– Горшочек, не вари! – Розен с лучезарной улыбкой на устах помахал перед лицом Георгия ладонью.
– Что?
– Остановись, говорю. – Розен присел на край стажёрского письменного стола и с иронией заглянул Георгию в глаза. – Ты слишком интенсивно работаешь, – доверительно сообщил он стажёру. – Завалил меня информацией по самую макушку. Мне не меньше месяца потребуется, чтобы всё это разгрести. – Он потряс внушительной пачкой бумаги, всё ещё тёплой и пахнущей принтером.
– Я… я могу не присылать вам пока ничего, – растерялся Георгий. Он потеребил завязки капюшона своей красной толстовки, но видно было, что руки его сами тянутся обратно к клавиатуре. И глаза на монитор косят.
– Можно и так, – легко согласился Розен. – Работай, но мне пока ничего не присылай. Пумы и транссёрфинга мне хватит надолго. – Он мазнул полой пиджака по столешнице, вставая – смахнул на пол пару карандашей. – Ой, прости!
– Ничего страшного! Я подниму, – поспешно заверил его стажёр, видимо, опасаясь, что если Розен примется эти карандаши поднимать, то разроняет всё остальное.
Розен счастливо рассмеялся, шагнул к двери.
– Значит, пока я сам не попрошу, ничего мне не отправляй!
– Договорились, – радостно закивал стажёр.
– И если Гранин будет меня искать, скажи, что я к соседям пошёл.
– Обязательно.
Соседей не любил никто. Розен и сам не пошёл бы в их паучье логово, но у него были вопросы к создателям писательской карты. Пришлось подняться на этот неуютный этаж, где всегда гулял сквозняк.
Убогое чердачное освещение раздражало тех, кто забрёл сюда, только до того момента, как за спиной закрывалась тяжёлая дверь – наглухо, как в бункере. Чувствовалось, что комната впереди огромная – может быть, во весь этаж – но в глухой черноте реальных размеров помещения было не разглядеть. Раньше Розену всегда было любопытно: кирпичом ли они окна заложили, или светомаскировку времён Второй мировой используют? И, главное, зачем? Негативы что ли они здесь всегда проявляют? Ещё эти красноватые лампы на столах…
Откуда-то сверху – то ли со стремянки, то ли со стула – спрыгнул невысокого роста парень в чёрной рубашке, в чёрных брюках. Все они здесь были в этой униформе одинаковые, как муравьи. В Конторе шутили, что и мозг у этих ребят коллективный. А может, и не шутили…
– Какие люди! – Парень приветствовал Розена вроде ласково – голосок, как ручеёк – только ласка эта была неприятна. Потому что гостей здесь встречали так, как хищники встречают глупую жертву – с искренней радостью гурмана и голодным блеском в глазах. – Чем могу помочь?
Розен молча протянул чёрного шёлка со стальным отливом книжечку.
– Ух ты! Попался, наконец? – парень обрадовался писательской карте, как письму от родного брата. – Оставляй, пустим вместе со всеми в переработку.
– Куда?! – Розен и не подозревал наличия у себя такого роскошного бельканто. А тут голос почти в ультразвук сорвался. – Так, стоп. Притормози, родной. Я здесь не за этим. – Розену удалось довольно ловко выхватить карту из руки собеседника. Правда, ощущение у него при этом осталось такое, что ему просто позволили это сделать – из любопытства. Дали возможность потрепыхаться на потеху публике. Это пугало.
– Не за этим? – умилился парень. Он явно приготовился к весёлому развлечению – встал повальяжней, руки на груди скрестил. – А что – есть варианты?
– Есть, – упрямо ответил Розен, нервно поправляя манжеты. – Я, конечно, понимаю, что его феерические ожидания это его собственные иллюзии, помноженные на самомнение, но если их реализовать, энергия уйдёт на их удержание и ни на что другое сил у него уже не останется. Я нашёл подходящую даму. Нужно привязать её к карте.
– И всё? – растрогался парень.
– И всё, – нашёл в себе силы улыбнуться Розен.
– Мать моя, женщина! Поднимите мне веки! – вкрадчиво раздалось из темноты. И в тусклый свет лампы ступил ещё один чёрный. Только одет он был в странного покроя сюртук, вроде тех, что носят семинаристы. А поскольку он был таким же длинным, как Розен, но при этом узкоплечим, тонким и гибким, он очень напоминал вставшую на хвост кобру. – Розен, лапушка, дай я тебя обниму, святая ты простота!
– Что ты здесь делаешь?
Розен был неприятно поражён и не стал этого скрывать. Он не сделал навстречу Вию не единого движения – стоял истуканом, пока тот ласково его обнимал.
– Работаю, Розен. Что же ещё?
– Но ты же сказал…
– А ты и поверил? – ласково мурлыкнул Вий, оглаживая Розена по загривку. – Присядь, я тебе объясню, что к чему.
Приобняв за плечи, он потянул Розена в уголок, где бессильный красноватый свет едва удерживал в зоне видимости маленький круглый стол и два кресла.
– Я оценил твою доброту и твой возвышенный романтический порыв, но – милый мой! – ты хоть понимаешь, кто к нам попадает? – Вий клонился так низко, заглядывал в глаза так близко, ворковал так проникновенно, что Розену казалось, будто это змеиное отродье всюду – стелется, оплетает, дурманит.
Розен слегка потянул ворот рубашки.
– Догадываюсь.
