Энмар и его День

ЭНМАР   И   ЕГО   ДЕНЬ

Повесть - сказка

Заняла 3 место на 6 Международном Корнейчуковском конкурсе.

     Он всегда просыпался раньше всех.
     Первым, на что падал взгляд его ещё не проснувшихся до конца глаз, как всегда, были щели в ставнях – из них сочился слабенький синеватый сумрак, едва различимый в тёплой тьме полной разнообразного дыхания спящих комнаты. Если сощуриться, можно представить, что за окнами ещё глухая ночь. Можно также представить, что просто закроешь глаза на миг, а когда откроешь – всё будет иначе, щели полны алого тёплого света, который будет с каждой минутой становиться всё более золотым, а мир за ставнями – полниться нарастающим птичьим щебетом, ароматом цветущих под окнами роз и ощущением невероятного счастья, которое принесёт ему наступающий летний день.
     Можно представить…
     А можно просто почти до крови закусить изнутри губы и пошарить вокруг себя в поисках сброшенной вчера куртки. От неё едва заметно пахло полынью и свечным воском, днём этот запах тревожил его и внушал опасения, что кто-нибудь из родных заметит и начнёт задавать вопросы, но нет – их больше волновало, не начал ли он курить. То мать, то тётка нервно обнюхивали его карманы и, ничего не найдя, не успокаивались и начинали задавать ему пустые и ненужные вопросы. Он едва сдерживал себя, чтобы не расхохотаться им в лицо, настолько они были далеки от понимания его настоящего и всего, происходящего с ним.
     Он натянул куртку и встал. Куртка едва сходилась на его раздающихся плечах, а руки торчали из манжет вообще неприлично, и всё же ему было теплее и спокойнее выходить в ней из нагретой комнаты в промозглый холод ноябрьского рассвета. Он всегда любил приключенческие романы и мечтал о настоящих приключениях, которые когда-нибудь ворвутся в его размеренную жизнь, но если бы ему кто-нибудь два года назад сказал, что наступит время, когда они поздней осенью всей семьёй будут – нет, не жить, а прозябать в холоде и голоде на их крошечной даче без всякой надежды вернуться в тёплую и благоустроенную городскую квартиру, он ни за что не поверил бы этому человеку! Или постарался бы подготовиться получше к такому жуткому будущему. Сделал бы запас продуктов, свечей, керосина. Каких-нибудь ценных вещей, которых можно будет обменять на продукты. Если бы знать…
     Но он ничего тогда не знал, как и его родные, как и все его соотечественники – что всей обычной и устоявшейся жизни внезапно придёт конец, что во взметнувшейся гигантской огненной волне революций и войн сгорят миллионы судеб, а выжившие и победители, и побеждённые будут влачить жалкое существование без возможности что-нибудь изменить… Но он считал себя очень сильным, намного сильнее своих родных, и не желал сдаваться.
     Тихо приоткрылась дверь, и он вышел из ночной темноты комнаты на освещённую бледным предутренним светом веранду. На белой скатерти громоздилась пирамида вымытой с вечера посуды, прикрытая вышитым полотенцем, рядом тускло поблёскивал самовар. Оконное стекло запотело, но слава Богу, не было покрыто, как это часто сейчас бывало, крупными каплями дождя. Однако старый абрикос, росший возле дома, негромко постукивал в стену своей узловатой веткой, а это означало, что утро будет ветреным.
     Он невольно зябко поёжился в своей полудетской курточке. Потом глубоко вздохнул и с усилием отворил тяжёлую дверь, ведущую на двор.
     Через минуту раздались размеренные удары топора. Он колол дрова, чтобы няня, когда встанет, могла сразу растопить самовар, а после и печь. На востоке, за мокрым переплетением тонких чёрных голых веточек, небо окрасилось в грязновато-багровый свет. Вставало солнце. Наступал новый день, ещё один день его жизни!
     Его звали Энмар, так назвал его отец, в эпоху своей молодости будучи крайне левых убеждений и почитывавший таких гигантов мысли, как Энгельс и Маркс. Крестильное имя его было Алексей, но так его звали немногие, а близкие предпочитали называть его Эником. Он был довольно высокого роста, тонкий, но крепкий и обещающий вполне мужскую фигуру при условии нормального питания и образа жизни. Очень бледный, темноволосый и темноглазый, он был красив по-настоящему и казался старше своих лет…
     Он как раз заканчивал с дровами, когда изнутри дома донеслись первые признаки пробуждения его остальных обитателей. Вороватым движением Энмар забросил часть дров за невысокий заборчик, отделяющий палисадник от остальной части их дачного участка, и провёл тонкой перепачканной рукой по лбу, стирая выступивший пот. Он разогрелся от работы, это правда, но и день, к счастью, обещал быть если не таким уж тёплым, учитывая позднюю осень, но пока что вполне солнечным.
     - Энмар! – нервно позвала его мать, выглядывая в приоткрытую дверь. – Эник, детка, подойди сюда! – Он подошёл. – У тебя всё в порядке?.. Ты не слышал, нигде не стреляют?
     Он прислушался. Далёкого погромыхивания, так напоминающего гром, и так заметно приблизившегося последними днями, к счастью, не было слышно вовсе. Он покачал головой.
     - Слава Богу!.. – перекрестилась мать. – Ты наколол дрова? Иди помоги няне!
     Он затащил охапку дров на крошечную кухоньку, вход в которую был с веранды, и помог няне, как всегда своим большим телом, терпким ночным запахом и косматыми неприбранными волосами напоминавшей ему старую медведицу, растопить печь. От тепла и усталости его разморило, он тупо смотрел на скачущие по веткам в печи крошечные огоньки, и мечтал о большой чашке крепкого кофе. Но кофе не было вообще. Не было и нормального чая, уже давно заваривали какие-то травки да вишнёвые стебельки…
     Из комнаты его уже истерически призывала бабушка. Как всегда, она не могла сама застегнуть многочисленные крючки и застёжки на одежде его старшей сестры Шанны. Шанне недавно исполнилось восемнадцать лет. Полтора года назад её бросил жених, гвардейский офицер. Шанна несколько раз пыталась покончить с собой, а когда это ей не удалось, она постепенно перестала разговаривать с близкими, обращать на них внимание и вообще что-либо делать. Последние несколько месяцев Шанна напоминала Энмару большую красивую куклу с длинными чёрными косами. После того, как её утром одевали и сажали в кресло, она так и проводила в нём весь день, глядя в никуда своими большими тёмными глазами с неестественно расширенными зрачками. Все по очереди подходили к ней, садились рядом, что-то рассказывали ей, пытались читать, она никак не реагировала. Как не странно, мать, проливавшая над Шанной реки слёз, ломавшая руки, призывающая всех богов на помощь и мечтающая о поездке в Швейцарию – якобы там были врачи, лечившие подобные заболевания - отступилась первая. Второй была тётка, но она никогда особенно не сочувствовала племяннице и вообще считала её состояние обычным эгоизмом и крайней распущенностью.  Бабушка оставалась с внучкой до конца. Передоверив няне с Энмаром почти всё домашнее хозяйство, она одевала и раздевала Шанну, что становилось всё более трудоёмким процессом, учитывая высокий рост и полноту девушки, а также наступающие холода. Из-за полной неподвижности Шанну требовалось одевать как можно более тепло, и на неё напяливали почти всю имеющуюся в доме тёплую одежду, а потом заворачивали в одеяла. В эти одеяла бабушка с трудом просовывала горшок и подолгу сюсюкала, как над младенцем, уговаривая внучку быть умницей и не мочить свои одеяния… Она же терпеливо, часами, кормила и поила Шанну с ложечки, с трудом пропихивая её в нераскрывающиеся резиновые губы.
     В который раз, с трудом ворочая вдвоём с бабушкой недвижимое тело сестры и натягивая на её не сгибающиеся конечности слегка пахнущие, несмотря на проветривание,  мочой пальто и салопы, Энмар задавал себе вопрос, понимает ли сестра, что их жизнь роковым образом изменилась, и что они по сути застряли здесь, на маленькой даче в самом конце степного хутора… Пережитое Шанной горе казалось сейчас таким незначительным и маленьким по сравнению с тем, что происходило и могло произойти с их семьёй, да и со всей страной в целом. Их хуторок казался крошечным островком среди безбрежного океана войны и хаоса. Со всех сторон были враги. Они наступали с востока, с запад, с севера и с юга. До города было не добраться, и Бог знает кто теперь жил в их квартире, полной дорогим всем вещей, и книг, и воспоминаний, где зимой всегда было тепло, а с кухни доносились вкусные запахи еды!..
     Энмар сглотнул, по его тонкой шее словно прокатился царапающий изнутри клубок. Пока бабушка ещё не дошла до них, бережно неся в вытянутой руке полную мисочку дымящегося варева, он сильно тряхнул обложенную со всех сторон тряпками восседающую в кресле Шанну и сказал с наигранной грубостью, стараясь подавить в себе как жалость, так и невольную зависть к сестре, сбежавшей в болезнь от всех проблем:
     - Давай, приходи уже в себя, дурында! Вон, идут такие же негодяи, как твой Соцкий, грабят и убивают! Может, и он среди них. Если повезёт, скоро встретитесь!
     Ему показалось, что по глянцевой поверхности неподвижных зрачков Шанны проплыла, как лодка по стоячей воде, тень какой-то мысли, но выражение её большого красивого лица с матовой смуглой кожей ничуть не изменилось. Тут подоспела бабушка, с воркованием распяливая серебряной десертной ложечкой с полустёртым гербом – всё, что осталось от давнишнего бабушкиного приданого – непослушные внучкины губы. Энмара передёрнуло от казавшегося ему фальшивым сюсюканья: «А вот сейчас наша Шанночка будет послушной девочкой и сама покушает!..», а может, и от запаха пищи…
     - Эник! – донёсся до него визгливый голос тётки. – Сегодня воскресенье, ты идёшь в церковь?
     - В самом деле! – озабоченно проговорила мать. – Сынок, ты совсем уже отвык от нормальной жизни. Это я виновата. Мало уделяю тебе внимания! Ну, да ничего, скоро этот кошмар закончится, мы вернёмся в город, и тогда…
     Губы Энмара дёрнулись, как судорогой, в саркастической ухмылке. «Закончится!» Иногда ему казалось, что его родные будто свалились с какой-нибудь луны и не видят, не понимают, что происходит. Да настоящий кошмар ещё и не начинался… И даст Бог, и не начнётся для них как можно дольше. Пока он, Энмар, заботится об этом, единственный мужчина в доме…
     - … а в церковь ты бы всё-таки сходил, - закончила мать, просительно на него глядя. – Помолись… за нас всех. За Шанночку… За несчастную Россию!
