Передо мной лежат письма, написанные более семидесяти лет тому назад. Это фронтовые письма, которые чудом сохранились среди домашних бумаг. Их написал ярославский парень матери, сестре и братьям. Он погиб в самом начале января 1944, когда ему было всего 22 года. Но в этих письмах он - живой.
Странные чувства охватывают, когда прикасаешься к обветшавшим листочкам бумаги, зная, что эти письма писал паренёк, который, будь он в нынешнем времени, по возрасту приходился бы тебе в сыновья или внуки.
Михаил Николаевич Синицын оказался на фронте с первых дней войны. Он стал зенитчиком и защищал Москву от первых налётов фашистской авиации в 745 зенитно-артиллерийском полку. Война для него в эти начальные дни и недели была ночной. В своём первом письме матери от 20 августа 1941 года он пишет , что «…воевать приходится каждую ночь; возможно, скоро придётся воевать с наземными войсками…» Это было время, когда немцы стремительно приближались к Москве, и планировалось использовать зенитную артиллерию против танков и пехоты.
По письмам чувствуется, что Миша был «домашним» парнем. И хотел хоть как-то помочь семье в сложностях военного положения. Это чувствуется в каждом письме.
<…Денег у меня 200 рублей, не знаю, куда девать. В военное время деньги не нужны, да и в магазинах нет ничего. Курева тоже не надо, у меня скопилось 14 осьмушек табака. Деньги вам бы послать надо, а то, может, жив не останусь, пропадут всё равно, а вам пригодятся. Да вот послать никак нельзя…>
В это время его сестра Надя уехала в Ленинград, она там училась в институте. Понимая всю серьёзность ситуации более, чем его родные, Михаил сожалеет, что она сделала это. Он был прав. Сестра оказалась в блокадном городе, и ей чудом удалось спастись. Но об этом чуть позже.
< …Надя спрашивает, не страшно ли? Верно, первые дни было страшно, а теперь привык – как будто так и надо: ночью воюем, а днём опять занимаемся работой и готовимся на ночь. Днём налётов не бывает, только самолёты-разведчики летают…>
Следующее письмо, пожалуй, самое эмоциональное. Он пишет:
< 20.10.41 года. Добрый день, здравствуйте мама, Василий и Иван.
Получил от вас письмо, за которое благодарю. Сообщаю, что на сей день жив и здоров, чего и вам желаю. Живу пока хорошо, но вы, наверно, слышали по радио и по газетам, что враг бешено рвётся к Москве, и уже фрицы не так далеко. Скоро придется встретиться с наземным противником, так как наши пушки не только по самолётам бьют, но и по танкам, и по пехоте. Сейчас у нас уже многих отправляют на западное направление, и я буду ожидать противника в этом направлении - вооружился, как говорят, до зубов: гранатами, бутылками… Ну, и пушки дают жизни.
Работаю я на пушке наводчиком, так что зависит победа в отражении противника от меня. На пушке главным номером является наводчик, так что должен я бить врага, как бьют лучшие герои Отечественной войны. Конечно, это так и будет - уж помереть, так человеком. Как некоторые женщины говорят: лучше быть вдовой героя, чем женою труса. Но лучше бы совсем не помирать. Ну, ладно, что ж поделать – убьют – в расход запишут. Писать больше не хочется…>
В каждом его письме чувствуется глубокая тоска по дому. Он пишет в письме от 18.11.41 г.:
<…я живу пока что хорошо, нахожусь всё там же, нас кормят хорошо, и одеты мы во всё тёплое. Но обидно, что не получаю от вас писем. Очень скучаю…>
Удивительно, что в это время почта умудряется работать, и почтовая связь между Москвой и Ленинградом продолжает действовать. Михаил получил письма от сестры из почти окруженного города, написанные 15 и 19 октября 41 года, где она передаёт свои блокадные мучения, и пишет ей:
< …Да, Надя, плохи твои дела. Но что-то надо делать. Нужно искать какой-то исход… Или пешком уйти. Только вам не суметь выбраться. Да и погода теперь холодная…>
Он сообщает домой в Борисоглебские Слободы матери:
<…Получил от Надежды два письма. Пишет, что очень плохо жить, получает 200 г хлеба, да и одеть нечего, а уже холодно…>
И, видимо, чтобы успокоить мать, продолжает:
<…Я пока живу хорошо, одет тепло. Только спать приходится мало – день и ночь стреляем, часто налёты…>
В письмах к матери он аккуратен и старается не расстраивать её. С сестрой – более откровенен. С ней он делится своими секретами. Например, о том, что его подруга вышла замуж, а ему так хочется, чтобы у него там, в тылу был кто-то близкий.
Перед новым 1942 годом в письме от 24.12.41 г. солдат пишет поздравление маме и братьям – Василию и Ивану. Василий – сердечник, и в армию его не берут, а Иван ждёт повестки.
