***
Опыт — самый лучший наставник.
Овидий
В книгах и в фильмах герой преодолевает жизненные трудности в считанные минуты. Потом все заканчивается победой и радостными событиями. В реальной жизни все длится день за днем, час за часом. И трудности не выдуманные, а самые настоящие. Вплоть до того, что негде жить и нечего есть.
В селе, куда Мари приехала отрабатывать, ее особо не ждали. Не подумали куда поселить. В школе тоже все было неопределенно. Старая директриса сдала дела, и должен был приехать новый директор. Мари, которая была робкой и застенчивой по натуре, все это давалось с большим трудом. Она совершенно не умела постоять за себя, чего-то добиваться или требовать.
Она росла " в тишине и покое", среди чудесного сада, замечательных книг и любящих ее родных.
Девушка не была готова очутиться в мире, где на каждом шагу ее встречали испытания, и необходимость совершать выбор, от которого зависела потом ее жизнь в ближайшем будущем.
Когда председателя колхоза, к которому ей посоветовала обратиться бывшая директор школы, не оказалось на месте, то пришлось искать парторга колхоза. Он как раз закончил обед и собирался уезжать куда-то, поэтому проблема с поселением Мари была крайне некстати. Парторг лузгал семечки и минуту задумчиво смотрел на Мари.
- Ладно. Пойдете к Семёновне. У нее всегда селятся учителя. Вон ее домик через дорогу от школы, - сказал парторг.
Но видя нерешительный вид Мари, вздохнул тяжко и закрыл дверцу машины, куда уже собирался садиться.
- Идемте, я вас провожу к ней, - сказал он и быстро пошел к дому Семёновны.
- Семёновна, я тебе жиличку привел. Новая учительница.
- Палыч, так у меня ремонт, и я никого сейчас не беру, - ответила Семёновна.
- Что - никак?
- Сам видишь, - ответила Семёновна, показывая рукой сдвинутую мебель и ведра с чем-то белым.
- А кто возьмет не знаешь? - с надеждой спросил парторг. Эта ситуация уже порядком ему надоела.
- Может Пантелеевна? У нее спросите, - сказала Семёновна, обращаясь к Мари.
- Спасибо, - ответила девушка.
- Вот и хорошо, - обрадовался парторг.
- Мне надо ехать. Пантелеевна живет в конце улицы, - скороговоркой произнес свои слова парторг, и его машина запылила по сельской улице, уносясь куда-то.
Мари шла по пыльной дороге, и думала, как она проживет здесь целый год?
Пантелеевна согласилась приютить Мари. У русской печи стояла кровать. На ней было много подушек и перина. Старушка жила в другой комнате, которую отделяла ситцевая занавеска. Но Мари ни на что большее и не рассчитывала. Кажется, она вообще не думала об этом. Что толку размышлять о том, что от тебя никак не будет зависеть?
Стояли последние августовские дни. Мари разрешили уехать домой и вернуться тридцать первого. Мари была рада вернуться домой даже на денек, а здесь выпадало целых четыре дня. Она уже поняла, что ее поездки домой будут забирать гораздо больше времени, чем она предполагала. Думала и высчитывала. Автобус приходит в райцентр. Затем надо добираться на местном автобусе до села. Они ходили только до пяти часов. Ехать вечером на попутке страшно.
Дни дома пролетели, как один миг. Она съездила в гости к Сашиной маме, повидалась с Еленой Павловной. Они пожелали ей удачи, и Мари очень хотелось верить, что все будет нормально. Внутри у нее поселилась тревога, не дающая расслабиться и радоваться хорошим моментам, которые бывают в каждом дне. Тревога комом стояла в груди, казалось, что она мешает не только радоваться, но и дышать. Это был страх неизвестности, который знаком всем в той или иной мере.
Ей дали пятый класс и три старших, включая выпускной класс. Еще предложили должность завуча по внеклассной работе, учитывая ее опыт вожатой. Мари согласилась. "Чем больше будет работы, тем лучше", - решила она. Да и лишние деньги не помешают.
Учителя приняли ее радушно. До этого года коллектив был почти женский. Но с Мари приехали еще другие молодые специалисты. Они были семейными парами, и колхоз сразу выделил им дома. Теперь в школе был мужчина математик, химик и историк, в лице нового директора школы. И еще оставался трудовик и физрук, предметы, которые вел один учитель.Преподавателя немецкого не было, и директору пришлось взять предмет на себя. Все учителя были семейными, кроме преподавательницы украинского языка. Их в школе было две, как и учителей русского. Вторая была завуч. "У них традиция такая - делать завучами русистов?" - подумала Мари.
Почти весь день Мари проводила в школе. Возвращалась на квартиру после пяти. Стирала свою бывшую белой с утра юбку. "Ничего не поделаешь - дорожная пыль", - утешала себя Мари. Что ее ждет поздней осенью, она даже представлять себе не желала. Хорошо, что от дома до школы ведет асфальтированная дорога. С другой стороны села такой дороги не было. Ей повезло.
Прошло две недели. Еще стояла пора "бабьего лета". Пантелеевна вдруг заявила, что скоро будет держать корм для скота в доме и городской (то есть Мари) это будет непривычно. Ведь корм должен быть теплым, а печка была как раз возле кровати Мари. Так начались квартирные мытарства молодого специалиста.
Ее согласились приютить дед и бабка. Они жили как раз на другой стороне села, где была только грунтовая дорога. По ней все машины и трактора ехали в поля. Внук стариков учился в пятом классе. Сын председателя колхоза, кстати, тоже.