– Догадывается он. Наивный ты мой чукотский мальчик! Да если б этих людей можно было исправить, просто дав им то, чего они хотят, разве к нам бы они попадали? Вот сделаю я так, как ты просишь, и что? Что-нибудь изменится? А с чего бы это? Этот твой «писатель» получит всё, чего хотел, и будет чрезвычайно доволен собой. И как сидел на своём добре, так с места никуда и не двинется. А знаешь, почему? Потому что твоими заботами будет у него полная иллюзия, что он с этим миром чем-то делится, о ком-то заботится. А на деле выйдет опять, что это о нём заботятся, он берёт и ничего не отдаёт. Потому что он по-прежнему не станет ни с кем делить свою жизнь, самого себя – только использовать тех, кого ты так любезно ему предложишь. – Вий нежно скользнул кончиками пальцев по розеновской руке и сыто улыбнулся, когда тот вздрогнул. – Мы вскрываем тех, кто сам не желает делиться. «Энергия уйдёт»… Куда она уйдёт, котёночек мой? Снова в закрома этой прижимистой твари?
Розен слушал в пол-уха, потому что плохело ему стремительно: в ушах звенело, на сердце давило, внутренности ошпаривало кипятком, а нёбо, наоборот, заледенело, и даже язык стал холодным и слушаться больше не желал, как неродной. Розен старался не подавать виду, но становилось так душно – невыносимо, что он рефлекторно дёрнул одну пуговицу, потом ещё две, ещё…
– Раздеваешься? – сладким злым шёпотом полоснуло в лицо. – Не стесняйся, Розен. У нас все раздеваются.
Розен почувствовал, что ещё секунда и он позорно грохнется в обморок. Но Вий, похоже, его пожалел – встал, подхватил Розена под мышки и поволок на себе к выходу.
– Радуйся, что нам не нужны твои святые мощи, – вполне себе по-человечески смеялся он, прислоняя Розена к стене у лестницы. – У-ти, бозе мой, – просюсюкал он, окидывая расхристанного Розена взглядом. – Ручки-ножки дрожат, губки синие… Слабак ты, Розен, – уже безо всяких сантиментов припечатал он. – Не суйся сюда больше. Понял? А это я заберу, – он выудил из розеновского кармана карту и сунул её во внутренний карман своего сюртука.
Розен почувствовал, что звереет. Внутри перещёлкнулось что-то и волной наверх ринулась холодная страшная сила. Она росла, пока поднималась, делилась стремительно, распадалась неудержимой цепной реакцией. Вий, который отошёл уже от поверженного противника на приличное расстояние, подлетел снова, впечатал Розена в стенку и зашипел злобно ему в лицо:
– Не делай так, Розен. Насчёт слабака я, конечно, зря сказанул. Я знаю, ты крут. Но апокалипсис здесь никому не нужен. Поэтому быстренько – охлаждение включил. Или я выкину тебя из окна. Потому что моя жизнь мне всё ещё дорога.
Розен сделал пару глубоких вдохов, слабо оттолкнул от себя чёрного, холодно сверкнул исподлобья глазами.
Вий в ответ уныло обозначил на своём лице дежурную улыбку:
– А предложение моё всё ещё в силе, Розен. Звони в любое время – я всегда тебя выручу.
– Карту отдай. – Розен угрожающе хрустнул пальцами.
– А это теперь – к начальству, – притворно вздохнул Вий. – О! – он бросил быстрый взгляд в сторону лестницы. – А вот и твой верный бодигард сюда спешит. Ты присмотрись к нему, Розен, – понизив голос, весело посоветовал он. – Он очень неровно к тебе дышит. Твою фотографию – как трогательно! – хранит у себя в столе. Кто-нибудь – опустите мне веки! – пробормотал он, удаляясь.
Розен с ненавистью смотрел ему в след – зрачки его всё ещё были огромными, словно он был под кайфом, и силу он всё ещё ощущал в себе такую, что понимал – одним ударом может обрушить всё это здание. Поэтому он сосредоточенно уставился на свои запылённые ботинки, и ничего не отвечал, пока Гранин его тормошил и осматривал.
– Гера, тебе плохо? Гера, посмотри на меня. Гера, что произошло? – причитал тот, не забывая застёгивать, отряхивать и приглаживать розеновскую одежду.
– Нормально всё, – шевельнулся, наконец, Розен и поймал проворные гранинские руки, останавливая их заботливое мельтешение. – Пойдём отсюда, Пётр Яковлевич. – Он отслонился от стены, и сделал было уже шаг вперёд, но вдруг замер и с любопытством заглянул Гранину в глаза. – Скажи, а у тебя есть моя фотография?
– Есть, – растерянно признался Гранин.
– В столе? – истерично всхлипнул Розен.
– Почему в столе? – испугался за него Гранин. – В телефоне.
Розен согнулся пополам и закашлялся по своему обыкновению смехом. Правда, со стороны казалось, что его тошнит, и он сейчас выплюнет на грязный пол свои внутренности.
– Гер? – жалобно позвал Гранин.
– Всё-всё. Идём, – просипел Розен, вытирая слёзы. – Он приобнял напарника за плечи. – Двадцать первый век на дворе. Да? – пошлейшим образом подмигивал он Гранину, слегка повиснув на нём и позволяя волочить себя в сторону лестницы. – Поэтому, разумеется, в телефоне… А телефон ты, конечно же, носишь на груди, у сердца. Какой пассаж…