     - Мам, - примирительно сказал Энмар, - ты забыла, церковь закрыта. Отец Афанасий давно, как и вы, прячется у себя дома и боится выйти на улицу.
     - Мы не прячемся! – закричала тётка, её бледное длинное лицо пошло красными пятнами. – Как ты смеешь?! Анна, что ты позволяешь ему?! Совсем распустился… Мальчишка!
     - Не кричите, вы пугаете Шанночку! – вмешалась бабушка. – Эник, относись к тёте с уважением. Она старше тебя, и она – дама. Твой папа сказал бы тебе то же самое.
     - Да, да, папа сказал бы… - рассеянно подтвердила мать. – И ты совсем перестал заниматься, Эник, право. Как можно?! Мы же скоро вернёмся в город, и что тогда будет? Тебя же оставят в гимназии на второй год!
     - Немедленно идём повторять латынь! – мстительно потребовала тётка. – И я вчера как раз нашла старый задачник по алгебре!
     - Простите, мама и тётя, - вежливо произнёс Энмар, - но я должен идти проверить силки. Обещаю, что я сегодня обязательно зайду к отцу Афанасию, узнаю, как он и передам от вас наилучшие пожелания.
     Он выскочил наружу под слезливые причитания женщин и на свежем утреннем воздухе сразу почувствовал себя лучше. Даже будто стихла режущая боль в животе, давно не знавшем нормальной пищи…
     «Сегодня я должен наконец что-нибудь поесть! – поклялся себе Энмар. – Обещаю, как только добуду какую-нибудь еду, первый кусок съем сам! Ведь это нелепо – кормить всех, а самому умирать от голода. Эдак я свалюсь, а мне ещё столько предстоит сделать!»
     Обманутый желудок затих, а Энмар привычно протиснулся в секретную дыру в заборе (на калитке давно мрачно висел огромный мокрый замок, кажущийся такой несокрушимой преградой!) и почти весело побежал вниз по поросшему кустарником склону к сияющему совсем по-летнему под неожиданным осенним солнцем пруду, где у мостков ждал его «День». Сухие репьи и колючки впивались в его брюки, ему казалось, что он передвигается огромными прыжками, почти взмывает над землёй, ещё немного – и полетит по-настоящему над этим серым склоном, над сияющим прудом, над прячущимися в облетевших садах домиками и белой церквушкой прямо в осеннее бледное небо!..
     А хотелось бы ему на самом деле улететь отсюда насовсем и больше ничего не делать, не переживать и не заботиться ни о ком?.. Энмар не знал. Иногда он почти терял сознание от усталости и голода, его мучил страх и невозможность поделиться с кем-нибудь всем, что происходит с ним извне и внутри, но хотел бы он на самом деле бросить своих близких? На одну маленькую, ма-аленькую минутку он почти готов был допустить, что да, может быть…
     Но как же мама?! И Ника?! Да и всех остальных ему было жаль, даже глупую тётку с её стародевичьими ухватками, дрожащим пронзительным голосом, вечными чистыми воротничками и беспомощными – да-да, совсем беспомощными близорукими глазами! Они все были беспомощными, его женщины. Беспомощными без него, Энмара.
     Возле самого пруда склон стал пологим. Раньше тут паслись коровы, взгляд до сих пор кое-где натыкался на побелевшую коровью лепёшку. Энмар сделал зарубку на памяти – необходимо как можно скорее прислать сюда няню, ведь этими сухими кизяками отлично можно растапливать печь. И это, конечно, знал не только он, странно, что все лепёшки ещё не исчезли отсюда вслед за их производительницами. Да, няня сейчас была бы тут весьма уместна. Но он не хотел возвращаться. А может, и не мог…
     Жалко, что пока не придумали какое-нибудь средство связи, которое можно было бы носить с собой в кармане, какую-нибудь маленькую коробочку, отпрыска городского телефона. Энмар представил, как он берёт такую коробочку и говорит в неё: «Алло, барышня! Соедините меня с няней, пожалуйста!..» Невольно улыбнулся, хотя глаза его оставались серьёзными. А что, это мысль. Пожалуй, он мог бы придумать такую вещь, если бы… если бы ему это позволили. Но пока не стоит даже размышлять над этим, каким бы полезным для людей это изобретение не стало бы. У него слишком много других дел.
     Энмар побежал вдоль пруда по подсохшей полоске тины. Впереди среди обломанных камышей испуганно прыгали в коричневую воду немногочисленные лягушки. То ли большую часть выловили они с Никой, то ли лягушки уже готовились к зимней спячке, но их осталось ничтожно мало от бесчисленного летнего богатства. Да… это тоже надо учесть…
     Как всегда, он пробежал мимо мостков, хотя сердце его полоснула мгновенная острая боль. Ведь так легко было бы – один прыжок – под ногами пружинят доски – качнётся палуба – он поднимет свой вымпел, сейчас бессильно свисающий, поставит парус, снимется с якоря, и вперёд! В ушах запоёт ветер! Его «День» преодолеет полоску прибрежного грязного мелководья и выйдет на сияющую рябь широкой воды!
     «Ах, Эник, до игр ли сейчас», - сказала бы мама.
     Но если бы не его игры… только он с отцом называл их изобретениями, для всех остальных это всегда были «игры» … если бы не они, сейчас у него не было бы его «Дня», и всего остального, а значит, не было бы и шанса всех спасти! А он не мог пренебречь и этим самым крошечным, ничтожным шансом…
     Его корабль остался позади, а он уже подбегал к балочке, вначале представляющую собой как бы небольшую речку, вытекающую из пруда, а может, и впадающую в него…  Но уже через несколько десятков метров речка мелела, а потом и вовсе высыхала, превращалась в ярко-чёрную грязь, изрытую копытами и даже сейчас звенящую легионом мошкары, а потом и в сухую тропку, вьющуюся по дну неглубокого ущелья, глинистые склоны которого поросли высокой сухой, звенящей на ветру бесцветной травой.  Тут были его охотничьи угодья, под кустами шиповника, дикой маслины, среди стволов плакучей ивы, высохших мальв… Но сколько он не проверял связанные по книгам свои силки, все они были пусты. Энмар полез выше по склону к одиночно стоящему абрикосу – его последней надежде. Его ботинки скользили, съезжали вниз по скользкой траве, он плакал, не замечая этого, по-детски подвывая и размазывая слёзы по лицу грязными руками… Наверху, под криво росшим на склоне деревом, в силках слабо бился поджарый огромный заяц. Энмар зажмурился и одним сильным рывком сломал ему шею…
     Держа зайца в руках, он съехал обратно на дно балки. Кровь страшно билась в его висках, пульсировала в ушах. Он вскочил, чтобы скорее мчаться домой с невиданной добычей, но смог сделать всего несколько шагов. Его взгляд упёрся прямо в стеклянный мёртвый глаз зайца, Энмар согнулся от страшной боли в желудке, вначале его вырвало, потом он повалился лицом в камыши…
     Какое-то время он был почти без сознания, потом плакал, уткнувшись в ещё тёплую заячью мордочку, потом поспешно встал. Его шатало от слабости, ему хотелось ещё плакать, хотелось есть, до безумия хотелось спать, но мальчик понимал, что вот-вот на него может кто-нибудь наткнуться, и тогда точно заберут его драгоценный трофей, да и с ним самим может всякое произойти, а этого допускать было нельзя. Он выбрался из балки и поспешил домой коротким путём, подобрав по пути несколько коровьих лепёшек.
     Мать развешивала на верёвки, протянутые поперёк их маленького дворика, очередную порцию одеял, пальто и салопов.
     - Эник, ты был у отца Афанасия? – не оборачиваясь, строго спросила она.
     Ах, да, он и забыл…
     - Нет, ещё не был. Не успел. Позже обязательно схожу, - сипло (от плача?) пробормотал он.
     Ага, теперь она обернулась!
     - Почему у тебя такой голос? Ты курил?! – глядя прямо ему в глаза своими неподвижными зрачками, спросила с подозрением. Как будто, если бы он действительно курил, это был бы самый большой его грех, самое ужасное преступление… Он ещё даже не набрал в грудь воздуха, чтобы что-нибудь ей ответить, как мать схватила его за плечи холодными маленькими руками, притянула к себе, принюхиваясь.
     - Боже, чем от тебя пахнет?! Ты зубы чистил?
     Чистил ли? Он не помнил… Ему так хотелось спать… На миг весь мир перекосился, наполнился серой пеленой. Голос матери доносился издали, глухо:
     - Что это у тебя за гадость? Иди сейчас же отдай няне! И немедленно почисть зубы! Вообще, приведи себя в порядок! То, что нам пока приходится жить на даче, право, вовсе не повод распускаться! Эник, подумай, что сказал бы папа!..
     Что сказал бы папа?.. Возможно, вот что: да поешь же ты наконец хоть что-нибудь, Алёшка, дурачок!..
     Папа, прекраснодушный идеалист, придумавший своим детям ненормальные имена, обрёкший своего сына всю жизнь тащить на себе сросшуюся тень двух гигантов мысли, единственный в семье всегда преспокойно звал его Алёшей…
     Сквозь серую пелену – как светлый луч – воспоминание о Нике. Она зовёт его Алёшенькой, она существует, она единственная живая в этом театре абсурда, в который превратился весь мир и его семья. Она ждёт его. И он сейчас пойдёт к ней…
     Одна мысль об этом развеяла серую пелену. Теперь он отчётливо видел и слышал свою мать, которая вновь требовала, чтобы он почистил зубы и помыл руки, приводя в пример тётю, которая, несмотря на все трудности, ежедневно принимает ванну и ходит в абсолютно чистой одежде!..
     - Да, конечно. Потому что мы с няней таскаем и греем для неё уйму воды! А няня ей стирает!
     Этого не следовало говорить. Лицо мамы сморщилось, как у обиженного ребёнка, она закричала что-то совсем уж несправедливое и злое. Даже бабушка сделала ей замечание, выводя во двор под бледное солнечное тепло укутанную, как гусеницу, слабо семенившую Шанну:
     - Аннет, что ты так громко?.. Нельзя, соседи услышат! И вообще, сейчас не те времена, чтобы привлекать внимание. Лучше посмотри, как Шанночка себя сегодня чудесно чувствует: сама встала и идёт!