<…Я вам писал, что вернулся с фронта (передовой), устраиваемся на новом месте, живём в окопах, приступаем к нормальной жизни. Я сейчас заместитель командира орудия, получаю 20 рублей в месяц. Как попаду в город, пошлю вам денег рублей 100…>
В это время сестре удалось вырваться из Ленинграда. Об этом она сама рассказывала, спустя десятилетия. Сначала Надежда Николаевна с подругой решили уйти пешком, но были остановлены на первом же блок-посту. Как ни упрашивали они солдат, им не разрешили уйти, сказав, что есть приказ, запрещающий самовольное покидание города, и что их всё равно задержат на следующем посту. Они вернулись, участвовали в разборах завалов, ухаживали за ранеными, прятались от бомбёжек, получая паёк, который ещё сократился.
Наде повезло, она попала в группу сопровождения детдомовских испанских детей, которых эвакуировали из города в особом порядке. Когда ехали на поезде, было много остановок, и однажды поезд остановился, как будто специально или по велению Божьему, на станции Ростов-Великий. Отсюда до Борисоглебских Слобод двадцать километров. Надежда рассказывала, что не заметила, как пробежала эту дистанцию – так она обрадовалась возвращению домой.
Следующее письмо от Михаила пришло через пять месяцев. На службе солдата произошли некоторые изменения:
<… Сообщаю, что нахожусь на новом месте. Кончил курсы, и меня перевели в новый полк, тоже – зенитный, только подальше от Москвы. Сдал на командира орудия, но пока к своим обязанностям не приступил. После курсов был на старом месте и получил ваше письмо от 22.04.42 г., в котором вы пишете, что послали посылку. Но извещения не было. Теперь уж не получу совсем…>
Ещё одно письмо пришло в августе. Парень пытается подбодрить своих родичей, но сам срывается:
<…Живу хорошо, даже лучше быть не может, но только погода становится хуже. Прошло лето, а я и не заметил. Я уже год и четыре месяца, как в Армии. Если б не война, ожидал бы конца службы. А теперь чего ожидать, неизвестно… В общем дело дрянь… Ну, ладно, обо мне не беспокойтесь. Ваш сын и брат.>
Чувствуется, что он живёт мыслями о гражданской жизни, это просматривается почти в каждом письме. Так, 10.10.42 г. он пишет:
<… Теперь бы недурно дома побывать, посмотреть – какова жизнь гражданская, а то здесь за полтора года забыл, что она из себя представляет. Ну, что ж делать… Надо скорей немца уничтожить. Тогда можно думать о гражданке…>
12.10.42 г. Михаил пишет маме: «…Получил от тебя деньги. Зачем? Не нужно посылать. Вам и так трудно жить, а я могу жить и без денег, деньги здесь тратить не на что, да мне платят 125 рублей. Я уже сфотографировался, у нас теперь есть свой фотограф, но он только ещё учится фотографировать, так что карточки не очень хорошие…»
Верхний снимок - последняя фотография Михаила, повзрослевшего и уже вдоволь повоевавшего. Судя по двум треугольникам в петлицах, он – сержант.
14.10. 42 г. Михаил пишет сестре:
<… Только что кончил составлять конспект на завтрашний день. Ну, и надоела, Надя, мне эта работа быть командиром. Все ребята спят, а я с конспектом каждую ночь, да ещё и как комсомольцу поручений надают… И сидишь до полночи. Я уже как год в комсомоле, так что работы хватает…>
И опять его теснит тоска:
<…Пиши мне чаще, пиши обо всём, что знаешь. Я только от тебя и получаю письма…>
Он пытается завести переписку с односельчанкой Валей Капраловой, но это у него никак не складывается:
< 28.06.43 года. …И последнее – это касается того, что Валя К. обижается на меня, что я ей не пишу, но это неверно, я послал два письма с моего местонахождения, но почему она не получила, я не пойму. Я тоже от неё не получил ни одного письма. Я очень был бы доволен, если бы хотя от кого получил письмо. А особенно от девушки, это ценней всего для меня. Так что напиши от меня, чтобы она не обижалась, а писала письма, даже если не будет получать от меня. Ещё ты ей от меня напиши, что после победы встретимся и поделим на двоих все обиды… Я уже третий год в Армии…>
<02.07.43 г. …Надя, я вчера тоже послал письмо Вале Капраловой, а сегодня в твоем письме её адрес уже новый, так что, по всей вероятности, она опять моего письма не получит. Никак у нас с ней переписка не наладится, и только обижаемся друг на друга; она обижается, что я ей не пишу, а я обижаюсь, что она мне не пишет. Надя, ты ей напиши мой адрес, возможно она его не знает. Пусть она мне напишет, возможно её письма до меня дойдут. А я ей всё-таки ещё напишу…>
Летнее наступление на Южном фронте, где пришлось участвовать Михаилу, он комментирует так:
<…06.08.43 г. Вы, наверно, слышали, что теперь не немец наступает, а мы теперь наступаем. А что значит наступать, вы должны понять без моих объяснений. Сейчас нахожусь недалеко от (зачеркнуто). Так что, мама, писать некогда…
…Жизнь моя пока – ничего, протекает в постоянных боях. Меня наградили медалью «За боевые заслуги»…>
< 25.09.43 г. Надя, я нахожусь, как и писал, на отдыхе в Брянских лесах…Здесь в лесах много яблок и груш, так что от нечего делать ходим собирать их. В общем жизнь настоящая, как в доме отдыха. Только плохо то, что обделены мы таких …., как, например, быть влюбленным в девушку, и прочих всяких. Ну, ничего, придёт час победы, будет и на нашей улице праздник…>
В декабре 1943 года Михаил написал три письма: маме, Надежде и брату Ивану. Все они сохранились.
