Человек с пальцем

Евгений Зубовин
Он сидел в комнате. Комната была маленькой. Стол был большой, но меньше комнаты. Стул можно было бы поставить на стол. Но он не станет этого делать. У него уже есть, что делать.
Палец заныл. Интересно, с чего бы? У профессионалов пальцы не ноют. А он, безусловно профессионал – ведь он уже очень долго здесь работает. Хотя, может палец ныл с самого начала? И тогда, как раз профессионализм – это нытье пальца. Получается он «с самого начала» профессионал? Тоже бред какой-то. На самом деле, все это зависит от погоды. Именно. Ноют кости – к дождю. Так ведь? Да и ему сейчас не до погоды – у него очень важная работа. Палец нажимал кнопку. Но я не хочу попасть под дождь, когда буду уходить – у меня нет зонта. Но ничего, ему надо всего лишь пробежаться от выхода до такси, и от такси до подъезда. Только надо вовремя вызвать такси. Не хочу крутиться в холле. Там так неприятно пахнет. А как все-таки пахнет холл?
Я не помню.
 Он начал вспоминать все знакомые запахи. На ум ему приходила одна еда. Мне кажется уже давно пришло время обеденного перерыва. Я его случайно не пропустил? Он не смог найти часы. Может уже пора и уходить? Палец нажимал кнопку. Я не помню, когда в последний раз уходил.
Он не помнил, когда в последний раз уходил.  Ему до безумия захотелось встать. Он встал со стула. Колени хрустнули и задергались. Я давно не вставал. Он немного подергал телом, вспоминая какой-то давно забытый ритм.
Он себе никогда не нравился. Я себе никогда не нравился. Спина мостом, ноги скрипят покосившимися сваями, лопатки, как два острых шпиля, тянутся ввысь, а руки – две неповоротливые жерди, прилипли к чертовой кнопке, и выжимают из нее все соки, как будто пытаются пробить грудину какому-нибудь задыхающемуся. Я ненавижу эту кнопку. Ее надо давно поменять.
Он врал – он любил эту кнопку. Извините, я вру. Она мне нравится.
Его глаза в неоновом свете выглядели, как заплесневелый сыр. Он обернулся несколько раз вокруг себя. Обычная комната. Или необычная. Не знаю. А что я вообще тут забыл? Меня точно никто не ждет? Может я хочу сесть обратно? Или пробежаться по коридорам? Или спать? Я чего-то же должен хотеть. Он потихоньку задыхался в потоке сомнения.
Бесчисленные вопросы заполняли его дотоле пустовавшую черепную полость. Голова начала надуваться. Все это время последовательно, со знанием дела, кнопка вжималась и выжималась из стола. Он рассердился на себя до боли. Хватит спрашивать! Хватит! Я не знаю!
Красная кнопка – единственное в чем он теперь был уверен.
Она – красная. Она – кнопка. И я ее нажимаю. Если я нажимаю кнопку, то я делаю это не просто так. Ведь не будет человек просто сидеть и нажимать кнопку. Кто-то надеется на меня и ждет, что я ее нажму. И если я этого делать не буду, то он огорчится. Ему придется спуститься или, впрочем, подняться сюда и утруждая себя, объяснить, почему я все-таки должен это делать.
Неуверенность заставила со скрипом крутиться оставшиеся шестеренки. Он почесал палец другой рукой, продолжая нажимать кнопку. Темп стал неровным. Прилагая неимоверное усилие, он старался сохранить промежутки времени между нервными усилиями равными. Но любопытство заразило его тело, и теперь он должен был это узнать. Я узнаю это! Он обязан это узнать.
Весь мир, включая самые забытые и отдаленные уголки, переживал неостановимую метаморфозу. Организм, сжигая все запасенные ресурсы, обволакивал красную надежду собственной кожей. Ресницы не поспевали за лязгающими веками.
Жилы напряглись. Он хотел оторвать часть тела. Это же мое тело! Я есть кнопка, а кнопка есть я. Но кнопка -  это кнопка, а я это он.