     Энмару неожиданная активность сестры показалась подозрительной; он покосился на её гладкое смуглое лицо и вновь уловил в неподвижных чёрных глазах какой-то отблеск, словно тень от большой рыбы прошла по стоячей воде… Впрочем, сейчас её пустой взгляд был направлен на зайца в его руках. Это заметила и бабушка, и сейчас же воспользовалась, заахала, высаживая внучку в подготовленное кресло:
     - Ах, Шанночка, посмотри, какой зайчик! Это наш Эник зайчика поймал, да? Ах, Эник у нас такой чудный охотник!
     Бабушкины загребущие ручки уже тянулись схватить зайца и вложить в безжизненную внучкину длань в качестве игрушки, но Энмар не мог этого допустить. Он быстро отдёрнул свою добычу и сказал строго:
     - Его сейчас же нужно разделать! А потом няня сварит для Шанны бульон!
     Бульон для Шанны – это всегда было святое. Недовольно бурча – мол, вначале Шанночка могла бы и поиграть! – бабушка отступила. Мама уже ушла со двора и, судя по голосам, направилась к тёте – жаловаться на Энмара, конечно. Визгливые тёткины восклицания перебивались прерывистым стуком «Ундервуда». Тётя писала стихи…
     В крошечной задымленной кухоньке, которую почти всю занимала своим огромным телом пышущая жаром няня, Энмар быстро и умело разделал зайца. Отделил примерно треть, завернул в старую газету. Няня возмутилась:
     - Куды?! Опять из дому всё тащишь? Что ты так об етой девчонке печёшься, у ей мать – генеральша! Небось с голоду не сдохнут! Вон за Марьином нынче опять бахкало, придут ихние адъютанты, увезут их в Парыж, а нам тут сидеть и сидеть! Алексей Михайлович, небось, и не знает, где его семья горе мыкает!
     - Няня, ну не говори ты глупости! – вяло возмутился Энмар. Его тошнило от металлического запаха и яркого вида крови, в то же время есть хотелось так, что он едва удерживался, чтобы не вонзить зубы в заячью сырую почку… - Как это я тащу всё из дома? Я, наоборот, в дом… Вот зайца поймал… И причём тут генералы к Нике? Она просто девочка… Голодная…
     Его лоб покрылся холодным потом, он безжизненно прислонился, сидя на табурете, к стене и замер, такой же бледный, как эта оштукатуренная стена. Няня с причитаниями нацедила чашку какого-то горячего отвара, буквально разжала ему зубы, заставила проглотить. Полегчало.
     - Ой, да что ж ты себя гробишь-то?! – убивалась няня. – Всё швендяешь, швендяешь, а то работаешь… И не ешь ничего… И по ночам лазаешь, думаешь, я не знаю?! Что ж я Алексею Михайловичу скажу – единственного сына не уберегла!..
     Энмар глотнул ещё отвару. Силы возвращались с каждым глотком. Впалые щёки чуть порозовели.
     - Всё хорошо, нянечка, - ласково произнёс он. – Я взял мяса совсем чуть-чуть. Вам всем осталось достаточно. Ты сразу свари Шанне бульону, я обещал бабушке… Потом я, может, ещё что-нибудь принесу.
     - Ты-то принесёшь!.. Только сели они все тебе на голову! И девчонка ета, и мать её! Совсем стыд потеряли – с мальчонки кровь пить! Глаза бы мои не видели!.. – сквозь дым няня метнулась куда-то и тут же вновь появилась, сунула Энмару что-то в карман курточки. - Вот... Коржиков я чуток замутила… Сам поешь и зазнобе своей дай!
     Тщательно укутав свой кровавый свёрток, Энмар проскользнул вдоль стены дома за палисадник и принялся собирать отложенные дрова. День продолжался и был не таким уж плохим. Впереди ждала встреча с Никой, рот наполнялся слюной при одном слове «коржики», а впереди ещё ждал своей очереди кусочек заячьего мяса; во дворе бабушка вполголоса ворковала над чудесно восставшей сестрой, над верхушками деревьев совсем не по-ноябрьски светило солнце, и где-то даже чирикала какая-то птаха… Да и вполне возможно папа был всё-таки жив. Кто и зачем стал бы убивать простого преподавателя университета – не большевика и не белого офицера, а что он не подаёт о себе вестей – так это и не удивительно, когда в стране такое творится! Папа просто уехал в Петербург… нет, в Петроград! – по делам. Он и раньше часто уезжал…
     Если бы вдруг папа вернулся…
     Чего бы они только не сделали вдвоём!..
     Энмар тут же постарался задушить в себе даже тень надежды. Нельзя мечтать о несбыточном! Это расслабляет и мешает ему выполнять свой долг. Как бы будто в подтверждение, в окно закричала мать, визгливо, совсем как тётка:
     - Энмар! Куда это ты опять собрался?! Сколько можно шляться?..
     Он выпрямился, придерживая свою ношу.
     - Я скоро буду. Сама же просила…
     - Что я просила?! Немедленно иди сюда! Хватит бродяжничать!
     - Аннет, ну что ты так громко? Соседи услышат… И скажи ему, чтобы наконец распилил на дрова эту свою лодку, пока никто её не отобрал. Шанночке нужно тепло!
     Как, ещё и «День»!? В нём поднялась белая волна слепящей злобы. Да знали бы они… Да может, благодаря «этой лодке» они все спасутся, даже если совсем не останется шансов! Ну, и благодаря ещё ему, конечно…
     В соседнем окне показалось длинное бледное лицо тётки.
     - Анна, да он тебя совсем не слушает, этот эгоист! Смотри, он смеётся над тобой! (Щека Энмара дёрнулась от нервного тика). Вот волчонок!..
      - Энмар!..
     Всё, с него хватит! Он решительно повернулся спиной к окнам дачи и, не слушая больше, что там они все кричат ему вслед, кинулся к своей дыре в заборе.
     Теперь ему пришлось бежать кругом их дачи, а потом – сквозь лесопосадку, летом напоминавшую ему заросшие, таинственные джунгли, а теперь – сквозь оголённые стволы деревьев грустно темнело пустое поле. В этом году на нём никто ничего не сажал, и напрасно среди бурьяна прыгали вороны, ворошили клювами бурые комья земли. Ничего они не могли найти в них, кроме червей! Энмар знает, сам пытался разыскать хоть какие-нибудь семена…
     Даже почти все сухие сучья в посадке были обломаны. Людям требовалось топить печки…
     По пути Энмар привычно шарил палкой у пней и в корнях деревьев, среди блёклых травинок. Может, ещё найдутся какие-то грибы… Хотя это было маловероятно. Во-первых, слишком много желающих, а во-вторых, на дворе уже поздняя осень. А в их краях грибы растут летом – шампиньоны, опята… Это же обычная лесопосадка, а не дремучие леса, о приключениях в которых мечтал он в детстве.
     Но этот крошечный, по-осеннему прозрачный лесок, отделяющий их дачу от остальных дач и от самого хутора, был не только местом летних игр и охотничьим угодьем Энмара, но и спасением для их семьи от чужих недобрых глаз! Конечно, захоти кто специально их найти, вопрос был бы решён в течение пяти минут. Но кому они нужны, чтобы их разыскивать специально?! Несколько несчастных женщин, едва не умирающих от голода в маленьком домике у грязного пруда, по-здешнему – ставка! И он, ещё несовершеннолетний, невоеннообязанный подросток… 
     Разве что «День» …
     Энмар сжал до боли зубы и руки в кулаки. «Пока её никто не отобрал» … Как не крути, бабушка была права! Пусть не совсем понятно, кому в здешних безводных местах, где до ближайшей нормальной реки и до моря было одинаково далеко, а единственный водоём, их жалкий прудик, летом можно было перемахнуть вплавь в самый короткий срок, кому могла понадобиться его малюсенькая яхта, переделанная из обычной шлюпки. Но в нынешние времена, полные дикой, нечеловеческой жесткости, не приходилось удивляться ничему. Зачем забирать у него «День»? Да просто так! Чтобы покуражиться. Показать свою силу. А то и придумать какую-нибудь формулировку, типа, «с помощью яхты осуществлял (или собирался осуществлять, что сейчас одно и то же) поддержку большевиков, или немцев, или белых, или какого-нибудь атамана Криволупенко!..»  Так его ещё и расстрелять смогут. Да и всех его женщин тоже…
     У него сердце заболело от страха и чувства смутной вины. Как маленькому, захотелось к маме… Он бы вернулся, если бы не Ника. Она шла к нему навстречу, он уже видел её впереди на степном холме. И побежал к ней со всех ног, мысленно убеждая себя, или Бога, или все силы, правящие миром:
     - Пожалуйста, только не сегодня! Пусть сегодня ничего не случится! Пусть всё будет хорошо! Я уже вот-вот всё доделаю, я обещаю! Я смогу, я постараюсь! Я вообще не буду спать!..
     Ему навстречу сияли Никины глаза, похожие на бездонные зелёные озёра, сияла её улыбка, сияла вся её суть. И, добежав до неё и прикоснувшись к ней, он, как всегда, ощутил себя безмерно богатым, будто в груди этой худенькой девочки билось сердце, вмещающее весь мир с его бесчисленными сокровищами…
      - Алёшенька, - нежно сказала ему Ника, - скорее идём к нам! Я приготовила черепаший суп, настоящий! А потом будем пить кофе. Вчера вечером приходил отец Афанасий и принёс немного кофе для мамы. Вот только дров у нас мало…
     - Я несу вам дрова, - хрипло сказал он, не сводя глаз с её прозрачного лица. – И ещё я поймал зайца. А няня испекла коржики.
     - Как хорошо! Значит, попьём кофе с коржиками. А то мама всё жалуется, что нет хлеба… Ты вправду поймал зайца? Бедный зайчик! Но он послужит людям. Мне так надоело варить лягушек… - и Ника тихо рассмеялась.
     Они говорили ничего не значащие слова, улыбаясь и глядя друг на друга так, будто каждым словом, каждым взглядом признавались в любви. Собственно, так оно и было, хотя ни единого любовного слова ещё не было сказано между ними… Но ведь они были ещё так юны, а впереди – да, впереди у них была огромная бесконечная жизнь!
     Взявшись за руки, они сошли с холма и вместе пошли по дороге, ведущей на генеральскую дачу. Ника несла свёрток с заячьим мясом, Энмар тащил дрова, и им обоим хотелось, чтобы их общий путь никогда не кончался… Но впереди уже чернели ворота, украшенные гербом, за ними виднелся заброшенный сад. На деревьях хрипло каркали вороны.
     - Прямо не знаю, что делать, - закрывая за собой засов, озабоченно сказала девочка. – Маму так раздражает это карканье! Хоть проси кого-то на хуторе, чтобы пришли их перестреляли. Но нам нечем будет заплатить…
     - Ты обещала, что не пойдёшь на хутор! – злым от страха голосом крикнул Энмар. – Нечего тебе там делать!
