Путешествие – любимое занятие людей. И советских, в том числе. За границу не очень то, пускали, но страна была большая, и было на что посмотреть. Особенно хорошо, когда где-то в большой стране живут родственники или друзья.
Моя тетушка жила в Чечено-Ингушской ССР, по тогдашнему названию. Для бледнолицых жителей Урала – та еще экзотика! Мы собрались всем семейством, за исключением брата. Его еще не придумали. Папа, мама и я – туристическая семья.
Тетушка работала главным агрономом в совхозе Аргунский, рядом с Грозным. У нее был свой дом в совхозе, много друзей разных национальностей, которые почему то тогда умели жить дружно. Весть о том, что приезжают родные с далекого и загадочного Урала быстро разнеслась по совхозу. Это было большое событие. Всем было интересно нас посмотреть. Ну, и зная по «Новостям», что Урал это где то очень далеко, где всегда страшно холодно, все время зима, соседи решили подготовиться к встрече родственников тетушки серьезно. Ей приносили арбузы, помидоры, абрикосы и все что растет и колосится в благословенном крае. Часто выходя утром на крыльцо, она обнаруживала там ящик персиков, или ведро помидор. Это было совершенно нормально угостить соседа. Рядом жила ингушская семья, еще через дом украинцы, через дорогу чеченцы.
И мы готовились. У тетушки тоже был дефицит. Страшный и невосполнимый дефицит черного хлеба. В Чечено-Ингушской республике его не пекли. Там было все что угодно – клубника в мае, молодая свежая картошка в середине мая, черешня в начале июня и круглогодичная петрушка – запросто! А вот черного каравая – нет. Просто беда. Караваи высылалась всеми родственниками в посылках – сухарями и свежими, на свой страх и риск, вдруг почта сработает на удивление быстро и каравай прибудет в Аргунский еще съедобным. Тогда у тетушки собирались все многонациональные друзья и наслаждались этим невиданным лакомством, слушая одновременно рассказы, о странных привычках уральских зимогоров есть пельмени с хлебом, выращивать помидоры в парниках, и редко видеть черешню. В каждом доме, в зависимости от национальности соседа были свои порядки, все их уважали и не лезли со своим. В доме у тетушки все были одной крови, все сидели за одним столом и все вместе, потом мыли посуду. У соседей чеченцев – женщину уважали, если она русская, она была – гостем, без половой принадлежности. А гостя принимали с размахом. Гость усаживался на лучшее место, рядом с хозяином, его угощали все, что есть в доме – самым лучшим. Таков закон гостеприимства. Жена хозяина стояла в дверях с подносом и ловила малейшее движение мужа – чем еще порадовать гостя.
Но, женщины, независимо от национальности, все равно остаются женщинами – наряды – наше все. Особенно восточные женщины. Она с детства воспитывается так – что она должна быть прекрасна в любое время, что бы радовать своего мужа. Тетушка была не замужем, поэтому радовать могла только себя. В жару, когда в тени было под сорок, а кондиционеров еще не придумали, она предпочитала носить простой хлопковый халат и нежаркие тапочки. Вот, так без затей, главное, что бы, не закаленный жарой организм не умер где то под шелковицей. А восточные красавицы в это время парились в химическом кримплене, в босоножках на каблуках, при килограмме золота. Так принято. Все лучшее и дорогое с утра на женщине. А может они привычные и не испытывали тех мук, какие нам казались. Втайне тетушку осуждали, и считали распустёхой. Уважаемая женщина, главный агроном, а ходит в халате. Не хорошо.
- Нелли, вам надо следить за собой,- выговаривала обычно тетушке соседка по кабинету, тоже кандидат сельско-хозяйственных наук, свободная игнушская женщина, - вы большой начальник, а в халате.
Она презрительно пожимала кримпленовым плечиком и звякала полукилограммовыми золотыми сережками.
- Вот, смотрите, - она вытягивала ножку в босоножке на высоченном каблуке, - в магазин привезли. Страшный дефицит, импортные, но я могу поговорить, вам оставят.
Тетушка скорей из вежливости, чем из интереса спрашивала:
- Да? А чье производство?
- Маде ин Kungur! – по слогам выговаривала свободная ингушская женщина и в доказательство импортности стягивала босоножку и тыкала тетушке в нос.
Тетушка делала вид, что ее одолевал кашель, что бы, не оскорбить смехом заботливую подругу, вспоминая кривые Кунгурские улочки. Пермская область по праву гордилась Кунгурским обувным комбинатом, который выпускал по лицензии то ли венгерскую, то ли польскую обувь. Красивую, надо сказать. И продавал ее по всему Союзу, немного стесняясь надписи на английском языке «Made in Kungur».
