От зари времён, к северу от рая

Предисловие


Повесть "Легенда о Долгом дедушке" – первая часть дилогии «От зари времён, к северу от рая», написанного по народным сказаниям о Снежном человеке, которого на Вятке величают Долгим дедушкой.

Если первая часть, выдержанная в духе фэнтези, полностью посвящена жизни Лесного племени, то главный герой второй части, которая называется "Ужас дебрей", – саблезубый тигр, наводящий страх на обитателей Большого леса. Само слово «тигр» в авторском тексте ни разу не встречается, что оставляет читателю возможность самостоятельно дорисовать облик хищного монстра.

Поскольку произведение не является историческим, автор не проводит каких-либо бытовых, культовых, географических и иных параллелей в отношении реально существовавших первобытных сообществ. Отсутствует также точная временная привязка к эпохе.

Повесть о противоборстве человека и зверя в дикой природе носит приключенческий характер и адресована широкому кругу читателей. "Легенда о Долгом дедушке", как и "Ужас дебрей", явились сплавом русского северного фольклора, дальневосточных и индийских хроник о тиграх-людоедах,  фантазий автора, которому хотелось создать повествование, интересное как детям, так и взрослым.

Современный человек все больше отдаляется от живой природы и своих древних корней. Возможно, это произведение для кого-то станет толчком к изучению первобытного мира или истории в целом, а также биологии, и даже определит выбор будущей профессии. Как бы то ни было, автор старался сделать свою книгу простой, живой и увлекательной. Приятного чтения!



Часть I

Легенда о Долгом дедушке



Пролог

Старый ворон летел вдоль высокой скалистой гряды, нависающей над рекой. Его чёрная, будто смолистая, голова медленно поворачивалась из стороны в сторону. Голодное предзимье гнало пернатого хищника всё дальше и дальше на север над извилистым речным руслом в поисках пищи. Утренний туман мешал ему уловить хоть какое-нибудь движение внизу. Гортанный клёкот, похожий на крик отчаяния, изредка оглашал безлюдные лесистые окрестности.

Низкие снеговые тучи не предвещали ничего хорошего. Ветер усиливался. Туман понемногу начал рассеиваться, но старый ворон уже был слишком утомлён, чтобы продолжать свой путь. Он тяжело опустился на кривую сосну, торчавшую на склоне скалы, несколько раз скакнул, устраиваясь поудобней, и вдруг замер, склонив голову набок.

Что-то внизу привлекло внимание птицы. Старый ворон сидел неподвижно, устремив под дерево взгляд своих жемчужно-чёрных глаз. Его оперение при порывах ледяного ветра издавало звук, напоминающий шорох игральных карт в руках шулера.

Старый хищник был явно озадачен. Многое он повидал на своём веку, но такое встретил впервые. Прямо под ним, на сучьях кривой сосны высоко над землёй, торчали огромные оленьи рога, увитые какой-то чарующей глаз ворона блестящей бахромой с нанизанными на неё бусами небывалых цветов.

На кончиках рогов висели огромные алые гроздья спелых волчьих ягод. Рога были примотаны к стволу дерева коричневым поясом, из которого через равные промежутки пугающе поблёскивали на незваного гостя чьи-то круглые зрачки.

Ворон отрывисто и хрипло каркнул. Стряхнув с себя минутное оцепенение, он оттолкнулся от толстого сука, на котором сидел, и полетел прочь от странного места. Опыт старого одинокого бродяги безошибочно подсказывал ему о таящейся здесь незримой опасности.

Пара глаз, веками вселявших необоримый ужас в души всех живых существ в этих глухих лесах, следила за его полётом. Когда огромная тёмная фигура отделилась от обратной стороны кривой сосны, из охотничьего патронташа, примотанного к сосновому стволу кожаными тесёмками и удерживавшего оленьи рога, выпал отсыревший ружейный патрон.


Деревня Великих Ловцов

От зари времён, к северу от рая – в благодатном месте, некогда населённом ныне позабытыми и навсегда потерянными для мира существами, обитало могучее и закалённое в нескончаемых битвах с природой и врагами племя. Как и все без исключения племена древности, оно поклонялось своим божествам, приносило им кровавые жертвы и устраивало пышные праздники.

И боги отвечали людям взаимностью. Тщательно продуманные жрецами и старательно исполненные в тайном месте у Висячего Камня щедрые обряды жертвоприношения даровали племени многочисленные и разнообразные охотничьи трофеи и рыбные уловы.

Люди Лесного народа были искусными охотниками и рыбаками. Старики плели из сухожилий животных рыбацкие сети и силки для ловли мелкой дичи, гончары лепили глиняные горшки и другую посуду, знахари готовили целебные снадобья и травяные отвары для лечения различных хворей.

Часть добычи сжигали на больших жертвенных кострах. Племя исправно платило богам свою дань. Казалось, изобилию не будет конца. Но Провидение, о котором каждый воин и женщина племени смутно догадывались, распорядилось иначе.

Лесное братство процветало до того самого рокового Дня Великого Осмеяния, в который народ славил свои победы и высмеивал неудачи врагов. Испив немалую порцию хмельного напитка, доморощенные острословы принимались состязаться в красноречии.

Они старались доказать всем и вся, что их ум не уступает по остроте разящему копью с костяным наконечником, которое каждый воин затачивал о гранитную скалу до такого состояния, что им можно было не только счищать опаленную щетину с кабаньих туш накануне пиршества, но и бриться.

К слову, бритьё было привилегией вождя племени и женатых воинов, что выгодно отличало их от обросшей нечёсаными волосами бородатой молодежи. Вождь к тому же выделялся среди бывалых мужей гигантским ростом и статью. Ещё в юности он с помощью родни и соплеменников справил себе достаточно просторный для него бревенчатый скреп.

Его отец, старый вождь, был не меньшего роста и обладал чудовищной силой. Говаривали, что однажды в молодости, не пожелав разделить добычу с проникшими в угодья Лесного народа чужаками, он пронёс по перекинутому над пропастью бревну убитого на охоте молодого медведя, взвалив его себе на плечи, словно горного козла.

Будучи настоящим великаном, молодой вождь отличался недюжинной ловкостью и невероятным проворством, если так можно сказать об исполине. Стоило только ему появиться на Празднике Великих Ловцов, как даже лучшие из воинов начинали испытывать неуверенность в собственных силах.

Копьё, брошенное им во время состязаний, летело намного дальше других, и даже на излёте с такой силой впивалось остриём в деревянный щит, что выдернуть его мог только сам копьеметатель.

Когда первые силачи племени соревновались в перетягивании верёвки, сплетённой из сухожилий оленя, в которую для удобства через равные промежутки были вставлены короткие палки, Вождь принимал более слабую сторону, требуя прибавить взамен троих соперников. И всегда его сторона брала верх!

Важным состязанием в традиции племени была охота. Тут воины делились на отряды в меру своих способностей, сноровки и интересов. Это в дальнейшем определяло охотничью судьбу каждого из них.

Те, что были поменьше ростом и пошустрее, выбирали мелкую дичь и птицу. Парни же могучего телосложения мечтали о подлинной славе Великих Ловцов: они готовили более грозное оружие и неустанно совершенствовали свои охотничьи навыки для охоты на крупного зверя: волка, лося, тура, медведя и даже на самого Рыжего Мауши, полосатого кликушу – извечного и, пожалуй, наиболее опасного врага их рода.

И тут Вождь был впереди всех. Тяжелый кусок песчаника из пращи, пущенный Вождём однажды на охоте, проломил череп оленю и убил его наповал, угодив в лобную кость промеж ветвистых рогов.

Состязания Великих Ловцов не ограничивались сушей. Бросаясь в студёные волны бурной и широкой реки, воины изо всех сил старались как можно быстрее доплыть до Одинокой скалы, возвышавшейся довольно далеко от берега, пока их улыбающийся Колосс стоял на берегу, скрестив мускулистые руки на широченной груди, и великодушно позволяя каждому из них пусть ненадолго почувствовать себя равным ему. Равным самому Вождю!..

Но все понимали, что он – единственный, кто доказывает и олицетворяет своим могуществом земное присутствие высших сил, от которых зависит благополучие и сама жизнь членов общины. И когда Вождь, первым достигнув Одинокой скалы, уже выходил обратно на каменистый берег, ближайшие преследователи из пловцов, выдыхаясь, изо всех сил боролись с волнами ещё только на половине обратного пути от Одинокой скалы…


Праздник Великого Осмеяния

И вот настал тот день – день праздника Великого Осмеяния. Воины, уставшие от изнурительного соперничества в течение всего светлого времени, возвращались в деревню. Их смуглые полуголые тела блестели от пота, будто облитые гречишным мёдом заката.

Женщины и девушки с улыбками поджидали своих мужей, братьев и сыновей с чашами, полными смеяги – дурманящей настойки на перебродивших лесных ягодах и хмеле. Бородатые юноши и зрелые мужи с гладковыбритыми лицами в предвкушении сытной трапезы нетерпеливо рассаживались на длинные деревянные скамьи за  огромным столом, вытесанным прямо из гранитной скалы.

Стол буквально ломился от яств: здесь были туши кабанчиков, зажаренных на вертеле и разложенных на деревянных подносах, тонкие ломтики копчёной и вяленой оленины, там и сям горками наваленные на глиняные тарелки, жареные перепела и рябчики, томленая в яме рыба. Большие кувшины были полны смеяги. На десерт подавались лепешки из муки, политые черничным соком. Муку Лесное племя выменивало у торговцев с далекого благодатного юга на выделанные звериные шкуры.

К наступлению темноты пиршество было в самом разгаре. Над деревней стоял радостный галдёж людей, которые с толком провели свой день. Вождь восседал во главе каменного стола на троне, также высеченном из гранита. Две высокие и стройные девушки обрабатывали целебным зельем с подорожником и пчелиным ядом его глубокую рану на предплечье, полученную днём на охоте. Одна из них наложила повязку со смолой и мёдом дикой пчелы, перевязав предплечье Вождя свежеснятой кожей громадного тура, убитого сегодня на охоте.

Этого лесного быка они выслеживали давно. Тур был матёрый и очень осторожный. Племя действовало, разделившись на группы. Пока одна из них, громко крича и со всей мочи колотя по щитам копьями, заходила в лес со стороны каменной гряды, тянувшейся вдоль реки, другая ждала в засаде у пересохшего русла ручья. Именно туда и выскочил косматый исполин, ошеломлённый и разгневанный одновременно. Дротики, мгновенно впившиеся в его бок, только прибавили быку ярости. Храпя и раздувая лиловые ноздри, тур бросился вперёд.

Град копий и дротиков, казалось, не способен был остановить лесное чудище. Воины выскакивали из зарослей на всем протяжении загонной линии, которой служило теперь русло пересохшего ручья – линии смерти. В конце этой гибельной тропы, обрамленной густыми зарослями, привалившись к стволу большого дерева с копьём, занесенным наготове в поднятой руке, стоял Вождь.

Внезапно тур остановился, как вкопанный, подняв передними копытами облако пыли. Звериное чутье никогда прежде его не подводило. Но сейчас было уже слишком поздно: короткое копьё с отполированным можжевеловым древком впилось быку чуть ниже левой лопатки. Тур взревел от невыносимой боли – последней в его опасной лесной жизни, и мгновением позже рухнул, подогнув под себя передние ноги и задрав круп. Вся его морда была в пыли, а левый глаз, словно с укоризной обращённый к серому небу, уже подёрнулся поволокой небытия.

Воины криками ликования приветствовали общий успех. Череп огромного тура отныне украсит ворота частокола вокруг поселения как постоянное напоминание о непреходящей славе охотников племени! Вождь склонился над поверженным быком и  приготовил короткий костяной нож для снятия шкуры, сужающийся к концу лезвия, с рукояткой из туго намотанных на зазубренное основание клинка полосок из сыромятной кожи.

В этот момент один из молодых воинов, дурачась на виду у соплеменников и намереваясь вызвать их хохот, схватился рукой за сизый хвост животного, безжизненно повисший под его неестественно задранным массивным крупом, и с силой крутанул его, как если бы это был хвостик беспомощного поросёнка.

Такого удара обломанным на конце рогом хватило бы, чтобы сбить с ног взрослого бурого медведя. Ухмылка ещё не успела соскользнуть с побелевшего лица мёртвого юноши, когда его друзья пытались зажать страшную зияющую рану на шее, откуда тугим фонтаном хлестала кровь, цветом не отличающаяся от той, что тонкой струёй сочилась сейчас из бычьего бока.

Гордый тур вложил в предсмертный бросок на обидчика всю волю и остаток жизненных сил, некогда щедро дарованных ему поколениями великолепных предков, в брачных боях доказавших свою неоспоримую царственную состоятельность. Никогда и ни для кого они не служили посмешищем. Круп быка, выкляченный кверху в роковой миг, теперь безвольно завалился набок.

С добрый десяток копий, направленных в шею тура и придавивших её к земле, прекратили, наконец, мучения животного. По всей туше пробежала предсмертная судорога, и жертва окончательно испустила дух. Вождь сидел на земле, зажимая рукой рану на предплечье, нанесённую ему быком по касательной в момент броска. Охотники, потрясённые случившимся, в молчании опустились на одно колено рядом с убитым. С туши сняли шкуру, огромную голову быка отделили от туловища, которое в свою очередь было разделано на части и на волокушах перенесено в деревню.

Праздник Великого Осмеяния, тем не менее, никто не отменял. Родственники погибшего юноши унесли тело, чтобы тихо оплакать его в родном скрепе и приготовить к погребению. Продолжительная скорбь в их суровой реальности была бы непозволительной роскошью.

За каменным столом в это время наиболее ретивые острословы уже упражнялись в незатейливых шутках, поочередно забираясь на острый валун. Они высмеивали причины своих страхов, скрытых в самых тёмных глубинах их душ: людей Болотного племени, малочисленного, но коварного; диких зверей из чащи, подстерегающих женщин Лесного племени во время их вылазок за грибами и лесными ягодами; самого Рыжего Мауши, крадущуюся поступь которого уморительно изображал один старик-калека.

Когда-то давно он лишился в схватке с полосатым убийцей обеих кистей рук, пробудившись однажды на охотничьем привале от жуткой боли, и не пожелав стать обедом для свирепого лесного кота. Раскаты хохота, будто гром, время от времени оглашали окружающий лес. И только боги – Гремень, Ливень и Сполох – никогда не становились у людей Лесного племени целью их едких и часто не вполне приличных насмехательств.

