Эссе о счастье.
Посвящается всем родителям.
Маленький Сашка очень любил ездить в центр города со своими родителями. В выходной день все семьей они садились на автобус, долго ехали по своей городской окраине, потом пересаживались на трамвай и ехали еще дольше на раскачивающемся и гремящем трамвае, и тетенька-кондуктор громко объявляла названия остановок с шипящий микрофон. Санька, приплюснувшись носом к стеклу, ждал, когда будут проезжать цирк. Увидев его, он радостно дергал папу и маму за рукав и громко кричал – Папа, мама, смотрите, цирк! - Да; сынок, видим, молодец – отзывались родители, и в окне вагона проплывало величественное круглое здание цирка, с больших бумажных афиш которого приветливо улыбались клоуны, и корчили рожи обезьяны. Проехав еще несколько неинтересных остановок, трамвай вдруг выбегал из стиснутой домами улицы, на открытое место и Сашка, перебежав к другому окну, с замиранием сердца смотрел через площадь к морю. В той стороне был морской вокзал, около него возносился к небу лес портальных кранов, и у причалов высились белоснежные пассажирские теплоходы.
Море и теплоходы. Эта любовь, будто бы впиталась в Сашку вместе с молоком матери. Когда Санька подрос, научился читать и полюбил всей душой книги – этот бесконечно разнообразный одухотворенный мир, то вместе с героями романов Жюля Верна, Джека Лондона, Рафаэля Саббатини, Даниэля Дефо и многими другими избороздил все моря и океаны, спустился на самое глубокое морское дно и забрался на самые высокие горные вершины. Побывал на обоих полюсах, он то ехал на собаках по белому безмолвию, то брал на абордаж пиратские корабли в Карибском море. Сражался с людоедами вместе с Робинзоном Крузо и открывал новые земли вместе с капитаном Куком. Вместе с Джоном Сильвером он искал зарытые сокровища и призрак капитана Флинта, кричавший эхом на острове – Пятнадцать человек на сундук мертвеца! – заставлял Саньку плотнее кутаться в одеяло, но непременно знать, что было дальше, и он читал и читал запоем, иногда до утра. Дивные красавицы, которых он спасал из заточения льдов и снегов, были так ему благодарны, но Санька, как подобает истинному джентльмену, лишь легким кивком головы и устремленным вверх, взглядом, прощался с ними, а завтра он уже был за миллионы лет в прошлом или будущем и являлся свидетелем зарождения или заката жизни на земле. И все это, не выходя из своей комнаты или читального зала библиотеки.
Он прочитал, все, что нашел про большие океанские лайнеры, про рождение и смерть кораблей, про их перипетии судьбы, радость открытий, триумфы скорости и про страшную гибель в пучинах морей. И все это ему, как любому мальчишке, бесконечно нравилось. Он грезил себя стоящим на мостике, крепко сжимающим штурвал и соленые брызги больно резали его обветренные щеки и твердо сжатые губы.
Вот поэтому Санька всегда даже с некоторой тоской в глазах смотрел на теплоходы у причала. Прочитанные книги теснились в его голове, и Сашка мечтал хотя бы одной ногой постоять на палубе парохода, подержаться за настоящий штурвал, почувствовать и ощутить металлический запах латуни надраенных иллюминаторов и теплоту деревянной палубы. Санькина страсть к пароходам и морским приключениям требовала утоления этой любви, оттого и читалась в его глазах грусть и тоска, когда он смотрел на теплоходы у морского вокзала. Когда ему исполнилось лет двенадцать или тринадцать и Саньке не удалось на зимних каникулах попасть на недельный, организованный для детей круиз “Из зимы в лето” это стало для него настоящей трагедией. Тогда он из любви к морю сделал единственное, что мог. Он специально приехал на морской вокзал, и, стоя у причала один на ветру холодного декабрьского вечера, провожал в рейс теплоход со счастливыми детьми на борту. Санька был глубоко несчастен, и едва сдерживал рыдания. Разочарование его было столь велико, что запомнилось на всю жизнь и пронизывающим ветром с моря и стоящим кормой теплоходом с открытой аппарелью, наглухо закрытой брезентом, закрытой для него, для Саньки, но открытой для всех подъезжающих. Это было абсолютное одиночество и несчастье маленького человека и в Санькиной шкале восприятия мира несчастье это равнялось тому, как если бы его могли оставить на второй год из-за двоек по математике.
