У нас была отличная банная компания. Тут были спортсмены, писатели, врачи, инженеры и даже ученый. Изобретатель. Ходили по пятницам. Пятница была для всех настоящим праздником. Это продолжалось несколько лет, пока вдруг не объявили, что баню купил другой хозяин. И тут стало очевидно, что баня нашей уже не будет. Сильно взлетела цена за вход, и был установлен двухчасовой режим.
Компания распалась... Стали ходить по другим баням, теряя единомышленников, и с течением времени уже телефонные звонки раздавались все реже и реже. Я перебрался в Подмосковье. Москва стала сильно раздражать – сплошная стройплощадка, невыносимые автомобильные пробки, да и воздух... Стало трудно дышать.
Освоение нового жилища и акклиматизация прошли быстро и успешно. Чистый воздух, мало машин; банька рядом, новые друзья-товарищи; грибы, рыбалка и летом, и зимой! О прежней жизни вспоминалось все реже и реже.
Однажды позвонил Евгений Васильевич – тренер по самбо. Сказал, что скучает, вспоминает нашу баню, душевные разговоры, споры.
– Игорек, может, встретимся? Посидим... Пивка, рыбки...
Я ответил, что если только с оказией. Дорога трудная, да и нога плохо заживает, много ходить тяжело. Но спасибо за идею, при случае позвоню и договоримся о встрече. На том и порешили.
Случай не заставил себя долго ждать. Хоть я и жил в области, прописка оставалась московской, и районная поликлиника, которой иногда пользовался, находилась также в Москве.
Пришла пора заняться своими зубами. Зашатался верхний мост из четырех зубов. Стоматологи действовали слаженно: один удалил изношенный за десять лет мост, другой – державшие этот мост уже никому не нужные зубы. Через десять дней должны были сделать слепок новой подвески.
Я позвонил Васильичу, и мы договорились о встрече. Он жил в Выхино. Я в Выхино еще не был.
– Из какого вагона выходить? – спросил я.
– Да из какого-какого, из любого. Я об этом не задумываюсь. Сядешь на 79 автобус, на второй остановке я тебя встречу.
Приехав на метро в Выхино, пошел на выход. Народу – тьма-тьмущая. Все суровые. Молча шуруют по разным переходам, лестницам. Я – за ними. Платформы как таковой нет – всё перегорожено... Идет грандиозная реконструкция – стройка, одним словом. Смотрю, все ныряют в узкий проход, а там небольшой тоннельчик и два выхода. Все бегут. Кто налево бежит, кто направо. Спрашиваю на бегу одного: «Куда бежите?» Отвечает, что на автобус надо успеть, они там по-разному останавливаются: сегодня здесь, завтра там...
– А 79-й где останавливается?
– Не знаю, – отвечает. – Ищи сам или спроси у кого другого.
Выбегаю на большую площадь. Кругом песок и щебень. На другом конце площади автобусная остановка и люди с сумками. Иду туда. Идти тяжело – все время приходится через что-то перешагивать. Нога болит... Дошел. Спрашиваю одного, второго, третьего про 79 автобус. Отвечают, что не знают. Старуха вклинилась, говорит, чтобы шел на другую сторону путей, там много разных автобусов.
Поплелся туда, откуда пришел. Нырнул в дыру на другую сторону.
– Где автобусы? – спрашиваю.
Один сердобольный объяснил скороговоркой, что надо пройти через тоннель, а уже там искать свой автобус. Сказал, что про 79-й не слыхал.
В тоннеле народу-у-у... Все бегут, все опаздывают... Слава тебе, Господи, вышел на свет, а там автобусов видимо-невидимо и штук двадцать автобусных остановок.
Ну уж счас-то найду, подумал я.
Подхожу к ближайшей остановке, спрашиваю про 79 автобус. Молчат... К пятой остановке подошел – народ тяжелый, сосредоточенный. Чувствую, у всех защитная реакция, таких хер расколешь.
