Сцены из жизни людишек и государя Ивана Грозного д

                Пролог

Царские палаты. Московия, 1547 год, январь. Царь Иоанн Четвёртый, Анастасия Захарьина-Юрьева, митрополит Макарий, бояре.

Царь Иоанн:
             Как долог путь земной, и ты со мной
             Пройти его должна, Анастасия.
             Повенчан царствием митрополитом
             Макарием. Объявлен я царём Всея
             Руси Великим Государем. Святых
             Заступников просили и бояре,            
             Сановники, первосвятитель, двор.
             И я, с печатью милости от бога,            
             Молебен слушая в храме Успения,            
             Намеренье жениться изъявил.
             Митрополит усердие внушил и
             От сомнений прошлого избавил.
             Я любопытным счастье открываю,
             Великой тайны пелена спадёт.
             На трон царя с царицей призовёт.
             Моею будь женой, моей отрадой,            
             Заступницей в дни лихолетья.
             И, бог даст, матерью детей.
             Захарьины известны всякой знати.
             Но выбор пал средь многих на тебя.
             И ликом светлая, повадкою чиста.
             А голос весел, словно струи родника.
             Нет, мне иных не стоит примечати.
             Анастасия, только ты душе мила.
             Я, царь Иоанн, желал бы на тебе,
             Моя горлица, жениться. Анастасия,            
             Ты Руси царица. Что скажешь?
             Потупила очи. Скромна. О, лада,
             Если ты захочешь, какою мерою
             Добра отсыпать благо для тебя?
             Быть может, ты иной судьбы
             Желаешь? И эта доля не твоя?
             А я стою здесь, распинаюсь.
             А ты давно уже всё знаешь.
             И за меня решенье приняла.
             Возможно ль, что я ошибаюсь?
             Ответь, не бойся, ты согласна?
Анастасия:
             Да. В душе и в помыслах с тобою
             Мы едины, Великий Князь Всея Руси.
             Твоей женой согласно быть желаю.
             Жду милости сановного двора.
             И если всё случится, то царицей
             На троне, рядом с батюшкой-царём
             По воле божией вдвоём мы Русью
             Станем править. О счастии таком,          
             Сказать по правде, и не мечтала.
             Но судьба решала, там, на верху,            
             На Небе полном звёзд Господь
             Вдруг указал перстом на род наш.
             Захарьины повенчаны с царём.
             Захарьины повенчаны на царство.
             Я ничего иного помышлять не смею,            
             Как только радоваться тому часу,            
             Когда соединимся мы вдвоём по
             Милости Всевышнего Творца
             Законным и счастливым браком.
Царь Иоанн:
             О, звездословием  не стоит
             Обольщаться. Благословение оное
             Вручает Отец небесный. Он и
             Примечает. А дальше именем моим
             Сановный двор препон чинить не
             Смеет. Обещаю. Я, царь Иоанн
             Четвёртый, на правах Правителя
             Всея Руси сей час же объявляю
             Анастасию Романовну Захарьину-
             Юрьеву женой, царицей, род сей
             Возвышаю. Отныне, присно и 
             Вовеки добротой своею ты должна
             Ответить на все призывы свыше. 
             И быть покорной, как и подобает,
             Женою русского царя. Пойдём же,
             Лада, и провозгласим решение по
             Обоюдному согласию. Мы, царь
             Иоанн Четвёртый и Анастасия
             Отныне и до гробовой доски, вовек
             Вдвоём соединились, чтобы Русью
             Править. Нам выпала благая честь.

        (Из половины царя молодые выходят в залу).

Митрополит:
             Я вижу радость на лице двоих.
             И слов не нужно. Всё понятно и 
             Без них. Сбылось знамение для
             Государя. Главу покорно преклоняя,
             Благие вести ожидая, на бога втайне
             Уповая, предвосхищением томим,
             Сей час в покорности застыл и ждёт
             Ответа сановный двор и молодая чета.

                (Боярам):
             Се  отрок Иоанн. Его все знают. Знал
             И я. Но накануне, после дня рождения,
             Он возжелал начать со мной беседу.
             Меня призвал, я выслушал, вестимо.
             И поначалу, непринуждённо лился
             Разговор. Внезапно царь в лице
             Переменился. О, если б ведали, со
             Мной кто говорил! То был не отрок
             Вовсе. Возвеселилася душа моя, бояре,
             Когда я голос мужа услыхал. К стопам
             Его припал в лобзании страстном.
             Слеза катилася, и слёз я не скрывал.
             Те слёзы были не напрасны. Те слёзы
             Чисты были, как роса. И минул час,
             Как Ионн переродился. Я Ионна не
             Узнал. Он мне сказал, горит желанием
             Жениться. И взор его пылал. Невеста
             Отыскалась скоро. Среди своих. Как
             Царь и захотел. Романова, девица,
             Окольничего дочь. Пал на неё взгляд
             Ионна. Умна, красива, чем не жена?
             «Она послушна, кроткого ли нрава? -
             Спросил тихонько я. И Ионн ответил
             Да». И кончен разговор на этом был.

                (Бояре перешёптываются).

                (Молодым):

             Готова ль ты предстать, Анастасия,
             Супругой Ионна? Нам царицей. Сей
             Шаг весьма сурьёзен и необратим.
             Он по любви иль робостью навеян?
             Приятен будущий супруг? Готова ль
             В полной мере испить с ним чашу
             Горя и добра? Жизнь долгая. Порука
             – Бог на Небе. Мы – чада и ступаем
             По Земле. Ты мироносица, наместница
             Царя. И мать его детей, бог даст,
             Анастасия. За вас молюсь и припадаю
             Каждый день, к святым иконам взоры
             Обращаю. Желаю счастья, мира и добра.

                (Анастасия бледнеет и кивает).

             Я вижу знак Любви в очах. Ея
             Согласие застыло на устах, они
             Чуть слышно «да» сказали.

                (Боярам):

             Желаю возвестить, что в феврале,
             Отроковица, дщерь славная боярина
             Романа Анастасия Захарьина-Юрьева
             Взойдёт на величавый трон царицей.
             И на Земле все будут возвышать ея,
             Петь Гимн Любви, Согласия и
             Счастья. А после пышной свадьбы
             Удалится, как и положено в покои
             Царского двора. И возлежит на ложе
             С государем, как полноправная жена.
             Наш Иоанн воистину велик. Он
             Венчан шапкою, бармами, цепью на
             Царство. Я, митрополит Всея Руси,
             Торжественно меж вами объявляю
             Благой вердикт. Венчание с юною
             Девицей Анастасией царя Иоанна
             Состоится без промедления.

                (Молодым):

             Никто уже сему не сможет помешать.
             Песнь величальную вам будут петь
             Горлицы, и с шумом ввысь лететь,
             Неся благую весть Небесному Царю.
            
            
                (Обращение к боярам):

             И обращаюсь с просьбою, бояре.
             Явите милость молодым. Во власть
             Вдвоём они вступают. Смягчите
             Жёсткие сердца, забудьте распри,
             Проявите снисхождение, любите
             Также, как и чад своих. Они умны,
             Они взрастут. Родители чад
             Отпускают. Поклоны мирные кладут,
             Чтоб дале горестей не знали. И Двое,
             Что вот-вот на Трон взойдут, Русь
             Будут охранять, её защитой станут,
             Но только вместе с вами, княжата и
             Бояре. Неразделима Власть. Не
             Делится на царские особы и двор.
             Все здесь сплелись единой цепью.
             И не разъять желания вовек. За власть
             Молюсь. И кто её придержит, молюсь.
             И свято верю: разумные поступки
             Обоюдны. И пусть они прельщают
             Тех, кто здесь. И посему, решение,
             Принятое думой, в законную вступило
             Силу. Обратно хода нет ему. Дня
             Третьего венчание состоится на благо
             Православных, и Всея Руси Царь
             Иоанн Четвёртый с младой Царицей
             Романовой Анастасией взойдёт на
             Царский трон. Помолимся, княжата
             Да бояре. Пусть будет славен Он.
             Пусть будет сей союз опорой и
             Надёжей Царства. Россия велика. Нам
             Нечего бояться. И потакать врагам.

(Бояре шумят, выражая радость, кто-то плачет. Как фон звучит музыка рожков и гуслей).

СЦЕНА 2

Монастырь. Иноки Шуйский и Книгочей.

