Он откинул голову назад и упал на колени. Слабость парализовала его мышцы, его разум был пуст, а легкий ветер, обдувающий лицо и руки в запекшейся крови, как бы вторили этой пустоте. Слезы текли по темным от грязи и дыма щекам. Он жадно хватал ртом воздух, но не мог произнести ни звука. Крик застыл даже не в горле, в земле, в смятой траве и догорающих деревяшках.
Он стоял на коленях и плакал в немом окружении обугленных останков его деревни.
Остовы деревянных домов тлели. Все дома, от маленьких развалюх до дома председателя колхоза – все их постигла одна участь в виде огня, боли и страданий.
Наконец, последний раз схватив воздух, он упал на землю и зарыдал во всю его мужскую силу, как только может рыдать человек.
***
Они отступали уже несколько дней. Марши, марши, марши, от самой границы, их маленький отряд шел в сторону Киева. Не спавшие уже двое суток, они были измотаны, но понимали, что промедление подобно смерти. Они видели сметающие все танки, видели огромные волны немецких солдат, хвост армии которых войдет в СССР только через несколько дней. Но даже увиденное давало понять, что отступление – не трусость, а стратегическое решение. На своем участке они физически не смогли бы сдержать моторизованные части, поэтому логичнее было бы найти участок с более выгодной оборонительной линией.
Тем не менее, уже двое суток подходящего участка не находилось.
Сержант Кабайло, энтический украинец, был родом из примерно этих мест. Он плохо ориентировался, но примерно понимал, что через сутки они должны будут войти в его деревню, там можно будет отдохнуть, оправиться, наконец-то поспать и двинуться дальше.
Но каждый раз его одергивали плохие мысли. «Отступать дальше? Взять тогда семью». «Сдержать и перейти в контрнаступление до прихода в деревню? Если получится». Многие сценарии ему не нравились, но он гнал их прочь.
– Твою!...
Синельников шумно грохнулся в валежник, чуть-чуть не ударившись о дерево. Он споткнулся о торчавший из земли корень, уставшие ноги уже отказывались подниматься, падая, он даже не стал договаривать, а просто принял судьбу. И развалился после падения.
– Рядовой, встать! – крикнул было Верещагин, старший лейтенант.
– Виноват, оступился и не могу более продолжать марш, товарищ лейтенант! – вскрикнул Синельников.
– Немецкая армия преследует нас, а он решил отдохнуть под деревцем, называется!
– Товарищ лейтенант, дайте отдохнуть, помираем же. – жалостно вставил Кабайло.
– Ладно, отряд, привал.
– Сколько? – послышался радостный Синельников.
– Пока ты задницу свою из валежника не вытащишь! – зло кинул лейтенант.
В ответ отряд услышал протяжный наигранный стон, на который они ответили искренним и душевным смехом.
Устроились и решили, что до темноты они будут спать и приводить себя в порядок, а ближе полуночи выдвинутся дальше, в том же ритме. Лейтенант прикидывал по карте куда шел отряд и как долго еще придется топать, где можно будет встретить свирепого немецкого зверя.
– Ага, вот тут есть… - задумчиво разглядывал карту Верещагин и бормотал себе под нос, - а может и тут… Кабайло, как там твой хутор звался?
– Яснелово, товарищ лейтенант.
– Мы недалеко должны быть, рядом с ним есть неплохой участок, где мы можем попробовать встретить немцев. Ну что, бойцы, повоюем?
– Так точно! – послышался синхронный возглас.
Отряд был небольшим, всего 9 человек. Лейтенант Верещагин, сержант Кабайло и Редькин, рядовые Синельников, Чванидзе, Поленко, Иванов, Красильников и Бойко. Все они были новобранцами, призванными защищать границы Союза Советских Социалистических Республик. 22 июня их часть была разбомблена авиацией и разбита, отдельные отряды стали спасаться бегством и отступать вглубь необъятного государства. Им относительно повезло, они умудрились урвать оружие, каждый имел при себе «трехлинейку» и небольшой боезапас, становившийся в стремительно развивавшихся условиях настоящей драгоценностью. Редькин успел утащить на своих широких плечах ящик гранат, которые поделили между бойцами, Красильников устроил прощальный рейд по складу и прихватил целый вещмешок еды, Чванидзе же сам по себе был находкой – молодой сын грузинского врача, сам практически врач. Такой группой вполне по силам было дойти до опорного пункта, догнать армию или, как ставилась примерная цель, дойти до Киева. Оттуда уж точно дальше никуда не пойдут.
Бойцы экономно перекусили складской тушенкой и прилегли спать, оставив Верещагина смотреть. Лейтенант уже долгое время страдал бессонницей, хотя он ей, скорее, наслаждался. Активист и партийный, он работал дни и ночи, и поэтому бессонница для него явилась скорее профессиональным преимуществом, чем физическим недостатком.
Тишина леса убаюкивала, бессонница Верещагина отступила. Он, держа в руках планшет, свесил голову и задремал.
Вдруг он поднял голову. Сон как рукой сняло, отряд тоже начинал просыпаться. «Черт! Заснул!». В носу чувствовался неприятный запах гари и копоти, вмешивались нотки запаха, похожего на жженые волосы.
– Там огонь! – закричал Иванов.
Резко обернувшись, Верещагин увидел языки пламени, виднеющиеся через густой лес.
– Отряд, выступаем к огню, это не лес! – крикнул Верещагин отряду и все подскочили. – Немцы!
