(из цикла "Тот самый Совок")
"Отец мужчины - детство", читаем мы у Вордсворса"*
(А. Вознесенский "РОВ")
Вот и закончена война. Бесславно. Бестолково. Нам просто надоело… Да, нам просто надоело воевать... Первым сдался Борман.
- Все, - сказал он, - с меня довольно. Я не хочу больше быть Борманом. Пора кончать эти глупости...
- Но мы же так ничего и не добились, - пытался возразить я, - во мне говорил дух противоречия. – Перехваченные шифровки так и не расшифрованы, да и ключ нам спионерить у них так и не удалось...
- Ну и черт с ними! - ответил Виня, который уже перестал быть Борманом, и серьезно посмотрел мне в глаза.
По его взгляду я понял, что настаивать бесполезно. Он принял решение окончательное и бесповоротное...
Нужно сказать, что мне и самому поднадоело играть неблагодарную роль Шелленберга, в то время как другой мой закадычный дружок Керя был Штирлицем, а Меля – его радистом. Я бы и сам с удовольствием выбрал роль Штирлица, но как тогда играть? Штирлиц «А» против Штирлица «Б»? Какая нелепость! Да, Виня был прав: войну нужно заканчивать. Тем более, что я уже находился «под колпаком у Мюллера»... Да-да, под колпаком!
Дернул меня черт на последнем уроке русского языка перед каникулами переделывать фразы училки! Нет, я, конечно, и сам позабавился, и соседку по парте повеселил. Только вот после каникул тетрадку с этим последним веселым диктантом я, к несчастью своему, не выбросил, а продолжил, и она, конечно же, попала к русачке** на проверку. А училка, вместо того чтобы оставить нерадивого ученика после урока и провести с ним беседу, побежала мою тетрадку всей школе показывать и кричать: «Караул! Измена! Антисоветчина!» Ну а как, скажите, можно было переделать такую фразу как «Коммунистическая партия Советского Союза ведет нас от победы к победе», чтобы было смешно? Как? Можно было, конечно, написать «капиталистическая партия», но до этого я не додумался. «Советский Союз» я тоже не знал, на что заменить... Соображать-то нужно было быстро, - диктант все-таки, как ни как.. Поэтому у меня из под пера вышло такое предложение: «Коммунистическая партия Советского Союза ведет нас от победы к проигрышу!» Пророческие слова... Но тогда мне было просто смешно. А после шума, поднятого русачкой, я стал просто школьной знаменитостью.
- Это ты написал про Коммунистическую партию? – спрашивали меня.
- Да я пошутил, - отвечал я.
- Что ты это такое написал про нашу партию? – надменно вопрошала наша строгая пионервожатая.
- Это была шутка, - устало повторял я.
Но моих ответов было недостаточно. Дирекция решила провести следствие и допросить всех свидетелей. Только свидетель был один – моя веселая соседка по парте. Она и стала моим лучшим адвокатом. Конечно, за меня заступилась и Мария Львовна, наш классный руководитель. Она преподавала математику и материлась при этом, как сапожник. Не вслух, конечно... Когда она слышала очередной неправильный ответ, она хваталась за голову и что-то бормотала. Однако по ее шевелящимся губам можно было очень легко понять, что бормотание начиналась на букву «ё» и заканчивалось словом «мать».... Именно такой я представлял ее на педсовете: руссачка истерила про антисоветчину, а Ирина Львовна хваталась за голову и шевелила губами своё обычное «ё».
В общем, несложно догадаться, что бы нам с Виней грозило, если бы наш секрет про игру в «Штирлица» дошел до ушей школьной пионерии и комсомолии... За Шелленберга и Бормана могли и из пионеров исключить... Позорно, при всех... на линейке... Я бы стоял перед всеми с опущенной головой, выслушивая обвинения в предательстве родины и пропаганде фашизма... Потом под барабанную дробь с меня сняли бы с позором мой пионерский галстук и пионерский значок... Тут главное - не разреветься при всех... Нет, я бы, наверное, не выдержал... слезы сами покатились бы по щекам, и мой позор был бы окончательным...