Гремень был богом земной твердыни и распоряжался по своей прихоти всем, что находилось на её поверхности. Нередко он напоминал людям о своем присутствии грозным подземным гулом. Ливень дарил живительную влагу всему живому, будучи властелином водной стихии. Сполох олицетворял собой Огонь. В его ведение входила и Луна – ведь что ещё, кроме её небесного пламени, могло ночью освещать землю? Помимо этого, бытовало поверье, что именно туда, в очищающий небесный огонь на исходе первой ночи после смерти отправляются души тех, чьи останки навсегда остаются истлевать, обёрнутые в звериные шкуры, высоко на ветвях деревьев в Ущелье Покоя…

Охотники при свете факелов запивали медовухой мясо тура, немного жёсткое и с каким-то горьким привкусом. Впрочем, многим из них и без того было горько от потери совсем ещё юного и неопытного друга. Девушки развлекались, украдкой обсуждая заслуги, достоинства и доблесть того или иного молодого воина, сидевшего в дружеском кругу, и изредка заливались звонким смехом.

Луна взошла уже высоко, когда мужчины и женщины начали потихоньку разбредаться по своим скрепам и земляным жилищам под навесами из жердей, покрытых волчьими шкурами, где давно уже спали их дети. Молодёжь ещё продолжала пировать, бросаясь друг в друга костями и даже головёшками из большого костра, разбрызгивающими во тьме снопы искр, и весело хохотала на весь лес. Пьяные, и те норовили состязаться в ловкости, стараясь увернуться от летящих им прямо в лицо пылающих головней. И ничто не предвещало беды, уже стоявшей у порога.

Вождь возлежал в своём просторном сосновом скрепе на ложе из шкуры огромного медведя, когда-то убитого им на охоте. Смеяга сделала своё дело, по усталому телу растекалась истома. Он улыбнулся озорной мысли, увидев стройную девушку в платье с длинной бахромой по подолу и на рукавах, вошедшую с подносом, полным свежих лесных ягод. Её длинные рыжие волосы были уложены в хвост и заколоты гребнем из панциря диковинной морской черепахи, который отец, один из лучших охотников племени, подарил ей, вернувшись из далёких странствий на юге.

– Подойди ко мне, – тихо произнёс Вождь и поманил девушку пальцем.

Девушка смущённо повиновалась. Для любой представительницы её рода одно лишь проявление внимания Вождя было настоящим подарком. Она присела с краю ложа.

– Как зовут тебя, красавица? – спросил юноша.

– Травяница, – тихо ответила девушка, не смея смотреть ему в глаза.

– Скромница, – с пьяной ухмылкой отозвался Вождь и властно взял её гладкую и тёплую ладонь своею – огромной, шершавой и прохладной. – Я  давно приметил, что ты помогаешь моим воинам залечивать раны и ушибы. Даже с горячкой как-то быстро справляешься. И сегодня, после того, как ты перевязала мою рану, я сразу почувствовал облегчение. Недаром всё жилище твоего родителя сплошь увешано травами, грибами да кореньями. Молва идёт, что бабка-ведунья тебя с детства к врачеванию пристрастила. Многим нашим она жизнь спасла. Вот только жрецы её не жаловали: всё делала она им наперекор. Им, но не трём нашим богам!.. А я думаю так: раз она людей от хворей и недугов излечивала, значит, и богам это было угодно.

Травяница чуть заметно улыбнулась:

– Бабка моя была очень доброй, знала в лесу каждую травинку и помогала всем, кто нуждался в помощи и врачевании. Я с детства старалась всему у неё научиться. Только вряд ли успела постичь и малой доли того, чему научилась она сама на долгом веку…

Вождь приподнялся на локте здоровой руки и проговорил слегка заплетающимся языком:

– Расскажи мне, как она ушла?..

Травяница помрачнела:

– Рыжий Мауши, этот трусливый кликуша, всегда нападающий исподтишка, выкрал её из шалаша за частоколом, где старушка сушила травы. Мой отец не сразу хватился потери. Ранним утром следующего дня он отправился на охоту и увидел кровавые следы, которые тянулись от шалаша в сторону леса. Отец сразу всё понял и позвал помощь. Разбудили людей, и большой отряд почти сразу же вышел на поиски тела. Но проклятый трус не оставил им ничего. Моя добрая бабушка так и не была достойно погребена на деревьях в Ущелье Покоя…

Девушка быстро смахнула слезу, словно крылом, бахромчатым рукавом. Она хотела ещё что-то добавить, но в это мгновение пол и стены скрепа заходили ходуном, послышался подземный гул. Тут же раздался оглушительный грохот, брёвна затрещали и начали расходиться в разные стороны. Вождь вскочил, схватил за руку девушку и бросился вместе с ней в угол скрепа, который образовывал скальный выступ, и где была когда-то предусмотрительно сделана ниша.

После повторного земного толчка скреп с протяжным треском полностью сложился, превратившись в подобие жертвенного костровища. Поднявшаяся пыль забивала глаза и рот, не давая вздохнуть. Вслед за этим на пару, забившуюся в скальную нишу, так же внезапно обрушилась тишина. Когда пыль улеглась, Вождь, до сих пор сжимавший Травяницу в могучих объятиях, мягко отстранил девушку и выглянул из их укрытия. Прямо на него сквозь пролом в крыше смотрела полная Луна. Вождь, из головы которого ещё не выветрилась смеяга, неожиданно расхохотался:

– Эй, Бельмастая, не твои ли это проделки в День Осмеяния? Или кто-то из моих охотников нелестно высказался о нашем огненном покровителе?

Вождь начал разбирать завалы брёвен, продолжая кричать, обращаясь к тусклому светилу, чей лик то и дело проглядывал в разрывах тёмных облаков:

– Эй, Великий Сполох, да неужели это всё, на что способен твой дружок Гремень? А то бы взял да снизошёл до нас, следопытов, показать свою силу. Молчишь?.. А, может, и нет тебя вовсе? Или ты такой же трус, как тот облезлый рыжий кот, пожиратель дряхлых стариков, что вечно прячется в пещерах под грядой?..
 
– О, Великий Ливень! – продолжал глумиться Вождь, отбрасывая прочь деревянное стропило. – Охлади же мой пыл, и докажи, что хоть ты что-то можешь! Я давно уже так не веселился, потому что мне скучно – ведь все мои враги просто ни на что, – слышите вы, там?.. – ни-на-что-не-годны!.

Вождь долго ещё богохульствовал, распаляясь всё больше с каждой новой ехидной тирадой, которую подбрасывало ему опьянённое сознание. Травяница с ужасом слушала все эти несусветные разглагольствования, боясь даже представить себе их возможные последствия для Лесного рода.

И они не заставили себя долго ждать. Если бы только девушка могла знать тогда, что все разрушения и смерти, случившиеся в деревне Великих Ловцов этой ночью и вызвавшие бешеный гнев Вождя, – лишь предисловие к грустной повести об их Лесном племени, растянувшейся на целые столетия…


Проклятие Дырошника

Глас Первый:

– Итак, кто ответчик?

Глас Второй:

– Некий смертный.

Глас Третий:

– Именуемый Вождём.

Глас Первый:

– Смертный, до поры до времени возомнивший о себе, как о равном Триединству;

Глас Второй:

– Смертный, уверовавший в собственное мнимое величие и попытавшийся подвергнуть Верховное могущество Триединства сомнению и насмешкам;

Глас Третий: 

– Смертный, посмевший в своей разнузданной гордыне дойти до прямых оскорблений самих Верховных Вседержателей…

Вердикт Триединства.

Отныне и вовеки повелеваем:

– Низвергнуть так называемого вождя и вероотступника с его трона;

– Проклясть и наречь имярека Дырошником за вероотступничество и  богохульство через пролом в крыше жилища;

– Обречь преступника и весь его род на вечные скитания по горам, лесам и болотам;

– Отлучить преступника иже с ним всякого примкнувшего от человечьего Эзотериума; оставить единственную возможность быть увиденным человеческим глазом лишь в бурю и сквозь дырку от сучка в качестве вечного напоминания о грехе вероотступничества и богохульства;

– Исключить какие-либо сношения имярека с людским родом, затруднить общение внутри своего отныне проклятого рода; через поколение вовсе лишить его потомков речи и наделить звериным обличьем;

– Оставить роду вероотступников связи с созданиями Неба, Земли и Воды, дабы усугубить осознание ими своего низкого происхождения и животного предназначения; для этого сохранить человечью способность к мышлению;

– Наделить род вероотступников предельным для смертных созданий долголетием, дабы продлить его муки и раскаяние за совершённый грех;

– Женщинам Проклятого рода даровать последнюю милость: открыть секрет особого зелья, дающего возможность, подобно рыбам и гадам, дышать под водой через кожу, что также позволит свести на нет непозволительные контакты с миром людей;

Дата от начала времён. Подписи: Ливень, Гремень, Сполох. Небесная печать Триединства. Молния и гром. Занавес ночи.


Катастрофа

Рой пылающих стрел с древками,  вымазанными сосновой смолой, огненными метеорами устремился к самому центру деревни. Землетрясение, случившееся этой ночью, не оставило людям ни одного целого жилища, похоронив под обломками и затянув в разверзшиеся и тут же с невыносимым рёвом сомкнувшиеся земные недра добрую треть его жителей. Болотное племя, давно поджидавшее удобного случая, чтобы расквитаться со своими извечными врагами, и постоянно следившее через лазутчиков за соседями, не преминуло воспользоваться такой блестящей возможностью.

Частокол был местами повален, и в образовавшиеся бреши хлынули отряды вражеских воинов, подстегивая свой пыл боевым кличем. Лучшие из лесных охотников, чьи скрепы стояли рядом с жилищем Вождя, в этот недобрый час уже покоились под громадными обломками обвалившейся при землетрясении скалы. Ликующие враги приступили к разграблению ненавистного богатого гнезда. Женщины с плачущими детьми и старики при всем отчаянном желании не могли оказать им сколько-нибудь серьёзного сопротивления.

Повсюду слышались хрипы и стоны умирающих, мольбы несчастных, истязаемых захватчиками, которые заглушали торжествующие вопли грязных болотных дикарей, не знающих пощады. Кровавый шабаш затянулся до самой зари. Вождь, вместе с Травяницей едва выбравшись из-под брёвен разрушенного скрепа, сразу оказался в окружении низкорослых крепышей с болота. Он пробивал себе дорогу к родному лесу перекладиной, выдернутой им на бегу из обломков скрепа. Левой рукой, с перевязанной раной на предплечье, Вождь заслонял от врагов свою испуганную спутницу.

Весь красный от чужой крови в ярких отблесках пожарища и вне себя от бешенства, он неустанно и ожесточенно крушил черепа обитателей Вонючего болота всем, что подворачивалось под руку. Травяница, временами зажмуриваясь от ужаса, едва поспевала за своим грозным защитником. Наконец, лес принял беглецов в свое зелёное лоно, надёжно укрыв их, как зайчат, еловыми лапами от двуногих хищников, обезумевших от крови и безнаказанности.


Изгнанники

Прошли долгий день и тягучая ночь.
Уснуть не давало предчувствие битвы.
И вскоре нам стало почти все равно,
Что многие будут наутро убиты…

(Из песни Лесного племени)


Гремела гроза. Молнии чертили в пасмурном, неприветливом небе замысловатые зигзаги, напоминающие венозные сетки старческих ног. Кудлатые, иссиня-серые тучи нависли над лесом, цепляясь своей грязной ватой за его колючие верхушки. Немногие из выживших в ночной бойне собрались у Висячего Камня, тайную тропу к которому, проходившую над головокружительным речным обрывом, знали только люди Лесного рода. Места этого прежде избегали, не без основания считая дурным.

Ливень шел, не переставая. Вода смывала кровь с полуголых тел и разводы от слез на щеках женщин и девушек. Побежденные воины, руки которых ещё дрожали от напряжения битвы, прятали глаза в тягостном молчании. Спастись удалось лишь молодым и сильным. Остальные навсегда остались на месте некогда процветающего поселения, превращенного теперь в безжизненное пепелище.

Один из подростков, набравшийся недюжинной отваги, которой могли бы позавидовать и некоторые из взрослых, смалодушничавших под натиском дикарей и бесславно павших под ударами их палиц и дубин, рассказал следующее. Клан Жёлтой Трясины, как сами себя именовали болотные жители, истребил всех слабых и немощных, в том числе стариков и маленьких детей, но сохранил жизнь девушкам и молодым женщинам Лесного рода, чтобы влить свежую кровь в жилы собственного племени, физически угасающего, но продолжавшего безнадёжно уродоваться от близкородственных связей. Паренёк проследил весь обратный путь врагов с пленницами до самого Вонючего болота.

Вождь внимательно слушал его рассказ, не переставая прижимать к себе Травяницу. Девушка дрожала от холода и страха за свою младшую сестру, которой не оказалось с ними. В последний раз сёстры виделись во время праздника. Вождь в бессильной ярости сжимал кулаки с побелевшими костяшками. Будучи в одночасье низвергнут с привычного пьедестала, этот лесной полубог не в силах был смириться с постигшим его позорным поражением. В его голове созрел план мести. Здесь, по крайней мере, две дюжины испытанных воинов, выросших и закалённых вместе с ним, которым тоже нечего терять. Кроме одного – чести.

Слово это и в древности не требовало пояснения, подобно тому, как не нуждаются в досужем разжёвывании такие незыблемые для любого общества понятия, как свобода, любовь или юмор. Ибо они так же естественны для любого человека, как воздух, которым он дышит.

Всю ночь при свете костра, укрытого от чужих глаз Висячим Камнем, люди готовили стрелы из прямых тонких стволов молодых ясеней. За неимением наконечников стрелы подбирались таким образом, чтобы они утолщались к комлю, превращавшемуся затем при помощи ножа в заострённый конец. Девушки, женщины и подростки, которым под прикрытием их братьев, мужей и отцов также посчастливилось вырваться из окружённой и горящей деревни, в красноватых отсветах пламени полировали стрелы кусочками песчаника.

К утру следующего дня все было готово. Отчаянные смельчаки, однажды уже переступившие порог смерти, отправились к Вонючему болоту, где в эти часы, казавшиеся им вечностью, томились их сёстры, невесты и жёны. У многих были луки, которые накануне помогли им прорваться сквозь вражеские заслоны.

Каждый из мстителей нёс с собой пучки стрел. Двое жрецов, уцелевших минувшей ночью, осторожно обмотали их концы клочками мха и подвязали их лыком, на котором поблёскивали капли. Капли грядущего возмездия – яда гадюки.