     - Вот, и отец Афанасий вчера просил, чтобы я никуда не выходила, - грустно подтвердила Ника. – Но что же делать, Алёшенька, милый? Мы же так умрём с голоду… Да, я знаю, ты делишься с нами каждым куском, но ведь и твоей семье нечего есть! Меня так мучает совесть…
     - Не смей так говорить! Пока я жив…
     - Да, я знаю, знаю! Алёша, ты замечательный, чудесный! Мы… мы что-то придумаем, ведь правда? – тень улыбки коснулась её личика. – В крайнем случае, будем есть ворон… Хотя, говорят, они такие противные!
     - Они совершенно несъедобные! – горячо подтвердил Энмар. – Ника… Не бойся! Я вытащу тебя из этой заварушки! Я вытащу нас всех!
     - Алёша… Когда ты мне расскажешь, что ты делаешь? Ты обещал… Я могла бы помочь тебе!
     Они стояли совсем близко друг к другу перед полуразрушенным крыльцом, Энмар смотрел в бездонные глаза Ники и видел в них своё отражение, слышал стук её сердца…
     - Ты не поверишь… - тихо сказал он.
     - Я поверю твоему любому слову!
     Он ещё колебался, но уже готов был сдаться. Ника не предаст его, он не сомневался в ней ни на миг, но стоит ли обременять её таким знанием?! Ведь и он вначале был не просто испуган, это была больше, чем паника, ему казалось, он сошёл с ума!..
     - Я помогу тебе… - тёплое дыхание Ники коснулось его губ.
     - Понимаешь, мой «День», он… Это началось так…
     - Ни-ика!.. – пронзительный крик вырвался из середины дома. Вороны, каркая, взлетели и закружились у них над головами.
     - Мама проснулась! – вздрогнула девочка и юркнула в густую тень, начинающуюся за приоткрытой громоздкой дверью. Энмар сложил свою ношу у лап облезлого каменного льва на крыльце и поспешил за ней.
     Как всегда, попадая в этот дом, ему казалось, что он заходит в склеп. Это было слишком большое, слишком просторное, слишком холодное и тёмное здание для двух его обитательниц. Тот домик, где жила семья Энмара, совершенно не подходил для постоянной, тем более – осенней жизни волею судьбы задержавшихся в нём людей, тем не менее, в нём хотя бы было натоплено и пахло пищей, пахло жизнью, а здесь – пахло холодом, пахло смертью и тленом.
     В конце длинной анфилады пустых тёмных комнат из единственной отапливаемой комнаты пробивался красноватый свет множества горящих там свечей, доносился отчётливый запах ладана.
     «Как будто из церкви, когда там покойник! – подумал Энмар, невольно содрогнувшись. – Господи! Как только Ника выдерживает здесь?!»
     С какой радостью он забрал бы её в свой дом… если бы разрешили его близкие… и если бы она сама смогла бы оставить мать… Но об этом говорить нечего, это невозможно, пока жива генеральша…
     - Ника, - капризно говорила мать, беспокойно ворочаясь в разорённой постели, - как ты смела меня оставить? Ты дурная девочка… Мне приснился страшный сон… и я не могла дозвониться горничной!
     - Мамочка, горничной нет…
     Ника покорно остановилась рядом с кроватью, вытянув руки по швам и склонив голову.
     - Вот я и говорю, нет!.. А ты где-то всё бегаешь… и что это на тебе за платье такое?!
     - Я ходила поиграть с Алёшей, мама… Ты хочешь есть?
     - Алёшенька пришёл? – больная женщина расцвела Никиной улыбкой, за которую он прощал ей почти всё… Энмар щёлкнул каблуками своих разношенных ботинок.
     - Явился по вашему приказанию, мадам!
     - Ох уж, по моему… - лежащая генеральша понимающе и кокетливо заулыбалась. – Ах, дети, дети… Да что же это такое, где же эти слуги?! Кормить нас сегодня будут?!
     Она изо всех сил затрясла лежащий рядом с ней изящный колокольчик.
     - Мамочка, не надо… - наклонившись, дочь забрала у неё колокольчик, оправила постель и подушки, усадила поудобнее. – Сейчас уже будем кушать.
     Она слегка коснулась руки Энмара и выбежала из комнаты. Подтянув к себе стул, мальчик уселся рядом с кроватью.
     - Как вы сегодня чувствуете себя, Генриетта Александровна?
     - Ох, ужасно! Всю ночь не спала! Вам эта глупая девочка говорила – я вчера велела ей позвать попа, чтобы я исповедовалась и причастилась! Ну, он хоть принёс свечей, а то, не поверите, сутками в темноте лежу!
     - Ника вечером ходила на хутор?! – потрясённо спросил мальчик.
     - Едва заставила её! Такая эгоистка, вся в отца, ничего не хочет для матери делать! Кормит какими-то помоями, слуг разогнала, дрова и свечи жалеет, сама где-то всё время бегает, а я лежу здесь, в холоде, во мраке, совершенно одна! – увлечённо перечисляла генеральша свои обиды.
     Энмар сглотнул, посчитал до десяти, чтобы успокоиться.
     - Генриетта Александровна, вы не правы, - стараясь говорить спокойно, начал он. – Ника всё для вас делает, очень вас любит и заботится о вас. А на хутор ей нельзя ходить, тем более – по вечерам. Там сейчас опасно.
     - Глупости! Что за опасности здесь, в этом захолустье?! Тут всегда было так мирно, так спокойно! Но вы правы, Ника – дочь генерала, ей негоже ходить одной среди этих хамов. Ну, так пусть берёт с собой горничную. Или пошлёт садовника…
     Зашла Ника, застелила чистой скатертью маленький столик, стоящий рядом с кроватью, и вновь вышла. Генеральша посмотрелась в зеркало на длинной ручке, взбила завитые волосы.
     - Знаю, я выгляжу ужасно! Как мне надоела эта болезнь! Давно пора переезжать в город, и Ника совсем распустилась. Алёша, хоть бы вы подействовали на неё, вы же из такой приличной семьи! Papa – преподаватель в нашем университете, а родная тётя – поэтесса! Кстати, передайте тёте, чтобы зашла как-нибудь ко мне на журфикс… Я совсем отвыкла от нормального общества!
     - Обязательно передам, Генриетта Александровна… Позвольте, я помогу Нике?
     - Ах, Алёшенька! Это непереносимо! Видел бы мой покойный муж!.. Ника, что за бурду ты мне подаёшь? Черепаший суп?! О господи! Ты, я вижу, решила меня уморить! Ненавижу французскую кухню! Сколько можно?! Несколько дней подряд – лягушачьи лапки, теперь – черепаший суп, а я хочу цыплё-онка! Жареного!..
     Побушевав и поплакав, генеральша всё же отведала черепашьего супа, а потом и кофе с няниными коржиками и, заручившись клятвенным обещанием Энмара, что на вечер ей приготовят заячье жаркое («кролика в белом вине!»), уснула, слегка похрапывая…
     Ника потушила свечи, укрыла мать, и вместе с Энмаром пошла в свою маленькую комнатку, где в отличие от натопленной, тёмной, полной разнообразных предметов и запахов спальни генеральши было почти пусто, чисто, холодно и светло. Там на Никином письменном столе их уже ждал столь же скромный, как и красиво сервированный маленький банкет, и Энмар наконец-то смог поесть… Он, правда, пытался уговорить свою подружку съесть как можно больше, но Ника отговаривалась тем, что вдоволь нанюхалась и напробовалась, пока готовила, и – честное слово! – больше не может проглотить ни кусочка!
     Знаменитые нянины коржики сейчас больше напоминали глину пополам с опилками, но от этих сероватых комочков всё же слабо пахло хлебом, и Энмар не успел и опомниться, как все стоящие перед ним тарелки, украшенные именным золотым гербом (Ника постаралась как можно лучше украсить их совместную трапезу, даже поставила на стол вазочку с разноцветными осенними листьями), оказались пусты. Суп из пойманной им вчера черепахи наполнил желудок мальчика, а принесённый отцом Афанасием кофе ободрил его настолько, что он почти играючи натаскал Нике воды из глубокого колодца в глубине сада, а потом быстро помог с дровами.
     Пора было прощаться. Сердце Энмара ныло, когда он стоял перед чёрными воротами дачи, глядя Нике в глаза и крепко сжимая в своих натруженных, усталых руках её тёплые пальчики. Каждый раз, прощаясь с ней, он не мог быть уверен, что на следующий день они встретятся снова. Забрать её с собой… пусть даже вместе с её вздорной, больной матерью…
     - Я прошу тебя… не выходи вечером из дома! Никочка… Вообще не выходи, что бы она не говорила! Я завтра приду, всё вам сам сделаю! Только никуда не выходи!..
     - Не бойся, Алёшенька, я никуда не выйду, честное слово! Но ты обещал рассказать мне… Это как-то связано с твоей яхтой?
     Как не хотелось Энмару немедленно рассказать ей всё, он глянул на заметно продвинувшееся к закату солнце и покачал головой.
     - Уже поздно, Ника, прости… Мама ждёт. Но я завтра расскажу тебе всё-всё, обещаю!
     - Я бы могла помочь тебе! – жалобно воскликнула девочка.
     - И ты мне поможешь! – твёрдо сказал Энмар. – Просто надо немного подождать…
     Последнее прощание, последний взгляд, и вот – он уже бежит по серой пыльной дороге, вокруг – пахнущая полынью осенняя степь, а за спиной с лязгом закрылись чёрные ворота…
     Поднявшись на холм, Энмар остановился на миг перевести дыхание. Ему казалось, он находится на вершине мира, а вокруг разворачиваются декорации его жизни. Вот под холмом покинутая им дача генеральши Лаевской, ему кажется, или крошечная фигурка Ники продолжает сиротливо стоять в саду с той стороны ворот?.. Дальше – в мешанине облетевших садов разноцветные крыши хутора, и на фоне вечереющего неба (как короток ноябрьский день!) чётко вырисовывается колокольня Спасо-Никольской церкви. Где-то за алым закатным занавесом существует железная дорога, станция, возможно, даже ходят поезда… Там, где кончаются рельсы – город, вокзал, родная улица, родной дом… Но кто теперь живёт в их доме? И кто ездит в условно существующих поездах?..
     Кто покинет их хутор, тот не возвращается.
