В семье Дворцовых умерла бабушка.
Похороны назначили на Вторник, шестнадцатого Января. Собирались в десять утра, чтобы успеть съездить на кладбище и к двенадцати вернуться домой.
Церемония была долгой и утомительной, народу пришло на удивление много.
Томная Любовь Григорьевна, укутанная в немыслимых размеров шубу, вытирала стекающие на губу сопли (связанные скорее с морозом, нежели с горем) шёлковым платком, обмотанным вокруг лица, и тихо напевала «Крылатые качели», уверенная, почему-то, что песня является как нельзя более подходящей.
Чета Фёдоровых, как всегда выглядевшие так, словно только что вернулись с дачи, стреляли узкими глазками во все стороны, изредка перешептывались и сдавливали смешки, удовлетворенно хрюкая.
Томара Тимофеевна – соседка – плакала навзрыд, уткнувшись в носовой платок, явно переживший Вторую Мировую, а ее тонкое туловище и руки пугающе сокращались, не то от истерики, не то от холода.
Володя, у которого только что закончились первые в жизни школьные каникулы, был совершенно озадачен, наблюдая за тем, как взрослые льют слёзы. Ему было велено подойти к вишневого цвета гробу, со всех сторон которого свисали отвратительные рюши, поцеловать бабку и вернуться на свое место.
- Но, мама, зачем?
- Так принято, Вова, не спорь!
Стараясь не выдавать нетерпения вернуться домой, Вова, тем не менее, двигался быстро. Метнувшись к пьедесталу, на котором стояла вишневая коробочка, он поднялся на ступень, склонился над вымазанным мелом лицом и почувствовал странный, неприятный запах. Ноздри вздулись, под ложечкой засосало. Собравшись со всем имеющимся в запасе мужеством, Володя зажмурился, чмокнул ледяное тело в лоб, ощутив на губах что-то вроде воска от свечи, дернулся и, сделав два шага в сторону матери, пошатнулся и с шумом предоставил публике содержимое желудка. Мальчик успел увидеть, как несколько пятен от блевотины украсили чьи-то лаковые туфли.
- Изыйди! – завизжала широкая женщина где-то справа. – Дьяволёнок! Мразь!
- Да как вы смеете?...
- Люда! – Воскликнул Игнат Иосифович, водрузив правую ладонь на сверкающую лысину, а левой указывая вниз. – Ты посмотри на мои туфли, Люда! Люда! Караул!
Людмила тут же рухнула на колени и стала вытирать туфли мужа подолом собственного платья.
- Дорогуша, что же вы делаете, дорогуша? – Всплеснул Фёдоров и упал рядом с вышеупомянутой, доставая из кармана салфетку. – Чтобы собственным платьем… Нужно себя уважать, милочка!
- Я уж сама разберусь, кого уважать, а кого нет! – Сказала она и плюнула Фёдорову в лицо.
Тем временем, мать оттащила Володю в сторону, перекинула через колено и стала яростно лупить по мягким тканям.
- Ай! – Закричал ребенок. – Ай-ай-ай!
- Когда ты уже научишься себя вести, чудовище?! Ты проклятье, мое проклятье! – Выкрикивала она, пока била сына, и слезы лились из глаз.
От пребывания в таком положении мальчику стало хуже прежнего, и рвота фонтаном оросила всех близстоящих.
- Бес в вас вселился, что ли? – Вскрикнула дама в белом пальто. – Это, между прочим, новое пальто! Вы мне за химчистку заплатите!
- Идите к черту! – Заорала мать громче. – Не моя вина, что ребенок такой оболтус! – Шлепки стали яростнее, и рыдания ребенка заглушили все остальные звуки в комнате.
- Вы совершенно не умеете воспитывать детей, милочка! – Заявил оказавшийся поодаль Фёдоров.
- Не вашего ума дела! – Мать Володи плюнула в раскрасневшееся лицо мужчины.
Расстроенный Фёдоров пошел к выходу, где с бутербродом в руке стояла его жена.
- Милый ,что же с тобой случилось? – Изумилась она. – Нельзя позволять другим плевать на тебя!
- Не учи меня. – Ответил он и плюнул в лицо супруге.