– Дорогие мои люди! – жалостливым голосом начинаю канитель, – пожалуйста, где остановка 79-го автобуса?
Молчат...
– Неужели никто не скажет? Пожалейте инвалида второй группы, – обвожу всех тоскливым взглядом. – Не милостыню ведь прошу. Не надо ни денег, ни лепешек. Где 79-й останавливается?
– Там! – лысый мужик ткнул пальцем через плечо. – В конце!
– Спасибо, кормилец, что же так долго молчал?
– Я тоже инвалид и мне тоже тяжело! – буркнул лысый и отвернулся.
Нашел я свою остановку. Минут через двадцать подошел 79-й автобус. Как ни странно, народу в него залезло не так уж и много.
Я позвонил по сотовому и сказал, что сел в нужный автобус и выйду через две остановки.
– Тебя только за смертью посылать, – борец улыбаясь пожал мне руку и приобнял.
– Да у вас же там лихорадка... ничего не поймешь. Куда выходить, где автобус искать, никто ни хера не знает.
– Ну, чувачок, я же тебе несколько раз повторил, что направление запад-восток. Восток закрыт, значит, что?
– Что, что, пока я башкой крутил, у меня из кармана компас стырили... Запад-восток...
– У нас здесь могут. Ну ладно, Игорь, кокой план?
– План простой: надо найти торговую палату. Заметь, не книжную, а торговую палату.
– Может, палатку торговую? – засомневался Василич.
– Согласен. Только там можно приобрести все необходимое: водку, пиво, винегрет, корень хрена, ну и лаваш, наверное. Что думаешь? Где тут у вас э-э... палатка?
– А вон! – Примерно в километре, как бельмо в глазу, виднелся красиво оформленный центр, и огромными огнями высвечивалось заманчивое и влекущее слово: РЫНОК. – Там есть всё!
– Блин, так далеко. Ты же знаешь, у меня нога... Но продукты важнее и рук, и ног, сам понимаешь.
Василич шел чуть впереди. Я хромал поодаль.
– Что встал?! – крикнул я.
– Красный горит. Не видишь, что ли? Надо дождаться зеленого.
– Так пусто же.
– Я запрещаю тебе нарушать при мне правила.
– Я тоже.
– Что ты тоже?
– Что, что... Не нарушай при мне покой наших миролюбивых граждан.
– Вот только не надо, Игорек. Я тоже стихотворения сочинять умею.
– Да ладно... Правда, что ли?
– Сочинил одно, дома прочту.
– Правильно – прочитаю. Прочту – это про письмо от внука... Прочту письмо, но прочитаю стихотворение... вслух.
– Игорь, ты же вроде никогда не был занудой, – до рынка Василич больше не произнес ни слова.
Заходя не территорию, он сказал, что дома есть и водка, и закуска.
– Ладно, берем шесть «Жигулевского», арбуз и... и всё.
Василич в одну руку взял пакет с пивом, в другую – пакет с пятикилограммовым арбузом, и мы покинули торговую палатку.
Я очень устал, вспотел... Жара! Сняв рубашку, сполоснулся по пояс и тут же выпил из горла бутылку холодного пива.
– Ха-ра-шо...
Василич сказал, что водку не будет. Он отпил пива из бутылки.
– А чё водку-то...
– Вечером у меня тренировка. Двух мудачков подкинули. Азам надо научить.
– Научишь?
– Если не такие бестолковые, как ты, то, может, и научу. Тебя-то ведь точно уже ничему толковому не научишь. Ты всему толковому уже давным-давно научился.
– Да! И успел уже разучиться.
Василич хрипло заржал, разрезал арбуз, и мы тут же принялись выгрызать из него мякоть.
– Сышь, Василич, – сказал я, давясь арбузным соком, – ты вроде как обещал стихотворенье прочитать. Будешь читать свое стихотворенье?
– Буду... Счас, – он порылся в тумбочке и, достав рваный листок, действительно прочитал стихотворение:
На рынок я пойти собрался,
Кошелку не могу найти...
