Крах. Часть2. Глава19

Валерий Мартынов
  19

Час назад занимали всего лишь две неторопливо выкуренные сигареты, не было ощущения тупика. Почему Ярс хочется ругать? Пустота и ревность терзают? Предложи что-то. Меняющиеся переживания могут привести к полному отчаянию. Главное, что некому задать вопрос. Что бы ни задал, существенно никто не ответит.
Может, нам, как трезвым людям, в стельку напиться? Как никак я вторгся на чужую территорию.
Еле удерживаюсь от неуместного хихиканья.
Не будет счастья. Не будет даже не потому, что Максим пчелой вьётся, а потому, что в какой-то момент всё стало сложным, и вопросы в основном к себе остались. Это вот и странно: претензии к кому-то, вопросы к себе. Скорее бы наступило завтра, скорее бы захлопнулась дверь самолёта.
Снова поймал на себе взгляд Максима. Он некоторое время смотрел на меня своими до странности почерневшими глазами, глядевшими, казалось, не на меня, а в пространство между мной и Елизаветой Михайловной. Так обычный человек оглядывает фонарный столб.
Стоит, снизу вверх поглядывает. Максим зыркнет цепко, вроде как отвернётся, словно запоминая то, что вызнал во мне, скрытое от всех. Потом снова посмотрит, как бы убеждаясь в своей правоте. И за всем этим чудится тайная насмешка и снисходительное осуждение. И в молчанку по отношению ко мне идёт игра, не угадать, что против меня имеет, будто подозревает, что-то от меня зависит.
От меня ничего не зависит. Я — пристяжная лошадь, меня даже огреть кнутом не за что.
Недолюбливаем мы друг друга, молча недолюбливаем. Презрительная у него по отношению ко мне улыбочка. За ней жёсткость чувствуется. А может, всё и ничего. Не его я противник. Об этом Елизавете Михайловне судить. По мне, лучше прямо и грубо высказаться. Лучше послать куда следует, если что не так.
Как хорошо вчера вечером сидели. Я что-то толковал про свою замотанную жизнь, Елизавета Михайловна свою особую заварочку с собой привезла – лист чёрной смородины, мелисса, ещё чего-то – в чайнике настаивала. И я мельком перехватил её грустную улыбку. До меня дошло потом, задним числом, значение улыбочки. Дошло тем задним умом, на который крепок русский человек, что и она окунулась в «хорошо» впервые, что отстранённостью от всего, по-настоящему, надо радоваться.
Никак не сообразить, когда «теоретиком» стал, когда споткнулся, когда вроде как всё рухнуло. Выше других себя не ставил. Согласен, что многое в жизни не нравится. Не нравится, так добивайся хоть посильных изменений.
Никто за руку не держит, не оттаскивает. Есть у меня силы. Ну, побитый, раскаявшийся, дошло ведь, что-то менять надо. Менять…Менять не от одного меня зависит. Разбежался. Раз и навсегда вколотить в себя надо, что никакой особой жизни нет. Пора уразуметь, что жизнь от меня устала не меньше, чем я от неё. Хоть какое-то невинное желание, без оговорок, без условий есть в сердце? И почему обязательно должно быть какое-то сожаление?
Подыскиваю слова. Чтобы усилить фразу. Безуспешно. Резковатая интонация проявляется. Не огранили меня в детстве. Я всего лишь партнёр. На меня можно положиться. Я никого не зарежу.
А всё же здесь хорошо. Тишина всеохватывающая: ни лязга, ни грохота, ни воплей. Сплющенные облака как вихреобразные туманности. Притяжение слабеет. Вот-вот неведомая сила сорвёт и унесёт в космос. Нет страха. Лететь вдвоём, какой бы ни была пустота, не страшно. Зачем лететь?
Можно зацепиться за Елизавету Михайловеу, тишина позволяет. Эта не та нестойкая тишина, какая бывает в городе. Мне так и хочется крикнуть, что я чувствую мир, что я частица Вселенной. И Елизавета Михайловна частица Вселенной. А раз так, то мне уже нечего искать, раз всё осознал, так остаётся просто жить, как живёт дерево или трава – тянуться к солнцу.
Я переступил какую-то условность. Брезжит в мозгу, что выход оставлен. Женщина вывести может. Что бы ни случилось, обыденная жизнь продолжается. Мне плевать, что думает Максим, какие у него планы. Правда, польза от меня маленькая – я лишь сопровождаю женщину. И не просто сопровождаю, а обогрел её. Разве этого мало, уметь тепло создавать? Захотели тишины и отстранённости – получили. К шуму, развлечениям, суете человек стремится, чтобы не оставаться наедине с собой.
Мне не нужно волноваться. Я всего лишь партнёр по случайному сексу. Не смешно.