Пленницы Вонючего болота

Свырь, тучный и надменный предводитель Клана Жёлтой Трясины, стоял на высоком бревенчатом помосте в самом конце Гати, и с любопытством разглядывал пленниц. Его скуластое лицо с низким лбом, глубоко посаженными маленькими глазками и крючковатым носом, нависающим над усами и курчавой чёрной бородой, блестело от пота и волнения.

Неожиданный успех и богатые трофеи обрадовали предводителя в меньшей степени, нежели волокуши, полные провианта, которые доблестные воины Болота доставили вместе с пленницами из Лесного племени. Их шеи отвязали от длинных жердей. Невольниц уже успели умыть, привести в порядок и даже приодеть в одежды своего племени, поскольку рядом возвышалась внушительная куча вещей, награбленных в Лесной деревне.

Путь от разгромленного лагеря соседей занял не слишком много времени. Такой военной удачи племя обитателей болота прежде ещё не знало. Многим из воинов впервые довелось убивать себе подобных. Хотя в племени и случались иной раз драки с поножовщиной, малочисленный болотный люд чтил наказ предков: разить насмерть только ради пропитания. Но землетрясение и последовавший вслед за ним кровавый шабаш будто лишил многих воинов разума и разбудил инстинкт убийства. Свырь стал первым главой рода, который решился нарушить древнее табу.

Причиной этому была неведомая беда, в одночасье выкосившая множество сильных молодых воинов, когда они направлялись в сторону от Гати для охоты на глухарей. Поговаривали, что их убил злой болотный дух, чьё зловонное дыхание иногда долетало и до стоянки племени. Охотников хватились не сразу. Когда их нашли, тела лежали вповалку на болотных кочках у тропы, ведущей к лесу.

Никто из погибших даже не успел схватиться за оружие. Следов борьбы и ранений на телах мертвых  воинов не было, но на их лицах и шеях проступали непонятные сине-багровые пятна. Этот год и без того не был успешным для охоты, а тут и вовсе некому стало кормить семьи. Бескормица, а затем и наступивший голод подтолкнули предводителя к лихорадочному поиску решения.

На другом краю Большого леса раскинулись обширные владения давнего соперника его племени – процветающего и могущественного Лесного народа, что издревле вызывал у Свыря и соплеменников ноющую зависть и глухое раздражение. За жизнью дальних лесных соседей день и ночь следили лазутчики – скорее из боязни и любопытства, чем из каких-либо преступных или корыстных побуждений. Общие охотничьи угодья, так или иначе, постоянно сталкивали Лесную и Болотную общины, поэтому лазутчики старались заранее предупредить своё племя, когда замечали за частоколом первые признаки приготовления к охоте.

Однако дело редко доходило до открытых схваток из-за добычи. Слишком грозными и решительными были воины Леса, не привыкшие уступать никому. К тому же весь их род был гораздо выше ростом и сильнее, чем кряжистые коротконогие дикари с болота. Благо, охота на лесную дичь не была основным промыслом Клана Жёлтой Трясины, привыкшего питаться всем, что могло подарить болото: от клюквы, морошки, голубики и черники до уток, диких перелётных гусей, болотных куропаток и даже лягушек.
 
С наступлением холодов племя перебиралось по Гати из своих лёгких летних шалашей на край Большого леса – в глубокие земляные норы, тщательно замаскированные до поры валежником. По трём сторонам зимней стоянки на расстоянии крика были устроены хитроумные ловушки из заострённых на концах брёвен, подвешенных на деревьях, и скрытые лёгкими длинными сучьями и лапником волчьи ямы с торчавшими на дне острыми деревянными кольями. Перед ямами в кустах были спрятаны туго натянутые между деревьями верёвки из сухожилий животных.

Но сейчас семьи клана ещё жили по-летнему в самом сердце Трясины, куда, помимо Гати, проложенной их предками в незапамятные времена и постоянно обновляемой по мере износа или провала стволов, лежавших в топи, подобраться было почти невозможно. Шалаши стояли на особых древесных помостах из связанных между собой сосновых стволов.

За несколько дней до землетрясения, терзаемый сомнениями Свырь всё же сделал свой нелёгкий выбор. Болотное войско, вооружённое палицами, копьями, пращами и луками, совершило скрытный бросок к дальней части Большого леса до самых скал у реки. Там с наступлением темноты оно рассеялось по зарослям, охватив вражеский стан со всех сторон, и стало ждать сигналов от своих наблюдателей...

И вот теперь настал час триумфа Болота над Лесом. Всё племя выбралось из своих жилищ, оплетённых ивовыми прутьями, чтобы поглазеть на пленниц. Низкорослые женщины болотного народа с неприязнью рассматривали статных синеглазых пришелиц, на прелести которых, не скрываясь, плотоядно пялились их юноши и мужчины, обступившие помост. Свырь уже присмотрел для себя одну из них – высокую рыжеволосую красавицу, каких никогда не встречал в здешних лесах, и уж тем более на своём болоте.

Пленницы, чьи шеи и плечи ещё саднили и ныли от жердей и верёвок, а сердца готовы были разорваться от потери близких и постигшей их самих участи, стояли на широком помосте, который едва их вмещал, и из последних сил сдерживали слёзы. Гордость, впитанная с молоком матери, не позволяла им показывать врагам свой страх. Тёплый лёгкий ветерок со стороны леса, как будто стараясь приободрить, трепал их длинные волосы.

Свырь, наконец, удовлетворился осмотром живой добычи. Он довольно крякнул и присел на угодливо подставленный ему трон, сплетённый из ивняка.

– Славный народ Великой Трясины! – с необычным пафосом обратился он к присутствующим, развалившись на троне и осклабившись щербатым ртом. – Вот и наступил долгожданный день, когда мы с уверенностью можем сказать, что получили безраздельную власть над Большим лесом до самой реки. Нет больше Лесного клана!.. Наши отважные воины сделали всё, чтобы это чудовище, окружившее себя частоколом, и возомнившее о себе невесть что, наконец, издохло навсегда. С этих пор Клан Жёлтой Трясины не будет знать ни унижений, ни голода. Это говорю вам я, Свырь-Полуночник. Нет больше в Большом лесу силы, которая могла бы сравниться с силой Болотного племени. Каждый из вас должен запомнить этот великий день, ведь накануне его прихода все высшие силы были на нашей стороне!

Болотный люд загудел и закивал головами. Действительно, землетрясение не причинило болоту никакого вреда. Несколько шалашей обрушилось, подземный гул напугал людей, дух болота испустил зловонное дыхание сильнее обычного – только и всего.

– В память об этом великом дне, – продолжал Свырь, самодовольно оглядывая толпу, – я дарую вам всю захваченную добычу и пленниц. Разбирайте, кому что понравится, а с девушками и женщинами поступайте, как вам только заблагорассудится. Можете взять их себе в жёны или на потеху. Можете заставить их выполнять самую грязную работу и прислуживать. А пожелаете – можете просто убить. Ведь даже их боги отвернулись от несчастных. Значит, и относиться мы к ним можем теперь, как к законной добыче.

Племя встретило его слова восторженными криками. Пленницы стояли в полном молчании. Многие держали друг друга за руки. Девочки плакали. Все понимали, что они обречены.


Месть

…Враг кровью пьянел. Он не ждал нас назад.
(В то время ещё не придумали жалость!)
Светило слепило дозорным глаза,
И в них погребальным костром отражалось.

(Из песни Лесного племени)

День клонился к вечеру. Яркое солнце висело невысоко и слепило глаза дозорным, которые поддались всеобщему ликованию и украдкой прихлебывали клюквенную бражку, поочерёдно прикладываясь к припрятанному под кустом багульника кожаному бурдюку. Длинные зловещие тени, невидимые часовым, стелились по болотным травам, то исчезая в зарослях рогоза, то появляясь вновь, и медленно подбирались к ним со стороны солнца.

Хмель сыграл с потерявшими бдительность воинами гибельную шутку: один за другим все они беззвучно и почти одновременно повалились на мягкую почву, пронзенные с близкого расстояния отравленными стрелами. Больше двух десятков полуголых лесных мстителей, с головы до ног вымазанных болотной жижей, с копьями, луками и дротиками устремилось к вражескому лагерю, в мгновение ока ставшему почти беззащитным.

Куча желанных и в большинстве невиданных трофеев – предметов быта Лесного племени, одежды и женских украшений, давно была растащена дикарями. Семьи Болотного клана бражничали теперь у своих шалашей, лакомясь вяленой олениной.
Они давно уже не наедались досыта, и сейчас некоторым из них становилось дурно. Отовсюду раздавались звуки отнюдь не благородной отрыжки, хохот и пьяные выкрики.

Болотный предводитель, наевшись до отвала, разомлел на подушках, набитых пухом дикого гуся. Он возлежал в своём просторном шатре из звериных шкур, натянутых на составленные в пирамиду и связанные у вершины жерди, и ждал, когда к нему приведут рыжеволосую пленницу. Из лагеря по-прежнему доносился праздничный шум. Свырь безостановочно зевал и отчаянно пытался побороть дремоту: слишком велико было его желание поскорее приникнуть к прелестям юной лесной красавицы. Он отхлебнул браги из глиняной чаши и нетерпеливо крикнул:

– Эй, там, сколько можно вас ждать? Вы  что, в трясину все провалились?.. Тащите девчонку сюда, живо! Если кто из вас её хоть пальцем тронет – уши отрежу.

Свырь лениво откинулся на спину. Он был очарован прекрасной невольницей, насколько мог испытывать подобные чувства высокомерный и не склонный к романтике первобытный дикарь, но виду не показывал. В его скудном умишке даже промелькнула мысль: а не взять ли эту девчонку себе в жёны? Разве не достойная получилась бы из неё жена и продолжательница рода?.. На какое-то время болотный предводитель даже задремал и пустил слюну, но вскоре очнулся и быстро утёрся тыльной стороной ладони.

Поднявшись с заскрипевшего ложа и неспешно разминая плечи, он вдруг услышал подозрительный стон, а затем глухой стук упавшего тела и какую-то возню за ширмой. Сразу вслед за этим на пороге показался стражник из его охраны, который удивлённо глянул на своего предводителя, хотел было что-то сказать, но вместо этого рухнул на колени и начал медленно заваливаться вперёд. В спине его торчала рукоятка ножа.

Свырь похолодел. На несколько мгновений его словно парализовало от страха и осознания, что враг застал его врасплох. Но когда у шатра раздался боевой клич Лесного народа, хорошо знакомый Свырю с детства, предводитель откинул потайной полог, скрытый за волчьими шкурами, и опрометью бросился вон из шатра, проявив прыть, неожиданную для его грузной комплекции.

Между тем лагерь уже превратился в поле кровавого побоища. Сломив первоначальное сопротивление захмелевших дикарей, во множестве даже не успевших схватиться за оружие, лесные воины теперь расправлялись с теми из них, кто уцелел после первой и самой губительной атаки. Мужчин и юношей в племени было намного больше напавшей на них горстки смельчаков, и скоро первоначальный испуг сменили инстинкт самосохранения и негодование. Пришедшие в себя болотные воины сражались до последнего, ведь рядом были их семьи.

Один за другим они падали под ударами копий, утыканные дротиками и отравленными стрелами разъяренных лесных мстителей, потерявших своих родных. Их семьи в это время забились в шалаши и тряслись от ужаса, ожидая развязки. Но крики их мужей, братьев и сыновей становились все реже и тише, зато боевой клич воинов Леса приобрёл звонкие победные интонации. Вскоре все было кончено. Оставшиеся в живых, некоторые из которых были так пьяны, что едва держались на ногах, запросили пощады. Они были тут же уложены лицом в землю и все до единого перебиты.

Таков был Закон Леса. Слишком хорошо знали его жители цену жизни, распоряжаться которой могли только боги. Всякого, кто самонадеянно преступал табу человекоубийства, ждало неотвратимое наказание в виде ответного действия, когда этот запрет переставал распространяться на преступника. И тогда Месть,  всепоглощающая и не ведающая сострадания, обнажала свой карающий меч…

Кроме взрослых мужчин и воинов, на чьих телах были обнаружены свежие ранения, полученные ими в страшном ночном бою, мстители не тронули никого. Только одна из молодых женщин, не пожелав смириться с потерей мужа, отчаянно отбивавшегося и сумевшего в сражении серьёзно ранить двоих нападавших, предпочла заколоть себя ножом, чтобы не расставаться с любимым.

Лесные воины не играли в благородство. Да и слова такого тогда ещё не придумали. Рука охотника не смогла подняться на слабого и беззащитного, хотя кровь каждого из них закипала в жилах от одной мысли о тех, кто остался лежать под чёрным грозовым небом на пепелище, которое ещё совсем недавно было родным домом.

Неповинным в убийствах и грабежах юношам была дарована жизнь. Отныне они и мальчики-подростки должны были заботиться о своих семьях. Это было всё, что мог дать им Лесной народ, потерявший большую часть своих соплеменников, и чьё родовое гнездо было полностью уничтожено. Радость встречи с бывшими пленницами была омрачена горечью многочисленных утрат. Девушки и жёны некоторых счастливчиков из числа мстителей, уже не скрываясь, плакали навзрыд в их объятиях. Воины как могли утешали своих матерей, сестёр, жён и подруг у торфяных костров, в стороне от чужих шалашей, возле которых также слышались стенания и плач.

Сёстры тоже нашли друг друга. Травяница гладила младшую по голове и что-то тихо шептала ей на ухо. Они сидели на краю деревянного помоста, где ещё днём томились пленницы.

Решено было остаток дня, который из разгульного праздника неожиданно превратился в жестокую бойню, посвятить погребению убитых. Их было великое множество. Торф и дрова для погребальных костров уже несли болотные жители со всех концов лагеря. Нужно было также подготовиться к ночлегу, подлечить раны и постараться уснуть, чтобы на рассвете пуститься в обратный путь.

Предстояло самое страшное – вернуться туда, где некому уже будет их встречать. Звонкий детский смех, улыбки любящих стариков, зов матерей на ужин в уютные скрепы, радостные возгласы свадебных гостей, шутки вернувшихся с удачной охоты или рыбной ловли, – за все эти сладкие воспоминания цеплялась теперь память людей у костров.

Молча сидели они, обнявшись, и думали о своих потерянных навеки родных и любимых, о детях, которым не суждено стать взрослыми, о стариках, не нашедших их защиты. О капризных богах, по неизвестной причине вдруг отвернувшихся от них. Ущелье Покоя, траур и неизвестность – такое безрадостное завтра ожидало остатки Лесного племени. Всецело отдавшись своему горю, они не чувствовали более ни усталости, ни жажды или голода. И никто даже не заметил исчезновения того, кто был наиболее повинен в их бедствиях.