Всё обыскал, как ни старался,
Ну нет нигде, хоть ты помри.
Схватил пакет, в карман засунул,
Ну не в руках же всё нести,
Когда вернулся, врать не буду,
Она на вешалке висит.
Отсмеявшись, я сказал, что стихотворение прекрасное и что мне такого никогда не сочинить.
– Да ладно тебе, – ответил Василич. Было видно, что он польщен моей похвалой.
– Слышь, Василич, а можно я продолжение к твоему стихотворению сочиню? Экспромт, так сказать. Коротенькое...
– Валяй, даже интересно, – Василич отхлебнул пивка.
Эх, кошелка, ты кошелка,
Кого держишь за падло?
Вот возьмет тебя Василич
Да и вышвырнет в окно.
– Ну... ну... – Василич скорчил рожу. – Ну так себе – с моим, конечно, не сравнить, ну... так себе.
– Спасибо, Евгений Васильевич. Ты ее действительно вышвырни на хер, – после продолжительной паузы сказал я.
– Чевой-то ее вышвыривать, она виновата, что ли? Она же ни в чем не виновата, это я...
– Погоди, Василич, ты ее искал. Ты же всё обшарил! И на вешалке смотрел?
– И на вешалке смотрел, – тихо промолвил борец.
– Висела она на вешалке! – выкрикнул я. – Ты же у нас дотошный, организованный, педантичный, ты обязательно должен был посмотреть на вешалку. Ты же ее всегда там вешаешь!
– Не было, – также тихо промолвил Василич. – Не было! Не было ее на вешалке! – вдруг гаркнул он. – Ну не было ее на вешалке, Игорек, ну не было.
– Только плакать не надо. А когда вернулся, висит, значит, себе на вешалке и подмигивает... Вышвырни ее в окно, Василич, иначе ненароком сам в окно выйдешь.
Василич заерзал на стуле, пытаясь что-то сказать.
– Здесь ведь где-то рядом с тобой Борис живет? Инженер. Медом в бане нас все время угощал, – сменил я неожиданно тему.
– Да рядом тут. Две остановки.
– Опять две... Значит, не найду, да и компас умыкнули. Нет, не найду. Ни хера не найду.
Василич набрал номер и дал мне трубку:
– Разговаривай, если возьмет.
Боря трубку взял. Обрадовался моему звонку.
– А что ты по чужому телефону тараторишь? Это же Василича номер. Я его номер помню.
– Так я у него сейчас и нахожусь. Так, по делу. Ненадолго. Хочу к тебе подскочить. Обнять хочу тебя, медом угоститься. Угостишь медком-то?
– Игорь, подъезжай. Завсегда рад. Я тебя встречу. Вторая остановка от Васильича, называется «улица Снайперская».
– А не опасно? Поди, чай, на каждой крыше по паре снайперов. Снять ведь могут, как нечего делать.
– Не бжи, Игорек, может, и залегли один-два, но не на каждой же крыше, да и тебя хромого валить, по-моему, смысла нет, а?
– Да хрен знает, у них же всегда примочки-заморочки... Видят, хромой хиляет и-и бац...
– Да не боись, не боись, со мной же будешь рядом. Сказал, что встречу.
– Ладно, еду. Встречай!
– Спасибо, друг Василич, за уют-приют. Поеду до Бориса, медом обещал попотчевать.
– У него мед хороший, – Василич пригубил пивка. – Несколько раз хотел подвезти мне баночку. Остановку-то найдешь? Я уже выходить не буду.
– Дык рядом остановка. Тоннелей вроде нет, компас не понадобится.
– Ну давай... Отлично побалагурили!
– Отлично, отлично... Тебе тогда в бане-то было не до разговоров, а тут такое впечатление, что вообще половину своих слов позабыл. Давай. Пока. Братков дрессируй. Ноги береги.
Василич молча открыл дверь, мы стукнулись плечами, и лифт повез меня вниз.