У бабушки осталась четырехкомнатная квартира в самом центре, и приближенными к ней родственниками было решено собраться там с целью выяснения прав на собственность. Тем же вечером, почти одновременно на место прибыли брат, две дочери и внук умершей. Катя с сыном Вовой вошли первыми, чтобы мальчик скорее бросился в туалет. Вслед за ними вошли Света и Анатолий.
- Ну, что, девчонки? – Обратился к племянницам седовласый великан, направляясь в кухню. – Надо бы опрокинуть по рюмашке? За мать-то вашу?!
- Ах, дядя Толя, что вы, в самом деле! – Светлана рухнула на скамейку и прикрыла глаза ладонью. – Вы же знаете, мне нельзя – болезнь. Ох, лекарства нынче такие дорогие… И этот кредит на машину, вы не представляете…
- Перестань валять дурака! – Катя силой подвинула сестру и водрузилась рядом. – Про болячки и нехватку денег будешь инквизиторам рассказывать! А у меня, между прочим, двое детей! Старший как раз в институт пошел. Знаешь, каких учеба денег стоит? Тебе и не снилось! Государство не помогает таким, как мы, государство только своим помогает…
Светлана закатила глаза и снова прикрыла их.
- Я, может, тоже хотела бы завести детей… Но с этими болезнями…
- Девочки, девочки, ну что вы начинаете? Давайте спокойно сядем, выпьем, потолкуем обо всем, как взрослые люди…
- А тебе бы только выпить, Толик, - перебила Катя.
- Да уж! Хорошо, что квартира ближайшим родственникам переходит. Уж с вами-то, дядя Толя, она бы долго не продержалась…
- Это как же – ближайшим родственникам? – Щеки мужчины покраснели. – А я, что ли, не родственник? Не ближайший?
- Не знаю, как там в законах писано, но по факту ты с мамой почти не виделся, так? Значит, не заслужил! У тебя и так квартира казенная, тебе государство помогло, а мне что? Фига! – И Катя показательно потрясла кулаком перед лицом родственника. – А расходов сколько…
- Ну, ничего! Сыновья твои здоровьем так и плещут, захотят – заработаю себе и на университеты, и на дома, и на девочек… А у меня, вон, совсем сил нет… Говорят, генетическое это все, от стрессов…
- Света, да где ж они здоровьем плещут? Ты посмотри, Володя в туалете уже полчаса, заблевал все вокруг! Ох, надо проверить, как он там…
Вспомнив о сыне, Катерина подорвалась, а сестра закричала в след:
- А ты его бей побольше, чтоб здоровее был!
Тяжело вздохнув, Анатолий достал рюмку и откупорил предусмотрительно принесенную бутылку сорокаградусной.
Раздался звонок в дверь.
- Это еще кто? – Светлана вопросительно взглянула на Анатолия, но тот лишь пожал плечами.
- По-мо-ги-и-ите! – Стон Володи быстро сменился звуками новой рвоты.
Катерина открыла дверь.
- Здравствуйте! – Тихо сказала женщина лет шестидесяти, - меня зовут Зинаида…
- Женщина, вы кто?
- Меня зовут Зинаида Ан…
- Нет, в смысле, что вы здесь делаете?
- Я дружила с Анной…
- Что ж, а я была ее дочерью! До свидания!
И Катя захлопнула дверь, но тут же раздался новый звонок.
- Видите ли, ваша мама…
- Зинаида как-вас-там! Вас тут никто не ждал, вы отвлекаете нас от важного разговора! В конце концов, имеет семья право на скорбь?
- Конечно-конечно, понимаете, тут такое дело…
- Понимаю, до свидания!...
- Тетя Катя?! – Донеслось из-за плеча старушки. – Это я, Леша.
- Ох, Леша… - слегка разочарованно поприветствовала женщина, - проходи.
- А я… - попыталась встрять старушка.
- До свидания!
Леша был племянником Кати и Светланы. Его отец, Сергей, погиб, когда мальчику было четырнадцать, и, спустя некоторое время, в семье Дворцовых о нем вовсе забыли.
- Как поживаешь, Леша? – Спросила Света, когда парень упал напротив нее на диван. Незаметно семья переместилась в гостиную.