Свырь же в этот час пробирался в густых зарослях все дальше и дальше от места побоища. Уже стемнело, когда ему пришлось подыскать себе дерево для ночлега. Оставаться на земле было опасно из-за дикого зверья. К тому же он был вооружен лишь пращой, всегда подвешенной к поясу, толку от которой за неимением камней, да ещё и в темноте, было не больше, чем от набедренной повязки.

С наступлением ночи заметно похолодало, но Свырь был разгорячён от долгого бега по дебрям и пока не ощущал холода. Был он уже немолод и не без труда взобрался по стволу старой осины, примеряясь, чтобы упереться ногой о дупло на высоте примерно двух человеческих ростов. Свырь давно уже утратил былую ловкость. Бывший болотный предводитель не рассчитал расстояния до дупла, босая нога его внезапно шагнула в пустоту, и он полетел головой вниз.

Не успев даже издать крика, Свырь упал под дерево. Нога его хрустнула, и ночной лес огласился душераздирающим воплем, отчего вдруг ожили заросли вокруг. Из них выпорхнуло несколько тёмных силуэтов – то ли птиц, то ли летучих мышей.
Раздосадованный и испуганный, незадачливый беглец уселся на траве, со стоном потирая пострадавшую конечность.

За его движениями с интересом следили два сияющих в отсветах восходящей луны жёлтых светляка, которые видели в темноте не хуже, чем при дневном свете. Это были глаза того, кто уже давно страдал от дряхлой беззубой старости. Целую неделю он впустую блуждал по окрестным лесам, не встречая опасности, и надеялся поймать хотя бы барсука или енота. И вот, наконец, ему повезло. Что-то вдруг защекотало шею Свыря. Но обернуться он не успел. Усы Рыжего Мауши всегда топорщились впереди его огромной пасти.


Двое под Висячим Камнем

Спуск по скальному склону от кривой сосны был недолгим. Дырошник, как нарекли его когда-то гневливые боги, мягкой поступью великана двигался вниз, к реке, чтобы напиться. Он давно потерял счёт времени – с той самой поры, когда ухаживал в пещере, где в незапамятные времена прятался Рыжий Мауши, за одряхлевшей от глубокой старости любимой. Недуг впервые свалил её недалеко от пещеры.

Травяница прожила долгую жизнь рядом с единственным, кого всегда считала своим богом. Все невзгоды и бедствия их отшельничества после того, как остатки Лесного рода рассеялись по лесам, пара стойко переносила вместе. Никто не знает, как они называли свой союз. Возможно, это была любовь. Ведь еще не было в ту далёкую пору ни поэтов, ни композиторов, писателей или художников, чей досужий утонченный ум много позже подарил человечеству это чудо.

Проклятье богов не повлияло на отношения двух отшельников, не убило их любовь, а только ещё крепче соединило. Так получилось, что детей у наших героев не было. Тяготы лесной жизни были тому причиной или что-то другое, но шли годы, а Травяница тихими вечерами с грустью провожала взглядом закатное солнце, сидя в одиночестве на краю крутого речного утёса и ожидая своего мужа.

Их подобие скрепа, крышу которого образовывал Висячий Камень, было увешано и устлано шкурами медведей и туров. Вдоль стены у входа были расставлены тяжёлые дубины и копья для охоты. На сучьях, торчавших из бревенчатых стен внутри берлоги, висели пращи, силки для мелкой дичи и другие хитроумные охотничьи приспособления.

Дырошник не оставлял медведей в покое. Стоило повстречать в лесу одного из них, как всякий раз он будто стремился вновь испытать свою силу. Сначала охотник оглушал зверя, посмевшего подняться перед ним на задние лапы, чудовищным по силе ударом дубины, уперев ему в грудь оленьи рога, приделанные к берёзовой палке. Вторым ударом Дырошник перешибал медведю хребет.

Ломти медвежьего мяса вялили, развесив на верёвках недалеко от жилища. К чести охотника, он никогда не убивал медведиц с выводком. Если же самка проявляла агрессию и пыталась атаковать, Дырошник пускал в ход все свои немыслимые трюки, чтобы избежать столкновения: от запугивания до простого бегства.

Осторожные туры, которые в изобилии населяли леса, были более редкой добычей. Времена загонной охоты давно прошли. Бывало, бывший вождь возвращался ни с чем. Тогда он, дурачась, прикладывал оленьи рога, украшенные гроздьями волчьих ягод или дикой рябины, ко лбу, и внезапно с рыком выскакивал из кустов прямо перед носом своей подруги.

Травяница притворно пугалась и пускалась бежать от мужа. Этот ритуал, ставший для обоих уже привычным, неизменно заканчивался короткой погоней, счастливым смехом и объятиями. Травяница часто сама уходила в лес и блуждала по дебрям в поисках целебных кореньев и ароматных трав, когда предстояло сделать запасы на зиму.

Она совершенно не боялась дикого зверья: медведи чуяли опасность издалека и уходили прочь, ведь она носила запах их заклятого врага. Волки тоже избегали её, облаченную в медвежью доху. Рыжий Мауши вконец одряхлел и куда-то подевался. Лес давно уже не слышал громовых раскатов рыка старого полосатого кликуши.

Однажды, странствуя по чащобам, Травяница вышла к заросшему по берегам рогозом лесному озеру. Его предвечерняя бирюзовая гладь в окружении плакучих ив и необычная даже для лесной глуши тишина очаровали женщину. Она присела на ствол поваленного дерева, задумчиво перебирая пряди своих длинных рыжих волос. 

В её памяти возникла сцена из Ущелья Покоя, когда племя прощалось с убитыми при нападении на деревню Великих Ловцов. Воины уже завершили свою скорбную работу и, склонив головы, встали полукругом у деревьев, на которых теперь покоились тела их родных. Никто в Лесном племени уже не стеснялся слёз.

Было это много лет назад, но боль от потери близких ещё сжимала сердце Травяницы, а к горлу подступали слёзы. Всю свою жизнь она училась искусству врачевания, и человекоубийство казалось ей мерзким и бессмысленным актом.

Плеск в камышах неожиданно привлёк внимание Травяницы. Женщина вздрогнула. Ей показалось, что она услышала своё имя. По воде за камышами расходились круги.

– Тра-вя-ни-ца… – повторило озёрное эхо чей-то ласковый голос, отчётливо произнёсший её имя.

Словно пытаясь встряхнуться от наваждения, она отбросила волосы назад, вскочила с бревна и стала пристально вглядываться в камыши. Но всё было тихо. Только кувшинки мерно покачивались на воде. Травяница ещё долго оставалась на берегу в надежде услышать странный голос, показавшийся ей очень знакомым. Но озеро хранило молчание. Женщина сняла с волос старинный черепаховый гребень, когда-то подаренный ей отцом, и приколола его к ветке плакучей ивы у самого берега.

Не успев отойти на несколько десятков шагов, как будто что-то вспомнив, Травяница вернулась к месту, где недавно слышала призыв. Гребня из панциря черепахи на ветке не было. На его месте болтался венок, свитый из жёлтых кувшинок, совсем такой же, какие они плели в детстве с сестрой.


Лесной Агасфер

Время не пощадило лесную знахарку: приступы тяжёлой болезни случались теперь всё чаще. Но спина её, как и прежде, оставалась прямой, а взгляд искрил. Возраст Травяницы и по нынешним меркам был более чем преклонный. Настойки на травах и годами испытанные снадобья дарили ей новые силы и продлевали дни. Мужу её, напротив, не суждено было узнать, что такое старость. Когда жену одолевала хворь, он ни на шаг не отходил от больной и старался приготовить всё, что она ему велела.

И вот настал день, когда он вернулся с неудачной охоты и, надеясь хоть немного развеселить свою подругу, приладил к голове валявшиеся у входа оленьи рога. Издав обычное дурашливое рычание, он на четвереньках вполз в их пристанище. Внутри никого не было. Дырошник поднялся с земли и вышел из жилища. Он прошёл по узкой тропе над обрывом и обшарил все окрестности, понимая, что слабая и больная подруга не могла уйти далеко. Тщетно: Травяница как в воду канула.

Окончательно сбитый с толку, Дырошник вернулся обратно и тяжело опустился на медвежью шкуру. В его заросшей жёсткими спутанными прядями голове не укладывался непривычный ход вещей: подруга, если и уходила до зари в лес, всегда встречала его вечером у порога. Что же могло случиться на этот раз?..

Ни зрение, ни обоняние, ни слух не давали ему ответа. Он пытался найти хоть малейшую зацепку и не находил. Постепенно стало смеркаться. Могучий лесной отшельник, в которого превратился за долгие годы бывший вождь, взял одну из своих увесистых палиц и отправился на поиски подруги.

Дырошник преодолел длинную извилистую тропу над обрывом и углубился в темнеющий лес. Первоначальное беспокойство в нём сменилось клокочущим раздражением от непонимания происходящего. В бессильной ярости крушил он кусты и молодые деревья, распугивая притихших к ночи лесных обитателей.

А когда он попытался громко выкрикнуть имя своей подруги, горло его внезапно как будто что-то сдавило. Гигант закашлялся и повторил попытку. Всё зря: вместо слов из его рта вылетали лишь нечленораздельные звуки, похожие на клёкот большой раненой птицы. Проклятие Небесного Триединства начинало действовать...

В бесконечных скитаниях по лесам и болотам Дырошник окончательно потерял счёт времени и превратился в звероподобного косматого изгоя. Не найдя свою подругу и не в силах больше мириться с обрушившимся на него немым одиночеством, всю свою злобу он вымещал теперь на всех, кто попадался на его пути. И без того грозный властелин окрестностей стал вечным кошмаром, наводящим трепетный ужас на всё живое. Звери в страхе разбегались, лишь почуяв запах этого отчаявшегося чудовища.

В надежде, что Травяница отыщется, он пытался подать ей знак и приделывал к деревьям оленьи рога, увешанные всем, что могло оказаться рядом, от волчьих ягод и гроздьев дикой рябины до снаряжения, брошенного перепуганными охотниками. Никто не знает, когда этот ритуал надежды превратился в жест его отчаяния.

Когда ярость немного утихала, он всецело предавался своему горю: никаких следов любимой безутешный муж так никогда и не нашёл. Только один раз, когда он брёл вдоль ивняка у тихого лесного озера, чей бирюзовый цвет по красоте соперничал с небесами, Дырошник приметил на ветвях дерева у самой воды нечто необычное. Безутешный в своём горе странник удивлённо замычал: это был иссохший венок из кувшинок: точно такие же когда-то плели все девушки его племени.

Он остановился и попытался снять с дерева неожиданную находку. Венок нехотя поддался, при этом что-то упало вниз. Дырошник поднял предмет. На его грубой ладони лежал массивный черепаховый гребень. Возлюбленная прощалась со своим Вождём.

Юная душа престарелой красавицы не пожелала смириться с надвигающейся неизбежной немощью. Она твёрдо решила не дожидаться, когда неведомый недуг согнёт её спину, изуродует суставы и лишит зубов. Она предпочла ускользнуть, оставшись для любимого прекрасным воспоминанием. Озеро приняло Травяницу, как когда-то Большой лес, укрывший двоих беглецов, и милосердно воссоединило сестёр, подарив вечный покой их душам.

               
Эпилог

Это древнее предание дошло и до наших дней. Старики в дальних деревнях нет-нет, а заговорят на завалинке про Долгого дедушку, который по-прежнему шкодит в глухих окрестных лесах.

Говорят, что один мужик, украдкой приняв самогона во время лесозаготовок, даже однажды увидел жуткого деда, когда возвращался вместе с женой домой. Женщина отобрала у нерадивого мужа топор, браня того на чём свет стоит: глаза б мои тебя не видели, а супруг шёл за ней, пьяно хихикая, и строил рожи. Погода вдруг резко испортилась: налетел вихрь, столбом поднявший опилки и пыль.

Мужик подобрал с земли ветку и стал смотреть сквозь дырку от сучка на свою супругу, как бы испрашивая прощения: дескать, а мне-то вот хотя бы так на тебя можно поглядеть?.. И тут ноги его будто подкосились, а поджилки затряслись: прямо в нескольких метрах за спиной жены он увидел Долгого дедушку. По его описанию, это было огромное мохнатое существо на двух ногах с налитыми кровью глазами.

Сказывают, мужик до конца жизни больше не взял в рот ни капли спиртного. На все расспросы односельчан он молчал, но при этом как-то криво ухмылялся. Ещё говаривали старики, что в местных лесных озёрах волшебной красоты водятся русалки, а Долгий дедушка ищет среди них свою – то ли жену, то ли невесту. И что лучше сторониться тех мест, если жизнь дорога.

Но бывает и так, что кто-то в лесу помогает заблудившимся грибникам найти дорогу домой, делая насечки на деревьях или обламывая верхушки кустов на их пути, и оставляет людям корзины, полные грибов и ягод. И людям тогда чудится, что из чащи за ними неотступно следят чьи-то глаза. Много ещё разных небылиц можно услышать от старожилов. В самом деле, мало ли чего могло произойти от зари времён здесь, к северу от рая.



Часть II

Ужас дебрей



Через тысячи лет,
Через шкуру времён
Не нащупать ответ:
Отчего ты рождён
Был на этой земле
С божеством не в родстве?..
    (Из песни Горного клана)


Засада

Насытившись до отвала, огромный лесной кот отдыхал теперь в самом сердце непроходимых зарослей на плоском, нагретом солнцем валуне, подложив под массивную голову вытянутую лапу. Изредка по телу полосатого хищника пробегала дрожь, и тогда из подушечек лап на мгновение показывались страшные когти, ещё совсем недавно нещадно терзавшие и рассекавшие человечью плоть.

От тела несчастного Свыря мало что осталось. Позже болотные охотники, оставшиеся в живых после побоища, найдут обглоданный череп своего предводителя на трухлявом пне у края оврага, где Рыжий Мауши устроил кровавое пиршество. Отныне они будут сторониться этого дурного места, суеверно остерегаясь немого взгляда пустых глазниц униженного и поверженного властителя.

Скитаясь в своих сумрачных грёзах, Рыжий Мауши обретал зыбкие, томительно желанные образы, которые начинали преследовать его и наяву. Он вздрагивал и просыпался, недоуменно крутил головой в поисках неведомо куда ускользнувшей подруги, ещё не так давно бывшей его спутницей.
 