Бодрым бегом, будто не было двух бессонных суток, отряд помчался к очагу огня. Немецкая речь становилась громче и четче, гарь заполняла лес, огонь становился ярче, слышались крики людей.
– Жгут деревню, сволочи! – крикнул Красильников.
Выйдя из леса, отряд практически оказался в деревне. Она стояла на удивление близко к лесу, ее отделяла совсем небольшая полоска поля, примерно метров в 20. Немецкие фигуры были отчетливо видны в свете огня, горели дома, суетились и виднелись огнеметчики – огнедышащие жнецы смерти. Они жгли деревню и людей, пытавшихся спастись самим или защищавших родных. Отряд занял оборону и стал вести прицельный огонь по ситуэтам.
– Огнеметчикам цельтесь в баки, немцам куда попадет! – крикнул воодушевленно Верещагин. – Покажем им, как меток советский боец!
Немцы не остались в долгу и начали вести огонь в ответ. Вдруг на полосе поля показался транспортер, направлявшийся к отряду. Они переключили огонь на стального зверя. Метким попаданием Бойко убил водителя, транспорт остановился, и из него начали выбегать солдаты. Теперь огонь переключился на них. Редькин сорвался из укрытия и в пару секунд оказался в транспортере.
Он подъехал к отряду, закрывая его, бойцы посыпались внутрь. Выглядывая из стального укрытия, им было проще вести огонь, Редькин же направил его ближе к деревне, объезжая ее с другой стороны, давая простор для ведения огня бойцам.
Вдруг Кабайло одернуло. Он узнал эти дома. Попавшееся осветленное огнем лицо женщины оказалось соседкой – теткой Марфой. Горел его хутор. Они проделали больший путь, чем им казалось.
– Сволочи! – закричал Кабайло, продолжая отстреливать немецких солдат.
Бойцы переглянулись, они знали про хутор и близость его к части, но не думали, что немцы так быстро доберутся до него. Горе Кабайло каждый понимал и никто не хотел, чтобы с его домом обошлись так же.
У Кабайло в хуторе оставались жена и дочь Машенька, мама и старый отец, помогавшие по хозяйству его жене, пока он служил. Он дослуживал второй год, сам ушел в армию поздно, учился на механика в Киеве, был гордостью хутора и колхоза. Красавица-жена, дочка и сильный муж, образец советской семьи.
Все это рухнуло в эту злополучную ночь. Весь хутор был объят огнем, каждый дом, многие обугленные трупы валялись на улицах, различить что-то в этом хаосе ночи, огня и смерти было невозможно. Все в душе его в эту ночь оборвалось. Но надежда еще теплилась.
Вдруг Редькин свернул вглубь хутора, давя на своем пути немецких солдат.
– Риск, сержант! – крикнул лейтенант.
– Танк, Борис Иваныч!
Редькин, остановил транспортер и с охапкой гранат скрылся в дыму. Отряд же рассредоточился по укрытиям, продолжая вести огонь. Вдруг первое ранение – Иванов упал, и его мгновенно настигла вторая пуля.
Вдруг из смеси огня и едкого дыма вылезла ревущая и грозная немецкая махина. Танк, именуемый в Германии «панцером 3», а у нас же Т-3, вылез на торг и одним выстрелом с хода поставил точку в истории бронетранспортера. Затрещал бортовой пулемет, сразу скосив близкого к танку Поленко.
Отряд переместился в почти опустевшем хуторе дальше от танка, пытаясь спрятаться от его пулемета за горящими зданиями. Пулемет решетил их, балки падали и истлевшие стены сдавались. Выстрел, и один из домов разлетелся горящими кусками, поставив точку в жизни Чванадзе.
Вдруг на танк сзади вскочил Редькин и со связкой гранат стал открывать командирский люк. Выстрел и тело его обмякло, командир танка вылез и усмехнулся над ним.
– Рано улыбаешься, гнида. – грозно процедил сержант и выдернул чеку.
Обняв командира, они погрузились в танк, через пару секунд разорвавшийся изнутри. Башня подпрыгнула и, объятая огнем, сползла с железных плеч.
– Сзади, товарищ лейтенант! – крикнул Красильников и бросился на немца, готовившегося прыгнуть с ножом на обезумевшего от происходящего командира.
Одним махом сильные руки свернули неумелому немцу шею и они вместе упали недалеко от остатков отряда.
– Да чтож такой сегодня день хороший…
Из груди рядового торчал нож. Улыбка растеклась по лицу его, он перевалился на спину и наблюдая в небе дождь из искр на фоне серого смога, покинул отряд.
В хуторе становилось тише. Пару смелых немцев еще попытались оказать сопротивление в сгоревшей деревне, но к рассвету открытый огонь спал, дым стал прозрачнее, а запах приемлемо разбавлялся свежим утренним воздухом.
Верещагин и Бойко сложили погибших членов отряда в братскую могилу, соорудили небольшое надгробие, на котором было написано «Огнеборцы-красноармецы Красильников, Чванидзе, Поленко, Иванов. 24-25 июня 1941 г.»
Синельников подошел в упавшему наземь Кабайло и склонился перед ним.
– Скоро в путь. Мы еще ответим им за твою землю и семью.
Земля впитывала боль и страдание.
Она даже не знала, сколько еще таких слез примет в себя. Сколько крови впитают ее поля. Сколько слез прольет ее народ. И сколько силы вложит в то, чтобы больше их не проливать.
13 сентября 2018 года.