Шуйский:     - А почему не с нами, брат?
Книгочей:    - Следил?
Шуйский:     - Нет. Мимо проходил.
             А здесь свеча горит
             И портит внешний вид.
Книгочей:    - Расскажешь, надо полагать?
Шуйский:     - Конечно. Для чего мне врать?
             Ты рыщешь там без позволенья,
             Где есть зерно, увы, прозренья.
             Мне ж прочее, заметь, дано:
             Люблю, мой брат, я пить вино.
             И девушек, конечно, тоже.
             Надеюсь, в этом мы похожи?
             Зачинщик в ссорах многих я.
             Зато всё просто у меня.
             Надену рясу. Буду лгать.
             Крестить и мрачно отпевать.
             И так, до самого конца
             Вращаться будет жизнь моя.
             А в книгах есть духовный ад.
             Зачем они? Забудь их, брат.
             Как неугодные к прочтенью,
             Брось в топку все, без сожаленья.
             Вот мой совет. Последуй, брат.
             И буду я душевно рад.
Книгочей:    -Ты провокатор, посланный затем,
             Чтоб жить другим мешать.
             Иди же в свой придел.
             А мне оставь, что есть.
Шуйский:     - Здесь сгинешь ты во цвете лет,
             Исполнив пагубный обет.
             Эй, поворачивай назад!
             Пошли кутить! Дай руку, брат!
Книгочей:    - Прочь, шут гороховый!               
             Смущать себя я не позволю.
             И посему, я занят для тебя.
Шуйский:     - Как скажешь. Я ушёл.
             И не ищи ко мне пути.
             Мы в ссоре с сего часа.
(Доходит до дверей нетвёрдой походкой, но возвращается).
Книгочей:    - Что медлишь? Скатертью дорога.
             Иль думал, тут сидят лишь молчуны?
             Иль проводить тебя до самого порога?
Шуйский:     - Разбушевался. Эко, посмотри,
             Он зол! От жизни, что трепещется
             И дышит, отгородился. И не заходи!
             Хоть тресни. Смотрит, как с иконы.
             Пред чернецом невидима стена.
             В глазах старинные тома, которые
             Туда зовут, где мира нет, там призраки
             Витают. До схимы в мрачной келье
             Прозябать? Зачем? Уж лучше пить,
             Уж лучше ничего не знать. Поверь,
             Что дураку не место среди умных,
             А умному нет дела до сумы, с ней
             Ловко бродят пусть иные бедняки,
             Которым бог отмерил жить безумно.
             Его потешиться зову. А он с упорством
             Черепахи ползёт в прескверную нору.
             Иль разумом понять не удаётся, что
             Жизнь даётся только раз, и после
             Смерти, про запас ни мига никому
             Не остаётся! Иль я не понимаю
             Ничего, но мне тебя жаль. И уже давно.
Книгочей:    - Ей же, богу! О, грешный мир!
             Нигде покоя нет. Я одиночество
             Приемлю, а ночь дню. Я плохо сплю.
Шуйский:     - Да это, братец, нервы. Испей глоток
             Искристого вина, и мир поправится.
             То обещаю я. О, инок, эко дело!
             Корпеть над кучею хламья. Знакомо
             Повернее средство. Отправимся сей час
             Же в погребок. Там бочкам с пивом
             Счёта нету. Я их пересчитал, но
             Позабыл. Игумен вновь нагнал. И
             Братия старалась. Но я чуть поднажал.
             И бочек пять, как не бывало. Не
             Осуждай меня, мой брат. Я пьяница
             И пиву рад. Но пить надо умело.
             Я в этом деле знаю толк.
             И рассказать могу отменно,
             Про то, что сам люблю безмерно.
             А лучше испей-ка братину до самого
             До дна. И тотчас же оправишься.
             Не зря! Вино нам завещал Святитель.
             Он знал, в чём человека искусити.
             Он ведал знамо то, что пьяница
             Отведал. И полюбил уже давно.
             Поэтому я пью вино. Тебе велю,
             Соединись с напитком виноградным,
             Иль с сидром яблочным, иль с
             Медовухой. С кагором, с водочкой
             Под огурец солёный, капуской
             Квашеной закусишь, балычком.
             И про грехи забудешь. Перед сном,
             Отправившись туда, где жизнь
             Легка, свободна и ясна.
Книгочей:    - Как раз наоборот. Темна и
             Греховодна. О, Шуйский! Как же ты
             Не прав! И книги вовсе не помеха.
             Я, как с друзьями, с ними говорю.
Шуйский:     - Вчера ещё друг друга мы
             Любезно братьями назвали.
             И руки, помнишь, пожимали?
             А что сегодня для тебя,
             Не та взошла уже Луна?
             Иль звёзды отвернули лик?
             Иль ты забыл законы братства?
Книгочей:    - Я просто перестал бояться.
             Обиды боль перечеркнув,
             Я так живу и мне так проще.
Шуйский: (Наливая вино). - Вот даже как! Давно? Кого?
             Меня? Ха-ха! Чудно.
             Иль ты лукавишь, иль дурак.
             Я не пойму сие никак.
Книгочей:    - Не веришь в чистоту порыва?
             А помыслы… Зачем тебе?
             Ты спишь и видишь поле сечи,
             Подпруги, ноги на коне.
             Флаг в руки вам. Я не в фаворе.
             Придумать эдакий бедлам
             Возможно только в разговоре
             Напыщенных хлыщей.
Шуйский:     - Ты хам! Вестимо, инок,
             В нашем споре не верю я
             Твоим словам. Прослыть
             Послушником престрогим               
             И угодить в почёт?
             Сезам откройся и впусти
             При жизни! Да, в сече я
             Готов отдаться, чтоб
             Дрочуном здесь не казаться.
Книгочей:    - Послушай, Шуйский! Ты не
             Сносен. И лучше будет: удались.
             Избавь меня от сей персоны,               
             Которую назвал дрочоной.
Шуйский:     - О, ты, святоша, херувим
             Без крыльев. Даже пахнешь
             Мёдом. Ах, сладкий, сладкий,
             Что за дым чуть вьётся над
             Церковным сводом? Пройдусь
             И сладостью упьюсь. В окошко
             Гляну: дрожь во членах! То
             Книгочей, кому сказать?
             В церковных стенах. Все
             Дремлют, он же на часах.
             Какая мука! Читать изволит
             Фолиант. А кто порука?
             Игумен паки разрешил? Иль кто
             Иной приворожил? В библиотеке
             Свиткам место. На полке
             Нижней. В самый раз.
Книгочей:    - Какой несносный негодяй
             Язык тебе такой приклеил?
Шуйский:     - А может чёрт? Не в бровь,
             А в глаз. И я ещё не так
             Сумею. Монашек вымолил опять
             Из заточенья книжек кучу.
             Он нас ещё тут всех научит,
             Как можно стены прогибать.
             Или скрижалями ворочать,
             Чтобы без рук они смогли
             Построиться, а Небо затмевая,
             Летали б сами корабли!
             От Христиана и до Ярослава,
             От Палеологов до псковичей
             Хранится в свитках дух царей.
             Пусть так. Покойтеся же с
             Миром. Нет, этот инок-книгочей
             Тревожит прах, и ум смущает.
             О, если бы, размежив веки,
             Пройдя сквозь сито многих лет,
             Заговорили, стойно человеки!
             Легендам не было б числа!
             Их тати. Но преданней меня
             Им было б не сыскати. А ты
             Вкушаешь истину отсюда, где
             Пыль, да грязь. И сырость
             Севера с чумой. Ты в келье
             Этой записной глаз с книг,
             Который год уже не сводишь.
             Как я ещё вожусь с тобой?
             Ведь ты согласие низводишь.
             Пропахнешь скоро, аки мышь.
             Иль от чахотки вмиг сгоришь.
Книгочей:    - Да что ты мне тут говоришь!
Шуйский:     - Про книги, про чуму, холеру 
             И прочие признанья веры. Про
             То, что знать мы не должны.
             Ты, инок, так меня не понял.
             Так зол я нонче на тебя, что
             Протрезвел и донести готов.
Книгочей:    - Не зря я чувствовал в себе
             Пределы. И вот нашёл начало
             Рок. Будь проклят этот человек,
             Сующий нос, куда попало.
             Вдвоём нам быти не пристало.
             Уйди сей час, прескверный.
Шуйский:     - Абы, нет. Ещё побуду тут
             Маненько. Поговорю. Обиды боль
             Сам заглуши. Мне не впервой.
Книгочей:    - Мир зол. Из праха возник
             В нём первородный грех.
Шуйский:     - И человек возник из праха.
             И что же, друже, враг навек?
Книгочей:    - Ответ достоин сожаленья.
             Но я прощу на этот раз.
             Как если б на меня нашло
             Затменье. Иль полная Луна
             Вдруг изменилась, иль, став
             Ущербной, вовсе скрылась.
             Так ты раскрылся предо мной,
             А я отворотился. Нет, не
             Годится. Выслушав тебя, я
             Сожалею. Хоть быть примером
             Не берусь, но с неучтивостью
             Борюсь. В душе с грехом
             Родниться мне не годится.
             Пожалуй, я беру назад, то,
             Что сказать поторопился.
Шуйский:     - Как знать, что может быть
             Утехой, когда влеком один,
             А в тайной келии сидит помеха.
Книгочей:    - Ты высказаться хочешь?
             Реки. Всё в мире неизменно.
             Как для вина найдётся бочка.
             Так, для ушей найдутся
             Прежние слова. Я умолкаю,
             Слушая тебя. Умом не постигая,
             Зачем ты здесь. И для чего тут
             Я. Но пусть так будет,
             Как желаешь, Шуйский, ты.
Шуйский:     - Ах, инок! Точно бриллианты
             Вкушает подлинники он. Моей
             Персоной недоволен. Один
             Прельстился. И чудный мир,
             Как в янтаре, ему открылся.
             Игумен ропщет надо мной.
             Я жду расправы. А ты для всех
             Почти святой. О, боже, правый.
Книгочей:    - Избавь меня. Ведь вянут уши.
             Твой мир построен из песка.
             Малейший дождь его разрушит.
             И праздность – злая мишура.
             Она ни инокам, ни богу негодна.
             Игумен прав, доверься братству,
             Пройди свой путь здесь до конца.
Шуйский:     - О, рай! Нам стоит разобраться,
             Чего бояться. Иначе ад поглотит
             Душу. К тому призывы болтунов
             И щелкопёров всем известны.
             Но слыть примерным из сынов,
             Трезвонить о поруках братства,
             Иль сотрясать верховный щит
             Хулой на бога? Вот, где –
             Святотатство. Вот грех,
             Тягчайший из грехов, к которому
             Я не готов. Но я хочу признаться:
             Моей вины пред богом нет. И если
             Пью, то знаю меру. А если вру, то
             Для чего примеры? Зачем мне
             Выстилают шёлком постель, когда
             Прибудет Шереметев? Он - чёрт, он
             Столько лет подряд скрывал, что я
             Его духовный брат. Пусть он
             Наставник. Я молчал. И сколько
             Так ещё пребудет? Мне тяжко, инок.
             Я живой, а будто бы лежу в могиле,
             Где рядом Шуйские лежат. Они со
             Мною говорят. А я ни слова им в
             Ответ. И да, я пью. И это грех?
Книгочей:    - Ты всё упорствуешь. Зачем?
             Приняв позёрства боевую позу.
             И я тут только лишь затем,
             Чтоб больше знать, вверяясь богу.
Шуйский:     - «Почили в бозе. - Сколько раз
             Нам говорили. - Родные ваши»,
             Чтобы мы послушны были. Нас
             Приучили с колыбели старушки,
             Няни, побирушки, что бог един.
             Бог правый. Дарует свет прозренья
             Он. Лучами славы сопровождает
             Дени и Ночь, покой не знает.
             Кто праведник, ворота в рай
             Пётр открывает. Кто согрешил,
             Того, увы, ад ожидает. Сидит
             И смотрит с трона бог. Всё
             Подмечает. И мы боялись с
             Малых лет тот мир нарушить.
             А нас пугали всё сильней,               
             Вселяя в души, как Гад ползучий
             Подстерёг в саду Эдема, чтоб
             Выращенный древом плод вкусила
             Ева. Адам последовал за ней.
             Их наказали. Изгнали с райских
             Кущ сюда и привязали заботами
             К земле, воде, солёной пище.
             И Ева зачала дитя в такой грязище.
Книгочей:    - В чём соль предтечи?
Шуйский:     - И Книга Бытия, И Библия –
             Священные писания. Кто их творил
             – Благоволило Мироздание. Природа
             – Колыбель, принявшая людей.
             Ничтожны жалкие создания.
             И жизнь их греховодна, коротка.
             И смерть ужасна и темна.
Книгочей:    - Напротив. На миру красна.
Шуйский:     - Я вижу руку палача, терзающего
             Жертву. И кровь, что льётся
             Из ведра тому, кто заплатил.
             Кого мошна туга, тот ждёт,
             Припрятав намеренья.
             Но мы-то знаем цену.
Книгочей:    - И? Так какова она?
Шуйский:     - Я тайны не открою сей.
Книгочей:    - Её и нету. Всё дело в страхе.
             Он предшествует предмету.
             Поэтому и в горниях Небесных
             Не людям пребывать – Богам.
             А смертным даже на Земле
             Воздастся по делам.
Шуйский:     - Пусть ангелы и серафимы судят.
             Но сколько б не боялись мы,
             Расплата будет. Глоток вина
             И песня братьев в поварне
             Изменят вряд ли, что-либо
             В судьбе. Пошли уже, не стоит
             Препираться. Там ждёт нас
             Братство. Во славу государя
             Будем драться, коль выпадет
             Такая честь. И мне или тебе
             Кого, скажи, бояться? Врага?
Книгочей:    - Невидим сатана. Но кружит
             Голову от красного вина. Язык
             Не слушается. Ноги не свои.
             А ум за разум заплетается.
             И козни совершаются то тут,
             То там во имя Бафомета. И я
             Не я, коли не знал бы это.
             На голове его рога, а на 
             Ногах копыта, и козья шерсть,
             Свинячье рыло с пятачком.
             Портрет из ада. Уйди же, инок!
             Помышляешь не о том.