     Если медленно поворачивать голову против часовой стрелки, горизонт вспучится целой вереницей бурых холмов, подобных тому, где он стоит сейчас, летом покрытых зелёной пеной перелесков. За ними – то самое Марьино, возле которого, по словам няни, опять «бахкало». А няня, как не странно, всегда всё знает, ей можно доверять. Может, потому, что в их семье она, кроме самого Энмара, единственный человек, осуществляющий связь с внешним миром. Мама, тётя, бабушка, не говоря о Шанне, добровольно заточили себя в их дачном домике. Они даже в сад почти не выходят, хотя тут их можно понять – что им делать в саду поздней-то осенью! А няня как-то успевает и домашние дела переделать, и к пруду за водой для стирки сходить (тут Энмара ощутимо царапнула совесть), и в посадку за сучьями для растопки, и на хутор сбегать – узнать у соседей последние слухи, а то и разжиться чем-нибудь посущественней.
     Продолжаем медленно поворачиваться. Теперь начинается пологий склон через пустеющее поле к тёмной полосе лесопосадки. За ней отсюда не видно их дачи, но пруд – вот он, тускло серебрится каким-то одним своим краем. К сожалению, в поле обзора не попадает та часть, где пришвартован его «День», но, возможно, это и к лучшему. Если по этой дороге кто-то будет идти, скакать или ехать, ни за что не догадается о существовании его яхты! Энмар понимал, что это очень ненадолго, наверняка отряду всадников захочется, например, напоить лошадей, и тогда…
     А дальше, левее – степь, степь, одна степь, уходящая в бескрайнее небо! Спуски, подъёмы, балки, холмы и дороги, дороги, дороги! Кто поручится, что сейчас где-то на одной из этих дорог не курится вдали пыль, не приближается нечто, несущее всем им смерть?!
     Скорее, скорее бежать домой, к маме! Он обидел её – зачем? Так нелепо… Просто увидеть её – живую, обнять, вдохнуть её родной запах… и рассказать, наконец, о Нике! Мама поймёт… не может не понять!
     - Алёша!..
     Что это?! Вздрогнув, он вновь глянул вниз и не поверил своим глазам. По дороге бежала к нему запыхавшаяся Ника. Одним прыжком он очутился рядом.
      - Что-то случилось?!. – от страха его голос оборвался. – Тебя кто-то обидел??!
      - Нет-нет, Алёшенька! Прости, я задержала тебя… Ты ведь спешишь к своим…
      - Ты не можешь задержать меня, никогда!
      - Я забыла тебе сказать… Тебя просил зайти отец Афанасий! Он узнал что-то важное…
     Единственным важным на свете для Энмара сейчас было стоять рядом с этой девочкой, держать её за руку, смотреть в её чистые глаза, видеть её в безопасности… И он решился:
      - Ника, милая, идём со мной, идём к нам домой! Не надо тебе туда возвращаться.
      - Что ты, Алёша! А как же мама?!
      - Твоя мама… она… - больше всего Энмару хотелось сказать, что он абсолютно уверен – лишившись своей маленькой опекунши, генеральша тотчас выздоровеет и вполне адекватно распорядится собственной судьбой. Но он знал, что Ника ему не поверит. Да он мог всё-таки ошибаться… - Она… не любит тебя так, как я! Больше жизни!
     Всё-таки он сказал ей это!
     Лицо девочки залила краска смущения, покраснели даже маленькие уши. Но она не отводила своего взгляда. Она всегда была смелой, его подружка! Энмар знал, что с ней можно пойти хоть на край света, она не струсит и не предаст. И сейчас он услышал её прямой и печальный ответ:
     - Ты знаешь, Алёшенька, я тоже люблю тебя. И буду любить всегда, пока жива. Но маму я не могу бросить…
     Они стояли на вершине холма под серым осенним небом, две маленькие фигурки, их окружал враждебный и холодный мир. Они не могли быть вместе и не могли расстаться…
     В этот раз, когда Энмару наконец пришлось отпустить Нику и самому двинуться в сторону своего дома, он ощутил такую сильную боль, как будто от него что-то отрезали. Это мешало думать и строить дальнейшие планы. Энмар решил немедленно поговорить с матерью и попробовать заручиться её поддержкой перед остальными домашними. Он знал, что против пребывания Ники в их семье никто, пожалуй, не стал бы возражать даже в нынешних стеснённых обстоятельствах. Но вот больная генеральша… Энмар так и слышал голоса родных:
     - Эник, ради Бога! Ты подумал о Шанночке?! Как ты всё это себе представляешь??! Когда закончатся все эти твои глупости?..
     Мальчик прибавил ход, ему хотелось плакать от беспомощности и злости. Ему казалось, что он сходит с ума – внутри он давно ощущал себя умным, взрослым человеком, а окружающие продолжали считать его глупым ребёнком!
     Подбегая к забору дачи, он бросил взгляд вниз, на пруд. На мостках стояла его мать и смотрела на отливающую сейчас тёмным металлом воду пруда, в которой отражался его белоснежный «День». У её ног лежал топор.
      Он помчался к ней, издали отчаянно крича:
     - Мамочка! Подожди!.. Не надо! Не надо… сегодня… на дрова!.. – у него от усталости или слабости подкосились ноги, и он упал на мостки рядом с ней. Мать испуганно обернулась, бросилась его поднимать.
     - Эник! Детка! Что с тобой? Я и не думала… не думала рубить твою яхту! Я просто вышла нарубить хоть немного сучьев, помочь тебе… Сыночек, бедный ты мой! Как ты один со всем этим справляешься?! Скорее бы вернулся папа…
     Мечта Энмара исполнилась – он был рядом с мамой, обнимал её, как маленький, уткнувшись лицом в её пахнущие полынью, дымом и – совсем слабо – духами -выбившиеся из причёски волосы. И мама не ругала его, наоборот, плакала, гладя его ввалившиеся щёки и нестриженую макушку…
     - Детка, как ты мог подумать, что я позволю рубить твой «День»!? Я же помню, как вы с папой его вместе строили, как ты радовался, что у тебя будет свой кораблик! Ах, Алёша, Алёша, как ты мог нас оставить!..
     - Папа вернётся! – пообещал Энмар, хотя он совсем не был в этом уверен.
     - Ах, я не знаю, я ничего уже не знаю… Боюсь, я просто не смогу его простить, теперь, после всего!.. Но ты, сынок, где же ты был? Почему ты дома ничего не ешь? У меня, право, просто сердце разрывается из-за тебя с Шанночкой!
     - А что со мной такого? Я живой, здоровый… Да не плачь ты… Я у Ники пообедал… Да, мама… Я тебе хотел рассказать… про нас с Никой…
     Мамины круглые глаза наполнились ужасом, как слезами, того и гляди перельётся через край.
     - Вы с Никой… Эник… ты не сделал ведь ничего такого?! Я понимаю, сейчас такое ужасное время, но ведь вы ещё совсем дети!
     - Мама!.. – возмутился Энмар, когда понял, что она имеет в виду. – Как ты можешь даже… даже думать такое! Я же люблю Нику! И хочу, чтобы она… вместе со своей мамой… жили вместе с нами!
     - Ах, Эник, разве это возможно? – жалобно спросила мама. – Как ты это себе это представляешь? И что скажет бабушка? Ты не подумай, что я против Никуши… и Генриетты Александровны тоже, я хотела бы помочь им, но, право…
     - Мамочка, главное, чтобы ты была согласна! А бабушку с тётей мы вместе уговорим!
     - Детка, право, это неприлично… И что скажет папа, когда вернётся?.. А тёти уже нет, она ушла…
     - Как… ушла? – не понял Энмар. – Куда? На хутор?
     - Нет, зачем на хутор? Ушла на станцию. Решила попробовать как-то добраться до города. Вполне возможно, поезда ходят, это мы сидим здесь в глуши и ничего не знаем… Питаемся дикими слухами какими-то! А ведь в городе наверняка есть какая-то власть… И они обязаны будут помочь нам вернуться домой, в свою квартиру! В конце-концов, твой отец – преподаватель университета. Должны же они уважать преподавателей! Учителя нужны при любой власти.
      Энмар замер. Тётя, его стареющая занудливая тётка с её глупыми любовными стишками – кому они сейчас нужны?! – с её беспомощно мигающими близорукими глазами, вся такая аккуратная, такая чистенькая, наверняка с зонтиком и с ридикюлем в беспомощных мягких руках, вдруг исчезла, растворилась в огромной вечерней степи, полной опасностей…
     - Мама, ну как ты могла её отпустить?! – простонал Энмар.
     - Что это значит – «как»?! Тётя твоя, слава Богу, взрослый человек и ответственный! Она понимает, что нам больше нельзя находиться в этой глуши. Идёт зима. Мы погибнем здесь, без продуктов, без всего, в этой лачужке, одни женщины с детьми… Да-да, не кривись! Ты тоже ещё ребёнок! И трудный ребёнок, твоя тётя права. Непослушный! Ох, скорее бы вернуться в город…
     - Лучше бы я пошёл сам… - почти со слезами повторял Энмар. Они поднялись наверх по склону, по дороге мальчик собрал нарубленные матерью сучья, подобрал ещё несколько коровьих лепёшек. Ветер усиливался, свистел среди голых деревьев сада. Впереди была холодная ночь. И… мама права, неотвратимо приближалась зима. Энмар содрогнулся, будто порыв ледяного ветра уже проник ему под одежду. Они не смогут тут выжить… Как бы он не старался!
     Ещё одна ночь, а лучше несколько…
     Они будут спасены!
     Энмар верил в это.
     Он не мог не верить…

     Посреди пруда был остров. Необитаемый, как и полагается. Заколдованный.
     Вернее, если по-настоящему это был не пруд, а лягушачий «ставок», если «День» Энмара был всего лишь переделанной морской шлюпкой, то и необитаемый остров на самом деле оказывался лишь влажной скалой, чуть возвышавшейся над поверхностью шоколадной от ила воды в ожерелье тростника и камышей. На ней очень любили отдыхать птицы, даже белые морские чайки прилетали сюда за много километров – возможно, половить рыбу, или по другим каким-то важным делам. Да, возле островка был отличный клёв, и у Энмара каждое лето не пустовало насиженное им место под раскидистой вербой. Он и купался там с детства, за считанные минуты проплывая вокруг всего таинственного острова. А позже – чудесные моменты, волшебные воспоминания… вроде Ники в венке из собранных им с самой середины пруда кувшинок. Её милое личико, её звонкий смех, её огромные зелёные глаза, как бездонные колдовские озёра – глаза настоящей русалки!..
