Я запуталась. В вводящих меня в дикую панику хитросплетении электрических проводов… или веревок для сушки белья. Да, это вполне могут быть веревки для сушки белья... Мне подумалось, что так должна чувствовать себя рыба, попавшая в пропахшие озерной тиной сети, расставленные с раннего утра старыми морщинистыми рыбаками, крепкими обветренными руками свежующими свой нехитрый улов. Чем отчаяннее пытаешься выбраться, тем безнадежнее застреваешь в режущих плоть шелковых нитях. Хватаешь ртом воздух. Бьешься в исступлении. Беззвучно кричишь.
СТОП! Это ведь всего лишь сон. Я во сне. Пытаюсь собраться с мыслями... Мне просто нужно переключиться, подумать о чем-то другом, представить место, где мне хорошо и спокойно. Где нет ни этих пугающих сетей электропроводов, в которых я так фатально и безнадежно застряла, ни голых бельевых веревок, тянущих свои длинные щупальца, будто невидимый гигантский паук в попытках схватить жертву, замотать в плотный кокон и высосать из уже почти бесчувственного тела еще пульсирующую жизнь. Моему мечущемуся разуму вдруг вспоминается уютная маленькая спальня в однушке на пятом этаже дома, улегшегося прямо у склонов пятиглавой горы, где я сплю, свернувшись котенком на мягкой теплой кровати, укрывшись шерстяным, сшитым мамой одеялом, на которое падает успокаивающе-тусклый свет ночника, опять оставшегося всю ночь гореть в прихожей. Вечно я забываю его выключить!
Все еще находясь во власти своего ночного кошмара, я так ясно представляю умиротворяющую тишину моей спальни, что декорации сна мгновенно меняются, режиссер кричит «Снято!» и зрители, испустившие разом вздох облегчения, уже не без умильной улыбки лицезрят мою персону, мирно и безмятежно сопящую носом в пуховую подушку. Хотя, по правде говоря, зритель, по совместительству являющийся и главным героем, тут всего лишь один. И он, расположившись где-то под потолком за краем бельевого шкафа, с интересом и любопытством разглядывает самого себя, впервые в жизни со стороны увидя человека, в обличье которого живет уже четвертый десяток лет. Зритель проводит взглядом по солнечной пижамке с зелеными динозавриками, которую натягивал на влажное после купания тело вчера вечером, и копне по-мальчишечьи коротко остриженных кудрявых волос… Да, это и в самом деле я, думается ему. То есть не ему, а ей. А точнее - мне! Тьфу ты, опять я запуталась. Только теперь в хитросплетении многообразия моих многочисленный субличностей. Поди пойми, кто ты есть на самом деле - герой или зритель в собственной жизни?
Так вот, это и самом деле я, думается мне. Я… Правда, уснула я в этой пижамке с жителями Палеозоя году эдак в 1986, когда мои тщательно выпрямленные утюжком волосы цвета морозного шоколада еще походили на тот пушистый одуванчик, который, умаявшись за день, приземлился на смятую подушку, и который наш зритель с таким умилением сейчас рассматривает. Открывая очередные врата своих сновидений, я, чего-то там напутав в расчетах, переместилась на тридцать лет назад, когда больше смахивала на своего шестилетнего сынишку, чем на самою себя теперешнюю. Да уж, та еще трансформация! Из гусеницы в бабочку… Хотя нет, скорее всего, наоборот. Ведь тогда в далеких восьмидесятых у меня все еще были крылья…
У меня странные отношения со снами. Еще с детства. Шести лет от роду я страдала парасомнией. Звучит ого-го! Но на самом деле все было не так страшно. Просто я разговаривала во сне. Не какое-то невнятное бормотание, а самая что ни на есть обычная логично выстроенная речь. Сплю я, значит, такая, витаю где-то на околоземных орбитах, а мама возьми да и начни меня о чем-нибудь расспрашивать. А я ей, стало быть, отвечаю. И все также безмятежно посапываю. Наутро после таких ночных бесед мама обычно говорила со мной о моих снах. Однако, всей этой мистическо-спиритической истории не суждено было длиться долго. Каким-то боком до родителей дошло (может, кто из знакомых рассказал), что эти вот удивительные способности к ночной болтовне могут явиться провозвестником тяжелых психических нарушений. Чего-то вроде сомнамбулизма. Это когда во сне по крышам ходят. Так это или нет - докапываться никто не стал, но наши околокастанедовские практики исследования сновидений потихоньку сошли на “нет”. А с ними ушли и мои “экстрасенсорные” способности. А жаль... Ведь, по сути, состояние то было преудивительное. Балансируешь на тонком лезвии края сознания. Вот-вот и сорвешься. Но пока не сорвался, зрелище предстает поистине завораживающее! Ты одновременно будто бы в двух мирах. В реальном. И в мире сновидений. Сон и манит, и отпугивает. Отпугивает тем, что там ты остаешься наедине с собой. С собой настоящим, не прикрытым стыдливо нормами морали, не спрятанный за одной из множества своих масок. Твои страхи, скопившиеся в углу темной спальни, предрассветные грезы, мимолетные мысли, незаметные в суетности дня чувства вдруг выступают вперед и требуют власти. Требуют воплощения. Они желают сбыться. Во снах мы честнее. Наверное, потому так сложно пустить кого-то в свой мир снов. Ты можешь бесконечно трепаться, описывая эти бесконечно-суетные дни - обсуждать с соседкой, какой рис ты выбираешь для плова, рассказывать знакомой продавщице из маленького магазинчика через дорогу об извечных ссорах с мужем (и чего только этим мужикам надо!!!), в подробностях описывать, сидя в очереди к врачу, симптомы в конец измучившей тебя пищевой аллергии. Но видели ли вы, как в стайке мамашек, сидящих на скамейке у детской площадки, где резвятся их двухлетние карапузы, взахлеб рассказывали бы друг другу сны? Нет! Сны - это личное! Слишком интимное! Это то, о чем говорят двое, бредущих туманным вечером в тишине осеннего парка... Это то, о чем говорю я, глядя в твои по-детски пронзительные видящие меня насквозь глаза...
“Какие сны снятся в Венгрии?”, - думаю я, листая твои фотографии с готическими замками Будапешта, сдобренные вкраплениями ренессанса и барокко и обильно приправленные ароматной паприкой и горьковатым тмином. Наверное, у этих снов должен быть вкус гуляша, очень сытного венгерского пастушьего супа с островками обжаренной говядины, лапши и картофеля, затерянными в красном от помидор и ярких приправ море. Они должны пахнуть свежим ветерком, развевающим длинные и мягкие волосы местных Язмин и Каталин, прогуливающихся по набережной Дуная с его удивительными изящными мостами и уютными ресторанчиками. Голубого Дуная Штрауса... Кстати, а вам доводилось слышать его в исполнении Венского филармонического оркестра? Если нет, то настоятельно рекомендую!
“Куда бы ты ни шел, ты везде берешь с собой свои сны”, - говорит мама, открывая пошире шторы. День давно разгорелся и бьет яркими лучами прямо в мое заспанное лицо. Я всегда долго сплю, когда приезжаю к маме. Здесь я все еще ребенок. Тридцатилетний такой малыш в солнечно-желтой пижамке! - “Убеги хоть на край света! Тебе не спрятаться от них, как не спрятаться от самой себя. Ставь декорации, меняй маски, рисуй лица, стараясь угодить всем и каждому. Свои сны ты не обманешь! Только они знают тебя настоящую и... знают, как к ней вернуться. Просто помни, что снилось тебе прошлой ночью”.