СЦЕНА 3

Грозный. Царские палаты. Дознаватель (кривой татарин). Шереметев.

Грозный:     - Что выглядел промеж вражьего стана, сказывай! Есть прещение, али нет пока?               
Дознаватель (склонил спину): - Государь-батюшка, Девлет к Москве охоч. Ятаган из-за пояса вынимал. Торопится. Ятаган точил. Сам видал. За поясом прячет. Зол больно. А войско своё скликает посвистом. Тьма его. Тьма великая.
Грозный:     - Чуял недоброе. Так и вышло. Дале чего?
Дознаватель: - Докончание  ему не указ. Рвать хочет. Шибко горяч Гирей.
Грозный:     - Ты, толмач, поведёшь моих людей.
Дознаватель (сузив в притворной улыбке раскосые глаза так, что они пропали в складках кожи): - Войско снаряжает. Известий ждёт, чтоб к Москве пойти нахрапом. Жечь хотит. Баб в полон уводить. Мужиков вешать, на кол сажать! Шайтан-балычан совсем сдурел.
Грозный:     - Гиреи хытры. Да мы проворнее. На хвост нажмём. Пущай, попробует! Шеремета мне позвать! Да, чтоб с выкладкой и без промедленья!
              Гонец побежал исполнять царскую волю.
              Воевода зашёл в помятом кафтане и грязных сафьяновых сапогах.
Грозный (сурово): - Где чёрт носил?
              Сморщился царь от неприятного запаха. Пот и грязь смешались. Амброзия не для ревнителей света.
Шереметев:   - Охота, государь.
              Поклонился Шереметев. И глазом не повёл воевода. Хотя в груди неприятно заныло, а коневые толчки, что приняли уставшие ноги, отзывались и в позвоночнике. «Не к добру».
Грозный:     - Дело до тебя, боярин. Только ты разрешишь его по своей силе-возможности. А дело наше сурьёзное. Нынче же выступишь со своим отрядом. Дойдёшь до села Судьбищи.
             Поглядев на модные сапоги воеводы, обшитые кралковой  каймой, царь скривился.
             Шереметев напрягся, внимательно вглядываясь в знакомый лик царя. Тому почему-то нравилось, когда приближённые наклонялись. Однако то была уловка, достойная расчётливого ума. Интриги заставляли остерегаться. А так можно было незаметно шепнуть лишнее слово или передать весть не для общих глаз. Со стороны же казалось, что царь требует особого подчинения. Постепенно изворот царя вошёл в привычку. И никого не удивлял. Он подходил почти вплотную к каждому вновь прибывшему. Тому ничего не оставалось, как только терпеть сии причуды.
             Воевода едва на ногах стоял. Царская воля застала его только-только вернувшимся с охоты.
Шереметев:   - Велико дело.
Грозный:     - Сядь. Дрожишь весь, как кроль.
Шереметев:   - Умаялся шибко. Медведя загнали. Шкуру разделывали.
Грозный (к разговору не пристал): - В пути и выспишься. Гирей готов на Москву выставить отряд. Тебе даю глаза свои – вон, возьмёшь дознавателя. Он укажет, где ховается Девлет.
Шереметев (не скрывая огорчения): - Собака. Не сидится никак на месте. Сафа-Гирей помер, что Казанью заправлял, Девлету нонче никак неймётся. Зуда!
Грозный:     - Что толку в разговорах? Прислужники, вестимо, смуту сеют. Им разговоры наши ни к чему. Знай тешатся. Ответить вражеским отпором. Готовься Шереметев на войну.
Шереметев:   - Я так и знал! Нигде покоя нету. Дадим мы жару этому Девлету! Попомнит, как от нас дрожал. И только пятки засверкали. Чуть маковки рассвет застали, а он с окопа недуром бежал. Живым его тогда мы не застали. А жаль. Но нонче быть ответу негодяю.
Грозный:     - Крымцы особого подчинения ищут. Вот и найдут. В три дня одолеешь дорогу?
Шереметев:   - Вестимо, государь.
Грозный:     - А там моё войско поспеет. Вместе и навалимся на самозванца.

Царские палаты. Грозный. Опричники.

                Грозный:
               Чья голова скатилася к ногам моим?
               Опричники:
               О, государь! Князя Ростовского.
               Грозный:
               *** с ним. Алкал он крови через 
               Край, и в Нижнем порубал голов
               Немало. Вот смерть его и доканала.
               И обагрился кровушкою сам. Что
               Смотришь, Стёпка? Кровь льётся
               По усам. Как красное вино обильно
               Хлещет с чаши. О, голова, а было
               Так недавно с тобою весело, забавно,
               Хулы по силе выдавалися устами.
               Что нам жалеть? Пустое! Не долог
               Век князей. И как теперь его не
               Величай, труп хладный, безголовый
               Поди валяется не преданный земле.
               Опричники:
               Тело утоплено. Покоится в воде.
               Грозный:
               А зря! Для большей бы острастки на
               Кол его, как есть, без головы схватили
               Бы и возвели. И пусть бы он сидел. И
               Там бы было место, какое заслужил.
               Чай Новгороду дюже лестно: был
               Голова, да голову сложил. И каждый,
               Кто мимо проходил, плевался, вот,
               Стёпка, кем ты прежде был, и
               Чем, Ростовский княже, стался.
               Опричники:
               Не досмотрели, ты, царь Иоанн,
               Прости нас. В самом деле, не ведали
               Про эдакий подвох. И голову в мешок
               Поклали. Ах, кабы знали! Мы б пса
               Похлеще наказали. И преподали
               Праведный урок. Предательство –
               Позор, бесчестие для князя. И нам не
               Жаль его. Как и других не пожалеем.
               В случай чего, расчитывай на нас.
               Не сумлевайся, завсегда поспеем.
               Грозный:
               Что ж, верю. Коснётся смерть и нас, и
               Всех, без исключения. И праведник, и
               Грешник смертен, видит бог. Но воин
               Знает, в чём души спасение. Он служит
               Родине, он бьёт врага везде. Без
               Промедления. Он предан государю и
               Семье. Отечество святое защищая, он
               Пребывает на Земле. Нам жить здесь,
               Церкви возводить и предков чтить.
               Опричники:
               Да, царь Иван. С тобою мы, как братья.
               И к цели движемся единою толпою. Ты
               Только прикажи – мы выполним любую
               Волю. Предателей везде расплата ждёт.
               Грозный:
               Бог с вами и со мной, друзья, – порука.
               Предателей же время скроет. Поглотит
               Их Земля. И дьявол в ад откроет настежь
               Двери. И не отпустит никуда. Что скажешь,
               Стёпка? Замолчал он навсегда. Прощай же,
               Буйна голова, топереча навеки разойдёмся.
            
               (Грозный смеётся. Опричники вторят).

   
     Грозный. Федотов. Опричники. Царские палаты.

Грозный:
Да ты фагот, Федотов, не боярин.
Федотов:
Какой же я судья, коль я боярин?
Грозный:
Я повторяю, ты фагот, Федот. Всем
Лучше будет, коли проявлю к тебе я
Милость. Садись на трон.
Федотов:
Куды? Я?.. Царь… А ты? Сие никак 
Не можно!
Грозный:
А языки на что?
(Грозно оглядывает замерших бояр).
На трон, я говорю, Федотов, пшёл.
(Пинает).
Я там побыл. Тебя черёд пришёл.
Вот шапка, вот одёжа, вот венец.
(Грубо сдёргивает с себя и наряжает Федотова).
Державу в праву длань тебе кладу,
Как полагается царю. Возьми и так
Держи. Каков фагот! А? Как
Разумеете, княжата да бояре? Ты,
Царь Федот, к нам, грешным,
Милость прояви. Мы смерды,
Чернецы и челядины. Челом бьём
Новому царю (Кланяется). Прости,
Коль что, от всей души. Кой кто,
Тут будем откровенны, средь прочих
Затесался из княжат да из бояр.
Людишки мелковаты, знамо дело.
И бренны. Зато велик Федот, Всея
Руси Великий Государь.
(Кланяется Федотову в ноги, уже до земли).
А вот сей час, что будет, погляди,
Когда тебя же я, царя, ниц и
Низвергну.
(Быстрым движением выхватывает нож и убивает Федотова ударом в сердце).
Вот кровью полыхнуло по лицу.
Задета честь. Он за меня, Иоанна,
Законного и доброго царя на трон
Пытался влезть. Все видели, бояре?
(Грозный обводит немигающим взглядом княжат и бояр. Шум среди бояр. Кто-то одобрительно кинул шапку оземь, кто-то свистнул, кто-то топнул ногой).
И я убил царя пред вашими очами.
Федот, увы, не тот.
(Шевелит сапогом мертвеца, вынимает нож, кровь льётся и  стекает по одёже).
Я, царь Иоанн! Всея Руси
Великий Государь. Опричники!
Спешите же с ножами! Добейте
Дьявола, что с сапогов стирает пыль
Сей час. И бросьте диким псам на
Растерзанье, чтоб знали мерзкие
Враги, а также и другие, все, кто
Полезет, впредь и на долгие года, что
На съедение достанутся. И вы так не
Сумеете сглодать, как стая диких
Псов, ревущих в ожидании сладкой
Крови. О, тёплая, рекой прольётся, в
Землю просочится. И там пребудет
Навсегда. Опричники! Что смотрите?
За дело! Докалывайте лже-царя. Псы
Жаждут. И получат, что хотят.
(Опричники разрезают боярина Федотова на куски и уносят на съедение псам).
      
        Противостоять неравной силе – прослыть безумцем. Грозный никогда не сидел просто так. Всегда дело находило его.

СЦЕНА 4

Грозный. Курбский. Шереметев. Бояре. Московия. Царские палаты. Февраль 1576 года.