     Огромным преимуществом этого островка было то, что местные как взрослые, так и дети почему-то считали его «заколдованным», и почти никто никогда не совался к этому гиблому месту, не мешая Энмару играть там, как ему хотелось. Его родители были просвещёнными людьми, конечно, не верившими в суеверия и в прочую чушь, да и он сам ни во что такое не верил… до прошлого года. Но о случившемся тогда – потом, а пока надо сказать лишь, что этот миниатюрный необитаемый остров имел огромное значение в жизни Энмара-ребёнка и Энмара-подростка. Из посторонних людей бывали там с ним лишь отец да Ника. На всю жизнь запомнил Энмар замечательные песчаные замки, выстроенные им вместе с отцом на берегу островка, негромкий отцовский голос, обсуждающий с ним, ещё малышом, его будущие «великие изобретения» … Отцовская ладонь на плече, рядом – маленькая Ника плещется, как лягушонок, в тёплой прибрежной воде… Счастье!!!
     Покатый берег пруда, где над деревьями сада едва виднеется тёмная крыша их дачи, кажется таким далёким. Как и визгливый тёткин голос, дразнилки сестры, упрёки мамы и бабушки; холодная зима в городе, надоевшая гимназия и всё плохое, что с ней связано… Энмар и сам был готов поклясться, что его таинственный остров – волшебный, вечно сохраняющий тепло, добро и детство!
     А потом его поймал на улочке хуторка попов сын – Фаська. Энмар брёл босиком по горячей мягкой пыли, в распахнутой сорочке и крашеными перьями в отросших волосах, воображая себя индейцем, возвращающимся из набега на бледнолицых. К загоревшему животу он прижимал заиндевевший бидончик с ледяным молоком, ну, может, не таким уж и ледяным, но точно очень-очень холодным после ледника в погребе у попадьи. Уже ощущал во рту его удивительный вкус – вкуснее любого городского мороженого, честное слово! Бабушка каждое лето покупала молоко у отца Афанасия – его коровы славились на много вёрст вокруг, их выращивали, выпасали и доили по какой-то сложной науке, но результат того стоил! Энмар ходить за молоком в общем-то любил, если бы не одно «но»… Вышесказанное как раз положило руку ему на плечо, и насколько же отличалось тёплое, ласковое прикосновение сильных отцовских пальцев от этих скользких, отвратительных щупальцев!
     - Энька! – как бы даже приветливо протянул Фаська, всверливая свою липкую конечность в плечо Энмара. – Давно я тебя не видел… От нас идёшь?
     Вместо ответа мальчик тряхнул молочным бидончиком перед выпученными, какими-то белёсыми глазами своего давнего врага. С того сталось бы и отобрать бидон, и вылить молоко в пыль, а то и попробовать отлупить Энмара, но, к счастью, недавно пришёл дневной поезд, и по улице хутора, переходящей в дорогу, ведущую от станции, шло довольно много народа.
     - Ах да, я и забыл… Вы же у мамаши покупаете, - скривился Фаська, что, видимо, должно было означать приветливую улыбку. – И как молочко, вкусное?
     - Вкусное… - сквозь зубы процедил Энмар, не собираясь добавлять ни слова благодарности. Обойдётся Фаська!
     - И что же, - гадко ухмылялся тот, - ты один молочко наше пьёшь? Или вместе с барышней Лаевской? Вы там вдвоём, на островке вашем, не только молочко пьёте? За кустиками-то, а?.. Га-га!
     У Энмара от злости перед глазами замелькали разноцветные искры. Он прищурился, примериваясь к прыщавой роже своего врага – дело непростое, учитывая, что дылда Фаська был почти в два раза выше невысокого тогда Эника. Но попович как что-то почуял. Выпустил плечо, отскочил. Жуликовато забегали глазки.
     - А что, Энька… ты там, на острове, ничего не заметил?
     - Это в каком смысле?! – хриплым от бешенства голосом спросил Энмар. Он уже решил – первый удар по жёлтым Фаськиным зубищам, второй -  по его огромному носу… И пусть потом враг попробует ещё что-то вякнуть про него и про Нику!
     - Да ты не горячись, - удивительно, но почти дружелюбно посоветовал ему Фаська. – Ежели чего не так сболтнул… прости. Я ж шутя… А ты храбрый, оказывается. Я и не знал…
     Энмар поставил бидончик в пыль и ждал, тяжело дыша и сжимая кулаки.
     - Подними молоко-то! – попросил Фаська. – Вон мамаша выглядывает… Увидит – убьёт, ей-бо!
     Энмар не стал выяснять, кого именно убьёт попадья, но молоко поднял. Оно действительно было слишком хорошо, чтобы стоять посреди пыльной дороги. А ему пора было идти. Бледнолицые ждали молока…
     - Я чего про остров-то… - извивался сзади Фаська. – Наши ребята говорят, там нечистая сила живёт… не слышал? Ничего там… не воет?
     - Ха-ха-ха! – презрительно сказал Энмар.
     - А вот и не ха-ха, можешь даже у папаши спросить! Там ведьма прежде жила, от неё даже пещера осталась!
     Пещера?! Энмар даже остановился, лихорадочно производя в уме ревизию своему островному хозяйству. На островке находился пригорок («гора!»), пересечённый крошечной балкой («ущельем»). Никакой пещеры там, конечно, не было, но Энмар вдруг понял – именно её ему и не хватало для полного счастья! Несомненно, на таинственном острове должна быть пещера…
     Но если её там нет, он, Энмар, её выкопает! Вот и всё, проще простого. В конце-концов, герои его любимого Жюль Верна тоже так поступали. Если им чего-то не хватало, они не ждали милостей от природы, а создавали это сами. А Робинзон Крузо, а Том Сойер!.. Как говорил Базаров, природа – не храм, а мастерская, а человек в ней – работник.
     И времени у него достаточно, впереди – целая вечность… Как лучше, попросить Нику помочь ему и копать вместе с ней, или лучше сделать девочке сюрприз и показать уже готовую пещеру? И не просто так, а вместе с легендой про живущую там некогда ведьму и оставившую – о, несомненно! – где-то в пещере зарытый клад…
     Всё становилось на свои места. Поглощённый своими мыслями, Энмар как на крыльях летел к себе на дачу, забыв свои мечты о холодном молоке, не обращая внимания на скулящего позади Фаську. Тот что-то бормотал о ведьмах, о нечистой силе и духах, а под конец плаксиво попросил:
     - Я тоже хочу с вами играть, с тобой и барышней Лаевской! Я больше не буду задираться и дразниться, ей-бо!
     - А это ты видел!? – Энмар показал ему свой небольшой, но крепкий кулак. – Нельзя тебе с нами играть! Тебя ведьма съест!
     Они всё же подрались в тот жаркий июльский день. Фаська с разбитым носом, завывая, убежал домой, а Энмару крупно влетело за синяк под глазом и частично пролитое молоко, но ничто не могло омрачить его радости победителя. Первый раз он защищал и успешно защитил честь своей Прекрасной Дамы, да ещё и его неукротимая фантазия получила новый толчок. У Энмара руки буквально чесались скорее начать копать свою пещеру.
     И он начал это на следующий же день, когда приехавший из города отец отменил наказание – за драку Энмара не выпускали с дачи… Он начал детской лопаткой копать сухую глину в стене крошечной островной балочки, но скоро убедился, как это трудно. Несмотря на свой энтузиазм, он за несколько часов на выбранном им месте смог выкопать лишь небольшую нишу. Руки горели от мозолей.
     «Такая пещера как раз подойдёт для Никиной куклы», - с горечью подумал Энмар. На миг он представил рядом отца с большой, настоящей лопатой, но тут же отверг эту идею. Его пещера должна быть тайной от всех, особенно – от взрослых, даже от отца. Почему-то Энмар в этом даже не сомневался… Возможно, в глубине души он боялся, что его такой умный и образованный папа всё же может поверить в эти смехотворные слухи о ведьме и запретит ему как копать, так и просто бывать на острове. Ну, а мама – несомненно запретит, как только что-то услышит!..
     Поэтому всю свою работу ему пришлось хранить в тайне. Нет, Энмар не охладел к своей мечте, он просто понял, что осуществление её несколько растягивается во времени. Но, как мы знаем, он считал, что у него впереди целая вечность одного только детства, а уж взрослой-то жизни… Он продолжал копать, понемногу, не каждый уже день и даже не каждую неделю. За несколько лет в стене балочки темнел недурной грот, который Энмар, уходя, каждый раз тщательно замаскировывал. Конечно, до трудовых подвигов Робинзона Крузо ему было далеко, но всё же своей работой Энмар был вполне доволен – тогда… Он значительно вытянулся в рост, руки давно привыкли к настоящим инструментам. На нём в основном лежал уже и уход за их садом, и колка дров, и мальчик ни от чего не отказывался. Он любил возиться в земле, любил деревья и цветы, как и его мать, и ему нравился физический труд, как отцу. А больше всего ему нравилось преодолевать трудности.
     Конечно, никакой ведьмы он не видел, и никакого клада на острове он не находил. В самом начале своих раскопок он наткнулся на сухую змеиную голову, хотел подарить её Нике, но девочка почему-то отказалась… Теперь-то он понимал, кладом была их с Никой любовь, всё его счастливое детство на этом маленьком хуторке, затерянном в степи. И был готов отдать свою жизнь ради сохранения этих бесценных сокровищ…
     Потом у него появился «День».  Теперь стало ещё проще переплывать на остров, но это было не так уж часто. Энмар целыми днями носился по серебристой глади или ложился в дрейф. Он рыбачил со своей бесценной яхты, купался в самых глубоких местах пруда, где прежде ему запрещали. И жалел только об одном - что окружающие его водные просторы не могут стать шире в десять, или в сто, или в тысячу раз! А возле островка было довольно мелко, переживая за свою яхту, Энмар построил и там мостки, но приплывал туда редко. Оказывается, раньше было намного веселее отправляться на остров или вплавь, или на самодельном плоту, или на маленькой лодочке вместе с Никой. А может, проблема в том, что прежде он был младше, и всё было иначе, и как-то интереснее, чем сейчас. Энмар не успел опомниться, как даже и «День» в каком-то смысле ему наскучил. Его уже не привлекали ни плавание вдоль и поперёк полностью изученного им пруда, ни рыбалка. Почти не льстили восхищение и зависть хуторских мальчишек и детей дачников. Ему нравилось, пожалуй, только плавать на яхте вместе с Никой или становиться на якорь на самой середине пруда, прилечь где-нибудь на палубе в тени под навесом и читать – даже любимые тётей книги со стишками! Или под плеск воды обдумывать свои проекты.