Женщина, тоже ожидавшая автобус, подтвердила, что «Снайперская» на второй остановке. На второй я и вышел. Женщина испуганно крикнула вдогонку, что эта остановка «По требованию», а на «Снайперскую» автобус сделает поворот. Но двери быстро сомкнулись, и я не успел заскочить обратно.
– Ну и где ты?! – кричал в трубку Борис.
Я сказал, что по ошибке вышел раньше и иду пешком.
– Жди, не уходи, скоро подойду. Нога сильно разболелась.
– С тобой все то же самое – сплошное разгильдяйство! – кричал Борис в трубку.
Да... Видимо, кто-то влиятельнейший из потусторонних затеял со мной эту неравную игру. Потирает, небось, руки или что там потирает от удовольствия, глядя, как я страдаю.
Я с трудом двигался, волоча по асфальту больную ногу, матерясь про себя и проклиная этот жаркий солнечный день, ярмом опустившимся на мою мокрую от пота шею.
– Так это ты жаришь спортивной ходьбой! Живой! – раздался рядом звонкий голос Бориса. – Представляешь, я услышал где-то хлопок, на выстрел похожий, подумал, что это в тебя попали, ну и рванул навстречу. А ты жив-здоров, курилка, хоть и не видишь ничего. Я бегу, руками машу, ору... А ты – башку вниз и ни хрена не видишь. Ха-а... Ну жив, главное, слава Богу. Айда, айда! Побыстрее можешь?
– Могу и так и эдак, – все зависит от предложений. Где тут у вас лавка? Надо взять водки, пива и обязательно свиного рулета. Как тебя увидел, сразу вдруг захотелось рулета... Свиного рулета.
Борис звонко рассмеялся и повел меня на другую сторону Снайперской улицы.
– Тут ярмарка мяса. Заказывай, что твоей душе угодно. Плачу!
– Свиной рулет.
Огромное множество холодильных витрин под стеклом изобиловали разнообразной мясной продукцией. Обошли пять витрин с мясной копченостью. Свиного рулета не было. Взяли триста граммов свежайшей, душистой «Столичной» грудинки, четыре бутылки пива «Калуга», банку красной икры и овощей.
– Остальное дома все есть! – торжественно отрапортовал Борис и так мило улыбнулся, будто только что выпил.
– Не спеши, Боря, я же еще не бухнул, да и нога болит. Кто у тебя дома?
– Племянник дома. Сестра заехала, оставила его, а сама рванула в парикмахерскую. Минут через сорок вернется.
– А где твой дом, Боря? Уж не тот ли?
Примерно в километре сквозь деревья виднелся 12-этажный белый дом.
– Тот, тот, как догадался?
– Так ведь ближе домов не видать.
– Дом тот, только его надо обойти справа и двигать вдоль. Он очень длинный – три дома соединены в один. Красивый дом, стоит полукругом, с тремя арками.
– Боря, как думаешь, выдержу я сегодня это испытание ходьбой или ползти придется? Кстати, ты не слыхал, недавно по телеку показывали, как мамаша маленького сынишку в машине закрыла. Ремнем пристегнула, двери заблокировала, а сама отлучилась ненадолго. Вернулась минут через сорок, а малыш-то того... умер малыш.
– Иди ты! – Боря вытаращил глаза и приоткрыл рот. – А чё?
– Машина на солнце перегрелась – тепловой удар. Вот так вот! Вот как бывает! Ты вот что, хиляй побыстрей, а я пойду, как могу, – мало ли...
– Подойдешь ко второй арке, позвони, – сказал встревоженный Боря, и через три минуты я потерял его из виду.
Это был очень мучительный для меня путь. Опять реставрация, стройка... Все перерыто: рвы, окопы. Три дорожки в опалубке, засыпанные гравием. Должны раствором залить. Пока не залили. Я по этим дорожкам, по этому долбанному гравию... Как только вообще ноги не сломал? Минут двадцать, а то и больше изображал ходьбу, пока не остановился у второй арки. Позвонил.