Мы долго добирались до тетушки. Правда, я не помню как. Я помню только сам момент, когда мы выгрузились из маленького автобуса на центральной улице совхоза, нас встречала сияющая тетушка и соседи. У нас отобрали тяжелые сумки, сетки с вожделенным черным хлебом. Нас тискают, хлопают по плечам, что-то радостно говорят. Пока взрослые целуются и обнимаются, я вижу длинную вечернюю улицу, маленькие разноцветные заборчики, вдоль улицы, и как у нас тополя, тут растут абрикосы. Ветки гнуться под тяжестью солнечных, истекающих соком и ароматом фруктов. Все это несметное богатство валяется тут же, под деревьями. И, единственный, кто всем этим наслаждается – коза. И я понимаю, что попала в рай.
Мама, очнувшись от объятий и радости встречи с сестрой, смотрит на абрикосы хозяйским взглядом.
- Неля, - строго говорит она, - у тебя есть свободный кулек?
- Нет. А зачем?
- Ну, что то… - мама озадачена. – Ведро, чашка, ну что то…
- Да, нет, зачем тебе?
- Ладно, потом… - мама вздыхает и идет спасать абрикосы от козы.
И, правда, это безобразие! Продукты на земле! Продукты, дефицитные, между прочим, жрет скотина, место, которой в загоне и еда у нее – трава.
Я стою и соображаю, какого цвета будет молоко? Про вкус и говорить нечего – вкус будет самый абрикосовый!
Мама бегает вокруг дерева и отбирает абрикосы у козы, складывая их в подол. Коза возмущена. Она всегда их ест. Это ее законная добыча. Соседи в шоке. Они еще больше теперь убеждены, что жизнь на Урале возможна, примерно как на Марсе. Там, говорят, тоже будут когда-нибудь цвести яблони, но когда это будет!
- Нина! – тетка выходит из оцепенения, бросает сетки с бесценным хлебом и идет спасать козу и свою репутацию. – Нина, - тетушка пытается поймать маму. Но куда там, мама спортсменка, комсомолка и красавица, тетушке не угнаться. – Нина! Это жердели!
Мама не разбирается в агрономических тонкостях, она отобрала у козы абрикосы, обеспечив семье радость и счастлива.
- Нина! Это не едят! – безжалостная тетушка выкидывает из подола все добытые абрикосы, смущенно улыбается соседям. – Это жердели, не абрикосы, их едят только на Урале. У нас, нет. У меня во дворе растет абрикос, сортовой, с кулак! – тетушка трясет кулаком перед носом разочарованной сестры. – Пошли, я покажу, ты успокоишься и оставишь животное в покое!
Утром, на крыльце, я нахожу пять арбузов, ведра абрикосов, сетки кукурузы, томаты… все крыльцо заставлено подарками для диких, но забавных родственников Нелли.
Через несколько лет, меня решили снова отправить к тетушке в гости, в Чечню. Но уже одну. Я была вполне взрослая барышня лет двенадцати, на паровозе я доехала с родственниками, сдали меня с рук на руки тете Неле. Приехала я в самом конце мая, сразу после окончания учебного года.
- Тебя ждет сюрприз! – сообщила тетушка.
Но на все мои приставания тетушка хранила гордое молчание, но видно было, что ей нелегко это давалось. Сюрприз обнаружился сразу, при входе в квартиру – запах стоял такой, что сомнений не было – клубника! На кухне стояло десять, десять ящиков спелой, с одурительным запахом клубники! На двоих! Десять ящиков! Я никогда не ела ее так – до состояния «фу, я больше не хочу». Без ограничения – лопай, сколько хочешь.
И жить нам предстояло в новом доме, где она получила квартиру, на седьмом этаже, откуда открывался замечательный вид на Грозный, совсем рядом с кафе «Минутка» и площадью Ленина.
Коллекция тетушкиных кактусов прекрасно расположилась на лоджии. Таких лоджий я не видела на нашем диком Урале, и даже не могла представить, что такое счастье существует. На нее было два выхода - с кухни и из комнаты. Широченная, длинная лоджия – просто поразила мое воображение, на ней разместился стол, кресла и получилась летняя столовая. На кухне мы практические не ели. Первый ужин свежая, представляете, свежая картошка в мае, и клубника со сметаной. Я снова попала в рай.
Утром нас забирал автобус и увозил в совхоз. Узнав, что приехали дикие родственники, тетушке снова, по старой памяти несли угощения, в таких количествах, что от половины пришлось отказаться – нас же только двое! Мне очень понравилась работа тетушки, особенно лаборатория. Там стаяли всякие склянки, колбы и чашки Петри, и прочие химические устройства, но проводились опыты не на мышах, фу… жалко ведь скотинок, а на ягодах, зеленом горошке, бобах, картошке и на всем, что произрастало в совхозе. Приносили громадные корзинки овощей и фруктов для опытов, из них выбирали самых-самых, штуки три, остальное выкидывали. Я, с детства не переношу выкидывание продуктов, поэтому я боролась с этим, как могла - лопала.