Зверь раскрывал свою пасть, полную гнилых и обломанных за долгую суровую жизнь зубов, какое-то время тяжело дышал, будто пытаясь набрать в лёгкие больше воздуха. Затем окрестности оглашал глухой рык, от которого могли затрястись поджилки даже опытного охотника – столько в нём было боли, ненависти и негодования.

Одиночество, затянувшееся на шее подобно охотничьей петле, и неумолимо приближающаяся старческая немощь словно обострили инстинкты зверя и приучили его быть ещё более осмотрительным и осторожным, чем прежде. Теперь он подолгу выслеживал добычу, стараясь подобраться к жертве как можно ближе, и совершал смертельный бросок лишь наверняка, вкладывая в него всю оставшуюся мощь.

Так было и вчера. Рыжий Мауши дремал на своей скале, когда до его чуткого слуха вдруг донеслись странные звуки со стороны болота. Это были ни с чем несравнимые звуки смерти. Каждым волоском ушных раковин хищник чутко улавливал их. Всё существо вконец изголодавшегося Рыжего Мауши затрепетало в смутном предвкушении.

Уже почти совсем стемнело, когда хозяин леса мягко скатился с каменной глыбы, прижал уши, чуть пригнулся и замер. Затем стелющейся походкой он осторожно пробрался в густой кустарник и залёг там, задрав голову. Ноздри его раздувались, пасть была широко раскрыта.

С приходом темноты подул холодный ветер. Зверь пытался различить среди принесённых им запахов новые нотки. Опыт подсказывал старому лесному коту, что терпение, в отличие от спешки, обычно вознаграждается. И в этот раз он не ошибся.

В ожидании прошло немало времени, пока чуть правее от звериной лёжки вдруг не хрустнула ветка. Вслед за этим раздался треск сучьев, затем ещё и ещё. Послышалось невнятное бормотание, сопровождаемое надсадным свистящим дыханием и резким запахом человеческого пота. Кто-то невидимый отчаянно пытался продраться сквозь дебри.

Рыжий Мауши затаился в высоком кустарнике. Его янтарные немигающие глаза уставились в направлении, откуда доносились звуки. Наконец среди деревьев замаячила неясная тень. По запаху это был один из тех вонючих болотных двуногих, с которыми в былые времена молодой Мауши играючи расправлялся из чисто охотничьего азарта. Но употреблять их в пищу ему тогда и в голову прийти не могло.

Сейчас же всё изменилось. Слишком долго он страдал, чтобы упустить такую возможность утолить многодневный голод и восстановить силы. В сумерках уже можно было различить приближавшуюся человеческую фигуру, но зверь выжидал. Неожиданно человек остановился и начал озираться по сторонам, а затем довольно ловко вскарабкался на дерево.

Мауши поначалу даже растерялся. Его добыча исчезла прямо из-под носа. На дереве человек становился недосягаем для когтей хищника, неприспособленных удерживать большой вес на стволе, – это он знал по собственному опыту. С досады Мауши привстал на передние лапы и, уже не таясь, широко зевнул. Внезапно недалеко впереди раздался стук падающего тела и человеческий вопль.

Из кустов с шумом вспорхнула птичья стая, устроившаяся было на ночлег. Почти сразу послышались стоны и какая-то возня. Рыжий Мауши, ещё не веря своей удаче, бесшумно выпрыгнул из кустарника и крадучись пошёл на звуки…


Отрочество Рыжего Мауши

Когда-то очень давно его мир был совсем иным: больше, ярче и опаснее нынешнего. Беспомощным неуклюжим котёнком он старался повсюду не отставать от матери. Один лишь запах медведя, волка или росомахи заставлял будущую грозу леса дрожать от страха. С человечьим племенем Мауши познакомится гораздо позже, поскольку мать старательно избегала мест, где селились люди. Ведь именно они когда-то выследили их семью и убили брата и сестру. Повезло лишь ему: почуяв опасность, мать успела перенести его из логова под упавшей старой сосной в новое место…

Довольно быстро Мауши подрос, и мир изменился вместе с ним. Однажды он понял, что способен напугать кого угодно и сам. Погнавшись на охоте с матерью за бестолковым зайцем, юный зверь внезапно нос к носу столкнулся с молодым медведем. От неожиданности оба растерялись.

Первым опомнился Мауши. Издав угрожающий рык, он свирепо бросился на медведя. Тот оказался совершенно не готов дать отпор и трусливо бежал прочь, преследуемый почувствовавшим свою силу обидчиком. Подоспевшей матери оставалось лишь одобрительно лизнуть нос отважного отпрыска, растянувшегося после погони на траве.

После этого Мауши намеренно стал искать случай испытать себя, благо опасностей вокруг хватало. Игра нередко перерастала в настоящую охоту. Под присмотром матери он постепенно становился всё более ловким и сильным. К концу четвёртого лета своей жизни Мауши набрался достаточно опыта для самостоятельной охоты и покинул мать.

Его рыжая шкура с чёрными полосками помогала сливаться с осенним лесом и, как правило, становилась заметной для жертвы, когда бывало уже слишком поздно. Теперь он жил один в пещере, спрятанной под высокой скалой, нависавшей над рекой. К пещере от самой воды вела узкая, крутая тропа. Звери и птицы избегали этого места. Лишь пауки повсюду на кустах и деревьях, обрамлявших вход в пещеру, плели свои причудливые узоры, будто обозначая зловещие границы владений юного властелина.

То было счастливое время, насколько счастье как таковое вообще может быть доступно звериному пониманию: вольная жизнь в отсутствие серьёзных угроз, изобилие дичи и продолжительный безмятежный сон в тени пещеры – это ли не поистине царское времяпрепровождение! Однако взрослеющий хищник с недавних пор чувствовал внутри себя всё более нараставшее жгучее желание чего-то нового, непонятного и волнующего. Это неведомое чувство могло вдруг поднять его среди ночи с каменного ложа и отправить в дебри на поиски. Вот только чего?..


Фо

Ответ нашёлся довольно скоро. Как-то во время выслеживания косули с детёнышем Мауши уловил сбоку в зарослях, у самого края которых паслись животные, какое-то движение. Косули насторожились и повернули головы в ту же сторону. Мауши лежал, слившись с высокой, выгоревшей на солнце травой, и не шевелился. Только кончик его хвоста изредка мелко подрагивал.

Вокруг было тихо. Дул лёгкий ветерок. В лесу звенели птичьи трели. В ту самую минуту, когда успокоенные косули вновь опустили головы к сочной траве, заросли внезапно разомкнулись, и словно чёрно-рыжая молния ударила в шею одного из животных. Всё произошло невероятно быстро. Жёлтые глаза Мауши округлились от изумления, прижатые до того уши поднялись торчком, а сердце бешено заколотилось.

Прямо на него теперь смотрели два зрачка огненной чёрно-полосатой красотки, в пасти которой слабо трепыхался и пищал схваченный за шею детёныш косули! Смутное желание, мучившее Мауши всё последнее время, наконец, прорвалось наружу. Кровь его буквально закипела! Позабыв о всякой осторожности, он совершил огромный прыжок вперёд.

Испуганно зашипев, прекрасная соперница нехотя выпустила из челюстей чуть живую добычу и боком попятилась обратно к зарослям. Уши её были плотно прижаты к голове, пасть оскалена, спина выгнулась дугой, хвост, подобно мохнатому бичу, молотил по земле. Воспользовавшись моментом, брошенная добыча в два прыжка скрылась в чащобе вслед за матерью. На небольшой лужайке теперь оставался лишь дуэт хищников, которому отныне суждено было разделить одну судьбу на двоих.

Неожиданно более крупный из них повалился спиной на траву, задрав все четыре лапы к небесам, чем вызвал у незнакомки недоумение, граничащее с оторопью. Его чуть приподнятая широкая морда с брызгами белых усов, обрамлённая белоснежным шерстяным жабо, теперь была игриво обращена в сторону самки. Прищуренные глаза Мауши выражали саму покорность, умиротворение и как бы просили прощения за причинённые неудобства.

Самка немного успокоилась и пока не спешила убегать. Она прилегла неподалёку, вытянув передние лапы и внимательно глядя на незваного гостя. Фо – такое прозвище эта свирепая кошка получила у приземистых смуглых людей небольшого Горного клана, во владениях которого была рождена. Её окрестили так за сварливое шипение, не сулившее ничего хорошего тому, кто его услышал. Зверь, который сейчас распростёрся перед ней, распространял какой-то запах, знакомый с детства, когда она ещё жила в семье. Такой же дух исходил и от её отца.

Мауши тем временем перевалился на бок, шумно встряхнулся и стал медленно подниматься. Встав на все четыре лапы и низко опустив голову, он начал сначала тихо, затем всё громче издавать протяжный рык, отдалённо напоминающий «мау». Так он заявлял свои права на этот лес и всех без исключения его обитателей. Фо тоже чуть привстала, оскалилась и зашипела, прижав уши. Она была изрядно напугана пришельцем, и в то же время он привлекал юную кошку чем-то неуловимым.

Но время любви, как видно, ещё не пришло, и чёрно-рыжая красавица спустя мгновение скрылась в густой поросли. Донельзя огорчённому хвостатому Ромео не оставалось ничего другого, как только отправиться восвояси. Кошачья гордыня и уязвлённое самолюбие не позволяли ему преследовать прекрасную незнакомку. Чтобы унять раздражение от нежданного расставания, Мауши вдруг припустил во весь дух через лесную поляну, всполошив большое семейство перепелов.

Огромными прыжками он мчался, охваченный каким-то тёмным восторгом, даже не заметив, как постепенно оказался посреди мрачной глухой чащобы. И тут случилось то, чего он никак не ожидал. Похожая встреча уже состоялась однажды, когда Мауши охотился в паре с матерью. Только сейчас наш беспечный герой со всего размаху буквально влетел прямиком в медвежью берлогу!

Испуганно фыркнув, он едва успел нырнуть под лапой матёрого бурого зверя, чьи когти, словно кривые кинжалы, прошлись по жёсткой шкуре извечного врага и соперника по охоте. Получив ещё пару чувствительных оплеух, незадачливый бегун с рычанием выскочил из берлоги и помчался прочь, раскидывая лапами валежник перед входом.

Когда он, вконец обессиленный и напуганный, с разодранным боком и кровоточащим носом, вполз в пещеру, уже смеркалось. Мауши принялся тщательно зализывать раны, нанесённые медведем. От его дневного щенячьего задора и самоуверенности не осталось и следа: после недавнего боевого крещения новобранец трепетал, словно осиновый лист.


Охота на медведя

Встав на задние лапы, крупный бурый медведь тёрся спиной об одинокую сосну. Его одолевали паразиты, забравшиеся глубоко в свалявшийся до колтунов мех. Медведь порыкивал от острого удовольствия, когда короткие сучья своеобразной чесалки для спины достигали цели. Стычка с полосатым нахалом, который посмел ворваться в его обиталище накануне, прервав сладкую дрёму после сытного обеда молодым кабанчиком, вывела зверя из себя. Некоторое время он шёл по следу своего обидчика, но когда потерял его у широкого ручья, от досады не находил себе места, оглашая лес громким рёвом.

Несколько молодых охотников Горного клана давно заметили качавшуюся верхушку дерева и теперь бесшумно неслись к нему вниз по склону. Мясом этого медведя можно было бы накормить всё немногочисленное племя. Опасность же быть убитым в условиях постоянного выживания и борьбы с силами природы отходила на второй план и притупляла страх. К тому же почти ежедневные состязания в силе, ловкости и сноровке, так или иначе, определяли положение каждого воина в иерархии клана.

Охотник, бегущий первым, вдруг замедлил бег и поднял вверх руку, делая знак остановиться. Вся группа мгновенно замерла. Воины почти одновременно опустились на одно колено, уперев короткие копья тупым концом в землю. Что-то впереди нарушило их планы. Ещё один человек наблюдал за медведем. Это был широкоплечий воин огромного роста, вооружённый тяжёлой дубиной с круглым суковатым комлем.

Поглощённый охотой, он пока ещё не заметил воинов Горного клана. Находясь к ним спиной, чужак прятался от зверя с подветренной стороны за большим камнем, покрытым мхом. На земле сбоку от него охотники заметили длинную рогатину, сделанную из берёзового ствола.

Сосна, наконец, перестала раскачиваться. Медведь вразвалку поднимался в направлении чужака. Ветер по-прежнему дул в ту же сторону, и зверь не чуял присутствия человека. Люди Горного клана залегли и во все глаза наблюдали за происходящим. Дойдя до расщелины, где укрывался чужак, медведь остановился и повёл носом. Этот роскошный инструмент, великодушно подаренный природой медвежьему роду, способный различать тончайшие запахи на огромном расстоянии, кажется, уловил в воздухе неясную угрозу.

Владыка леса встал на задние лапы, что давало лучший обзор тропы впереди, и стал нюхать воздух с ещё большим усердием. Голова его крутилась то вправо, то влево, передние лапы свисали вниз. Он уже готов был опуститься на все четыре конечности, как вдруг где-то позади вверху затрещала сорока. Медведь обернулся на звук. В следующий миг охотники, которые находились гораздо выше этого места, увидели, как могучий воин прижимает голову зверя к скале рогатиной.

Ему удалось застать медведя врасплох. В считанные мгновения человек смог упереть конец рогатины в скальный разлом и в два прыжка оказался на валуне чуть выше рвущегося из тисков зверя. Раскаты рёва, леденящего кровь, разносились по всей округе. Поражённые наблюдатели лежали в верхней части тропы, боясь пошевелиться, настолько жутким и завораживающим было открывшееся зрелище.

Они видели, как отважный одиночка занёс над головой острый и тяжёлый осколок валуна, по-видимому, заранее приготовленный им для засады на медвежьей тропе.
В тот самый момент, когда зверь уже почти освободился от треснувшей рогатины, огромный камень с чудовищной силой обрушился сверху на череп медведя.

Неистовый рёв вдруг оборвался. Зверь грузно осел наземь. Несколько сокрушительных ударов увесистой дубиной и острый охотничий нож довершили дело. Каменистая почва на месте схватки покраснела от медвежьей крови.


Путь над пропастью

Охотники Горного клана смотрели в молчании, как старый вождь Лесного племени (а это был он) сноровисто снимает с медведя шкуру. Теперь они стояли на тропе, не таясь. Воинов, пришедших с гор, терзало сомнение, стоит ли испытывать судьбу в попытке завладеть чужой добычей. Слишком убедительно показал себя в недавней битве их соперник, не получивший в единоборстве с лесным чудищем ни единой царапины.