- Ох, Светлана Ивановна, тяжело…
- Это почему же? Ты молодой, здоровый…
- Да я в институт в прошлом году собирался, не вышло. Платить нечем, мать и так на двух работах загибалась, чтобы нас прокормить… Пришлось идти на завод.
- То-то я смотрю: ты так возмужал, плечи стали шире, подкачался!
- Светлана Ивановна, так это потому, что мы пять лет уж не виделись! Завод не при чем. Знали бы вы, каково там…
- Перестань, парень, перестань! – Всплеснула Катя. – Поженишься, заведешь семью – тогда и будешь о сложностях говорить. Тебе же сейчас ничего не нужно: кусок хлеба да папироски, так? Мы в твои годы, при Советском Союзе, перебивались одной юбкой, одной парой брюк и буханкой хлеба в неделю, и ничего – выжили! Как тогда страна многодетным не помогала, так и сейчас…
- Полно тебе, Катя, снова ты на страну брешешь… - Светлана показательно прикрыла глаза и лоб ладонью – жест, означающий приход мигрени.
- Эх, помню, как мы при советах на танцах отжигали! – Никто не мог предвидеть, что Анатолий подскочит и начнет орать. – Эх, Лешка, какие твои годы! Я, вон, какой старый – смотри, как могу?
Завибрировала люстра, фарфоровый сервиз и хрустальные статуэтки, словно напуганные, задребезжали на полках старинной секции – пожилой мужчина ростом в два метра пустился в хмельной пляс.
Леша испуганно вытаращил глаза.
- И этот больной надеется получить квартиру? Фиг!
- Чья бы корова мычала о болезни, Светка! А сама – что? Только и ноешь, что о своих болячках выдуманных!
- Уж это лучше, чем в своих проблемах обвинять государство. Ты на работу не пробовала пойти? Сидишь на шее у мужа, как на корове дойной, да еще совести хватает жаловаться…
- Да как ты?!...
- Мама? – Раздалось в дверном проеме, но Катерина уже шла к креслу сестры, шипя и скалясь, как возбужденная гиена.
- Мама, мама!
Володя перегородил женщине путь.
- Ну чего тебе?
- Мама, я умираю. – По бледным щечкам градом покатились горькие слезы.
- Сына, ну, чего ты выдумываешь? Иди, выпей еще воды, тебе должно полегчать.
- Мама, пошли со мной, пожалуйста?
- Я занята, не видишь, что ли? – Рявкнула женщина, отчего сын заплакал пуще прежнего.
Его снова вырвало – на этот раз матери на ноги.
- Господи, это же настоящее сумасшествие! – Завопила Светлана. – Дурдом! Он нас всех сейчас заразит!
Ничего не замечая вокруг, Анатолий продолжал танцевать, а если точнее – скакать и орать, как раненная свинья. Его грузные вздутые ступни в ботинках радостно шлепали по свежей луже.
Леша обхватил колени руками и стал плакать, спрятав лицо.
Светин голос постепенно превратился в беспрерывный визг:
- Заразит! Он нас всех заразит!
Испуганный ребенок прикрылся ладонями от кулаков ошалевшей матери и убежал в туалет.
- Ну, все! – Всплеснула Катя, - с меня довольно! Не хотите по-хорошему – будем по-нашему!
С этими словами она отворила стеклянную дверцу старинной секции и начала осторожно, но быстро складывать в охапку хрупкие предметы из материнского сервиза.
- Ты что делаешь? Кто разрешил?
Забыв о плохом самочувствии, Светлана буквально прыгнула к сестре и попыталась схватить ее за волосы, но та ловко увернулась и бросилась к входной двери.
Кое-как разобравшись с замком, женщина открыла было дверь, но обнаружила там мужчину, только что занесшего руку над кнопкой звонка.
- Добрейшего вечера, голубушки. – На вытянутом узком лице расползлась приятная улыбка, словно незнакомец не слышал царившего в квартире безумия.
- Вы еще кто такой? – Параноидально дергаясь, почти хором спросили сестры.
- Меня зовут Иннокентий Николаевич, я нотариус.
- Кто-кто?
- Иннокентий Николаевич, нотариус. У меня тут завещание, надо полагать, вашей матери.
- Что-что?