Но есть на свете бог и он, наверное, уже заранее все видел, и пожалел раба божьего своего, потому что поселил Санькину бабушку в такой отдаленный приморский поселок куда иначе, чем на теплоходе было не добраться. Санька ждал этого путешествия целый год, и, часто, сидя в школе на безрадостных контрольных работах по математике, понимая, что ему все равно не решить задач, написанных мелом на доске, тоскливо смотрел на унылый школьный двор за окном, на холодные голые ветви деревьев, беспорядочно качаемые зимними ветрами. В такие минуты часто он мысленно переносился в счастливые мгновения своей еще только начавшейся жизни, и самые обычные вчерашние будни казались ему праздником жизни. Воспоминания же о путешествии на белом теплоходе к бабушке в такие безрадостные минуты он ощущал подобно абсолютному счастью. И он с удовольствием предавался этому счастью и вновь и вновь до мельчайших подробностей вспоминал каждую минуту из тех двух дней, когда они с мамой ехали на пароходе к бабушке.
Растворялись голые ветки деревьев за окном, уплывала доска, испещрённая примерами, и наступало долгожданное утро летнего дня, в котором Санькин папа, сбегав с утра в телефон-автомат и вызвав такси, бегом поднимался на этаж в своем сером, в клеточку, пиджаке, хватал чемоданы, легко грузил их в багажник и путешествие начиналось. Оно начиналось прямо с такси. Санька, который не был избалован поездками на машине, с удовольствием вдыхал запах салона волги, обитого дерматином, и разглядывал приборную доску, рычаг переключения скоростей, смотрел, как легко и ловко шофер управляет автомобилем. Волга, не в пример автобусу, или трамваю, словно бы плыла по дороге и Саньке такая езда очень нравилась. Такси, еле слышно шурша шинами по асфальту, подкатывало к вокзалу, и людская суета захватывала их. Повинуясь общему ритму спешащих людей, родители шли быстрыми шагами, и Санька, семеня ножками, и держась маленькими ручками за руки больших и сильных родителей, старался не отставать. Вот и здание морского вокзала, и большие стеклянные двери и множество людей, сидящих на креслах и на чемоданах. Папа крепко держал Саньку за руку, чтобы тот не потерялся и все вместе они выходили через другие большие стеклянные двери к причалу. У пирса стоял большой белый теплоход, и он был прекрасен. Его белоснежные надстройки возвышались над причалом, из скошенной трубы с красным околышем, вился чуть видный дымок, а на корме величественно реял алый флаг. Теплоход для Саньки был словно живым существом. Он с удовольствием слушал, как пароход слегка бухтит дизелями, как шумит вентиляция на палубах, смотрел, как портовый кран грузит грузы в разинутый носовой трюм судна, и как на палубе и на берегу матросы в красных касках и больших рукавицах таскают пеньковые канаты и приготавливаются к отшвартовке судна. Дзинькал звонок, и большой высокий портовой трап медленно подъезжал по рельсам и становился прямо против теплохода, так что пассажиры с вокзальной площадки переходили прямо на высокую палубу теплохода. У причала, меж тем, собиралась очередь пассажиров и провожающих, и пассажирский помощник в фуражке и белом кителе готовился проверять билеты. Папа показывал билеты, и наступала минута, когда Сашка ступал на теплую, свежевысмоленную, деревянную палубу теплохода. Отсюда начинался другой мир со своими манящими запахами, звуками, целой другой жизнью, такой, которой никогда не встретить на суше. И впереди у Сашки было целых два дня счастья абсолютного и безусловного, того эталонного счастья, которое ослепительно сияло высочайшей горной вершиной мира, и выше которого уж ничего быть не могло. Конечно, ничего такого на самом деле Санька тогда не думал, что вот это такой особенный момент жизни и вот оно счастье и нужно понять его и почувствовать. Нет, совсем