Курбский:          - Дождь разве в помощь.
              Льёт и льёт. А что же Грозный?
Бояре:                - Вон идёт!
Грозный:           - Боярин Курбский? Поглядите!
               Что нонче зрил, доносишь, что?
               Что звал? Мне недосуг судачить.
               И прелести твои тем паче обсуждать
               Здесь недосуг. Сей час мне докладай.
Курбский:           - Мой государь, дозволь сказати. (Кланяется).
Грозный:            - Я спозаранку в пятницу к тебе гонца
               Послал. Всё отложил и вести примечал.
               А ты явился лишь в субботу.
               И ждать ещё мне нет охоты.
               Да, я пришёл подробность знать
               О том, что говорили наедине с тобою.
               Что татарва, опять блудили? На комони
               Чуть подсадили – они готовят козни нам?
               Иль Юрий Токмаков договорился?
Курбский:                - В Лифляндии и слышать не хотят
               О русской братии, тем более татарах.
Грозный:                - О, эти эсты, эта чудь всегда к
              Язычеству пристала. Презренного металла
              Мало. И даже Герману  ничуть не
              Удалось скрепить Хаапсалу. Гроссмейстер
               Замок заложил. И верно родине служил.
               А что ж теперь? Развал и кутежи.
               Печальна участь Ордена, увы. 
Курбский:               - Татары с русскими смешались, и князя 
              Токмакова рать ворвалась в ратушу Гапсаля.
Грозный:                - Ужели правда? Началось… А как же
             Герцог, как Голштинский. Он цел?
Курбский:                - Бежал, оставив на расправу дев
             Поведения прескверного да камер-
             Юнкера. Они, веселье источая,
             Впустили в стены замка Гапсаля.
Грозный:                - Да, знатное у Токмакова войско.               
             Вот так без боя замок взял и пал.
Курбский:                - Там Генрих Бойсман заседал.
Грозный:                - Ну, эта птица невелика. Оставил замок
            Герцог родовой, впустив княжонка,
            Как к себе домой! И даже не пытался защититься!
            Вот это новость! Токмаков герой!
            И крепость пала, что устрашенье вызывала.
Курбский:                - О, да! На растерзанье мародёрам.
            И маркитанам есть, чем поживиться,
            Слетелись, словно вороньё и грают,
            Пушки громыхают. Им всё равно.
            Дань с мёртвых собирают,
            Как будто завтра жизни не дано.
            Кровь льётся и кипит и здесь и там
            В междоусобных стычках. И нет желания
            Потворствовать привычкам,
            Заложенных в полях родных.
             И ей же ей! Для эстов мы враги.
Грозный:                - Так что же, нам уйти, оставив всё,
            Как есть? А Дания с её желаньем
            Отыграться? А Унгерн? Сколько раз
            Пробраться в город он хотел.
Курбский:                - Да, государь. Я это понимаю.
           Во славу родины, единства земель,
           Что кровью политы обильно сынов боярских,
           Мы устоим. И будем защищаться.
            И покорять то, что сумеем покорить.
            Но эстов мир мы изменять не вправе.
Грозный:                - Ах, вот как! О мятежный князь, ты озадачил
            Несказанно. И радость улетучилась моя.
Курбский:                - Я жизнь тебе свою вверяю.
            Послушно жду решенья государя. Своё я
            Высказал. Прости, коль резок был.
            Но что увидел – ум представил,
            И никого не осудил. Пред строгостью
            Очей царя покорность выказать пытаюсь.
            Проникнутый отеческой заботой о тех,
            Кто здесь ждёт весточки оттуда
            Прими же новости сии, как дань слуги.
            И  с тем смиренно преклоняюсь.
Грозный:                - Мне надо думать, Курбский князь.
            Мир Севера и Юга рознен. И оба
            Вмиг соединить решением безумным
            Невозможно! Мне надо думать,
            Курбский князь. Сей час уйди.
            С меня довольно.

            (Курбский уходит)

Грозный:              - Я ждал ответа от тебя, а получил
           Вопрос на злобу дня, такой, что не
           Ответь, попробуй! Бояре, эй!
           Что жмётесь там, в пристенках?
           Ударить разом так, что выбить дух
           Сопротивления у эстов? Иль
           Обождать до тех времён, пока
           Само собой не разрешится дело?
           Князь Шереметев скажешь,
           Иль опять молчанием своё
           Присутствие отметишь?
Шереметев           - О, государь, мне не пристало
           Советовать на злобу дня. Я воин
           И монах. И поле брани скорее
           Вылечит, чем взоры на зерцало
           В досуге праздном при монастыре.
           Ужель печальник , в высях простираясь,
           Свои заботы нам кладёт на плечи?
           Ужель покровом он не озабочен,   
           Предсказывая бури и гоненья?
           Ужель мне только то и остаётся,
           Что ждать, исполненным волненья?
           Молиться, зная наперёд, чем кончится
           Презлое дело. О, я хочу предостеречь
           Царя от опрометчивого шага.
Грозный:           - О чём ты, княже? Говори ясней!
           Разумно ли ещё свои пределы нам
           Увеличивать? При штабе собираясь,
           Как разглядеть, что происходит там?
           Как мира всей душой желая, не стать
           Здесь жертвой? Вот задача, которая
           Тревожит, ложася тяжким грузом
           Бесчисленных забот на плечи.
           И нам ли то не знати, кто друг,
           А кто презлейший враг. Иль думал ты
           Иначе? О, хитрец! Наш Шеремет
           Так искренен сей час, что мне
            Забот прибавил. В самый раз
            На отдыхе, за шутками, за чаркой
            Поразмышлять, что прав или не прав,
            Когда бояр судил по грозовому счёту.
            Кого-то на кол посадил, кому-то бороду
            Обрил. До Шеремета не досталось сил,
            Гуртом с княжатами иными в леса,
            За Вологду, подале и  отправил. (Смеётся).
                (Бояре вторят).
            Так о чём ты, княже?
Шереметев:       - И Токмаков и войско, оставаясь
           В землях Лифляндии не видят, в чём далее
           Задача их. А погибают, как герои.
           Наместником себя считая для тех,
           Кто жил исконно там. И жизнь их незавидна.
           Не пожелаешь и врагам. И каждый день с
           Вопроса начиная: «Зачем такая участь? Для чего?»
           Бояре может быть ответят? Я не знаю.
Грозный:           - Довольно! Прикуси язык. Иначе
           Не избежать щедрот моих. Уж я отмерю
           Полной мерой. И чашу отопьёшь
           В последний раз. В последний путь
           Отправившись примером жить
           Для других во славу государя.
           Забыл, как в келье прозябая
           Дары мирские в пост вкусил.
           И чернецов тому учил. Ты думаешь,
           Что я не знаю, как время там ты проводил?
           Доколе войску государя стоять у врат?
           Кто б их кормил, когда б не дань, скажи?
           Мне смеешь говорить, что сам желаешь,
           Шля неучтивость царскому двору.
           Как я тебя изволю понимати,
           Когда дела и слово расходятся? Ты выше
           Возомнил себя, чем те, кто богу
           Был угоден. Я в плаче милости просил,
           Холопом стлался меж могил,
           Что при монастыре увидел. А ты где был?
Шереметев:        - Прости, не смею глаз поднять.
Грозный:            - Вот то-то! А нето и не унять!
           Как шёлковы пред смертным
           Приговором княжата и бояре.
           Посмотри! И абы оны расстелили
           Сети – туда и полетели бы орлами.
           Да только коршуны вас вмиг бы
           И подмяли. Склевали. Рот раскрыть
           Успели бы едва ли. Что, Шереметев,
           Скажешь ты? И воин, и монах,
           И служник государев. И эко разобрало
           Тут тебя, что славу в уши заливаешь,
           О тех, кого и знать не знаешь,
           Заботясь более, чем надлежит.
Шереметев:        - Нам погибать на поле брани,
             Сам знаешь, государь, что не впервой.
Грозный:             - Вот  и ступай в Ливонию войной!
             И комони, и люди застоялись.
             Сей час болтать мне недосуг с тобой.
             Уйди же княже. Коль ответ на знаешь.

        (Шереметев скрывается в расстроенных чувствах).

             Грозный. Бояре. Царские палаты. Московия. 1579 год.

Грозный:            - А где злобесный Варлаам Собакин?
             То под ногами вился, аки пёс. А когда надо,
             Чёрт его унёс. Что скажете, бояре?
                (Бояре переглядываются).
Бояре:                - Собакин умер при монастыре.
             Уже четвёртый год, как поминаем.
Грозный:           - Уходят лучшие, а остаются те,
             С кем не хотелось быть на пьедестале.
             И если вспоминать, то хуже не представить.
             Что станется, бояре, когда отправлюсь
             Я в последний путь за теми, кого нет
             Меж нами? Малюта казни злы чинил,
             При Молодях, в сраженьи лихо дрался, 
             В Ливонии головушку сложил, навеки
             Там и почивать остался. Я потерялся!
             Я осиротел! Я пёс смердящий ликом
             Припадаю к землице, бью челом и каюсь.
             Который день подряд в глазах они стоят,
             И молча длани простирают. Зовут куда-то
             За собой, их взгляды будто укоряют.
             Будто сказать хотят, наместнику разврата
             Мне за убийство мстят меньшого брата.
             А я не вижу выхода. Увы!
             Как горек хлеб, когда не ждёшь расплаты,
             А вот она, стоит, молчит и внемлет.
             Душа живая милого дитя, что умер,
             Так и не познав, зачем родился.
                (Плачет).
             (Бояре расступаются, не смея утешать).
             Кому довериться возможно?
             Безликость барская давно вселяет опасенье,
             Но я молчал, не выдав подозренья.
             Близ всякого мирского мятежа искал
             Душе благословенье. Иосаф, архимандрит
             Каменский запомнился, а об иных забыл.
             Он сокровенно благостно поведал про те
             Богоугодные дела, что царевой касаемы
             Особы. Они не новы, часто посылая
             Боярам думным, в письмах осуждая,
             Я ждал ответ через пути смирения и
             Покоянья. Бед, чтоб избежать, вверяю
             Вирши вам. И каждый понимать обязан,
             Духовный храм в душе выстраивая сам,
             В чём слабость, а в чём сила. И таинство
             Любое для того, чтоб проверять
             Достоин ли обета святого братства.
             Гордыня иссушает, ей прелести тщеславия
             Знакомы. Она родня греху, она к нему
             Влекома. И оттого отринуть норовит, то,
             Что господь чтить на земле велит.
             И коль неладно что, воздасся по делам.
             Свет инокам вы приносить должны,
             Они - мирянам. Будем же честны.
             Высока планка. И расплата высока.
             И делится той мерою добра,
             Которая известна без разбора от
             Самого последнего лгуна до
             Праведника. Молю вас, перестаньте
             Же сей час атаковать тех, кто
             Заботы вопрошает. И ударяйте,
             И колите подлеца. И я рискую сам
             Упасть, да ликом в грязь. Взгляни
             На пальцы княже Хворостинин,
             Ты видишь, сколько? 
             И ты боярин Милославский тоже.
             Ужели невозможно счесть их?
Бояре:                - Пять.
Грозный:           - И пять бояр собралось вкруг меня.
             Княжата о своей талдычат доле.
             У бога попросили бы совета. Так нет же!
             Не желают. Всем подряд царя подай.
             Единого на троне государя. С державой,
             С шапкой, с скипетром сей час.
             Боярам всё равно, хоть был бы смертный час,
             Подняли б и с одра. Глаза открывши 
             Ждали, что скажет, что велит.
             Вам всё едино. Царь болен иль здоров.
             И коль уж я наместник бога,
             То не взыщите. И караю тоже я.
             Убью боярина. И пальца сразу нет.
             А где замена? Кто мне даст ответ?
             Я, царь Иван Четвёртый Грозный.
             Отеческой заботой полон к своим сынам,
             Перстами длани указую всем:
             Путь Севера и Юга рознен.
             И коль соединять: войны не избежать.
             И крови по колено в ней прольётся.
             Вчера Баторий объявил войну…
Бояре (зашумели):  - Война? Но как он смел?
Грозный:           - А вы негодны ни к чему.
             И каждый, кто штаны надел,
             На горе может поживиться.