< «11.12.43 года. Мама, нахожусь всё ещё на прежнем месте. Живу хорошо, ожидаю лучшего. Скоро должен опять вступить в бой с фрицами. Хотя здесь погода тёплая по сравнению с нашей местностью, сейчас уже готовимся к зимним боям: нас одели лучше, чем в прошлом году, мы получили всё новое: шубы, валенки, ватные брюки и фуфайки. А вот снега здесь ещё нет, и грязи только что два дня не стало. В общем, пока всё в порядке. Пока писать нечего. Шлите письма чаще. До свидания. С приветом. Михаил.>
Почему-то в письме к сестре он обращается на «вы». Может быть из-за того, что Надежда на тот момент тоже оказалась в армии; она была призвана в действующие войска, как только прибыла в Борисоглеб, и тоже попала в зенитную дивизию, охранявшую Подмосковье и Ярославщину. И этим обращением, возможно, брат подчеркивает её взрослость. А, может, через неё он обращается ко всем своим родным.
И ещё одно – несмотря на то, что ему приходилось видеть многие ужасы войны, Михаил остался добрым, простодушным парнем. Война его не ожесточила, ни в одном из писем нет даже невольно проскользнувшей грубости.
< 29.12.43 года. Здравствуй, Надя. Шлю я вам свой сердечный привет и самые наилучшие пожелания в вашей молодой, цветущей жизни. Надя, вчера я получил ваше письмо, за которое сердечно благодарю. Надя, вы наверно опять будете недовольны моим письмом, опять нет возможности описать побольше и подробнее о моей жизни. На мою долю опять выпало счастье вновь попасть на фронт и бить немцев, и вот поэтому я сейчас не могу описать о том, что вас интересует. Да ещё недостаток бумаги. Но в общих сложностях жизнь хорошая…
…Надя, я теперь возможно буду писать ещё реже – почему, вы сами знаете, что значит фронт. Обо мне можете не волноваться.
А пока до свидания. Не обижайтесь, что мало пишу. С приветом ваш брат Михаил.>
Последнее в своей жизни письмо Миша написал в канун нового 1944 года. Это было письмо брату.
<31.12.43 года. Добрый день, браток!
Сообщаю, что получил твоё письмо, за которое благодарю. Извини, что малость задержал ответ. Ты, наверно, знаешь, что я нахожусь, вернее, находился на отдыхе, теперь на мою долю вновь выпало счастье поехать на фронт. И вот, Ваня, ввиду того, что я в настоящее время совершаю марш, описать подробности моей жизни не могу, а по прибытию на место, опишу. Но жизнь моя в общих чертах хорошая, пока что везёт. Не знаю, как повезёт с Новым годом, с новым счастьем, но надеюсь, что повезёт и в дальнейшем.
Пока, браток. До свидания. С приветом и крепким рукопожатием Михаил.>
Сержант Синицын Михаил Николаевич погиб 3 января 1944 года под Киевом. Похоронка на него не сохранилась, но сохранилось письмо от сослуживца, в котором описано, как он погиб. Письмо приведено полностью и не требует комментариев, в нём всё – и дух того напряженного времени, и уважение к памяти погибшего товарища.
< 20 апреля 1944 г. Самое лучшее в данный момент – сражаться за Родину.
Уважаемый товарищ Василий Синицын!
Сегодня я получил Ваше письмо, в каком Вы спрашиваете за брата. Но это печальная весть для Вас.
Это было 3 января 1944 года. Мы выезжали на фронт по железной дороге. И вот вечером 3 января под г. Киев на ст. Дарница вражеские стервятники налетели на станцию. Ваш брат был командиром орудия, и он, как истинный воин нашей доблестной Красной Армии, не дрогнул и открыл огонь. Но так как это было вечером, и самолётов не было видно, бомбы попали в эшелон, и Ваш брат погиб смертью храбрых. Он дрался за Родину до последней минуты своей жизни.
Его имя записано в нашей части, как героя коммуниста.
Вот всё, что я могу сообщить Вам о брате.
С приветом. Ваш Николай Мариков. 20.04.44 г.>
Горько осознавать, что они, эти ребята, только начинавшие жить, не увидели всего того, что могли бы увидеть, не узнали того, что могли бы узнать, даже не познали радости общения с собственными детьми. Не долюбив, они всё оставили нам, ныне живущим.
Вечная слава этим юношам и девушкам, которые, не задумываясь, отдали свои жизни за то, чтобы остались живыми другие люди!