В нем заложена невероятная мера порядочности и достоинства, не позволявшая ему опускаться до определенного уровня, не позволявшая лгать никогда и ни в чем. Он никогда не старался казаться лучше, чем он есть. Естественность – основная подкупающая характеристика. Любое эмоциональное проявление шло из сердца: слезы, гнев, радость. Он не был ангелом, и «черти», жившие в нем, как и в любом другом человеке, ни на единую долю секунды не искажали ангельских черт. Они лишь усиливали шарм и подчеркивали индивидуальность.
В нем было то, что называют «породой», передающейся с кровью, с особым хромосомным набором, и которую не «задушишь, ни убьешь». Вглядываясь в фотографии и редкие кадры кинохроники, все больше и больше убеждаешься в этом. Непринужденность позы, изящество жестов, не говоря уж о «летящей» походке; тот истинный шик, с каким сидят на этом «крестьянском сыне» дорогие и сшитые явно на заказ костюмы…. Очень трепетно относился к своему внешнему виду, и ему было не безразлично, как он выглядит. Не чужд некоторого обаятельного кокетства, в котором конечно, было и лукавство, и легкая театральность, но все это было художественными штрихами к портрету, который упорно никто не хотел замечать. В одном из писем Бениславской из Батума пишет: «… Каждую неделю делаю маникюр, через день бреюсь и хочу сшить себе обязательно новый модный костюм, лакированные ботинки, трость, перчатки…». Его забавляла эта игра в «лондонского денди», но это тоже было частью, не самой, разумеется, главной и интересной, его избранной художественной натуры. Но эти милые «глупости» удивительно гармонично вливались в эту уникальную избранность и добавляли загадки. Изумительной загадки по имени Сергей Есенин. Живое, одухотворенное, поразительно фотогеничное лицо, умный, со спокойной гордостью проницательный взгляд. Сквозь черно-белый фотографический флер ясно проступают и удивительная внутренняя свобода, и непреклонный характер человека, которого проще убить, чем «сломать». Тут возникают очень серьезные и обоснованные сомнения в его «крестьянском» происхождении. Не приходится сомневаться в том, что Есенин отлично знал свою родословную, и это одна из тайн его подлинной биографии.
Есенин был блестящий прозаик, и писательский дар ничуть не уступал поэтическому, что довольно редкое явление среди поэтов. К сожалению, есенинской прозы осталось не так много, как хотелось бы, но и оставшегося достаточно для того, чтобы открыть подготовленному читателю изумительного мастера слова, чьи мысли тонкие и отточенные, как лезвие клинка из дамасской стали, поражают ясностью и философской глубиной. Это бездна эрудиции и интеллектуальной мощи. Уникальность мировоззрения, ум, достигающий высот мудрости. Он был педантично требователен по отношению к своему творчеству, и потому мог непредвзято, без лести оценивать творения других.(…)
Есенин определил нормы и правила литературы двадцатого века, любой эксперимент с рифмой, формой, со стилем, проводили и проводят с оглядкой на Есенина. В двадцать первом веке, когда язык литературы стал жаргоном, сленгом, на кого же оглядываться нынешним поэтам и писателям? Пушкин остался корифеем для узкого круга интеллектуалов-консерваторов, Есенин – вечная terra incognita, и получается, главная национальная проблема сегодня – изобретение языка. Вот нынешние творцы литературы, опускаясь до полуграмотного читателя, и изобретают каждый свой язык. Но все эти языки оказываются «мертвыми», потому что у их создателей нет родины.
©ЯК// «Пророк Есенин Сергей», Гл. 2. //2013//в авторской редакции//.