               (Царь покидает застывших в молчании бояр).

            Книгочей:

            Врагу не пожелаю. Адский труд
            Корпеть над книгами, и тело своё тешить.
            Им на войну за что идти придётся?
            И биться в кровь, за что придётся им?
            Врага завидев, мчаться стойно льву.
            И рвать его, и гнать и ненавидеть.
            И снова в келье свет свечи погас,
            Чуть дым рассеялся, я вижу вражьи стяги,
            И кровь, и боль, и раненых в чаду.
            И невозможность оторваться от присяги.
            И сколько крови литься, скажет разве кто?
            Чудачество потомкам только в тягость.
            А коль без веры, кто не попрекнёт?
            Кто не распнёт желание без веры?

СЦЕНА 5

Монастырь. Иноки Шуйский (пьяный) и Книгочей

Шуйский:    - То здесь, то там возникну вдруг,
            Тебя смущая. О, инок, я известный
            Плут из негодяев, из подлецов подлец,
            Я змий, к тебе прокрался, зловонной
            Желчью окропил и не убрался. Ты
            Столько времени убил, исчадье ада
            Постигая. А я за стеночкою был.
            Всё знал. Всё видел. Отследил.
Книгочей:   - Дай каждому по мере сил!
            Скажи, зачем тебе чужое?
            Вращаясь, жизни колесо тебя
            Раздавит. Уймись, займись тем,
            Что дано. А бог направит.
Шуйский:    - Советы, инок, ты даёшь умело. 
            Но позабыл спросить младое тело.
            Оно не слушает благочестивых од,
            В нём кровь кипит. Сам дьявол
            В позе козлотура копытом бьёт,
            На шабаш призывает. Ах, я его
            Смиряю. Веригу одеваю. Не пью
            Дня три, пощусь. И усыпляю.
            Другой же, в облике змеи, на
            Древо взгромоздясь, лежит
            Свернувшись калачом и поджидает.
            Но мы то знаем, что момент грядёт.
            Вот-вот змий выползет и ласково
            Предстанет. Научит и своё возьмёт.
            "Жить во грехе - земная драма,
            Приличествующая двоим. Не бог - 
            Судьба ваш господин. Зачать пора,
            Что попусту по Эдему слоняться.
            Вкусите фиги плод, иного предвестник
            Бытия. И рай забудете. Вам обещаю я",
            - Однажды высказал, сокрытый прежде
            Змий, в мгновенье ока, перестав
            Стесняться. Зато те двое устыдились
            И, в итоге появились мы. Девиз:
            "Плодитесь, размножайтесь" людишкам
            Завещал Творец, оставив на Земле
            Их, наконец. Но, предлагая за него
            Молиться, неся тяжёлый и
            Неблагодарный крест. Им почему на
            Месте не сиделось? Чем рай не
            Угодил двоим? Зачем, в желаньях
            Неумелых их не отвадил, пусть
            Не бог, но херувим? Кляпец
            На дереве оставил. И даже
            Не предупредил. То понимание,
            Мой брат, превыше злата и наград.
Книгочей:   - Что Библию читаешь, молодец!
Шуйский:    - Я похвалы от чернеца добился.
            И ларчик моментально приоткрылся.
            Пойду и пропущу ещё пивца,
            Так, малость, пару ковшиков всего,
            Для поддержанья красного словца,
            Живот поёт, совсем его свело.                               
            Могу добавить тайный ключ.
            Мне ведомо одно местечко.
            Там дверца есть. На ней сургуч.
            А ты подержишь, инок, свечку.
            Но только чур! Не предавай.
            И не смотри живым укором.
Книгочей:   - По мне такое чересчур. 
            Владыко помыслов ответчик. 
            Я инок. Я почти белец.
Шуйский:    - Какой ты, право, чистоплюй.
            С таким усердием собором 
            Стоглавым, сан приняв, за
            Комельского подвизаться впору.
            Он плох, бедняжка, плох совсем.
            А ты же юн, и свеж, и смел.
            Дерзай на сокровенном поприще
            Утех живого люда. Замироточат
            Иконы, складни. Псалтыри
            Вложи в отроковичьи длани.
            Живи со Спасом и умри.
            Старание дано немногим.
            Ах, что же делать нам, убогим?
            Просфоры вкус. Вода. И всё. 
            Ах, да. Кагор, для поддержанья
            Духа. Живоначальная икона и
            Свеча. Я ничего не упустил?               
            Молитва. Книга Бытия. И всё.
            Ах, нет. Душа стремится к богу.
           (Притворно молится и хохочет).
Книгочей:   - Оставь меня, несносный брат!
            С тобою шельмоваться, блудить
            И в гневе божьем знаться!
Шуйский:    - Как круто зиждешь ты меня!
            Но почему? Ужель я так противен?
            С тобой смирен и правду говорю.
            И не один такой я в божьем мире.
Книгочей:   - Ты видишь в похоти утеху.
            И пьёшь себе же на потеху.
            Трезвонишь всюду и везде,
            О жизни, в ней оставив веху.
            А я сгораю от любви.
Шуйский:    - К нему? Какая благодать!
            Ты глянь по сторонам! Мы все
            Здесь дети божьи. Все должники.
            Однако, невозможно сидеть в
            Чулане так, как ты, закрывшись
            И над книгами говея. Нет. Нам 
            Не чужды помыслы мирские,
            Забавы, плотская еда, когда
            Мы без поста. И что отвратного
            В том? Молодость дана, чтоб
            Наслаждаться, а вспоминать,
            Когда души порывы соприкоснутся
            С старостью навек. Уж так
            Устроен человек. Иль ты иного
            Мненья? Тогда доверься мне,
            Без промедленья дай ответ:
            Прав я на этот раз иль нет.
            И что же ждать опять нам от
            Природы? То дождь, то ураганный
            Ветер. Молиться или пить, как я?
            Или кутить, как богатей. Чтоб
            Всё равно попасть сюда. Иль про
            Последнего сказать уже не смей?
            Он всё купил. Он знает жизни
            Место. Местечко для него фагота
            В Призрачном оркестре припасено
            В аду. Но я за ним не побегу!
Книгочей:   - Глаголешь, мне и не унять!
            Знать не хочу я эдакой морали.
            Тебя не звал. Ты сам пришёл.
            Смутил мой ум. И план расстроил.
            Как предлагать ты мне посмел..?   
Шуйский:    - Ох, ох! Молчит моя звезда.
            Иной раз выгляну в оконце: она
            Гуляет вкруг Луны, а ночь темна.
            Мне не до сна. И вот я снова
            На пределе. И уговаривать устал.
            Рассвет уж близок. Там нас не
            Ждут. Ушли все почивать.
            Быть может, сам придёшь.
Книгочей:   - Такому не бывать.
Шуйский:    - Как знать.                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                
               
                               
Монастырь. Поварня. Иноки Шуйский и Книгочей.

Шуйский:    - Эй, где ты, книгочей?               
Книгочей:   - Я тут. А где же остальные?               
Шуйский:    - Ушли. У всех дела. Остались               
            Двое. Ты да я. Не замечаешь?               
            Чаще, чем обычно. То повод               
            Верный, инок, выслушать меня.               
Книгочей:   - Тебе так кажется. На то ответ               
            – Привычка. Изменишь ей, всё               
            Встанет на места. Что слушать               
            Пьяного монашка откровенья?               
            Не в меру весел. Лгут его уста.               
Шуйский:    - Ты хитрый. Только я хытрей.               
            Не двинусь с места, хоть убей.               
Книгочей:   - Здесь драки не бывать, учти!               
            Ты очень мне мешаешь, уходи!               
Шуйский:    - По мне, хоть до утра сиди. Я               
            Подожду, когда же ты сочтёшь               
            Все звёзды в Солнечном Эфире.               
            И я уйду, тихонько лягу спать,               
            До самого утра не буду докучать.               
            Из бочки пивом горло промочу,               
            Пока мы в поварне. Ведь ты ж,               
            Разумно поступая, не пьёшь               
            Почти. Я это знаю. А я дурак, и               
            Пить мастак. Поэтому, прости,               
            Что прерываю. Процесс рожденья               
            Звёзд не ведом нам. Процесс               
            Питья – иное, инок, дело. Он               
            Требует всего лишь двух вещей:
            Желанья и причины. Два права               
            Зрелого мужчины, который может
            Жизнь свою отдать за Родину
            И за родную мать. Хоть завтра
            Трубы позовут. И на войну нас
            Призовут. Я буду биться, аки
            Лев. И разгромлю врагов повсюду.
            Ох, попадись мне кто живой!
            А ты пойдёшь в поход со мной?
            Я верный друг. Стою горой.
Книгочей:   - Прошу не наливать! Да кто бы
            Сомневался. И с кружкой пива
            Он в поход собрался. Туда же в
            Нетерпении готов тащить любого.
            Я для чего тебе, герой? По мне,
            Так шёл бы ты домой. Раз выпил
            И глаза залил. Остались только
            Разговоры. Но сколько нужно слов?
Шуйский:    - Я, может, пьяным и кажусь, но
            Трезв мой ум. Чем я горжусь.
Книгочей:   - Чем разрешилось пакостное дело?
            Я пропустил какой-нибудь секрет?
Шуйский:    - Ты, как всегда витаешь в облаках. 
            Секрета никакого нет. Игумен
            Выбежал в слезах, расстройства
            Не скрывая, помчался отворять
            Ворота рая всем страждущим.
Книгочей:   - Что ж ты за ним не подвизался?
Шуйский:    - Там Пётр. Я б в это не вписался.
            Вдогонку иноческий смех раздался.
            Ну а потом, вестимо, спор возник.                                                                                                                               
            Кто виноват, что наш владыка псих.               
Книгочей:   - Ты вечно пьян. Бузишь. И всех               
            Всегда винишь. Ужели так бывает?               
            Где Шуйский ты, там вечных бед               
            Букет. Его не избежать, как ты б               
            Не сторонился. Рискуешь душу               
            Праздности отдать. А там до сатаны               
            Шагов так пять. И что тогда? Не               
            Знаешь, чем чревато? Быть дьяволу               
            Слугой – вот вечная расплата.               
Шуйский:    - Ты слишком много на себя берёшь.               
            Поплатишься же скоро, жалкий пёс.               
Книгочей:   - Я так и знал. Окончится всё тем.
            Без ругани не можешь разобраться?               
            И если так противен я тебе. Не
            Приближайся. Находи себе замену.               
            Я отдохну один. Как и хотел,
            Пока ты не вмешался в мой придел.
Шуйский:    - Ни в играх, ни в пирушках, 
            Никогда не сыщешь друга преданней,               
            Чем я. Со мною знаться многие
            Охочи. Но выбрал почему-то я тебя.
Книгочей:   - Всё просто. Крайности всегда не
            Могут обходиться друг без друга.
            Два полюса, две сферы бытия.
            Бесплодны наши пересуды и
            Бесполезные слова. Сам понимаешь.
            Иль до сих пор не раскусил меня?
            А докучаешь, стойно побирушка. И
            Манишь, и зовёшь меня туда. Зачем?
            Для праздности давно знакомо место -                                                
            Постель. С условием: устав прилечь
            И спать. Иного не приемлю разговора.
            А ты настаиваешь снова. И ждёшь,
            Что я скажу опять. Запомни навсегда:
            В монастыре пребуду от и до конца.               
Шуйский:    - Не зарекайся инок. Небо – наш
            Фагот. Там звёзд – без счёта. Кто               
            Их разберёт? Игумен, разве... О!               
            Он знает стоимость добра. И на               
            Весах придерживая Злато, мешает               
            Зло с добром огромною лопатой.               
Книгочей:   - Да хоть киркой. Мне это не впервой.               
            Устал я говорить. Устал я слышать.               
            У каждого век свой. Игумен – не
            Святой. Он человек. И в чём-то               
            Шалунишка. Послушники влекомы жаждою               
            Обычной: телесной жизнью и духовной
            Пищей. А дальше, каждый разбирается
            С собой. Мне не понятны те твои
            Привычки, которые с упорством, много
            Лет навязываешь. Получил ответ?
            Иного нет. Надеюсь, Шуйский, ясно,
            Что находится нам вдвоём опасно.                                                
            
            Монастырь. Поварня. Иноки.
 