Пока старый вождь разделывал зверя, воины Горного клана негромко перешептывались между собой, поглядывая на молчавшего вожака. Вождь тоже обнаружил их присутствие, но не подавал и виду, продолжая свежевать тушу. Однако стоило только предводителю горных охотников сделать шаг в его сторону, как он поднялся во весь рост и с вызовом окинул их взглядом.

– Ихо ме туа тенгри (это моя земля), – негромко, но твёрдо произнёс вождь на языке горных жителей.

– Зео ваонга ио хабар (можем поделить добычу), – ответил ему тот, что стоял впереди.

– Кеал йер маран (небесам так неугодно), – недобро прищурился старый вождь.
 
На этом переговоры закончились. Вождь Лесного племени продолжал стоять неподвижно, глядя прямо в глаза вожаку, пока тот не отвернулся и не зашагал прочь. Кивком головы он увлёк горных воинов за собой. В обычаи его народа не входило устраивать кровавые распри с соседями. Жители гор ничего не знали о могуществе Божественного Триединства Ливня, Гремня и Сполоха, поклоняясь при этом душам своих предков, чьи проницательные глаза, как верили они, становились видны в небе с наступлением темноты. Небольшое племя, выживающее в крайне трудных условиях, с незапамятных времён приучено было ценить каждую человеческую жизнь. Убийство себе подобных здесь считалось нарушением табу, грозившим самыми суровыми карами.

Зная, что всё мясо унести ему не удастся, вождь ножом вырезал лучшие куски, а длинные кривые когти  сложил в меховую поясную торбу. Довольно долго он отделял от туловища оскаленную медвежью голову, которую в назидание недругам водрузил на вершине большого замшелого камня недалеко от границы владений Лесного племени. Затем скрученными оленьими сухожилиями он примотал к своим плечам боевую дубину, обёрнутую частью медвежьей шкуры для того, чтобы удобнее распределить на ней вес будущей ноши. Так он получал возможность перехватываться руками за концы дубины прямо на ходу, чуть приподняв груз ради необходимой передышки.
 
Лучшие куски медвежатины были сложены в шкуру и увязаны в подобие мешка. Присев, человек привязал ношу к концам дубины так, чтобы она оказалась за спиной. После этого старый вождь двинулся в путь. Ему предстояло пройти по бревну над руслом пересохшей за лето речки и потом ещё долго тащить добычу к родному стойбищу сквозь труднопроходимые дебри.

Гнус и мошкара облепили странную фигуру, медленно спускавшуюся по горному склону. Вождь отдувался и фыркал, пытаясь прогнать назойливых насекомых, которые набивались в глаза, нос и уши. Когда он чуть не оступился, уже почти перейдя ущелье по огромному бревну, и некоторое время стоял, пытаясь перевести дух под тяжестью груза, непосильного для обычного мужчины, ему вдруг показалось, что за ним следят.

Тотчас мелькнула мысль, не пустились ли по его следу соседи с гор. Возможности оглядеться не было, и старый охотник собрался с последними силами, чтобы преодолеть оставшееся расстояние. Вскоре он обессиленно повалился на траву, сбросив ношу. От долгого напряжения руки его затекли, ноги онемели и дрожали, могучая шея ныла и саднила. Какое-то время старый вождь будто пребывал в забытьи. Наверное, он стал уже действительно староват для подобных приключений, – эта мысль в последнее время всё чаще приходила ему в голову…

За склоном, где скрылся странный человеческий силуэт, из зарослей на краю ущелья неотрывно следили два янтарных глаза. Рыжий Мауши, который отправился на водопой к ручью, был привлечён медвежьим рёвом и сразу же помчался к месту битвы. Когда рёв прекратился, он растерянно рыскал по лесу, пока не учуял запах крови. Позже голодный зверь заметил какое-то движение в небе. Так ему казалось поначалу. Полосатый хищник с удивлением проследил весь путь человека над пропастью. Теперь он терпеливо ждал.

Но ему так и не довелось сразиться в открытом бою с человеком – ни в тот раз, ни после. Мауши взобрался на склон ущелья и крадучись пустился по следу старого вождя с его добычей. Человека он видел впервые. Звериное обоняние дразнил запах свежей медвежатины. Преследование продолжалось до тех пор, пока хищник не услышал далеко впереди человеческие голоса. Несколько опытных воинов Лесного племени встречало своего вождя с охоты. Они положили мясо на волокушу, сделанную из берёзовых стволов, и направились к дому, громко распевая охотничью песнь, в которой прославляли великодушных богов.

Мауши остановился, некоторое время прислушивался к новым для него звукам, потом присел и широко зевнул. Он уже порядком утомился от бесплодных поисков еды и прилёг, горестно положив широкую морду на вытянутые лапы… Пройдёт много лет, когда состарившийся и одряхлевший Мауши точно так же пойдёт по следу человека, которым по стечению обстоятельств окажется сын старого вождя. На этот раз судьба окажется более милостивой к зверю.


Престарелый вор

В тот день молодой вождь возвращался с охоты, неся на плечах убитого молодого оленя. Лето было в разгаре, и юноше очень хотелось пить. Он опустил тушу животного на землю и спустился в глубокий лог, по дну которого протекал ручей. Отложив в сторону лук с колчаном, полным стрел, и сняв с пояса сумку, Вождь присел на корточки и зачерпнул пригоршнями прохладную воду.
 
Вдоволь напившись, он лёг на гальку и вытянулся во весь свой огромный рост. По телу растекалась приятная истома. С раннего утра юноша выслеживал оленя на тропе, ведущей к водопою. И терпение охотника было вознаграждено. Понадобилась всего одна стрела, чтобы убить животное наповал.

Молодой вождь не заметил, как уснул. Во сне он бежал вдоль реки и пытался догнать диковинного зверя с телом рыси, но крупнее, чёрного окраса и с длинными изогнутыми рогами на голове. Шаги юноше почему-то давались нелегко, и он безнадёжно отставал. А с крутого берега доносился звонкий девичий смех. Чёрное страшилище уносилось всё дальше и дальше по самой кромке воды, пока окончательно не скрылось из виду.

Девичий смех внезапно оборвался. Юноша неожиданно оказался в глубине мрачной пещеры с гладкими круглыми сводами. Совсем близко теперь звучал чей-то жалобный голос, будто молящий о помощи. Вдруг земля и потолок пещеры задрожали, послышался подземный гул, переходящий в грохот…

Где-то вверху хрустнула ветка. Молодой вождь открыл глаза, одним рывком вскочил на ноги и выхватил нож из кожаных ножен на поясе. Тихо журчал ручей. Отсутствие птичьего щебета насторожило юношу. Он замер, вслушиваясь в звуки леса. Затем неслышно стал двигаться наверх по склону лога – туда, где оставил тушу оленя. Наконец юноша достиг вершины. Туши на месте не было.


***

Чуть раньше старый Мауши, блуждавший по окрестностям в поисках пищи, учуял запах крови. Зверь встал против ветра и потянул носом воздух. Обоняние подсказывало ему правильное направление. Одряхлевший хищник уже не обладал прежней прытью и вразвалку затрусил на запах. Вскоре он залёг и пополз, поджимая под себя подушечки передних лап. Мауши тяжело дышал, почти беззубая пасть его была оскалена, глаза слезились.

Налетевшие мухи подсказывали, что добыча где-то близко. И тут всё ещё чуткий нос старого бродяги уловил новый запах. Это был ненавистный дух двуногого врага. Загривок зверя немедленно вздыбился, и Мауши не смог сдержать глухого рычания. Человеческое племя, за исключением презренных обитателей болот, было ему известно мало и, как всё непонятное, настораживало и пугало.

Лес по-прежнему молчал. Лишь тихо шелестела берёзовая листва под дуновением лёгкого ветерка, да мухи продолжали свой нудный концерт. Их назойливые знаки внимания выводили из себя старого хищника, но он терпеливо полз вперёд. Послышалось журчание воды. Рыжий Мауши неподвижно застыл у самого спуска к ручью. На гальке внизу зверь увидел человека.

Враг его спал, подложив под голову поясную сумку. Мауши какое-то время смотрел на него, не мигая. Если бы кто-нибудь смог описать истинные чувства полосатого хищника, он бы сказал, что сейчас в душе зверя боролись желание одним прыжком безнаказанно уничтожить врага со страхом перед его непостижимым могуществом.

С тех пор, как Мауши впервые увидел грозного охотника, несущего по бревну над пропастью свой тяжёлый трофей, прошло немало времени. Впоследствии  Мауши несколько раз встречал группы вооруженных людей, и всегда старался избежать встреч с ними, нутром чуя смертельную опасность.

Однажды он уловил в лесу запах человека и долго шёл по его следу, пока не обнаружил спящего под деревом мужчину. Мауши оказался не в силах противостоять искушению и отказаться от лёгкой добычи. Зверь огляделся, чуть присел и прыгнул на спящего человека.

Но им оказался не робкий житель Вонючего болота, а воин из деревни Великих Ловцов. Юноша пробудился от невыносимой боли, когда хищник всей тяжестью навалился на него, собравшись перекусить горло. Обеими руками молодой воин инстинктивно попытался оттолкнуть от себя зверя. Его кисти при этом оказались в пасти чудовища. Однако истекающий кровью и оглушённый рычанием человек не растерялся и крепко ухватил хищника правой рукой за самый корень шершавого языка. Левую руку воин стал проталкивать как можно глубже в глотку зверя, а зубами отчаянно вцепился тому прямо в нос!

Рыжий Мауши никак не ожидал такого отпора. Он вдруг начал задыхаться и запаниковал. Могучими передними лапами хищник судорожно старался вырвать руки врага из своей пасти. Наконец, ему удалось высвободить язык и нос, зверь с силой сомкнул страшные челюсти, переломав израненной жертве кости предплечий, и скрылся.

Как бы то ни было, на сей раз искушённый хвостатый старец не стал играть с судьбой. Мауши выбрал более лёгкую цель. Свежая туша молодого оленя стала для него настоящим вознаграждением за все мытарства и полуголодные скитания. Схватив добычу за шею мощными челюстями и высоко задрав голову, престарелый вор почти бесшумно исчез в густых зарослях.


Опасное соседство

Отчаяние и безысходность толкает на неблаговидные и часто ужасные поступки не только людей. Однако в отличие от человека разумного, чьё гордое звание в подобных случаях, впрочем, звучит довольно саркастично, животные действуют, лишь повинуясь инстинктам. Они не могут быть ни хорошими, ни плохими. Мораль человеческая их не касается.

Двуногих обитателей болот, время от времени отправлявшихся в лес за грибами, кореньями и ягодами, молодой Мауши отлавливал поодиночке. Он всегда нападал сзади, повинуясь скорее охотничьему инстинкту, нежели голоду. И не важно, кто был перед ним – старик или подросток. Хищника раздражал неприятный запах, который исходил от них.

После каждого убийства Рыжий Мауши оставлял растерзанное тело на месте преступления и немедленно уходил прочь. Он знал, что рано или поздно на поиски отправятся другие люди, которых будет много, и они будут вооружены. Опыт встреч с группами охотников Лесного племени приучил его быть осторожным. В свои преклонные годы Рыжий Мауши уже не обладал прежней силой, выносливостью и проворством, чтобы вести привычную охоту. Туры, олени, лоси и косули издали чуяли его и убегали. Засады также не приносили успеха.

Время от времени старый хищник испытывал ноющие боли по всему телу. Особенно ему досаждала старая незаживающая рана на подушке передней лапы и больные зубы. Не в силах терпеть боль, он обнаруживал своё присутствие громким отчаянным рыком, которым распугивал вокруг всё живое.

Мауши заметно отощал и сдал. Теперь он не брезговал ни малейшей возможностью подкрепиться – попадись в лапы хотя бы шальной заяц, старый барсук или даже лягушка. Недавний же успешный перехват добычи у человека подсказал зверю новый, менее утомительный способ поиска пропитания.

Так, запах рыбы, развешенной для вяления на частоколе ограды, привел его однажды к деревне Великих Ловцов. Мауши стащил с забора несколько рыбин, нанизанных на скрученные оленьи сухожилия, и быстро умял их вместе с головами, довольно урча. После этого он стал наведываться к стойбищу всё чаще, выбирая время, когда взрослые мужчины отправлялись на охоту или рыбную ловлю. На счастье Мауши, собак в деревне Великих Ловцов, как и у других племён Большого леса, не было. Рыская вокруг деревни, полосатый старик то и дело натыкался на выброшенную в ямы рыбью требуху или внутренности животных.

Один раз ему повезло стащить от самых деревенских ворот вяленое мясо, приготовленное для большого праздника. Постепенно хищник осмелел настолько, что перестал уходить далеко в лес, отлёживаясь в кустах шиповника неподалёку и поджидая удобного момента для очередной вылазки. Жители деревни и не догадывались, какой опасный сосед поселился вблизи их жилищ. Старый Мауши был достаточно хитёр, чтобы не оставлять следов и не попадаться двуногим на глаза. Причина последовавшего вскоре несчастья крылась в том, что еды огромному зверю требовалось гораздо больше, чем он мог получить от жалкого воровства.


Найти, чтобы потерять

Однажды очень давно, едва заслышав пение стрел над головой, Рыжий Мауши зарычал от досады, что ему не удалось остаться незамеченным, и бросился прочь, не разбирая дороги. После непродолжительной гонки он взобрался высоко по скальному выступу, куда преследователи вряд ли бы рискнули подняться, и залёг за валунами.

Когда зверь отдышался и уже собирался уйти, сбоку от себя он вдруг услышал шорох. Вздрогнув, Мауши повернул голову. Поверх невысокой травы меж валунов за ним с интересом наблюдали два зрачка знакомой полосатой охотницы!..

С началом зимы крупные дикие кошки начинают искать себе пару для продолжения рода. Высшая мудрость Матери-природы заключается в том, что их потомство появляется в тёплую весеннюю пору, когда всё вокруг расцветает, и нет недостатка в пище. Фо и Мауши несколько дней не отходили друг от друга, наслаждаясь таким редким в их суровой жизни теплом близости и нежной приязни.

Рыжий исполин подолгу мог лежать рядом со спящей подругой, положив лапу ей на шею. Глаза Фо не закрывались полностью, отчего казалось, что самка подглядывает или просто прищурилась. Мауши оберегал её сон, хотя нередко и сам погружался в тягучую кошачью дрёму.

Это была первая поздняя осень их звериной любви – всякий раз мимолётной и, тем не менее, растянувшейся на долгие годы. Уже наступали предзимние холода, и своенравная красавица вскоре ушла в горы, чтобы через несколько месяцев принести троих котят. Но первому помёту Фо не суждено было стать продолжением рода.