Первые два дня, я ходила красивая, в новых лаковых босоножках, в платье и причесанная, кукла, а не девочка. Чем вызывала восторг у работниц, в особенности у поклонницы «Made in Kungur», которая постоянно ставила меня в пример моей же тете. Но, в тридцать с лишним градусов жары быть примерной девочкой, это слишком. Я залезла в шорты, майку и тапки и, пошла знакомиться с населением. Получила рекомендации от тетушки, о девочках моего возраста - дочках друзей. Вышла в поселок. Жарко, немного пыльно, на окнах шторы плотно задернуты, и никого нет. Про шторы вспомнила, что тетушка объясняла – так создают тень и берегут прохладу в доме. У нас, конечно, все наоборот, как можно больше света в квартиру, солнца нет полгода, летом успевай – хватай!
Тихо. Все на работе. Дошла до дома рекомендованной девочки, постучала. Меня, как то скучно приняли, и с не скрываемой радостью попрощались. Ну, и ладно. Двинулась дальше. Выйдя за поселок, увидела пыльные просторы и малюсенькую, но характерную речку. Там плескались, бегали и радовались жизни разновозрастные дети.
Когда я вернулась вечером, к тетушке в лабораторию, после войнушек, лазанья по берегам речки, купания, грязная, вся в глине, растрепанная и тоже довольная жизнью, тетя чуть не грохнулась в обморок.
- Там же гадюки! Там же мальчишки! Они тебя могут обидеть!
- Гадюки лучше, чем эта снулая Ларочка, – сообщила я тете, в предвкушении завтрашнего дня.
Домой возвращались всегда по одному маршруту. Автобус высаживал работников совхоза на площади Ленина, и мы шли тихими улочками до нашего нового дома. На улочках были старенькие домики, немного новых, и все они усажены громадными кустами разноцветных плетистых роз. Розочка размером с пятикопеечную монетку, белые, желтые, розовые, красные и так вкусно пахнущие, я бессовестно надирала себе новый букет, каждый день. На ужин клубника, клубника и еще раз клубника по-разному. Чай на балконе, среди гигантских махровых календул, солнце, постепенно гаснущее за городом, прохлада, слипающиеся глаза. Точно, это рай.
Что бы отвлечь меня от гадюк и мальчишек, которые уже с утра ждали меня у лаборатории, тетя решила отправить на плантацию черешни, которая как раз созрела. Прочитав мне длинную нотацию, о технике безопасности подрастающей белой девушки, из северных краев, отпустили под честное слово, и под грозный взгляд в сторону работниц, собирающих урожай. Мы долго тряслись в грузовике, среди ящиков и кошелок и выгрузились на просеке. Слева плантация вишни, справа плантация черешни. Посредине грузовик и куча ящиков. Я петляла от черешни к вишни, я пробовала ягоды снизу, сверху, сбоку, лежа, сидя на верхушке, из собранных ящиков, снова снизу и сбоку и сверху. Потом легла посередине раздела между вишней и черешней и думала «Жаль, что больше в меня не влазит. А еще хочется. Это тебе не уральская вишня, от которой на второй ягоде сводит скулы. Это тебе не привозная черешня, которая спела в дороге. Надо съесть еще ягодку вишни… и черешни. Я ведь буду жалеть, когда вернуть домой. Нет, я буду жалеть, еще раньше, уже сегодня, когда мы приедем в Грозный. Нет, еще раньше, когда мы поедем в совхоз. Да, нет же, я уже начинаю жалеть, что в меня так мало поместилось!». Я чуть не заплакала от обиды. Я лежала на теплой, почти горячей земле, смотрела сквозь пляшущие листья на солнце. Ягоды призывно блестели красными боками, почти просвечивая от своей зрелости, такие сладкие, такие черешнего-вишневые… нет, больше не лезет.
Я встала, обиделась на всю черешню с вишней на свете и пошла пешком до совхоза. Когда дошла, тетя меня чуть не убила. Меня могли украсть и продать в жены, я же беленькая и блондинка, я могла потеряться, я могла заблудиться, опять потеряться, опять быть украдена и продана, опять заблудиться… но мне было все равно, я была обижена на себя и вишново-черешневое изобилие, которое не желало поместиться в меня всё, и уехать со мной на Урал, я была несчастна… даже оставшиеся еще пять ящиков клубники не смогли меня утешить. Даже обещанные каждый день мне ведра с черешней и вишней в лаборатории не смогли утешить мое горе. Я чувствовала себя изгнанной из рая, на Урал. Что значат эти гипотетические «могла», по сравнению с тем, что я потеряла?