Девяностые лихие годы, переживал курортный город Геленджик, расположившийся вокруг бухты, закрытой мысами от Чёрного моря.
Перестроечный, революционный дух вселялся в горожан влачащих жалкое существование простаков обворовываемых властелинами. Всё что нажито непосильным рабским, общественным трудом украдено и присвоено, продолжаясь захватом земельных участков.
Для придания вида равноправия один из наделов передан моему отцу – инвалиду, участнику Великой Отечественной войны. Четыре сотки земли находились на взгорье под Маркотхским хребтом в северо-западной части города, в семи километрах от моего проживания на центральной улице. Владение отца тянулось вдоль безымянного ручья в ста метрах ниже дачи бывшего первого секретаря горкома партии. Ручей с горного ущелья, промыл овраг глубиной пять метров, на восточном берегу отложив толстый слой чистейшего туфа покрытого слежавшейся щебёнкой. Эта почва оказалась подходящей для произрастания густых зарослей кизильника рясно плодоносящего полновесными ягодами среди долголетних дубов и ясеней.
У нас, городских жителей, появилось желание преобразовать собственный природный ландшафт. Я с пожилыми родителями выкорчевал растительность, расчистил ложбину речки от зарослей глистника.
Огородили образовавшийся участок в двенадцать соток, навесив через овраг десятиметровый тросовый мост с решётчатым настилом. У северного забора поставили на высокий фундамент два вагончика с одной крышей, общим коридором и лоджией. Под складское помещение переоборудовали герметичный алюминиевый десятиметровый судовой мотобот на стальной раме. Во дворе шатровая дюралевая кухня, металлический туалет и сам дом закрывались стальными бронированными дверями и ставнями с хитроумными запорами. Помещение в четыре комнаты обогревалось водогрейным титаном.
Благоустраивая жильё создавали сад, рассаживая фруктовые деревья: разносортных яблонь, груш, черешен, вишен, инжира и облепихи. Речку обступали сохранённые кустарники кизила и лещины. На склонах оврага высадили: калину, мимозу, сирень, бузину, акацию и метельчатый дрок. Вдоль забора поднялись заросли малинника, прикрывая клубничную плантацию. Виноградные лозы оплетали дворовую беседку и рядок шпалеры открытой солнцу. Тросовая ограда поперёк оврага образовала стену ежевики. После дождей из древнего почвенного гумуса пробивались грибы. Весной к покрову лесных цветов: подснежников, пролесок и ветрениц, подсаживали нарциссы, тюльпаны, пионы и гиацинты. Всё лето благоухали разноцветные розарии. Осень украшали купы дубков и хризантем среди календулы. Это дивное исскуственное благолепие обживали ежи, змеи и полевые мыши. В прозрачной речной воде плескались рыбёшки, подхватывая насекомых. Подросший, плодоносящий сад привлекал пернатых певцов, оглашающих день трелями, ночь уханьем среди шороха ветвей. Я, с престарелыми матерью и отцом сотворяли садовый мир, своими руками перелопачивая тоны грунта, иногда не имея средств на проезд в редком городском транспорте.
Страна безумно разрушалась населением, оказавшимся без средств к существованию. Окрестные лесопосадки начали возгораться.
С отцом, поднимаясь под гору к своему имению, заметили группу тринадцатилетних ребят, обрызгивающих бензином из бутылки кустарниковый подлесок. Поймав двух подростков, выяснили, что им за вознаграждение предложил член противоборствующей партии устроить поджоги леса, показывающие неспособность государственной власти в наведении порядка.
В этот день мы спасли сад от уничтожения. Решение отца охранять свой садовый домик привело к потрясающему ужасу от ночного появления в комнате светящегося шара приведшего к паническому бегству ветерана войны.
Закончилось цветение сада, ветви прогнулись под обильными плодами, огород набух от корнеплодов. Очередной раз, прибыв на участок, увидели под разбитой стеной домика груду незрелых расквашенных овощей. Фруктовые деревья топорщили обломанные ветки. Смятые, оборванные, поломанные насаждения и постройки сотворили по утверждению очевидца группа детей пролетариев, проживающих в ближайшем северном микрорайоне.
Вероломные набеги вандалов продолжались несколько дней.
Меня захлестнула безысходная ненависть к нелюдям, глумящимся над нищими стариками. Работая во флоте, принёс сигнальную звуковую ракету, выстреливающуюся на высоту двести метров, производя оглушительный взрыв. Ракету закрепил под стальной лист моста, через овраг, выведя растяжку поперёк прохода. Явившись следующим днём, увидел разрушенный переход.
Сосед сообщил, что компания ребят вооружённых ломами и топорами взойдя на мост, подорвали снаряд, опрокинувший настил, сбросивший извергов в овраг.
С дикими криками орава умчалась восвояси, больше не появляясь на нашем подворье, позволяя восстановить природную прелесть.
Охранять своё творение взялась мать, отбросив мистические страхи и трепет перед разбойниками. Заканчивался благоприятный летний день. За забором на пригорке сосед расчищал неухоженную делянку, разведя огромный костёр из сухостоя. Редко появляющийся на заброшенный участок хозяин был хмур, нелюдим. Его крупное корявое тело и диковатое лицо отталкивали от общения.
Мать, пораньше закончив хозяйственные работы, поужинав в сумерках, закрылась в домике. Приоткрыв оконную ставню, осматривала сад, освещённый пламенем соседского костра.
Грузный зловещий человек с лопатой и мешком перелез через забор, на следующий огородный участок, принявшись воровато копать чужую картошку. По стечению обстоятельств явился хозяин огорода, напавший на грабителя. В темноте завязалась драка. Свидетельница обмирая, слышала крики, оборванные ударом лопаты по голове владельца картофельного поля.
Амбал, как в исчадии Ада, тащил жертву в пламя костра, всю ночь подпитывая огонь. Мать, обуянная страхом, закупорив помещение, ужасаясь происшедшим, с трудом дождалась утреннего рассвета и прихода людей.
Заканчивающийся двадцатый век с происходящим бардаком в стране, городе и садовом «товариществе» шокировал взрывом негодования проживших тяжёлую жизнь родителей, принявших скоропалительное решение уехать из страны.
Спешно за мизерные сумы избавились от жилья и имущества.
Двенадцать соток благоденствующего сада из сотен живописных растений со сказочными строениями был сбагрен соседнему нуворишу за полторы тысячи долларов.
Отец похоронен на чужбине. Мать, доживая девяносто лет в комфортной Европе, ностальгически памятует о родном саде на Черноморском побережье Кавказа.