На перемене я подошел к Меле, сказал, что игра в Штирлица окончена, и в знак примирения передал ему свою записную книжку с шифрами, которые стали теперь совсем ненужными. Роковая ошибка. Ведь в этой записной книжке были не только шифры, в ней хранился мой самый заветный секрет, о чем я уже успел забыть. Да и как не забыть? Секретные слова были зашифрованы, а страничка, на которой они были написаны, склеена с другой еще год назад...
Меля прямо на уроке стал изучать мою шифровальную книжечку вместе со своей соседкой по парте Мариной. Это была самая красивая девочка в классе. Сейчас я просто не понимаю, почему я был влюблен не в нее... В ней было все, что мне нравилось в женщинах: белокурые вьющиеся волосы, огромные глаза, чувственный рот... А еще справа над губой у нее была маленькая родинка...
Меля с довольной улыбкой наклонился в мою сторону, - он сидел в соседнем ряду, - и ехидно сказал: «А мы все прочитаааали...»
- Что все? – недоуменно спросил я.
- А вот это, - ответил Меля, показав мне аккуратно отклеенную им страничку, на которой был зашифрован мой секрет. – Здесь написано: «Я люблю Иру Калинину».
Краска залила мое лицо. «Теперь всем станет известно то, о чем не должен был знать никто, - с ужасом подумал я». Правда, я уже успел сделать Ире признание... Тогда мы сидели с ней за одной партой. Долго не решался я раскрыть свои чувства. Но ее волосы так опьяняюще пахли шампунем, у нее был такой белый и чистый передник, она была такой прилежной ученицей... К тому же в то время я читал «Приключения Тома Сойера» и, когда речь шла о Бекки Тэтчер, мое лицо горело, меня бросало в жар и охватывало какое-то незнакомое волнующее душу чувство. В Ире Калининой я нашел свою Бекки...
И вот в один прекрасный день я не выдержал и нацарапал шариковой ручкой три заветных слова на листке бумаги, сложил и пододвинул к ней записку, в которой вместе со словами лежала на плахе моя взлохмаченная голова. Ира, не спеша, стала разворачивать записку... Это длилось целую вечность. Я с трепетом следил за ее пальцами и, как приговоренный к смерти, ожидал от своей королевы приказ о помиловании. Но, увы, королева решила меня казнить. Прочитав записку, она смущенно засмеялась и, смеясь, сказала: «Дурак...хи-хи...»
Я ожидал чего угодно, но только не слова «дурак». Это слово начисто отсекло мою влюбленную голову... Я был убит... Но, оправившись от удара, и, водрузив голову на место, я почувствовал, что мной овладевает ощущение безнадежности...
Вот тогда я и зашифровал свой секрет в записной книжке и склеил страницы, чтобы никто не смог его прочитать. А теперь, год спустя, все открылось, причем, по моей же неосторожности! Зачем нужно было отдавать Меле ключ от шифровок?! Зачем?!
Сгорая от стыда, я смотрел на Мелю и пытался ему объяснить, что он неправильно расшифровал фразу, что там было написано совсем другое...
И тут я увидел глаза Марины, которая, конечно же, вместе с Мелей прочитала мой секрет. Ах, какие это были глаза! В них стояли слезы... В этих огромных как небо глазах я читал укор, недоумение, разочарование и многое другое, чего словами не выразить... Я читал в них раздирающий крик души! «Что ты наделал?!! – кричали они с болью.» А у меня в ушах стучала барабанная дробь, под которую с меня снимали пионерский галстук....
------------
* На самом деле дословно слова английского поэта Уильяма Вордстворта переводятся так: "Ребенок - отец мужчины" (Child Is Father of the Man)
** русачка (школьный жаргон) - учительница русского языка