Хочу жить как дерево. Человек, конечно же, слабее дерева. Дерево пулей не убьёшь. Дерево в каменный уголь превращается. Вредное существо человек.
Почувствовал, как ни с чего начали раздуваться ноздри, спина выпрямилась.
По градации Витька Зубова есть четыре состояния мужика. Сам ли придумал такое Зубов, вычитал где-то, но на полном серьёзе эту свою хрень-теорию нам высказал.
На высшей ступени мужик-оторва, петух,- этот в любом месте курицу догонит и оседлает, ему не нужно долгих сборов. Он всегда готов оприходовать всё, что движется. И последствия для него – отряхнулся и прокукарекал. Оторве, что дама бальзаковского возраста, что «тёлка», что красотка, что «ни ухо, ни рыло» - всё едино.
На втором месте – перехватчик. У этого часто морда битая бывает. Тем не менее, голодным такой мужик не ходит. Любителей наскоро куски похватать, чтобы всюду успеть, предостаточно. Недоеденного и непочатого много. Ещё больше обиженных, которых умаслить труда не составит.
А есть еще в градации Витька мужики-трепачи, звонари-горшечники. Наплетут такого, чего отродясь не было. Везде они были, для них не секрет кто с кем,  по любому поводу в спор ввязываются: даже если припереть такого к стенке, он извернуться попытается. Что ни брызгай в глаза трепачу, – всё ему божья роса будет. Трепач хотя и не петух, но кукарекает хорошо. Он ещё себя и к гусарам отнесёт – как же, ему приходится отбиваться от женщин.
Ну, и тихушники,- то ли они четвёртую позицию занимают, то ли – первую. Витёк с завистью обмолвился об этих тихушниках. По его словам все они профессионалы. С кем они – под пытками не расскажут. Но они всегда в процессе.
Я тогда слушал трёп Витька и думал, что один и тот же человек при разных обстоятельствах не только четырём градациям соответствовать будет, а четырнадцати. Да и женщине, почувствовать себя королевой, хоть  несколько минут, хочется.
Так то – женщине, а ведь среди баб такие росомахи встречаются,- ого-го! Сведут с ума, любого мужика расколют мгновенно. Стервы самые настоящие. Все с характерами, все с запутанными историями. И не делали их такими, росомахами рождаются. Хищность в женщине кто-то будит. Сю –  сю - си, а потом – хвать, и съела. А потом она посмеётся в лицо и скажет: «Посмотри, лапушка, я прекрасно обойдусь без тебя».
Корысть в любви лежит глубоко. Потому что хочется что-то получить.
Теоретик хренов, рассуждаю, будто не один зуб об женщину сломал. А это всё из-за чего, да из-за того, что в свой мир погружён. Всплыть пора на поверхность.
Одни невзрачные картины сменялись другими, неуютные мысли неприкаянность вызывали. Скверно осознавать, что, пожалуй, жизненную необходимость во мне никто не осознаёт.
Я прикидываю, что Максима к мужикам-оторвам отнести можно.  Хорошее расположение духа он изображать может. Кто изображает, тот по-настоящему не любит, ему неважно, кто перед ним, он не слушает, не верит. Но я-то, я не лыком шит, не пальцем деланный, в компаниях могу своим казаться, хотя не верю в излишнюю весёлость, в бесконечный трёп ни о чём, в способность смеяться, когда совсем не смешно. Меня всё время подмывает уточнить: «Над чем смеёмся?»
Нет, я не педант, не зануда, не сбиваю с толку своими вопросами, когда вокруг много слушателей, не оригинальничаю, но редко приходилось быть там, где возможность раскрыть душу предоставлялась. Не люблю натянутости. Не покидает ощущение, что меня не больно пускают внутрь, так как каждому есть, что скрывать.
Каков поп, то есть, я сам, такие и компании. На пари не иду, спора избегаю. Откуда быть другим, если, когда учился в школе, на танцах пару раз был,  чувствовал себя не в своей тарелке, если там принуждённо стену подпирал. Правильно, стеснялся, боялся показать неумехой. Ведь уже тогда, в школьные годы, сбрасывались по полтиннику и покупали портвейн. От стакана вина добавлялось веселья, грудь распирало, особые силы вино вливало.
Всё это кому-то, но не мне. Вино лёгкости мне не добавляло. Да я, честно сказать, не ходок был по танцулькам. Нет, я не из тех, кто отрицательные наблюдения догадается пустить со знаком плюс. Не мячик я, выныривающий с каждым разом при погружении. Именно из-за этого и утрачиваю равновесие.
Вправе все должны признать, что каждый человек сам решает, как ему жить, как избавляться от тоски и безысходности, замыкаться от всех или всех допускать к себе. Для меня влюбиться — это значит стать заложником желаний партнёрши. Любить кого-то  означает хотеть чего-то..