- Завещание. – Повторил мужчина, и с этими словами он без спросу вошел.
Сняв шляпу, он оголил три волоса, уже не способные прикрыть облысевший череп такого же серого цвета, что и лицо.
- Глупости какие-то! – Деловито вступила Светлана. – Не было у мамы завещания.
- Вот именно! Было бы что-то подобное, нам бы наверняка было известно! – Екатерина постаралась пристроить сервиз на тумбу в коридоре, нелепо чертыхаясь и старательно сохраняя серьезное выражение лица.
- Ох, что вы, голубушки, спешу вас заверить, что ваша мать более года назад составила завещание, оно официально оформлено и узаконено. Сейчас, где-то здесь…
Мужчина вошел в комнату, где пахло блевотиной, украдкой взглянул на пятно на ковре и залитое слезами лицо Леши, но вопросов задавать не стал. Пристроив аккуратный портфель на ручку дивана, он стал методично пересматривать находящиеся в нем бумаги.
Воцарилось напряженное молчание, и было слышно, как упавший в кресло Анатолий усиленно сопит.
- Ага! Вот оно!
Не успел Иннокентий Николаевич развернуть бумагу, как Катя вырвала ее из его рук и стала вглядываться в текст, отвлекаемая сестрой, что пыталась пристроиться рядом.
- Это что еще такое? – Истерически прошептала Светлана и тут же повысила голос, - что еще за Зинаида Антоновна?
- Ох, голубушки, это соседка, ее квартира этажом ниже.
- И что? – Две пары глаз в недоумении выставились на престарелого нотариуса.
- Они были хорошими друзьями! – С некоторой гордостью ответил он и добродушно улыбнулся.
- Вы хотите сказать, что наша мать оставила все свое имущество подруге, находящейся одной ногой в могиле?!
- Что ж, если вам угодна такая формулировка…
- Абсурд! – Воскликнула Светлана. – Она была не в своем уме! Старческий маразм!
- Смею вас заверить, я лично заверил это завещание, и тогда ваша мать была в бодрейшем расположении духа! Хоть на танцы идти!
- Ага! С вами! Видимо, и вы тоже «того». – Катя продемонстрировала характерный жест у виска.
- Это ж надо быть таким идиотом, чтобы поверить, что она сама додумалась! Наверняка это все та старуха, надоумила бедную женщину, нашу мамочку…- Света взялась за голову и отвернулась, словно бы в расстройстве.
- Как бы то ни было, голубушки, мне очень жаль, но завещание имеет юридическую силу. Если хотите оспорить его – обращайтесь в соответствующие органы.
Иннокентий окинул комнату взглядом, полным сожаления, приложил шляпу к сердцу и поклонился.
- Светлая память этой замечательной женщине, вашей маме. А теперь, позвольте откланяться. Я должен навестить Зинаиду.
С этими словами он спрятал лысину под шляпой и ушел.
В квартире было тихо.
Светлана смотрела в окно и массировала виски.
Леша смотрел в экран телефона, словно искал слова, подходящие к ситуации.
Из-за стены было слышно, как маленький Володя тихо всхлипывает.
И только Катя, уткнув руки в бок, ходила кругами и бормотала себе под нос:
- Нет, это ж надо… нотариус… совсем из ума… родные дети… что мы ей сделали?...позвоню другу… юрист… исправит… пожалеют, что связались…
Когда же, наконец, разговоры с собой стали совершенно бессмысленными, женщина остановилась и громко, четко и с чувством обратилась к присутствующим:
- Ну что же вы, родственники, мы же семья! Неужели вы совсем ничего не собираетесь с этим делать?
Отреагировала на «речь» только сестра – и та лишь бросила на нее взгляд, полный тоски, медленно покачала головой из стороны в сторону и вернулась к окну.
Катя поджала губы, помолчала с минуту.
- Ну, вы как хотите, дело ваше.
Женщина смела в охапку те предметы сервиза, что остались в секции, пристроила поверх этой кучи шкатулку, где предположительно хранились драгоценности матери (проверить это с помощью одной руки представлялось трудной задачей), бросила в адрес родственников насмешку и убралась восвояси.
Из-за стены послышалось, как Володя, сидя на полу туалета, тихо заплакал.