            - Мой папа  Шуйский, говорят.
            - Да что ты?
            - Я, признаться, рад.
            О, если бы подмена вскрылась,
            Я б смог рассчитывать на  милость.
            - Но что за странные слова
            Услышал здесь я от тебя?
            - Да эти самые слова
            Рекою льются со двора.
            Прочисти уши, брось страдати.
            - Я пребываю в неведеньи.
            Не знаю, за кого стояти.
            - По ссылке Грозный долгим днём
            Шлёт гончих псов в иные веси.
            Под градов лёд.
            - О, боже, смеси нам не бывать.
            - Как тут, брат, не учиться врать?
            - А я, признаться, плод прозренья
            Вкусил. И выплюнуть нет сил.
            - Что ж, съел?
            - Пришлось. Игумен нонче осерчал.
            Иных примерно наказал.
            Раздачи я не избежал.
            - Ах, вот в чём кротости наука?
            Книжонки взять и прочитать.
            А после умником предстать.
            - Скажи же, в чём моя вина?
            Что я вкусил плоды науки?
            - Зачем тебе такие муки?
            Я не пойму, увы, никак.
            - О, если б знать.
            - Взгляни, кто бродит у дверей!
            Мирянам нонче счёта нет.
            А ты мне сказки про обет.
            - Владыко строг, мой брат, и к ним.
            - Смешно. Ужели веришь в это?
            Ведь лезут с подлостью своей,
            Сметая грязь с чужих плащей.
            - А что сановная стезя?
            - Нет. Рясу я таскаю зря.
            - Но Грозный царь не любит тех,
            Кто поперёк ему перечит.
            А твой отец был им помечен.
            - То было много лет назад.
            Я тут причём? Скажи мне, брат?
            - Пожалуй, стоит отличиться.
            И будешь милован царём.
            Но как в стенах монастыря
            Узнает он вдруг про тебя?
            - Об этом не трудись понять.
            Вокруг него крутится знать.
            Нашёптывают щелкуны,
            Что знать по праву не должны.
            Как явятся сюда опять: шепну.
            - Уж лучше я, брат, промолчу.
            За своеволие, пожалуй,
            И высечь могут и погнать.
            И что тогда от жизни ждать?
            - Да, нонче ждать и догонять
            Всего противнее на свете.
            Но чем терпеть такие сети,
            На поле брани отличусь.
            - А я смиренно помолюсь.
            Осталось ждать совсем немного.
            У каждого своя дорога.
            - Быть может, воина стезя
            Мне уготована не зря?
            - Да. Ты на игрищах потешных подматерел.
            Кто б спорить с этим смел?
            - Нет лучше поля – поля брани.
            Там кровь шипит. Там реет знамя!
            - Я потихоньку удалюсь.
            Ты знаешь, я ведь редко злюсь.
            - Эй, кони где? Поводья в руки!
            И бить врага. Топтать конём.
            И ночью спать. И драться днём!
            - Да он не слышит! Он глухой!
            Эй, Шуйский, что это с тобой?
            - Сегодня вымолил прощенье,
            Чтоб завтра жить без промедленья.
            Всё брошу на алтарь судьбы.
            Что будет, знать мы не должны.
            - Судьбу свою вверяю богу. Тебе
            Советую, мой брат, одумайся!
            - Душевно рад! Сказал же: нет!
            Моя стезя была не мной предрешена.
            - Смирись, мой брат. Покайся,
            Инок. Пока возможно.
            - Никогда! Не уговаривай меня!
            - Мне остаётся сожалеть,
            Молиться, за тебя говеть.
            - Поди, брат, выспись и забудь.
            - Как знать, куда ведёт нас путь?

СЦЕНА 6

           Монастырь. Шуйский и Шереметев.

           - Ну, что же, друже, я в отлучке,
           А ты уже дошёл до ручки?
           Негоже сетовать другим.
           - Ты прав, мой брат иль господин?
           Не знаю, как и обращаться.
           - Уж лучше нам с тобой обняться.
           Я Шереметев, Шуйский ты.
           И ссориться мы не должны.

                (Обнимаются)

           - Вина моя, я огорчитися успел.
           Но мимо важных дел пройти нельзя.
           Снуют кругом врагов глаза.
           - И уши. В самый раз для приговора.
           Каков же твой вердикт, дозволь
           Узнать? Покинуть сей предел и
           Оконитися? Иль пуще прежнего
           Боярский двор смущать?
           - Да, ведаешь ты более, чем я.
           Что мне сказать? Обаче государь
           Не принял мой отказ. И мне
           Петля на шею в самый раз.
           - Ну, будя, Шуйский, жонкой 
           Отходить. Прескверно сетовать
           Сверх меры. Ты молод, а уже угрюм.
           И спешка на подходе в важном деле.
           А самость надобно явить в приделе.
           - Чем мне утешиться, мой брат?
           И в келье пребывая строгой,
           Искать пути единства с богом?
           - А благочиние приняв, стремление
           Расстаться с тем, что дышит здесь
           Тобою пройдёт само собою.
           - Настаиваешь? Принял я решенье.
           - А от царя отказ. Иль я увидел
           Ложное виденье? Навеянный кошмар
           Заставил с пробужденьем лететь
           Не чуя ног? Иль в самый раз
           Поститься начинать? Говеть,
           Молиться, чтобы дрожь унять
           Во членах. И всё из-за тебя,
           Мой брат, который год подряд
           Живущий в серых стенах?
           - Безмерно участие твоё в моих
           Заботах. Не чернецу такое отрицать.
           И вот свершилось предзнаменование.
           И в келье не могу найти покой.
           И как малец, я сам не свой от
           Сожаления. И маюсь, погружаясь
           В мир иной. Забыть пытаюсь. Но
           Остра же эта боль. Она взывает.
           И с ложа ночью подымает. И прочь
           Зовёт, который кряду год. И лица
           Предков предо мной встают. И учат
           Жить, как будто не умею. И я готов
           Идти на эшафот. За ними, жизни
           Не жалея. Не выразить иначе тех моих
           Забот, что потерялись меж могил
           В старинном склепе. Хотя и нет
           Родителей давно. Ты заменил отца. 
           О, ведаю же я, что губы прошептали
           В исступлении, в полубезумном
           Обморочном сне ко мне явился
           Странный свет в окне. Воззрившись и
           Доверившись, как чадо, к нему я
           Прикоснулся в тот же миг. И он
           Ударил прямо в грудь. Я чуть не умер.
           Мог едва вздохнуть. А призраки
           Взвились, сплелись и позже удалились.
           О, нет же, Шереметев, никогда не
           Отыскать душе спасение в безоблачном,
           Но странном сне, в котором видятся
           Пространные виденья. Слух о прельщениях
           Ужасен. Увещеванья труд опасен.
           - Как знаешь. Ежели сознаться,
           Сил нет сопротивляться. Дорога
           Слишком долгою была. И в одночасье
           Привела сюда. Труды святых отцов
           Читая, я мысленно сгораю от стыда.
           И низко-низко припадаю челом к
           Ограде алтаря. Уж лучше сдаться и
           Смириться. Тот мир, что за стеной,
           Постыл. Не верен он и мал. Отринут
           Мною бесконечно. Что там забыто, и
           Кому там мил? А здесь я встретился
           С живой душою. И так пространно,
           Говорил, оставив мир презренный.
           - Пускай других сюда зовут, а я
           Признаться, сыт. Ей богу. Готов сей
           Час же уступить дорогу тому, кто
           Схиме будет рад. Таких не мало знаю,
           Брат. Иль ты иное разумеешь?
           - О, милый сердцу отрок!Подожди.
           То фимиам, прелюдия для спора,
           Мне хочется совсем иного.
           - Насмешка, горькое вино. И этим
           Заглушаем праздность души своей.
           А там лишь пустота. И хлеб не хлеб.
           - Не ставь задачи в том, что никогда
           Не сможет принести удачи. За
           Слабостью последует беда. Путь
           Наущения напрасен почти всегда.
           Зачем скрывать? От чистого я сердца
           Тебе дарю совет. Торопишься.
           - Нет! Мой ответ. Пущай увещевают,
           Сколь пожелают. Как фимиам мысль
           Строгая взвилась. И опустилась. И легла
           Под ложе. И нас с тобою двое всё же.
           - Хотел бы я узреть тебя на поле боя.
           Одного. Примкнуть и ждать, что 
           Станет с ворогом треклятым.
           - Мне нет спасенья оттого, что
           Возжелал. Я зол на двор! Бояре
           Сговорились, и стойно дети мне
           Во след глумились. Едва я отошёл.
           Да провалиться мне на этом месте!
           Чтоб я ещё взошёл на эшафот.
           Где клюка, и крамола, и кляпец.
           И этот двор с княжатами, как сети
           Заманивает, чтобы бить в упор.
           Что, Шереметев, как мой приговор?
           - Да, государь наш деспот и тиран.
           Бессмысленно оспаривать вердикт.               
           Но царь велик. Он флагман на престоле.               
           Хотя людишек не жалеет боле.
           - А ты тут бестией стоишь, и медленно
           Мне подливаешь масло. Слывя зачинщиком
           Церковных хул, чем можешь, Шереметев,
           Мне ответить? Презренный государь!
           Я так и знал. Что ждать от супостата,
           Когда он отравил меньшого брата.
           А далее, свободой власть пьянит.
           На кол посадит или колесом раздавит.
           А то возьмёт и просто так удавит.
           Что Грозный нонче там припас?
           - Угомонись. Ты здесь сей час.
           Да, заговор мерещится царю.
           Мне Старицкого жаль. И всю его семью.
           И я попал в опалу государю.
           Не видишь разве? Так прозрей.
           Царь и со мной не хочет знаться.
           - Фиглярство не в почёте. Ей же, ей!
           Иной дурак, а тешится притворством.
           К тому же, сластолюбец, льстит, как змей.
           Поди, задеть его посмей.
           Он разве будет чтить законы чадобратства?
           - Согласен, дел монастыря касаться
           Могут те, кто избран. Мирской
           В богоугодном деле не смирен, глуп.
           И всякий раз затейник множества проказ.
           Расхлёбывай потом с царём. Не знаешь,
           Как и подобраться. Наш Иоанн не добр
           На слово, каждый знает. Он псом себя
           Именовал смердящим. Меня же бесом               
           обозвал, а упырём боярина Хобара.
           Величие царя, двора печать
           Княжатам избежати не пристало.
           Казнь Висковатова - жестокости пример,
           И многих злая воля надломала.
           Поди-ка, пошути с Четвёртым, брат.
           Получишь вразумленье во сто крат
           Обильнее, чем в монастырских стенах.
           Порушится твоё мировоззрение,
           А коли жив останешься, тогда
           В монастыре дождёшься утешения,
           Где благ мирских не будет для тебя.
           Запомни, тот, кто аки пёс близ царевых
           Сапог кафтан свой отирает, знает, ради
           Чего колено прогибает. Понятно всё итак,
           Что умному достанется колпак.
           - Ты огорчил меня, мой брат.
           - Ужели? Знать, не всё пропало.
           Век царевой обиды глушат споры.
           Тебе ль не знать, что стоят разговоры?
           Прими, как должно, в келье обожди.
           А там, бог в помощь. Воля государя
           Указ похерит. С доброю рукой войдёшь
           В палаты, как к себе домой.
           - Да что ты сказки мне рисуешь? Ждать?
           Просыпаться и молчать. Кручина душит,
           Подступая к горлу. И разрешенье вижу
           Лишь в одном, в бою встречаться с               
           Ворогом треклятым. Бить бусурмана,
           Чтобы знал, расплата не минует в
           Пределах родины ни сыновей Гирея,
           Ни Шигалея, ни Девлета хана.
           - Напрасно. А впрочем, как тебе такое?
           Давно не видел я героя без коня.
           Коль драться так охота, то возьми
           Подпругу, дам и коника живого.
           - Мне легче вымолить прощенье
           На тот свет, чем в полудурках
           При царе горохе похвально шествовать.
           - Ты зря. При государе никто не смеет
           Голоса поднять. Он строг, но по
           Понятиям дворовых пример другим.
           - Как надо убивать? Так мне плевать!
           Как можно поучать, когда убийцы
           Ступают по двору степенно,
           Радуются дню. Я разве так смогу?
           - Ого! Да ты горяч! Я погляжу.
           А как же поле? Поле брани?
           Там разве крови не имать?
           Позволь, и я тут потому,
           Что верю не царю, а богу одному.
           А поступаю вопреки рассудку своему.
           И сколько так продлится я не знаю.
           - Сын божий умер. Он страдал.
           За что? Я так и не узнал.
           Моя стезя теперь вот здесь.
           Молиться, разум чтоб отвлечь.
           - Не унывай. Я рядом, знай.
           С тем трудно спорить,
           Что живое и трепетное сердце рвёт.
           И будущее к нам грядёт.
           С, увы, неясною судьбою.
           - Пускай болит в груди давно,
           Нет горше ни травы полынной,
           Ни моря соли солоней,
           Слезы невинной.
           - В том больше нет отрады для меня,
           Что я услышал. Душа безгрешна у тебя,
           Мой брат, мой друг, мой судия.
           - А тот, кто на престоле,
           Пусть нас переживёт,
           Но не чинит суд боле.