И вот наступила весна. Котята – два мальчика и девочка, без устали сосали мать и быстро подрастали. Когда им исполнилось уже несколько недель, охотники Горного клана выследили семейство в минуты отдыха.

Вечернюю тишину неожиданно разорвали далёкие крики и незнакомый доселе шум, который доносился одновременно с разных сторон. Фо вскочила, пытаясь понять, что происходит. Она прижала уши и глухо зарычала. Загривок её встал дыбом, могучие мышцы плеч и лап напряглись.
 
Загонная охота была недолгой. Мать успела перетащить одного из котят в укрытие под скалой, пока кольцо из окруживших их людей с факелами, бубнами и трещотками ещё не сомкнулось до дальности прыжка. Фо успела вернуться и находилась в этот момент за спинами людей.

Она видела, как те засовывают её малышей – два жёлтых пищащих пушистых комочка, в меховые торбы (люди Горного клана обменивали детёнышей диких животных на жемчуг, диковинные камни, украшения и орехи, которые доставляли торговцы с далёкого благодатного юга). 

Самка зарычала в ярости и прыгнула на спину одного из захватчиков, повалив его лицом вниз и мгновенно перекусив шейные позвонки. Несколько коротких копий пролетели мимо неё, не задев. Передними лапами Фо успела раскидать в разные стороны ещё двоих охотников.

Загонщиков охватил первобытный ужас. Свирепая кошка металась в узком кольце галдящих врагов, пытаясь отыскать дочерей, но тщетно. Воинов Горного клана было слишком много. И они уже начинали приходить в себя. Каждый норовил ткнуть в её морду пылающим факелом или достать копьём.

Усы Фо опалились, широкий нос кровоточил, но боли она не чувствовала. Отчаяние матери, не желавшей смириться с потерей своих детей, всё сильнее сгущалось в душе дикой кошки, подобно наступающей ночи. Ещё несколько загонщиков пали, обливаясь кровью, под разящими ударами её клыков и когтей.

Но когда стрела с костяным наконечником пронзила навылет правую заднюю лапу самки, ей пришлось отступить. Издав оглушительный рык, Фо заставила людей на мгновение дрогнуть. Его хватило для отчаянного прыжка, чтобы бесследно раствориться в сумерках.


Людоед

И вот незаметно к самому Рыжему Мауши, словно беспощадный зверь, подкралась старость. Он уже давно довольствовался объедками и мелкой живностью в окрестностях деревни Великих Ловцов и не помышлял о крупной добыче. Охотников Лесного племени зверь остерегался, а остальные жители выходили за ограду только группами по несколько человек или под охраной вооружённых копьями юношей.

Мауши часами мог наблюдать за их передвижениями, вполне беззаботно отлёживая бока в зарослях неподалёку. Уходить от деревни ему не хотелось. Старый хищник будто ждал чего-то. Эта непозволительно наглая близость к человеческому жилью, в конце концов, и привела к беде.

До обитателей деревни Великих Ловцов время от времени доходили вести о бесчинствах лесного чудища во владениях Болотного клана. Поговаривали, что невидимый зверь всегда нападает на своих жертв со спины, и не щадит ни детей, ни стариков.

Но Гать находилась достаточно далеко и потому, несмотря на все разговоры, люди не очень опасались за собственную безопасность, свято веря в покровительство богов. Меры предосторожности, тем не менее, являлись частью их воспитания и обеспечивали выживание общины во враждебных условиях дикой природы.

Стариков племени, которые редко достигали преклонного возраста, в наше время правильнее было бы называть пожилыми людьми. Судьбы детей и внуков, почти ежедневно подвергавших свои жизни той или иной опасности, беспокоили их гораздо больше собственной…


*  *  *

В один из вечеров старая знахарка вышла за деревенские ворота к своему шалашу, куда накануне сложила собранные в лесу травы и коренья. Погода стояла тёплая и безветренная, и женщина собирала дары леса в пучки для просушки.

Она напевала что-то чуть слышно и улыбалась мыслям о своих красавицах-внучках, статью пошедших в отца, её любимого сына. Старшая внучка очень напоминала женщине себя в молодости, и даже страсть к врачеванию травами будто передалась ей от рождения.
   
Мужчины засветло вернулись с рыбной ловли. Они развешивали на частоколе свои сети, и над деревней витал свежий речной дух. Отовсюду слышались весёлые крики и смех. Детишки гонялись друг за другом между скрепами и озорничали. Дозорные в бревенчатых башенках по углам частокола перекидывались шутками с кокетничающими девушками. Повсюду в деревне загорались костры: женщины племени готовили рыбный ужин. Аппетитный запах разносился далеко за пределы деревни.

Знахарка уже заканчивала свою работу, когда вдруг кожей головы ощутила чьё-то присутствие позади, и вслед за этим – смрадное дыхание. По спине женщины пробежали мурашки, древний ужас охватил всё её существо. Но обернуться старушка не успела.

Лесное чудовище волокло её в чащу – совсем так же, как недавно это происходило с украденным оленем. Только теперь невидимая черта вседозволенности была пройдена безвозвратно. С этого момента старый зверь окончательно превратился в преследуемого изгоя.
 
Затащив обмякшее тело жертвы подальше в лес, людоед долго его облизывал. Шершавый язык хищника, словно грубая тёрка с крупными шипами, сдирал остатки одежды, которая на пути сквозь заросли превратилась в жалкие лохмотья. Гнусная трапеза закончилась с наступлением темноты. Глухая урёма навсегда поглотила останки целительницы, всю свою жизнь посвятившей врачеванию и спасению соплеменников.
 
Кровавый след, тянувшийся от шалаша к лесу, и исчезновение старой знахарки обнаружили лишь ранним утром. Запоздалую погоню за похитителем возглавил её сын, один из лучших воинов Лесного племени. Большой вооружённый копьями и луками отряд рассыпался по лесу и до полудня вёл поиски. Но людоед был уже недосягаем. Пока охотники читали его следы и искали тело старой женщины, зверь спал крепким сытым сном под сводами своей пещеры высоко над рекой.

Фо в это же самое время поднималась по скалистому склону в направлении его убежища. Когда-то давно она потеряла свой первый помёт и надолго покинула эти места. Человеческие годы в переводе на кошачий век и вовсе покажутся вечностью. Вечность спустя Фо вернулась.

* * *

…Зализывая многочисленные раны и ссадины после боя с охотниками Горного клана, измученная самка нескоро смогла отправиться на поиски спрятанного детёныша. В расщелине известняковых скал, где она его оставила, было пусто. Её призывные крики далеко разносились в густом мраке. Ответом было лишь горестное эхо. Все три малыша пропали бесследно. Так оборвалась счастливая жизнь её семейства.

И вот сейчас знакомый запах старого самца, как и инстинкт продолжения рода, безошибочно вели хищницу сквозь дебри к речному обрыву. Фо не могла ошибиться: метки, которыми рыжий властелин неустанно обозначал границы своего царства, служили для неё своеобразной путеводной нитью.

Другие самцы в здешние места не забредали. Большой лес поистине являлся королевскими угодьями Рыжего Мауши. Он безраздельно властвовал здесь долгие годы, и только старость и недавнее человекоубийство пошатнули его трон: Лесное племя объявило на людоеда охоту.

Мауши внезапно встрепенулся на своём каменном ложе и стал прислушиваться. Большие кошки, так же как их домашние сородичи, привыкли больше полагаться на тонкий слух, нежели на зрение или обоняние. Сторонний наблюдатель сейчас бы отметил удивлённое выражение морды старого хищника, чьи уши встали торчком, а всё тело, замершее в позе сфинкса, подобралось, словно для прыжка.

Когда Фо крадучись вошла в его чертоги, Мауши не изменил позы, всем своим видом демонстрируя главенствующее положение. Могло также показаться, что он ничуть не удивлён появлению самки после столь длительной разлуки.

Фо тем временем улеглась недалеко от входа, не отрывая взгляда от властного господина, похожего на живое изваяние. Своеобразный природный этикет диких кошек требовал определённого времени для того, чтобы привыкнуть друг к другу.
 
Так произошло воссоединение полосатой пары – зрелой самки, искусной охотницы, полной сил, и старого самца, поневоле превратившегося в людоеда. Теперь добычи Фо хватало на двоих, и Мауши на время потерял надобность в позорных промыслах лягушками или двуногими.

Однако теперь ему приходилось выискивать подругу в лесу, чтобы получить свою долю добычи. Выследив Фо по её хотя и шумной, но всегда короткой погоне за кабаном, оленем или другим животным и, дождавшись, пока та не приступит к трапезе, Мауши внезапно выскакивал из-за дерева или кустов и отгонял добытчицу свирепым рыком.

Насытившись, царь окрестных чащоб милостиво дозволял гневно шипящей Фо разделить с ним обед. Гордой самке не оставалось ничего другого, как только терпеть выходки будущего отца её детей. К слову, оба хищника были настолько осторожны, что ни одна из облав мстителей Лесного племени не увенчалась успехом. Рычания престарелого убийцы давно никто не слышал.
 
Правда, время от времени воины племени находили в разных местах Большого леса кости животных или рогатые черепа, но останки могли принадлежать медвежьей или волчьей добыче. Поиски людоеда к зиме постепенно становились всё реже. У охотников ещё была надежда, что с установлением снежного покрова удастся напасть на свежие следы Мауши. Однако она не оправдалась, и поиски людоеда прекратились окончательно.

Полосатая пара была вместе до наступления затяжных холодов и первого снега, когда Фо вновь понесла и удалилась в укромное местечко в родных горах, чтобы принести потомство, которому на сей раз будет суждено продолжить род ужаса дебрей – Рыжего Мауши. Сам же старый убийца чуял, как вокруг него сжимается кольцо. До его убежища уже не раз доносилось эхо далёких голосов, а однажды поутру зверь увидел в отдалении вереницу рыбаков, которые выбирали сети недалеко от берега.

Это заставило его в одну из ночей перебраться в труднопроходимую местность у самой трясины, где Мауши облюбовал плоский камень, спрятанный посреди высокого кустарника. Когда-то в этих местах ещё подростком он оттачивал своё охотничье мастерство, нападая на беспомощных обитателей болот.

Зрение Рыжего Мауши катастрофически угасало, старая рана на подушечке правой передней лапы начала загнивать, многие зубы искрошились, сгнили или выпали. Даже простые движения часто вызывали у зверя боль в разных частях тела.

Продлить дни огромного дряхлеющего хищника теперь могла только охота на человека. Разразившаяся в последующие дни природная катастрофа решила дальнейшую судьбу людоеда, который стал настоящим проклятием и без того угасающего Болотного рода, сея в племени ужас и панику.


Кара

Стояло жаркое, удушливое лето. Земля сильно парила, и от этого казалось, что над скалами повис дым от костров. Река изрядно обмелела и не дарила рыбакам удачи. Дичь попряталась от жары в тени лесных дебрей, и охотники также часто возвращались ни с чем.

Детёныши Фо – два мальчика и девочка, уже достаточно подросли и окрепли, чтобы в часы отдыха повсюду увиваться за матерью, благодаря расторопности которой пищи по-прежнему хватало всему семейству.

Дни напролёт, невзирая на зной, они играли на небольшой каменистой площадке вблизи скальной расщелины, где прятались ночами вместе с матерью. Девочка задирала своих братьев, настойчиво атакуя их полосатые хвосты.

Братья, в свою очередь, сердито огрызались и норовили укусить сестру. Иногда двое из котят, встав на задние лапы и растопырив передние, схватывались, а третий налетал на них сбоку. Вся троица опрокидывалась и в обнимку каталась по земле с забавным рявканьем. Каждый из детёнышей старался оказаться сверху клубка.

Их мать, когда не была занята охотой, расслабленно наблюдала за пушистыми чадами, разлегшись неподалёку в тени скалы. Иногда она лениво зевала, обнажая великолепные, похожие на жёлтые сабли, клыки. Фо к этому времени была уже зрелой матроной, но иногда и она не упускала случая проверить себя, подпрыгнув за пролетающей стрекозой или погнавшись за ящерицей.

Казалось, ещё немного, и подросших котят можно будет приучать к охоте. Первый, потерянный помёт Фо не успел достичь возраста, когда мать перестаёт отрыгивать малышам куски мяса, и начинает приносить им полуживых оленят или маленьких косуль для того, чтобы запах крови, страх и судорожные метания жертвы пробуждали охотничий инстинкт.
 
В один из вечеров с наступлением темноты всё семейство улеглось в своем укромном уголке, с трёх сторон прикрытом скалой. Жара уже спала, и камни теперь отдавали своё тепло кошачьему семейству. Фо своим телом закрывала узкий вход в их убежище.

Детёныши тихо посапывали во сне, свернувшись калачиком и уткнувшись в мягкое брюхо матери. Самка, однако, не могла сомкнуть глаз. Неясная тревога заставила её приподнять голову. Она долго лежала так, прислушиваясь к ночной тишине. Изредка со стороны леса раздавался короткий крик какой-то птицы.
 
Внезапно Фо, будто что-то почуяв, осторожно высвободилась из-под спящих котят, и поднялась на все четыре лапы. Её напряжённая поза и немигающий взгляд, направленный в сторону входа, говорили о надвигающейся опасности. Подушечками лап самка уже чувствовала приближение беды.

Колебания почвы между тем становились всё более ощутимыми. В темноте над головой Фо с шумом пронеслась птичья стая. Самка схватила за загривок одного из котят, которые уже проснулись и, испуганно мяукая, таращились по сторонам.

В этот момент резкий подземный удар подбросил мать и детёнышей вверх. Раздался оглушительный грохот. Скала жутко застонала и заворочалась, будто живая. Откуда-то сверху полетели обломки камней и целые валуны.
 
Расщелина, которая образовывала вход в убежище, внезапно почти полностью сомкнулась, подняв облако пыли и больно брызнув в упавших детёнышей осколками. Осталась лишь небольшая лазейка, в которую оставшиеся котята – брат и сестра, тут же бросились вслед за матерью, тело которой  было зажато у самого выхода.
 
В пасти Фо держала присмиревшего в ужасе детёныша, при помощи передних лап отчаянно пытаясь вырваться из каменного плена. Её острые когти оставляли борозды на каменистой поверхности, зрачки были расширены, словно большая кошка пыталась что-то разглядеть впереди. Эти глаза огненной красавицы, которые когда-то очаровали Рыжего Мауши, очень скоро погаснут навсегда…

Повторный мощный подземный толчок позволил, наконец, самке рывком освободить нижнюю часть туловища и задние лапы, зажатые между камней. Фо сумела собраться с силами и ползком, преодолевая невыносимую боль от переломанных костей, перетащила своих котят – одного за другим, в безопасное место среди густого кустарника у подножия скалы. Там она вскоре и испустила дух.