     Вот если бы построить подводный корабль, как «Наутилус» у капитана Немо… Или такой, чтобы плавал и по воде, и под водой, и летал! Энмар мучительно ощущал, как не хватает ему знаний. Ну и, конечно, ещё и средств, и материалов. Да и физических сил. Это же надо целую верфь с помощниками! А где их взять?! С горя Энмар даже подумал было привлечь дылдистого Фаську, но тот бросил родителей, уехал в город, связался с дурной компанией. Матушка с горя заболела. Плохо, когда один ребёнок. Все интересы родителей вокруг него крутятся, а если что случается, так и вовсе жить невозможно. Вон и Ника у своей матери одна… Нет, у него, Энмара, должно быть детей много, чтоб и сыновей не менее трёх-четырёх. Все пилят, строгают… Ну, и девочки, конечно, тоже, если захотят. Нику он уговорит… 
     С трудом Энмар отрывался от своих мечтаний и возвращался к реальности. А она была более чем неприятной и тревожной. Чего стоила одна только война с немцами! К счастью, их семьи это напрямую не коснулось, отец по-прежнему преподавал в университете, тётя писала свои стихи, Энмар и Шанна учились в гимназиях. Но жизнь стала какой-то неуютной, точно болезненно обнажённой. В воздухе носилось предчувствие близкой беды.
     Потом произошёл весь этот кошмар с Шанной. А затем… реальность вдруг перекосилась, сдвинулась и разом вся поползла, как огромный пласт земли, неотвратимо падающий в море. Энмар как-то своими глазами видел последствия огромного оползня, когда в течение нескольких минут была уничтожена половина деревни вместе с домами, садами и людьми… И то, что происходило сейчас, напоминало ему этот ужасный оползень.
     Их семья, как и большинство людей, старались делать вид, будто ничего не происходит и жить, как раньше. Но это оказывалось невозможным. Каждый день приносил новые страшные вести. Жить становилось всё хуже.
     … И всё-таки в прошлом году было не так ужасно, как в этом. Папа был с ними. Казалось, всё, что могло произойти, уже случилось. Они жили здесь, на даче, как и привыкли каждое лето. Да, продуктов было меньше, чем обычно, и они были намного дороже, но никто пока не голодал. Издали доносились какие-то смутные слухи, но это было так далеко.  И все надеялись, что самое плохое до них не дойдёт.
     Мама всё время возилась в саду. Тётя одолевала Энмара своими нравоучениями и заставляла его постоянно сидеть за уроками. В связи с ухудшимся материальным положением семьи она занялась репетиторством, и даже здесь, летом, на даче ухитрялась находить себе учеников. Энмару приходилось сидеть рядом и зубрить латынь или французские глаголы, пока тётя нараспев диктовала или повторяла условия задач другим маленьким мученикам. И некому было за него заступиться! Няня почти не выходила из кухни, бабушка, как всегда, не отходила от Шанны. С отцом творилось что-то странное. Он редко бывал дома, всё ходил по соседним хуторам и деревням, иногда даже не приходил ночевать. Правда, он объяснял это тем, что зарабатывал разными поделками и ремонтами – многих окрестных кузнецов и слесарей забрали на войну…
     Когда отец наконец появлялся дома, рассеянно похлопывал по плечу Энмара и тут же отпускал его на свободу. С диким радостным кличем мальчик мчался к пруду, в лесопосадки, в степь, а чаще всего – за своей подругой на соседнюю дачу. После гибели мужа на войне с японцами генеральша с каждым годом и днём всё больше слабела и всё меньше покидала свою комнату и свою постель. Дочери она уделяла внимания мало, и вместе с тем жестоко её эксплуатировала, заставляя исполнять буквально любое своё желание. Но тогда у них ещё были слуги, и Ника была более свободной…
     Всё же мальчику приходилось большей частью играть в одиночестве. С мальчишками с хутора он за эти годы не сдружился – они его дразнили за дружбу с девчонкой и любовь к книгам. А теперь детей вообще осталось мало. Все куда-то разъехались… Но Энмар был этому только рад. Он всё время боялся, что кто-нибудь из зависти или просто по глупости повредит его любимый «День». Как ему хотелось, чтобы произошло чудо, и вместо их грязноватого прудика перед ним распахнулась бескрайняя морская синь! Свободный ветер наполнит паруса яхты. Он выйдет в открытое море…
     Но чудес не бывает. С горя мальчик опять вспомнил про свою пещеру. За короткий срок он значительно углубил и укрепил её. Как-то вечером, стоя у входа и оглядывая результаты своей работы, он впервые подумал, что в случае… чего-нибудь, эта пещера могла бы послужить убежищем. Ему и Нике, например. Местные боятся этого места и вряд ли сунутся сюда. Вот смешные! Сколько времени он уже возится тут в полном одиночестве, и ни разу не видел ничего мало-мальски страшного. Энмар унаследовал рациональный ум своего отца и считал, что можно бояться только реальной опасности. Но сейчас ему вдруг стало не по себе. Усилившийся ветер шуршал высокой степной травой, казалось, к нему кто-то подкрадывается. Вдали за тёмной полосой леса вспыхивали яркие белые зарницы. Внизу так странно всплёскивала вода пруда… как будто «День» сам пытался сняться с якоря и отплыть.
     - Глупости! – громко сказал вслух Энмар. – Просто поднялся ветер, испортилась погода. Осень скоро!
     Но его не покидало ощущение глядящих прямо на него чужих внимательных глаз. Он наскоро заложил вход в пещеру, сбежал на берег и принялся готовиться к отплытию. Почему-то руки едва его слушались, он задержался, нервничал, стараясь не глядеть назад. Он не удивился бы, если бы сейчас откуда-нибудь показалась высокая тёмная фигура в плаще с капюшоном, или как там выглядит ведьма!
     Наконец, яхта отплыла от острова. Энмар держал курс прямо на светлую звезду, стоящую в небе совсем низко над крышей их домика. Свет этой звезды успокаивал его и словно говорил, что ничего страшного не случилось. Скоро он будет со своими родными. Они ждут его.
     Уже выпив тёплого молока на ночь и ложась в свою уютную постель, мальчик сонно подумал, что больше пока на остров плавать не будет. Может, вдвоём с папой… попозже. Он покажет папе свою пещеру и попросит, чтобы папа разузнал, в чём там дело, какие страшные истории рассказывают о его таинственном острове. А может, папа уже и знает сам. Ведь он постоянно ходит по всем окрестным местам.
     … Засыпая, он опять увидел серебристый свет звезды и подумал, что она чем-то похожа на Нику…
     … Ба-бах!!!
     Оглушительный удар грома чуть не скинул Энмара с кровати. Он подбежал к окну – прошлым летом они ещё жили на даче, как нормальные люди, и каждый спал в своей комнате, а комнатка Энмара была на втором этаже, даже выше, почти на чердаке.  В ярко-сиреневом свете молнии, через исполосованное струями дождя стекло, мальчик увидел вздыбленный волнами пруд… и свой «День», медленно отплывающий от берега.
     - Этого не может быть! – потрясённо пробормотал мальчик. – Я же его надёжно закрепил…
     Но память смущала его, нашёптывая, что нет, вполне возможно, не так надёжно, как всегда, он же устал, и хотел спать, и боялся…  А теперь – гроза, и ветер, и волны… и яхту гонит на песчаную косу посередине пруда. Она или сядет на мель, или вообще перевернётся и утонет.  Прощай, «День»!
     - Нет!.. – простонал мальчик.
     Он сам не успел понять, как всё произошло. Он только что увидел через окно своей комнаты отплывающую от берега яхту, миг – и он уже мчится вниз к пруду, полуголый и насквозь мокрый от хлещущего в лицо ливня. Какое счастье, что его окно выходит на крышу веранды, а с неё спуститься – плёвое дело, давным-давно опробованное в тайне от мамы! Он промчался по скользким мосткам и, не раздумывая, прыгнул в бурлящую и холодную совсем не по-летнему чёрную воду.
     Когда же будет новая молния?! Не видно ни зги! Неужели «День» успел отплыть куда-то далеко, ведь, казалось, прошла какая-то минута!.. Налетевшая внезапно волна ударила Энмара в лицо. Отплёвывая затхлую прудовую воду, мальчик спросил себя, откуда на их лягушачьем ставке вообще могли взяться волны!.. Тут небо расколола свето-фиолетовая вспышка, и в её мертвенном свете Энмар увидел совсем неподалёку от себя, где-то в десяти шагах, развёрнутый боком к волне «День» … и высокую тёмную фигуру на носу яхты! Он готов был в этом поклясться! Ведьма!..
     - Ах ты!.. – остальное Энмар проглотил вместе с большой порцией прудовой воды. Страх, если он и был, исчез под нахлынувшей яростью. Мальчик нырнул и вынырнул уже у самого борта яхты, схватился за обрывок каната и через секунду был уже не борту.
     Схватил с палубы лопату и бросился на нос. Там было пусто, он это видел даже в темноте, оказавшейся не такой уж непроглядной. Если бы ещё дождь не лил прямо в глаза…
     Но дождь не помешал ему увидеть ослепительный зелёный свет, заливший весь его островок. Туда, в вершину скалы, под которой находилась его пещера, били и били молнии. Туда шёл его «Ясный день», как будто Энмар сам управлял яхтой. Мальчику приходилось видеть, как магнит притягивает к себе предметы, сделанные из железа. И теперь нос яхты указывал точно на остров, и кораблик рассекал пенящуюся от дождя воду с такой уверенностью, с какой гвоздь стремится к намагниченному бруску.
     «Мне это снится! – подумал Энмар. – Это всё сон – и гроза, и дождь, и ночное плавание! Не может быть, чтобы это было на самом деле. Такого не бывает!.. А если бы и было, разве у меня хватило бы смелости сейчас находиться на борту яхты и плыть неведомо куда!? Я сплю. Проснись, проснись!»
     Он несколько раз изо всех сил зажмурил и резко открыл глаза, сильно ударил себя кулаком по ноге и даже ущипнул свою руку. Бесполезно. Дождь почти прекратился, яхта скользила вперёд в абсолютной тишине, только едва слышно плескалась вода у бортов. Грома тоже не было. Но зелёные молнии продолжали сверкать над островом.
     «Господи, что я делаю?! – внезапно мальчик как будто опомнился. – В меня же сейчас попадёт молния! Немедленно переменить курс! Бросить якорь!»
     Он схватился за штурвал. Но яхта не слушалась руля.  Словно в самом деле ею управлял некто невидимый. Тогда Энмар бросился к брашпилю. Но лебёдку заело. Мальчик начал разматывать цепь руками. Поздно! Остров приближался, как в страшном сне. Мимо проплыла тёмная стена прибрежных камышей. Под килем что-то захрустело. Даже в том состоянии, в котором находился мальчик, он отметил, что «День» подходит к острову совсем не с той стороны, как он подплывал обычно.