СЦЕНА 7

Ливония. Волонтёр-немец, маркитанты. Грозный. Московия. Палаты.

            Оскар:
            Я – Оскар, волонтёр, смельчак,
            Примерный сын вдовы.
            Воюю третий день подряд,
            Мы победить должны!

            Вон вижу трупов гору там,
            А рядышком друзей.
            Эй, ты, чудак! Открой глаза!
            Не слышит, хоть убей.
 
            Уснул, каким-то странным сном,
            Валяется ружьё. Пойду, пожалуй,
            От него. Куда? А, всё равно.
            Эй, кто-нибудь! Молчат тут все.

            А дыму навалило. Вон женщина
            Стоит горой. Шевелит варево
            Бадьёй, и кости в чан ссадила.
            Эй, маркитантка! Что с тобой?

            Маркитантка:
            Который день у кагана. Не видишь?
            Как смола черна, от копоти и дыма.
            Изрядно потрудилась я. О, как болит
            Моя спина. Не волосы: два колтуна.

            Я их помыть забыла. И руки саднеют,
            Вчера их щёлочь отравила. Когда
            варила мыло. Стараюсь к вечеру
            поспеть. Хлопот тут много было.

            И тучи налились к дождю. Костёр бы
            Не залило. Испортилось, представь
            Себе, прекрасное огниво. И разжигать
            Костёр опять мучение нам с сыном.

            Ты кто?
            Оскар:
            Я – Оскар, волонтёр, смельчак,
            Примерный сын вдовы.
            Воюю третий день подряд,
            Мы победить должны!
            Маркитантка:
            И лишних ртов, притом,
            Заметь, изрядно привалило.
            Кормить бойцов, как сорванцов,
            радеть Над стайкою глупцов,

            корпеть над грудою ковшов –
            не наше с сыном дело. В другом
            Я преуспела. И нынче поумнела.
            Я жир гоню из мертвецов.
            Оскар:
            А для чего?
            Маркитантка:
            Из жира мази и крема наделаю,
            Возьму с собой. И выгодно продам.
            Оскар:
            А сын твой где?
            Маркитантка:
            Там, за кустом
            Орудует ножом.
            Оскар:
            Семейка та,
            Я погляжу!
            Маркитантка:
            Отвешу батогом!
            Уйди, несчастный,
            Не к добру ты
            Повстречался нам.
            Оскар:
            А что котлы кипят?
            В них что?
            Еда, наверно, нам?
            Маркитантка:
            Смеёшься, глупый?
            Поварам готовить дуракам?
            Нет, здесь совсем иное.
            Иди, и мир с тобою.
            Оскар:
            Куда же я попал?
            Невиданное дело!
            И гонят отовсюду,
            За что же?
            Маркитант:
            Думай сам! Сраженья не
            Дождавшись, из крепости
            Сбежал. И к нам, по ходу
            Дела, зачем-то вдруг пристал.
            Оскар:
            Я – Оскар, волонтёр, смельчак,
            Примерный сын вдовы.
            Воюю третий день подряд,
            Мы победить должны!
            Маркитант:
            Смеёшься, Оскар? Не видал
            Тебя я в крепостях.
            До матери охочим стал?
            Станцуешь на костях!

            Иди-ка живенько ты прочь
            От нас двоих туда, где мир
            Надёжнее, чем здесь.
            А здесь идёт война.
            Оскар:
            Я – Оскар, волонтёр, смельчак,
            Примерный сын вдовы.
            Воюю третий день подряд,
            Мы победить должны!