- Что-то скорбная атмосфера у нас,- высказалась Елизавета Михайловна. Посмотрела на меня, посмотрела на Максима.- Уха варится, запах с ума сводит, а мужчины в бездействии. Родненькие, всё уже установлено. Перекипело.
Женщина раскраснелась от жара костра. Как это понимать её «перекипело»? В смысле всё устаканилось, улеглось, мхом потихоньку чувства зарастать стали? Но я знаю, что Елизавета Михайловна та ещё штучка, о-го-го. Уха перекипела? Или она установила объект желания? Ей перед кем-то необходимо распускать во всей красе свой хвост? Так хвост, вроде бы, павлин распускает, перед самкой старается.
Конечно, Елизавета Михайловна не из тех, кто привык выкать. «На вы» разговаривать: выгоню, выброшу, выверну карманы, выведу на чистую воду, она не будет. Но, как я понял, с ней спешить нельзя.
Чтобы пройти в дамки, на два хода вперёд думать надо,  голову поломать придётся. И думать нечего, с наскока получить удовольствия. Если в торец сходу и не получишь, то отбреет словом. Куда Максиму до таких умозаключений додуматься. Этот привык наяву прелюбодействовать, не то, что я,- сжигаю сердце мысленно. Сделалось мне отчего-то так грустно, я никак не мог понять – отчего?
Может, оттого, выходит, что время другим стало, что отстал я, что теперешние продвинутые за версту чуют, какой я боец, что вовсе не боец, что нет у меня, готовности драться, что погряз я в сомнениях и раздумьях.
А рядом с женщиной надо стараться соответствовать. Любовь заставляет людей совершать эгоистичные, идиотские, бесчеловечные поступки. Любовь останавливает время.
К стене дома примыкала беседка, в ней мы и расположились. «Поляна моя,- сказал Максим.- Накрываю дорогим гостям». И что удивительно, в этой самой беседке стоял шкаф с посудой, и ложки-вилки, и стол с чистой клеёнкой, и лавки. И женская рука за всем этим чувствовалась. Максим на правах хозяина предложил тост за удачную рыбалку.
- А я бы сейчас выпустила эту щуку,- сказала вдруг Елизавета Михайловна.- Неспроста она мой крючок схватила. Одиночество за версту чует другое одиночество. Скверно осознавать, но я понадобилась той щуке, она, наверное, думала обо мне хорошо.
- Щуки не думают, мозгов у них нет. Ешьте уху.
После слов Елизаветы Михайловны мне сделалось хорошо. Что-то похожее на счастье наполнило. Мне захотелось объяснить Максиму, что Елизавета Михайловна не росомаха. Терпеливо растолковать, припадок самолюбия его на самый низкий уровень опустить, чтобы он понял, с чужими желаниями нужно считаться. И вообще научиться пониманию другого человека. Стремиться к этому. Без всяких «зачем». Доискиваться причин глупо.
Елизавета Михайловна посмотрела на меня непонимающими глазами. Словно спросила: «Выговорился, я не маленькая, ты мне не чужд. На свете так устроено, что всё на своём месте. Я понимаю, что у мужчин более чёткий взгляд на вещи. Мужчины не могут быть просто друзьями. Нам, женщинам, требуется нечто большее. Мы — живые существа».
Моя усталость стала просто усталостью. Я не боялся Максима. Я не боялся за Елизавету Михайловну. Честно сказать, я бы тоже теперь ту щуку отпустил, с условием, что она выполнит три моих желания. Я себя Емелей почувствовал. При этой мысли губы сами растянулись в улыбке. Тепло накрыло с головы до ног.
- Наливай, Максим. Я скажу тост.
- Нет уж, сейчас я скажу,- заявила Елизавета Михайловна. Она подняла свою рюмку с коньяком, обвела нас взглядом. Мне показалось, что она даже покачнулась, вставая.- В прекрасной компании нахожусь, всё есть, разве цветы отсутствуют. И это понять можно – начало весны. И повод есть выпить – щуку поймала, такую щуку, что помниться будет всю оставшуюся жизнь. И хорошо мне. Хорошо не из-за того, что выпила, а – просто хорошо, как женщине. Простите, я уже пьяная. Воздух, уха, река, внимание. И мне кажется, что щука желание моё выполнила. Спросить второе хотела, а мы её в уху. Я забыла, что до сегодняшнего утра ненавидела мужиков. Всех. А сейчас мне хочется плакать. За вас, мужики.
И Елизавета Михайловна залпом выпила свой коньяк.
- Какая женщина,- наклонившись ко мне, сказал Максим.
- Не дурак, понимаешь.
Внутренняя дрожь как бы волной пробежала: Елизавета Михайловна тоже Емелей себя какое-то время чувствовала. Сказочное ощущение пережила.