     - Сейчас сяду на мель! Боже, помоги! – Энмар несколько раз быстро перекрестился. И… это помогло! Яхта замедлила ход, и он успел бросить якорь. Совсем чуть-чуть оставалось до берега. Энмар прыгнул за борт – здесь было совсем мелко. Булькнув, ушла в сторону большая рыба. В тростнике приглушённо вскрикивали лягушки.
     Привычные звуки и запахи немного успокоили мальчика. Он иногда приплывал прежде на остров по ночам, хотя мама, естественно, была против. Обычно с ним был отец. Они вместе ловили рыбу, варили кулеш или рыбацкую уху на костре возле шалаша или просто лежали на траве, смотрели на звёзды, которых здесь было множество, и они так ярко сияли – не то, что в городе! Как хорошо было вместе с папой рассуждать обо всём интересном, что происходит в мире!
     «Папа бы не испугался, - подумал Энмар. – Папа обязательно пошёл бы и узнал, что происходит, что это за молнии! На земле нет ничего необъяснимого. У всего есть причины. Да, папа пошёл бы! И я… пойду!»
     Он страшно жалел, что не позвал отца, когда бросился вслед за своим кораблём. Но вполне могло быть, что отец опять ушёл куда-то по своим важным делам. А ещё вернее было бы, что проснулась бы мама и никуда бы его не пустила. Тут бы и отец не помог. Ночью, в дождь, в грозу, куда-то плыть, навстречу молниям!..
     Но погода, как по волшебству, улучшалась с каждой секундой. Как от проливного ливня осталась лишь висящая в воздухе морось, от взвихренных ветром волн – лишь рябь на воде, так и от зелёных молний осталось лишь слабое свечение посреди острова – как раз там, где была пещера. Это было… словно зов. Кто-то настойчиво звал Энмара, и мальчик пошёл на этот зов, уже почти без всякого страха. Он шёл среди высокой травы, стрекота цикад и запаха полыни, насквозь мокрый, но не чувствуя холода. Над ним раскинулся бескрайнее августовское небо, всё усыпанное звёздами, и впереди сверкала ледяным огнём Полярная Звезда!
     … И всё-таки это был сон. Только что он шёл среди высокой влажной травы, над ним блестели звёзды – совсем близко, рукой подать! Дорога волшебным образом удлинилась, наяву он уже давно пересёк бы насквозь весь островок. А так – он всё шёл и шёл куда-то вперёд, к чему-то волшебному, ждущему только его!.. И – без всякой паузы – луч солнца на подушке, запах свежести после дождя, полный птичьего щебета сад… И «Ясный день», совершенно чистый, целый, мирно стоящий на якоре на своём обычном месте возле мостков…
     Энмар рывком сел на кровати, почему-то быстро ощупывая себя. Как будто всё нормально… значит, точно приснилось! Надо же, какой удивительный сон! Рассказать папе – даже он не поверит! Решит, что Энмар всё придумал… как будто такое можно придумать!
     Но вот чего точно нельзя придумать – так это его ног, мокрых, покрытых отвратительной грязью, налипшими травинками, таких несовместимых с белоснежной простынёй! Несовместимых ни с чем, с нормальной жизнью нормальных людей!
     - Мама… - пробормотал Энмар. – Боже мой!
      
     О пережитом Энмар сообщил только одному человеку – отцу Афанасию. Он пошёл на исповедь, хотя в подражание отцу считал себя атеистом и бывал в церкви нечасто. Но после случившегося он чувствовал необходимость побывать в Божьем храме. Да и самого отца Афанасия, в отличие от его сына, Энмар с детства любил и глубоко уважал.
     После службы священник пригласил Энмара к себе, и там, на залитой солнцем (уже совсем не верилось в ночную грозу!) деревянной веранде большого уютного дома, за вкусным чаем из большого пузатого самовара, городскими сушками и матушкиными пирогами, мальчик рассказал если не всё, то многое из своего ночного приключения (или всё же сна?..) Он думал, что отец Афанасий не поверит ему, сочтёт его лгуном или же попросту сумасшедшим. Но в добрых карих глазах священника, смотрящих будто в самую душу мальчика, он не увидел ни тени недоверия или осуждения.
     - Вы… мне верите? – голос мальчика невольно дрогнул. – Я… не сошёл с ума, ведь нет?!
     - Ну, что ты, Алёшенька! – отец Афанасий ласково погладил его по голове. - Я думаю, тебе даровано видеть больше, чем всем нам. Пути Господни неисповедимы. И он не случайно направил тебя на этот остров. Так случилось… я слышал всякое о нём. И плохое, и хорошее.
     - Там вправду когда-то жила ведьма?! Простите, отче… Я знаю, вы не верите в ведьм!
     Отец Афанасий засмеялся, поглаживая пушистую каштановую бороду.
     - Ну, ведьма – это, конечно, деревенские сплетни. Знающие люди говорили другое. Будто раньше наш пруд был гораздо больше, его можно было даже назвать озером. Его наполняли родники, которых много в наших местах. И в него даже впадала небольшая речушка. Но куда потом девалась вся эта вода? У некоторых возникла версия, что на твоём острове (а он раньше тоже был гораздо больше!) есть пещера, в которую попадает каким-то тайным путём весь излишек воды, и потом – подземной рекой! – стремится к морю. Кто-то даже вроде видел эту пещеру… Собственно, в этом нет ничего удивительного. Такие случае известны, и подобные пещеры с подземными реками, озёрами и даже водопадами существуют на самом деле. Правда, они чаще встречаются в горах, но геологический состав нашей местности весьма неоднородный. Ты, конечно, знаешь, что под всем нашем городом тянутся катакомбы, выходы из которых порой находятся за много вёрст от городских окраин.
     - Да, знаю, - кивнул Энмар. – Мы с папой несколько раз ходили в них на экскурсии. Правда, он не разрешал отходить далеко от входа.
     - И правильно делал!.. Такие места весьма интересны, но чреваты несчастными случаями. Ну-с, отрок Алексей, до сего места мой рассказ, хоть и кажется сказкой, всё же правдоподобен. А вот дальше уже начинается настоящая фантастика. Знаешь такое слово? Ну, конечно, ты же любишь читать, не то, что мой оболтус…
     - Пожалуйста, отец Афанасий, рассказывайте, мне так интересно! – взмолился Энмар, заметив, что лицо священника затуманилось печалью.
     - Да, да, конечно… Так вот, естественно, что в головы наших славных сельчан закралась вполне понятная и практическая идея: раз уж подземная река, ведущая к морю, существует, надо бы её как-то использовать! Ну, это вполне понятно и даже похвально. Природа должна служить трудящемуся человеку… Но вот тут-то и началась неразбериха. Все поиски таинственной пещеры ни к чему не привели. Мало того, пруд начал сохнуть! Иссякла речка, впадающая в него, на её месте осталась балка, в который вы, детвора, любите играть. Стали пропадать даже родники, и людям пришлось копать колодцы. Тут-то и объявилась некая не то гадалка, не то цыганка, заявившая: подземная река откроется только чистой душе, и никогда жадная, корыстная рука не коснётся её струй!
     - Но это же сказка! – протянул мальчик.
     - Похоже на сказку, - согласился отец Афанасий. – Тем более, это произошло давно… Давай докончим её, и к нам присоединится матушка. Она не любит такие истории, но любит тебя и твою семью, а поскольку в силу телесной слабости сейчас почти не выходит из дому, то с удовольствием поговорит с тобой. Ты же не против, Алёша?
     - Конечно, нет!.. Я уже понял, отче! Эту гадалку и прозвали ведьмой? Она жила на острове?
     - Эта часть истории наиболее загадочна. Что случилось с этой женщиной – непонятно. Вроде бы какое-то время она действительно жила на острове и активно производила там какие-то раскопки, но нашла ли что-то, и что стало с ней самой, неизвестно. Люди в ту пору были ещё более малообразованны и суеверны, чем теперь. Пошли слухи, что весь пруд и остров на нём – заколдованное место, что якобы там есть какие-то Врата… Мои предшественники и я, заступив сюда на работу, старались всячески пресекать подобные непотребные разговоры. Как будто бы всё стихло, в пруду спокойно купались и удили рыбу детишки, на берегу гуляли дачники, да и тебя с Никой никто не предлагал предать анафеме за то, что вы играете на острове. Однако!.. – отец Афанасий выразительно поднял палец. – Ты, Алёша, верно не раз замечал и печалился, что хуторские ребята почти не принимают тебя в свои игры.
     - Ну, не так, чтобы печалился… - пробормотал Энмар.
     - Тем не менее, теперь ты знаешь, чем это вызвано. А не только тем, что ты из более состоятельной семьи – дети других дачников спокойно бегали по хутору, если они хотели этого сами, и не возражали их родители. Я, кстати, беседовал с твоим отцом, но он только рассмеялся надо мной, назвал всё это «глупыми суевериями» и добавил, что поищет с тобой эту пещеру, и тогда вы устроите в ней метрополитен, как в Лондоне, если она сухая. А если же вдруг паче чаяния по ней всё ещё протекает подземная река, то вы отправитесь в путешествие на вашей яхте до самого моря… Да, жаль, что твой отец так увлёкся политикой, он был таким замечательным инженером!
     - Мой папа? Политикой?! – удивился Энмар, но больше его заинтересовало другое. – Так он знал про пещеру и подземную реку? Почему же он ничего мне не сказал?!
     - Должно быть, счёл это сказками. А может, ему сейчас просто не до этого… Ах, Алёша, это хорошо – думать о счастье для всех людей, но прежде человек должен дать счастье своим самым близким, перед которыми он всегда находится в неоплатном долгу! Никогда не забывай этого. Возможно, ты и есть та самая чистая душа, предсказанная нам, и ты сумеешь открыть ход в подземную реку! Когда-то я мечтал, что это будет мой сын… Но он увлёкся грязными авантюрами, его в этой истории заинтересовали только сокровища, якобы найденные «ведьмой» и унесённые ею с собой в могилу… Алёшенька, главные сокровища для каждого человека – это его родные и любимые люди!

     Прав был отец Афанасий. Энмар недолюбливал свою тётю, считал её вздорной и глупой, даже лишней в их семье, но вот она ушла – и он понял, что ошибался. Тётя была родная. Она была маминой сестрой, она была женщиной, за которую он отвечал. Она тоже была сокровищем!.. