировать во всём, переходило все мыслимые границы. Собирая вещи, один из её сожителей в сердцах выдал:
- Ты, Люся, по характеру наикрутейший мужик. Осталось только писать стоя научиться.
Даже подваливающие к незамужней богатой женщине профессиональные альфонсы не выдерживали её прессинга. Переломить себя Людмила не могла, а если честно, то и не хотела. В ипостаси «я и лошадь, я и бык, я и баба и мужик» она чувствовала себя вполне комфортно.
Всё же, не служебный дефицит общения нужно было чем-то компенсировать. Вот враг человеческий, или какая другая человеконенавистническая субстанция, взяли и подсунули под руку отчаявшейся женщине рюмочку. В народе говорят: «Муж пьёт - полдома горит, жена пьёт – весь дом горит».
До пожара дело пока не доходило, а вот на три квартиры вниз, соседей Людмила Борисовна заливала.
К обеду дождь кончился. Ветер разогнал тяжёлые, напитанные влагой тучи, дав возможность солнцу подарить земле свои ещё тёплые лучи.
Людмила, уже ополовинив бутылку, снова подошла к панорамному окну. С высоты девятого этажа были видны кроны деревьев, с которых ветер безжалостно, словно насильник со своей жертвы одежду, срывал пожелтевшую листву, и гнал её над улицами города. Листья, напоминая желтокрылых бабочек, испуганно кружились в воздухе, и оседали на ещё зелёную траву, создавая абстрактный рисунок на газонах, становившихся похожими на пёстрые ковры.
«Вот и моя жизнь, как этот листопад. Отмирают, и невозвратно уносятся в небытие частички души, оставляя тело-ствол оголённым, пустым. Всё меньше радостей, интересов, привязанностей. Из перманентного состояния депрессии выводит только изрядная порция коньяка… кстати…», - Людмила Борисовна плеснула в стакан из ополовиненной бутылки приличную порцию.
- Погребенная земля под листвой в канавах, ямах. В желтых кленах флигеля, Словно в золоченых рамах… - с интонациями провинциальной актрисы продекламировала она всплывшее на поверхность уже замутнённого сознания четверостишье Пастернака.
Людмила уселась в вычурное кресло, откинулась на спинку, и прикурила от золотой зажигалки. Мысли её стали путаться, голова, будто пудовая гиря, тяжело опустилась на грудь, и она задремала, выронив из ослабших пальцев сигарету.
Ей снилось, что она отдыхает, как в позапрошлом году, в Майами. Людмила лежит на белоснежном песке пляжа Крэндон парк. Очень жарко, хочется пить. Она поднимается на локтях, и осматривается в поисках продавца воды, но кроме неё на пляже больше никого нет. Неожиданно с неба посыпались сухие жёлтые листья. Людмила завороженно смотрела на листопад, как вдруг, не долетая до земли, листья полыхнули огнём. Один горящий лист упал ей на ногу. Люда взвизгнула… и проснулась.
Горел ковёр под ногами, гардины, на выходе из комнаты, мебель в коридоре. Ветер, проникая в помещение через приоткрытую балконную дверь, гнал огонь вглубь квартиры, отрезая путь к спасению.
- Я что, горю? – хохотнула Людмила. Она была абсолютно пьяна, - и что теперь? Мне гореть, как те листочки в Майами?
Люда даже не попыталась прорваться ко входной двери. Она выскочила на балкон, и рывком открыла крышку люка. Проём, под которым должна была находиться пожарная лестница, был закрыт куском ДСП. Людмила, что было сил, топнула по нему ногой, тот даже не шевельнулся.
Горела уже вся квартира. От жара треснули стёкла, наружу вырвались языки пламени, и повалил едкий дым.
Перед тем, как прыгнуть с балкона, Людмила Борисовна подумала: «Я всего лишь пожухлый листок в кружении листопада. Ветер подхватит меня, и унесёт далеко-далеко…».