нет. Санька был обыкновенным ребенком, который не мыслил категориями взрослых и уж точно не смог бы как-то понять объяснить это свое счастье. Сторонний взгляд человека увидел бы только, что какой-то мальчишка радостно носится по палубам, скачет по трапам и в одну минуту оказывается везде. И что бы подумал этот человек? Ну, он бы, наверное, подумал, что, это очень неугомонный пацан, и невольно пожалел бы родителей, которым нужно глаз да глаз за ним, чтоб еще, чего доброго, не вывалился за борт. И только бы тонкий и проницательный человек, тот, кто читает как по писанному в детских душах, заглянув тогда в Сашкины блестящие глаза, безошибочно увидел бы в них абсолютно полное счастье ребенка. Каждую царапинку теплохода, каждое его движение, запахи и звуки, каждый вспененный бурун волны от винта и каждый изгиб берега, и своих родителей, молодых и счастливых с ним, запомнил Санька тогда на всю жизнь.
Но только гораздо после, когда пролетели школьные годы и еще, и еще годы, эти детские воспоминания и белый теплоход, сознание уже не мальчика, но взрослого человека, так удержало, отполировало и идеализировало эту детскую радость, свежесть и новизну жизни, тот самый теплоход со всеми его звуками, запахами и цветами, абсолютная вера в свою семью, маму и папу, доверие ко всем людям взрослым, что воспоминание это, наполненное счастьем добром и радостью, кристаллизовалось в душе, подобно чистому, прозрачному бриллианту, и уж до самых последних дней жизни останется неизменным. Такой бриллиант в душе хранят всю жизнь с детства многие люди, чтобы иногда молча им любоваться.
А Санька теперь уже не Санька, а он тот, кого зовут по имени и отчеству на работе, чему в душей своей он слегка огорчается, но понимает и принимает это как нужно. Но в душе и памяти этого взрослого уже человека есть этот белый теплоход со стремительными обводами, книги о добром и прекрасном, и счастливая пора детства. Через годы вновь видит он свою дружную семью и спокоен в том, что никакие темные воспоминания не омрачили жизнь его с самого ее начала. И незамаранность начала этого, наверное, многим определила его характер и жизнь.
Другие заботы и задачи задает жизнь взрослая, сложенная из света и тени, Многогранность дает жизни глубину, оставляя позади прожитые года, человек приобретает жизненный опыт и мудрость. С возрастом он снова и снова перерастает себя духовно, по-иному понимает жизнь, переоценивает ценности. События пройденных лет ложатся одно на другое, заменяя прошлые события новыми, и все более покрывая прошлое слоем пыли, таким, что однажды все события сольются и спрессуются в одно, и мало что можно будет разглядеть и чему искренне порадоваться в этой прожитой жизни. Но только одно останется неизменным в памяти. Это детство, сияющие краски которого невозможно стереть ничем. До самых последних дней будет помнить человек свое детское счастье, и помнить свои горькие детские обиды и разочарования. Начало себя этот тот фундамент, на котором строится сложный характер человека, от того, какими будут эти воспоминания, зависит вся последующая жизнь, определяемая сложившимся еще в детстве характером. И сколько ни стремится человек взрослый достичь счастья, понятого им когда-то с безусловностью и чистотой маленькой души, и принесенного из детских лет в непростой мир взрослых, никогда уж больше оно так не повторится. Не повторится потому, что детства не вернуть.
Каждый взрослый человек, каждый родитель знает, что такое есть жизнь и поэтому всегда должен помнить насколько хрупко и быстротечно детство. У каждого взрослого есть свои детские светлые воспоминания, и каждый взрослый, помня это, должен жить так для своих детей, чтобы со спокойной совестью быть уверенным в том, начало его ребенка светлое.
21.09.2018г.