Наконец палец совершил рывок вверх. Мой палец совершил рывок. В первый раз за всё время у него была возможность посмотреть на свою собственную конечность. Он начал изучать ее с профессиональной подробностью.
Теперь я свободен, я больше не привязан к этому столу.
Он встал и походил вокруг комнаты. Удалив свое детское любопытство, он заглянул даже под стол и стул. Обратная сторона его вселенной. Подойдя к стене, он прикоснулся к ней сначала одной рукой, потом другой. Ему нравились новые ощущения. Он вжался в стену, как будто пытаясь слиться с ней. Ему нравился ее шероховатый рельеф. Он начал двигаться, заставляя двигаться стену вместе с ним. Но она не двигалась - возможно не чувствовала той самой, какой-то давно забытой внутренней мелодии.  Она не чувствует той самой, какой-то давно забытой моей внутренней мелодии.
Он вдарил по стене. Новый звук. Это не было похоже ни на хруст засидевшихся костей, ни на щелк кнопки. Оно имело нечто общее, но все равно было кардинально другим. Теперь он решил шлепнуть стену. Шлепнул. От этого слова он внутренне хихикнул. Рассердился. Я не маленький мальчишка, чтоб смеяться над такими глупостями. Он не был уверен насколько он немаленький.
Он вспомнил про кнопку. Не знаю сколько прошло времени: может секунда, а может год, но, увлекшись новыми ощущениями, он совсем забыл про нее. Надеюсь она не обиделась. Ничего так и не произошло. Ни изменений, ни перемен. Внезапно все новые измерения его брыкающегося мира стали ему безразличны. Даже более того, теперь он ненавидел их. На кой черт мне все это нужно?
Я ни на что не влияю! Это мысль влетела в его и так раздувшуюся голову. Лоб скрипнул от усилий, и начал расти как на дрожжах, и теперь был похож на гигантскую опухоль. Вены пытались пропихивать кровь чрез разрастающиеся кожные складки, но все время сбивались об очередной органический холм. Берега не выдержали, и капилляры разлились на обширные подкожные поля. Послышались мириады новых звуков. Я так не могу! Его голова взорвалась.
Какая легкость. Он никогда не думал об этом, но понял, что отсутствие – не норма. Без головы всё было по-другому. Пространство и форма начали изменяться. Они крутились между собой, переворачивались, мешались и компоновались, как им заблагорассудится. Оставшиеся части тела не выдержали – с грохотом он повалился. Возможно на пол, но с такой же вероятностью это могли быть и стены и даже потолок. Он почувствовал жжение от резкого прикосновения с поверхностью.
Сырость.
Организм его внезапно оказались в приливающей воде. Она заливалась в комнату. Он встал на ноги. Ступни начали утопать в полу. Все рассыпалось. Застряв по бедра в песке, он стал безуспешно дергаться в дикой агонии.  Вода не останавливалась. Он поперхнулся. Он задыхался. Он тонул.
Примирение.
Вода больше не душит его. Он нежно покачивается водной глади. Рябь ласкала его безумное тело. «Я теперь в раю. Я создал этот рай. Я теперь всесилен!». Он захотел стать птицей. Он летал. Ему не нравилось. Он ничего не понимал и всего боялся. Мне страшно. Воздух заскакивал ему в шею. Он потерял заветную мысль. Его конечности бросало в диаметрально противоположные воплощения, он был всем и ничем.  Слишком много. Он устал так, как не уставал за всю свою бесконечную работу. Я устал.
Он вспомнил про свою голову. Голова. И про кнопку. Красная кнопка. Красная голова. Их до сих пор не было. Они нужны ему. Алая пленка пыталась надуться на шее, но она все время лопалась. Он сжал свои пальца. Я сжал пальцы своих ног. Пузырь расправлялся, грубел, насыщался цветом.
Он снова сидел. Я сижу. И у него ныл палец. А красная кнопка подпрыгивала в такт.