– Ты что так долго? Заблудился? Хотел тебе компас дать, он у меня всегда с собой. Забыл. Сейчас спущусь.
Я познакомился с семилетним племянником.
Боря ловко накрыл стол в уютной кухне. Вошла племянница – полноватая, но очень милая и обаятельная женщина. Она долго не задержалась. Забрав сына и пожав мне на прощание руку, попросила Бориса проводить их до двери.
Боря открыл входную дверь, и они вышли в общий тамбур, где виднелась еще одна дверь в другую квартиру. Я в этот момент хотел зайти в ванную, помыть руки. Дверь в тамбур осталась приоткрытой, и я невольно услышал диалог двух родственных душ:
– Боря, ты накорми Игоря, – сказала племянница. – Он выглядит так, будто давно ничего не кушал.
– Да ладно, он вечно так выглядит. У него то нога болит – ходит хромает, то плечо – в бане шайку воды дотащить не может. То поскользнется, то захлебнется, заблудиться может запросто... Накормлю, конечно, не переживай за него.
Посидели мы с Борисом часа три. Пили самогон с пивом под аккомпанемент доброй закуски.
Борис читал мне свои стихи, в которых было много цветов, солнца и любви.
Наконец икнув, я сказал, что пора и честь знать. Борис возражать не стал. Он положил мне в сумку початую бутылку пива, придавив горлышко пробкой, и баночку меда.
– Поедешь на электричке, – сказал он, – до тебя так ближе – всего три остановки.
Впервые за весь день пришлось идти не так долго. Всего минут десять пришлось идти.
Приехал, набрал номер домофона. Никто не ответил. Звонил, звонил и понял наконец, что дома никого нет. Пошел в сквер напротив. Чудесный был сквер. Был! В данный момент в сквере шла реконструкция. Стройка. Все изрыто, перекопано.
Я сел на огромный камень. Вдруг вспомнил про пиво. Отпил немного и стал звонить по телефону. В течение двух часов я периодически звонил по сотовому. Злость то закипала во мне, то вдруг ни с того ни с сего отпускала... Ну сука, неужели этот солнечный день для меня никогда не закончится... Так захотелось разбить бутылку о камень, но я пересилил себя, по инерции окинув взглядом изуродованный сквер в надежде отыскать урну.
Увидел лысоватого мужичка. Он шел потихоньку, припадая на одну ногу. Было видно, что он напряжен и оберегает здоровую ногу.
Я ехидно улыбнулся... Дай, думаю, компенсирую хотя бы толику своей усталости и злости.
– Гражданин! – крикнул я.
Мужичок остановился, уставившись на меня суровым взглядом.
– Где тут у вас урна?
Мужичок, по-моему, слегка опешил, не зная что ответить.
– Урна где? – снова спросил я уже не так громко.
Мужичок широким жестом руки окинул сквер.
– Вот! – сказал он. Затем, поворачиваясь, чтобы продолжить свой путь, промолвил:
– Ссы, где стоишь.
– Спасибо, товарищ, – я снова сел на камень.
Эх, закурить, что ли?..
Недалеко от моего камня остановились две женщины, очевидно, сделать передышку. Они закурили. Я подошел и вежливо попросил сигарету.
– С ментолом, – сказала одна из них и достала из пачки сигарету.
– И прикурить, пожалуйста.
Она чиркнула зажигалкой, и я стал прикуривать.
– Что вы делаете! – пискнула женщина. – Вы же с фильтра прикуриваете!
– Да... Извините, не вижу ни хрена. – Я оторвал фильтр и снова попросил зажигалку.
Женщина достала новую сигарету и с недовольным выражением лица снова дала мне прикурить. Я поблагодари ее и, заложив за ухо разорванную сигарету, вернулся на свой камень.