Подземный гул утих. Вокруг теперь стояла мёртвая тишина. Луна скрылась за тучами. В кромешном мраке котята ползали по искалеченному телу Фо, не понимая, отчего та не отвечает на их приставания. Запах крови и смерти пугал малышей ещё больше, чем неподвижность матери.


* * *

Судьба не оставила братьям ни малейшего шанса на выживание. Однажды на рассвете оба были убиты росомахой, чей чуткий нюх безошибочно привёл зверя к лёгкой добыче. Один из малышей при нападении отчаянно пищал и кусался, но это лишь ненадолго оттянуло его гибель.

Дочери Фо повезло пробудиться чуть раньше, когда росомаха душила её спящего брата, и сбежать. Противостоять матёрой убийце она ещё не могла. Маленькая лесная кошка скачками неслась прочь к лесу, пока совершенно не выбилась из сил.
 
Лишь укрывшись за деревьями и отдышавшись, она осмелилась оглянуться. Погони не было. Для росомахи и без неё выдался удачный день. Осиротев, малышка осталась наедине с враждебной природой. Отныне дважды чудом спасшийся детёныш мог рассчитывать только на себя.
 
Если даже предположить, что дикий зверь способен на родительские переживания, то всё равно старый Мауши никогда уже не узнал, что род его продолжила дочь Фо, достойная своих родителей. Она непостижимым образом сумела выжить в диких условиях и однажды спустилась с гор, как когда-то её мать, только уже в отдалённые леса, став подлинным ужасом дебрей, которому, однако, был отведён лишь короткий кошачий век.

Остатки Лесного племени, которые ушли в те места, в суеверном страхе перед могучей и неуловимой хищницей нарекли её Карой, и грозный образ позже превратился в родовой тотем, который впоследствии действительно служил людям счастливым амулетом.

Наверное, когда-нибудь напишут и эту историю – великолепное сольное продолжение зловещей жизненной пьесы, некогда исполненной полосатым дуэтом. К счастью, людоедское прошлое родителя Кары навеки кануло в небытие вместе с самим рыжим кликушей.


Проклятие дебрей

Первый снег в этом году выпал необычно рано. Измученные затяжной стужей болотные жители день и ночь грелись у костров. После засушливого лета, сильного землетрясения и мести Лесного рода, которая привела к гибели лучших воинов племени, Болотный клан начал быстро угасать.

Не нашлось ни единой сильной личности, каковая бы могла подойти на роль вождя племени и объединить его усилия в борьбе с природой. Свырь, нашедший ужасную смерть в дебрях, хотя и был надменным и жадным предводителем, всё же держал свой народ в кулаке.

Нынешняя болотная молодёжь ни на что не годилась вовсе. Подавленная гибелью своих братьев и отцов, лучшее, на что ещё она была способна – это собирание хвороста для костра, мелкая работа по хозяйству да ловля любой попавшейся живности для жидкой похлёбки с клюквой и крапивой. Давно закончились и запасы клюквенной бражки, когда-то поднимавшей боевой дух воинов.
 
Юноши впали в отрешённое состояние, и забросили привычные состязания в военном и охотничьем искусстве. Слишком наглядным оказалось поражение тех, кто всегда служил для них живым примером. Даже наступившая впоследствии бескормица не могла побудить жителей болота взять себя в руки и исправить положение.

Голод принёс ослабленному племени болезни. Всё чаще с наступлением темноты на болоте загорались погребальные костры. И всё меньше вокруг них собиралось людей, чтобы проводить близких.

Когда с наступлением осенних холодов Болотный клан уже собирался переселяться в зимние землянки на краю леса, его жизнь внезапно осложнило новое обстоятельство: после долгого перерыва вернулось ужасающее проклятие прошлого в облике саблезубого монстра. Начали бесследно исчезать молодые охотники, собиратели хвороста, женщины и подростки, отправлявшиеся в лес за мёрзлой черникой, рябиной или водой из родника.

Иногда вооружённые отряды, собранные из родственников, пускались на поиски пропавших, но обнаруживали в лесу лишь их обглоданные останки или кровавые следы на снегу, обозначавшие путь зверя со страшной добычей. Отдельные смельчаки даже пытались преследовать его, но редко кому из них удавалось возвратиться назад.

Почти совершенно ослепший и беззубый старый хищник, тем не менее, оставался опытным и коварным убийцей, у которого сохранились острые когти и огромные смертоносные клыки. Несмотря на продолжавшую гнить переднюю лапу, зверь всё ещё был очень опасен.

Стоило ему только почуять погоню, как он тут же бросал окровавленную жертву и, не поворачиваясь, пятился какое-то время по снегу след в след в обратном направлении. Затем, присмотрев удобное для засады место, совершал большой прыжок в сторону, не нарушив при этом вереницы следов, и прятался за бугром или кустарником.

С этого момента любой, кто рискнул бы выслеживать Рыжего Мауши, был обречён. Ничего не подозревая, человек проходил по следам хромого убийцы вперёд мимо места засады. Короткий бесшумный бросок сзади на спину преследователя всегда заставал того врасплох, и парализовал волю к сопротивлению.

Хриплый раскатистый рык знаменовал победу. Тела убитых старый людоед уносил и прятал в труднодоступных местах. В такие дни он не испытывал голода…

И без того поредевший к зиме клан ударился в панику. Отчаявшиеся грязные дикари, в которых превратились эти люди, будучи теперь отрезанными беспощадным чудовищем от источников воды и пищи, всё же продолжали цепляться за малейшую возможность оказать сопротивление немому проклятию леса и добыть пропитание.


Совет старейшин

В один из холодных, безрадостных и томительных вечеров, когда всё племя попряталось по своим шалашам, обтянутым шкурами животных и закиданных с трёх сторон лапником, старейшины Болотного клана гадали у костра, как можно избавиться от ужасной напасти.

Они сидели на брёвнах, пожёвывая сушёные грибы. Одна из женщин племени то и дело подбрасывала в огонь сучья лиственницы.

– Если и дальше будем бездействовать – следующими, кто умрёт, если не от голода и холода, то уж точно от клыков Хромого, будем мы сами, – глухо произнёс один из стариков и закашлялся.
 
– Что же мы можем сделать?.. – отозвался другой. – Нас мало, и мы слишком слабы.

– Тогда продолжай сидеть и дожидаться, когда Хромой избавит тебя и себя от голодных мук, – ответил ему первый.

Старейшин осталось в племени всего семеро, и теперь в отблесках костра их морщинистые, распухшие от голода лица были похожи на вырезанные из дерева изображения идолов. В костре сухо потрескивали сучья; старейшины молчали.

Где-то во мраке шумел лес под порывами ветра, временами слышался далёкий волчий вой. В шалашах испуганные дети прижимались к старшим братьям и сёстрам, пока родители были заняты приготовлением скудной трапезы.

В их жилищах стоял застарелый смрад прелых шкур, какой-то гнили и давно немытых тел. К роднику теперь приходилось ходить только засветло и под прикрытием юношей, вооружённых копьями, луками и горящими факелами, которых, как говорили старики, боялся Хромой.

Воды, пригодной для питья и приготовления пищи, теперь едва хватало на всех. А болотная больше напоминала мутную жижу, которой можно было разве что смыть налипшую грязь. Похлёбку из клюквы, крапивы и сушёных грибов семьи готовили в больших глиняных горшках.

 – Надо сделать так, чтобы Хромой сам пришёл к нам, – после долгого раздумья сказал самый древний из старейшин. – Поменяемся с ним местами: засаду устроим мы.

– Как же ты думаешь его заманить, Хват? – спросил другой.

– Хромой не убивал несколько дней, и сейчас он голоден. Запасов еды у нас хватит, чтобы люди пока не выбирались в лес. Пусть хорошенько проголодается, – на лице старика появилась кривая ухмылка.

– А дальше что?..

– А дальше вот что. Он придёт за лёгкой добычей – туда, где мы будем его поджидать. Прямиком в трясину, что у самой опушки! На болоте уже установился лёд, который выдержит любого из нас. Но Хромой слишком тяжёл, и он обязательно провалится. Нам останется только помочь ему не выбраться обратно. После этого мы сможем перебраться в зимние землянки.
 
– Но чем же мы его заманим в трясину? – воскликнул один из них, одноглазый, чьё лицо было сплошь покрыто шрамами. – Ведь сейчас мы не можем добыть мяса даже для приманки!..

Старейшины загудели. Их глава встал с бревна и поднял руку вверх, призывая к молчанию. Немного раскосые глаза Хвата зловеще сверкнули в свете костра:

– Приманкой станет Баламоха.

Наступило тягостное молчание. Баламохой в племени звали тощего дурачка, который тронулся умом после того, как на его глазах отец и старшие братья один за другим пали в коротком сражении с мстителями Лесного народа, а мать, не в силах вынести таких потерь, заколола себя ножом.

Целыми днями Баламоха шнырял среди шалашей с деревянной трещоткой, изображавшей уродливого болотного духа, и что-то бессвязно бормотал себе под нос. Временами он начинал громко подвывать, подражая волкам, или ухать филином, чем изрядно пугал малышей.
 
Хотя парень и не вызывал у соплеменников сострадания, народ к нему привык, как привыкают к птичьей трескотне. До поздней ночи, в любую погоду над стойбищем разносились издаваемые Баламохой звуки. Вставал он по утрам ещё затемно, отчего казалось, что несчастный не спит вовсе.

Впрочем, в теперешних условиях дурачок, пожалуй, был единственным счастливчиком, не осознающим крайне бедственного положения своего народа. Для болотного люда он стал подобием некоего оберега. Если парень по какой-то причине надолго замолкал и не появлялся, что случалось довольно редко, это всегда вызывало чьё-нибудь тревожное любопытство.
 
Старейшины долго спорили у костра, но, в конце концов, приняли предложение Хвата. Решено было выждать ещё два дня, в течение которых людям запретили выходить в лес. Благо хвороста и валежника для костров болотные жители заготовили достаточно.

Лучшие молодые воины готовили оружие для решающей битвы с саблезубым людоедом. Двое из них ночью приготовили лёжки для себя и своих товарищей, окружив ими с трёх сторон место будущей западни. Свободным оставался лишь подход от лесной опушки. Рядом с укрытиями заранее были уложены тяжёлые копья и стрелы для луков.

Старейшины всё рассчитали верно. Рыжий Мауши уже несколько дней тщетно рыскал в подлеске на краю болота, но натыкался только на следы птиц и мелких животных. Его подслеповатые глаза сильно слезились, гниющая лапа при ходьбе вызывала нестерпимую боль, живот урчал от голода. Зверь то и дело останавливался, чтобы перевести дух, и уже не мог сдержать раздражённого рыка.


Последний зов

И он был услышан. Произошло это вскоре после того, как перед самым рассветом, когда чаще всего происходили нападения людоеда, два десятка болотных охотников скрытно заняли свои места у западни. Ветер дул со стороны леса, и учуять засаду зверь не мог.

В морозном воздухе далеко разносилось злобное рычание. Едва заслышав его, воины выпустили вперёд Баламоху с трещоткой. На нём была волчья шкура, туго перетянутая кожаным поясом, от которого в камыши тянулась прочная верёвка из скрученных оленьих сухожилий.

Потерявший терпение Рыжий Мауши, этот дряхлый лесной разбойник, вдруг услышал странный шум. Он замолчал и насторожился. Очередная голодная ночь, в которую ещё и ударил морозец, далась ему нелегко. Хищник давно уже облюбовал для ночлега одну из ближайших к болоту землянок, которую люди успели проложить лапником и сухой травой. Все хитроумные ловушки зверь осторожно обходил.

От болота шёл какой-то непонятный треск. Позже он прекратился, но теперь неподалёку раздавалось невнятное бормотание. Мауши принюхался. Кислый дух обитателя болота защекотал его ноздри. Зверь тряхнул крупной головой, словно домашний кот, фыркнул и решительно прыгнул вперёд, ломая кусты.

В несколько прыжков он преодолел короткое расстояние, отделявшее его от жертвы. В заснеженных зарослях камыша людоед уже различал одинокую фигуру двуногого, стоявшего к нему спиной. Если бы человек не двигался, подслеповатый хищник, скорее всего, остановился бы, чтобы подобраться поближе и атаковать наверняка.

Но тот вдруг резко обернулся. Его худое лицо вытянулось в изумлении, когда он обнаружил над собой огромного хищника, как будто замершего в бесшумном броске. В следующее мгновение человек исчез.

Несколько болотных охотников, почти одновременно с прыжком людоеда, дружным рывком за верёвку выдернули ничего не подозревавшего дурачка из лап неминуемой смерти, и вместе с ним повалились друг на друга.

Промахнувшись, Мауши угодил на тонкий лёд, покрывавший трясину, который под его тяжестью тут же лопнул. Фонтан грязных брызг стал для людей сигналом к атаке. Воины вскочили на ноги и почти одновременно метнули тяжёлые копья, целясь в провалившегося в топь Хромого.

Рёв, полный боли и гнева, поневоле заставил их содрогнуться и отступить на несколько шагов. Казалось, людоед вот-вот выскочит из западни, и тогда уже никто не сможет остановить взбешённого зверя. Охотники схватили луки и выпустили в ненавистного врага два десятка стрел.

Чем больше Рыжий Мауши старался выбраться из топи, тем больше он в ней увязал. То ли руки юношей дрожали, то ли им не хватило охотничьего умения, но лишь одно копьё серьёзно повредило хищнику шкуру на хребте, вырвав клок шерсти, и две стрелы впились в плотный загривок.

Старый Мауши из последних сил барахтался в каше из болотной жижи и ледяных осколков, отчаянно пытаясь нащупать передними лапами твёрдую почву. Кто знает, наверное, в эти минуты он впервые и сам испытывал ужас обречённого. На поверхности теперь была видна лишь его голова.

Никто из болотных охотников, однако, не мог отважиться и нанести последний удар. Слишком велик был их страх перед Хромым. Люди предпочли не рисковать и молча дожидались его конца. Рыжий Мауши уже захлёбывался грязной жижей.

Собрав оставшиеся силы, он издал громогласный рык, который ещё долго будет стоять в ушах врагов – последний зов властелина дебрей. Почти слепые янтарные глаза зверя были широко раскрыты, словно стараясь вобрать в себя весь свет утреннего зимнего неба, пока чёрное покрывало вечности не укрыло Рыжего Мауши навсегда.