        Грозный (сам себе):
             Как быть? Тут даже с трупов кровь в
             Ходу. Я говорю - меня не слышат! За
             Что, такая участь на Земле мне
             Выпала? По чину  хоронить родных во
             Цвете лет! И в жальник класть   
             Невмоготу, и в склеп. Надгробный
             Камень видеть, плиты, где лежат
             Свои с сторонними. Какое горе с той
             Бедой сравнимо? Да! Спор возник
             Промеж голов, не утихает. Какая
             Дань ещё искупит кровавое деяние
             Десницы? Рукоприкладство, стоившее
             Жизни. Той, что моей дороже! О, 
             Сын! Я шёл к тебе, горя желанием
             Участия. Наедине алкал хотя бы
             Дружеского слова. Ах, сколько фраз
             Взамен обидных пролилось, рождая
             Бури чувств, порывы страсти. Им
             Место не в палатах царских, в
             Степях ковыльных затесаться! Где
             Ветру разве впору, по полю злую
             Волю разметать, а сабельки в меже
             Припрятать. Ах, кабы сказки в жизни
             Претворялись! Перуна вопрошая, плач
             Достиг пределов острова Буяна, а
             Голос разбудил Елицу ото сна.
             Девица Знаки Ветра приняла и
             Отозвалась. Клубок отдала, что 
             Таила в складках платья. Да зелье
             Приворотное, чтоб доброе начало
             Привязало тебя ко мне. Но нету той
             Травы заветной! Отец и сын издалека
             Общались. Как неродные. Даже не
             Обнялись. В непоправимом горе не
             Потянути никому. В нём разве
             Разрешимо утонуть. Неволя души, кто   
             Жестоко предал, кто так рассорил?
             Кто, память перебрав, помять
             Позволил единокровное родство?
             Ужели рок, сомнения стасовав, печать
             Направил с именем моим? Что имя? В
             Нём гроза стихии вечной. Я знаю,
             Безупречных в мире нет. Но и таких
             Порочных поискать! Зачем срамным
             Привычкам окружение потакало! Зачем
             Сподобило на мерзкие дела? Поступки
             Поощряя, срубившие под корень 
             Невинное дитя. Я ненавижу знать за
             То, что лжёт, исполненная страхом!
             Но вижу в мутной амальгаме отражение.
             Искажена личина и на пса похожа. Вот
             -Вот залаю и примусь кусать! Нарушив
             Уговор, зачем на пиршества сподобила, 
             Не замечая пакости или злорадствуя, 
             Когда я только начал потыкатися ?
             Чтоб собственный скрыть беспредел, 
             Не действовать желая, сладко спать! 
             Сны Разума, от вас беда неисчислима.
             Боляре породили, дали попустительство,
             А поскачили . В словах, поступках
             Тенеть кралась незаметно. Так сына от
             Отца отвадили. Просил, поминки  не
             Давать – не помогло. Заразы скопом
             Развращали златом, посулами да казнями,
             Как и меня когда-то малым отроком,
             Поили дядьки лишку пивом приказным .
             Мол, ничего! С веселья не убудет, а
             Токмо прирастёт. Но рос-то грех! Стыда
             Не знали. Ни до, ни после. А сам пошто
             Позволил, допустил? Аль нравилося
             Нюхать мясцо боляр на сковородках,
             Поджаривающееся в шипящем масле? Я,
             Пёс смердящий, в мыслях не держал
             Подобного финала. Да скверна лихо
             Затесалась, одесную  обойдя.
             Свершилось в одночасье невозможное!
             И помясти  жестоко суждено. Устал
             Невыносимо! Никто не пожалеет, не
             Поймёт. Не примет даже то, что носится
             В виденьях. Там милые счастливыми
             Парят. Там те, кого уж нет давно живут
             В волшебных снах. Мой сын был
             Откровенен, где не надо, травил, как 
             Бут, представ сподвижником ненужных
             Огорчений, других ища заступников. И,
             Находя, царя корил, когда у самого
             Свершилось горе. Иван черту
             Переступил, вменяя проискам врагов.
             Подученный, на горло наступил в беседе.
             Но видит бог! Терпел я до последнего.
             Будь он отцом, то как бы поступил, 
             Услышав непрощаемую дерзость? Будь
             Проклят жезл, что силу в длань вложил,
             Ответив равной силой. О, вещие гадалки,
             Склонившиеся надо мной и алчущие
             Уязвить больнее. Что, торжество узрели?
             Скрипя зубами, вымеряя пакости на мне,
             К нему направились. А там иная скверна!
             Какую и представить не могли. Наследник
             В судорогах бьётся. Иван-царевич при
             Смерти. «Подай нам сына прежним!» - 
             Возопили. И принялись крапивные слова в
             Лицо кидать. Я коршун? Гарпия? Я сам не
             Знаю, как такое получилось! Кто посох
             Чёрным камнем подменил. И в хладну
             Длань вложил. Кто мне обиду выше сил
             Вменил! Десницу кто в висок направил?
             И, нет бы, чтоб ответить! Зашипели,
             Желая превращения в аметист! Не я, так
             Сердце, что и так в чепях  захолонило.
             Кормилица стыдила пуще всех! Зачиврел ,
             Коль доле просидел. Плевались в след.
             Горгульями смотрели! Чтоб я окаменел.   
             И только вниз глядел отныне со
             Стометровой высоты. Куда меня
             Перетащили. И возвели. Как в
             Одиночестве зло пережить? Зачем не
             Умер? Жив остался! Осилить как,
             Принять, пришедшее? Но знаю, есть
             Законы выше. Они и навлекли урочную
             Беду. И вас не спрашивая, незаметно
             Подменили добро на зло. Хотели через
             Сына застращать? Возьмите, ведьмы.
             Вот оно! Лежит, кончается в горячке
             Царев отпрыск. Я в тяготе у ног его.
             И плачу и молюсь одновременно.
             Удеятися , как такому можно? (Отбрасывает жезл в сторону. Он летит и с грохотом ударяется о стену, оставляя вмятину в деревянной кладке).
             О, ведаю, кто хвост прищучил. Синец 
             Толкнул. Он с ночи солодил, спать
             Мирно не давая. (Плачет, плечи и барма сотрясаются).
             Пророчил загодя беду и волховал
             Про судный день. Чёрт с ним, тем в
             Ад опустится скорее. Я прожил век
             Неосторожно, очерствел. Вменяют,
             Жонок перебрал без счёта! Да, каюсь,
             Многих поимел, раз так хотели,
             Свободно дозволяя доступ к телу.
             Любил, не проявляя лишнюю
             Жестокость. Кто мне разгул ввинит?
             Фогот какой посмеет рот открыть
             Пред ракой? Но есть на свете бог. Иль
             Сам, наместник на Земле, отчаяние
             Впустив пред смертным часом и
             Воскресив любимых лица в памяти. И
             Коль пред богом, полюдие 
             Сбиравшим, я есть раб, то вопрошаю:
             «За что так приговор суров?» А любо
             Остерегаться всех теперь? Но это же
             Безлепица ! Тогда я безнадежник, а
             Не царь! Увы, боголишивому 
             Созданию! Кровопролитие тщетно
             Бохма  предотвратить пытался. Но
             Если поносить в пиру язычников 
             Возможно, совсем не то – исправить
             Жизнь, тем более, начать сначала. С
             Последней жёнкой время прожигаю. 
             А думаю о той, с кем счастлив был.
             Смотрю на эту, вижу лик другой.
             Анастасия, я тебя боготворил, голубка
             Яснокрыла. Но прежде срока ты
             Покинула юдоль, оставив на Земле
             Скитаться. И посейчас единым
             Обретаюсь. Претят прикосновения
             Сотен рук, перста чужие, жаждущие
             Тела. О, как избавиться! В тяжёлых
             Снах, пирах забыться? Там те же лица
             Обитают. Поборники напрасной лжи,
             Что в уши заливают. Иль думают не
             Слышу, стар и глуп? Все знают и не
             Знают. Одновременно просят и зовут.
             На части рвут, как псы голодные при
             Виде жертвы. Попутно, клянутся
             Именем Господним. И тут же клятвы
             Предают. Как злостно подстрекают!
             Огласка ворожбы тому пример,
             Которой не было в помине. Людишки
             Выли лютыми зверями: «Нам на
             Расправу Глинских дай!» Знать, мало
             Крови да пожарищ! Толпа вмешалась.
             Разгневанною тучей мчалась, сбивая
             С ног, кого попало. В палаты сходу
             Ворвалась. «Москва в огне! Сердца
             Кропят в Кремле! Под окна нам
             Бросают!» Стрельцы с трудом
             Зачинщиков уняли, связали и
             Поволокли по грязи к месту казни.
             Людишки в страхе, как горох, по
             Копоти катались. Но, кой-кого нагнали.
             «Реки, иль славохотие  возжелали?
             Кто преваблять  заставил?» Не
             Поздоровилось, и на кол угадали.
             «Вам избавление от душевных мук,
             Когда в аду предстанете с чертями».
             Дознание чинили пару дней, и
             Выяснили всё про ближний круг.
             Завистники старались особливо. О, кто
             Ответит, в чём награда их? В лукавстве 
             И притворстве? В пустоте, что формами
             Едва прикрыта? Моём бессмысленном
             Участии? Смешные люди! Вами
             Помыкают и правят дураки, которым не
             Известны ваши души. Вы не нужны.
             Им удержаться бы самим на тёплом
             Месте. Дрожат, при случае, ножонками
             Сучат. Что ждёте милости от нищих?
             Вам нечего подать. Людишки, те, что
             Под ногами вьются и жить мешают, от
             Себя устав, проводят время по согласию,
             А чаще в праздности да пустяках. Где
             Надо помогать, себя везде суют, пред
             Умным двери закрывая. Ужели не
             Понятно, что глупого уму не научить.
             Среди живых нельзя отринуть смерть.
             Чаще всего она внезапна. О, вероломство!
             Где твоя печать? Дай мне. Вложи в
             Любую длань. Я тотчас брошу, растопчу
             Пятой, избавив мир от скверны
             Вредоносной. Но скверно самому! И
             Слабнут члены. Спор с ближними терзает,
             Старя тело. В движениях и облике уже
             Заметно угасание. Дыхание прерывисто.
             Чело в морщинах. Сквозь кожу
             Проступают зигзаги вен, сочится липкий
             Пот из пор. Покоя не даёт вопрос один:
             А для чего смерть подбирает тех, кто
             Молод? Не нужен разве им успех,
             Потомство? Но не желает ждать, торопит
             С приговором, попутно даровав учебник
             Жизни. О, сколько молодых голов
             Повержено! Зачем в руках удача у лжеца?
             Чтоб завтра всё отнять, несчастия наслав 
             На остальных. И разговаривать, и
             Наслаждаться, чтоб позже наблюдать, 
             Как милые умрут? Кругом обман и
             Предпочтенье очарованиям
             Мгновенным. За каждой дверью враг
             Таится. И за порогом собственного
             Дома, встречает, ложною улыбкой
             Обаяв. Кругом злодейство прожигает
             Жизнь, обиды вымещает на невинных.
             И норовит на царский трон скорее
             Влезть. Так, оргия и ступор сплелись,
             Сосуществуя. Забавников прельстив,
             Ошибка за ошибкой следуют, сбирая
             Мзду с живых, что с челяди, что с
             Господина. Война не утихает на полях,
             В душе страдание пробуждая. Вползло
             Незримо. Жжёт пламенем неугасимым,
             Кусает, как змея, впуская в члены яд.
             Дыхание с хрипами предсмертными
             Мешая, апокалипсис пред глазами
             Предстаёт. И стынет кровь, от
             Наваждения нет покоя. Знакомец
             Давний мой, скелет, с порога
             Приседает. Обворожить пытаясь,
             Демонстрирует оскал. О, образ
             Впечатляет. И я смотрю. И глаз не
             Оторвать. Ночами смерть спешит на
             Мессу, сопровождая жизнь. За нею
             Дверь прикрыв. Где дьявол затаился,
             Ждёт, когда я шаг к нему добавлю,
             Спускаясь с лестницы на эшафот. Уж
             Хлопотать они возьмутся с чертями
             Загодя, заметив, как мне худо. Хула
             В устах не раз замрёт. И что мне
             Остаётся? Измыслить маску чёрта
             Самому, попрыгав возле? Или упасть
             В геенну, за грехи, представ пред
             Бафометом нагишом? Кипящая смола
             Заранее бурлит в котле, готовая для
             Торжества такого рода. Огонь горит
             Не затухая. А варево помешивают
             Бесы. При случае, они и подтолкнут.
             Зернь  разве бросить? Как пойдёт. (Берёт игральные кости, подбрасывает. Выпадает чёрная полоса. Мрачно смотрит на выпавшую партию. Отходит от игрального столика).
             И здесь зеро. Удачи не видать. Что
             Под ноги, где россыпью валяются
             Рассыпанные зерна, что вверх
             Смотреть, задравши голову. Едино
             Всё, как в жизни. Верх и них.
             Внезапно Тени Прошлого проникли,
             Влекут, предначертав судьбу. На
             Потолке возник Небесный свод. И
             Знаки Зодиака. Но в звездочетии  я
             Не силён. Однако, что скажет тот,
             Кто видит Небосвод? (В задумчивости ходит взад вперёд).
             Нет, не поможет астроном. Решение
             Участи царей в ведении бога. Он
             Высшая инстанция на всё, что здесь
             Вершится. Но ведаю, коварство
             Вероломно. Оно подкуплено.
             Наполнено мечтой о невозможном. И
             Разрывает цепи, связующие ценности
             Родства. Где дети судят, и сулят
             Проклятия отцам. А те готовы ради
             Власти на убийства. Ужель виновен в
             Том, что я рождён царём? Нет, больше
             Не держусь за трон. Довольно всем
             Несчастий в этой жизни. Всё ближе
             Смерти образ. Холодные ея глаза
             Влекут. И змеи, выползая из орбит,
             Стан обвивают, по чреслам вниз
             Скользят, там обитая. Кричу, от боли
             Вырваться пытаюсь из собственных оков.
             Приказы рассылаю на войну. Доколе
             Выполнять, что не хочу? О, как кошмар
             Пресечь неистовых желаний? Как
             Осторожным быть и правым? Как
             Хладнокровно травлей пренебречь, и то
             Сберечь, что погубить нельзя!
             Ничтожества и раболепства злая воля
             – Посулы будущему, где уже сей час
             Сокрыт кляпец. Откройся, поспеши, и
             Тот час же низвергнут. Но кто они,
             Спешащие, сбивающие с ног? Мне
             Страшно видеть, как придут на смену
             Господари, готовые на всё, – и на
             Измену, и на торжество фоготов,
             Подкупленных заранее. Встречая с
             Лёгкостью любые перемены, отринув
             Прежнее добро. Как будто бы и не
             Было его. И Моисеева Дорога  в
             Наказание. Она претит.
             Пусть проклят будет тот, кто знает
             Правды место, но сам о том молчит.

             (Слышен звон колоколов к заутрене).