– Сам виноват, сам виноват! – выговаривала мне теща по телефону. – Надо заранее предупреждать, когда вернешься. Я все время дома, просто не слышала звонков.
– Ответственнее пора бы уже быть. Надо было телефон к уху приклеить, раз плохо слышишь, – сказал я незло и пошел к подъезду.
– Господи, – закудахтала теща, – на тебе же лица нет. Господи ты Боже ж ты мой! Умойся и ляг на раскладушку. Полежи, я приготовлю тебе что-нибудь.
– Что, что-нибудь? Еду, что ли?
– Ну да, еду. Приготовлю что-нибудь.
Я пошел на кухню, вылил из сумки по неосторожности пролитое пиво, сполоснул ее напором воды и выставил на открытый балкон сушить. Мед я отдал женщинам, которые угостили меня сигаретой.
Я лежал с закрытыми глазами, мучительно вспоминая прожитый день. Тяжелый день! Уже стал теряться в полудреме, когда яркая вспышка вдруг озарила мозг, которому ничего не оставалось делать, как только отдать приказ, строгий приказ: «Надо выпить!» Более того, озаренный мозг заставил память вспомнить о кастрюле с малосольными, еще не надкусанными огурцами. Ну и ну! Рот мгновенно сделался совсем сырым от избытка ударившей по голым деснам слюны.
В конце ноября позвонил Борис и сообщил прискорбную весть, веселым голосом сказал, что Василич разбился...
– Как разбился?! – опешил я.
– Ну как... Как обычно: полез мыть окна и сорвался.
В ноябре мыть окна... Я сразу вспомнил про играющую с ним в прятки кошелку. Значит, он так от нее и не избавился!
Ну да ладно, подумал я, все когда-нибудь там будем...
Ночью Москву тиранил шквальный ветер. Вечно нас кто-то пытается тиранизировать, то татары-монголы, то французы-мушкетеры, то Антанта с чудо-танками, Гитлер-фюрер. По поводу Гитлера мнения расходятся: одни гуторят, что он был мужского пола, другие утверждают, что женского. А поди докажи! Труп-то так, говорят, и не был опознан. Может, он вообще был бесполым. Свои тоже тиранили беспощадно: меньшевики-большевики со своими вождями героями-антигероями. Зеленый Змей до сих пор за горло держит. А сейчас активно присоединились к тирании различные циклоны-антициклоны: леса горят, наводнения-паводки, землетрясения. Жалко Матушку – ведь сплошной урон. Мне этот ночной шквальный ветер тоже нанес урон, сумка с балкона исчезла. Угнал смышленый ветрило мою сумку в неизвестном направлении, не оставив после себя ни свидетелей, ни отпечатков. Ну что ж, надо терпеть! Тут терпеть-то осталось...
Сейчас развелось множество научных кружков, так и у них все рисунки в черных красках. Они утверждают о существовании каких-то параллельных миров и что надеяться на завтрашний день или на светлое будущее не стоит! Параллельные миры – это не хухры-мухры. Об этой неизвестности думать даже не хочется. Кошелка Василича точно загнала мои мысли-думы в пятки. Но интуиция-то существует. Я же чувствую, что в воздухе давно уже витает что-то чужое, инородное и, думается, очень опасное!
Но некоторые активные члены научных группировок, отталкиваясь от нашей логики, думают, что в этих параллельных мирах тоже кроме уродцев есть свои антиуродцы, так что поглядим, кто кого они там...
И научные оппозиционные кружки тоже оставляют еще какую-то надежду на благополучный исход. Их теория о неожиданном обледенении планеты вселяет уверенность в эту надежду. Ну высадятся эти «параллельные» на лед, ну а дальше-то что? Ведь поскользнутся! А поскользнулся, тебя сразу, по меткому выражению Высоцкого, сапогами затопчут.
Таким образом, исходя из этой обнадеживающей теории научных оппозиционеров, завтрашний день, а с ним и светлое будущее – не за горами, и мы этого светлого будущего дождемся... Может быть!