Вначале все было хорошо. То, что она не могла есть бабкиных котлет с жиром было простительно. Хотя и со словами "городская" и "капризная". Бытовые условия были трудными. Не было своего угла. Она спала в спальне с бабкой, а дед - в другой комнате. Туалет был во дворе. Помыться было сложно. Старики всегда были дома, или в любой момент могли зайти со двора. Мари не боялась трудностей, но эти просто давили и вносили чувство отчаянья, что она не может приспособиться к простой жизни.
Окружающие честно пытались сделать Мари своей. Ее приглашали на праздники, наливали самогон, который она отказывалась пить. Начали свататься женихи. От работника райкома комсомола до тракториста и вдовца. Добрые селяне давали ей шанс стать своей, но при этом не хотели принимать ее такой, какой она была. Мари не хватало гибкости и жизненного опыта. Но она была права: уступив раз, она бы скоро уже не смогла найти себя. Навязанный образ вытеснил бы ее личность. И она стала бы жить чужой жизнью, даже не осознавая этого. Селяне же видели в этом высокомерие и гордость.
Неожиданно ей выпала передышка. Ее отправили на месяц в институт повышения квалификации на курсы организаторов внеклассной работы. Это было такое невыразимое счастье - снова жить в своей комнате, а вечером возвращаться к маме, что Мари с трудом представляла, как потом вернется обратно в село.
Месяц пролетел, и она вернулась в школу. Теперь ей приходилось отмывать вечером сапоги от грязи, которая временами совсем становилась непроходимой. Потом случилась странная вещь. Бабка приревновала своего семидесятилетнего деда к девушке. Но дед Николай просто любил смотреть на все красивое. Ей снова негде было жить.
И вот она стала притчей во языцах. Внутри у нее была какая-то отстраненность от всего этого. Мари совершенно не могла ничего изменить в сценарии пьесы, в которой приходилось играть. Оставалось плыть по течению. Она говорила свои реплики, но душой была далеко. Иначе она бы не выдержала всего этого, переживая, что о ней говорят, думают, обсуждают.
В самые тяжелые моменты, она вспоминала свою бабушку, Надю, потом Сашу, его маму... Это придавало ей мужества.
Поездки домой были не просто праздником. Они спасали от отчаянья, и дарили часы отдыха и отрады. Встречи с Сашиной мамой и Еленой Павловной давали силы терпеть дальше.
Мари пожила еще несколько недель в другой семье, где дед врывался за ситцевую занавеску в ее закутке, когда она переодевалась.
- Вы не могли бы предупреждать, что вам надо зайти, - просила Мари.
- Я в своем собственном доме и не должен ни у кого спрашивать, - возмущенно отвечал дед.
Он оставлял шкурки кроликов на просушку в ее уголке. За ночь она угорела. Чувствуя тошноту, Мари шла в сени, где было прохладно и падала в обморок. Подтверждая тем самым репутацию изнеженной горожанки. Пришлось идти к директору и объявить, что ей негде жить.Теперь это было его заботой - устроить молодого специалиста.
Мари смирилась с обстоятельствами. Ей уже было безразлично, где она проведет оставшиеся три месяца. Она твердо решила уехать из села. Предупредит заведующего РОНО и уедет. Что с ней будет потом, она не знала. Но то, что творилось в стране, давало надежду, что ни у кого не будет до нее дела..
Теперь ее поселили в однокомнатном домишке на краю села возле дороги. Там недалеко жила только одна семья. На двери был хлипкий крючок. В комнате печь, которую надо было топить дровами. Еще была кровать, навесной рукомойник и больше ничего. Но она от этого не страдала. Аскетизм воспевался в ее любимой классической литературе. Она привозила продукты из дома, но их хватало на два дня. В сельской лавочке ничего не было. Она ела в столовой раз в день, а остальное время голодала. Мари терпела это все и ничего ни у кого не просила. Она не умела просить для себя. "Они знают, как я живу и не пытаются помочь. Значит не могут или не хотят. Так зачем тогда просить и унижаться?" - думала Мари.
Иногда приходили ученицы с букетом цветов и кружкой молока. Однажды пришел дед Николай, и принес ей бутылку подсолнечного масла. Извинялся за свою бабку. Предложил привезти дров, но директор школы уже это сделал. Зав РОНО пристыдил его за безразличное отношение к молодому специалисту. Но это случилось уже после ее разговора с заведующим. Ей даже принесли из учительской стол и стул. Пустые места в учительской смотрели на нее с укоризной. А некоторым учителям не хватало мест. Но у Мари был свой кабинет - пионерская комната, которую они делили с вожатой.
В один из выходных она навестила Елену Павловну.
- У вас Ренессанс какой-то. Вы так красивы! Такая одухотворенность и блеск в глазах, - воскликнула та.
Мари стало смешно. Не могла же она признаться ей, что этот блеск и одухотворенность от голода и страданий.
Весной она возила трех своих учениц в родной институт на День открытых дверей. Мельком увидела Г.Г. Тот сделал вид, что не узнал ее. Николая Ивановича она не могла там увидеть. Его кафедра была в главном корпусе. Они не виделись уже восемь месяцев. Все было в прошлом.
Однажды ночью, она совсем не могла спать. Ей было страшно. Внутри какие-то голоса шептали ей об опасности. Она смотрела на дверь, закрытую на маленький крючок. Ее могли выбить одним ударом ноги. Никто бы ничего не услышал. Мари сидела на кровати, держа в руках молоток. Она ждала рассвета, чтобы задремать на несколько часов. Утром, в учительской, она узнала, что бежали два заключенных и зашли в их село, но с другой стороны. Потребовали в одном доме еду и одежду. Оставался месяц - другой, и она будет спасена. Ученики любили ее и она их, но этого было мало. Ее физические и моральные силы были на исходе. Самостоятельная жизнь с треском провалилась. Она была совершенно к ней не готова. Но зато теперь у Мари был жизненный опыт.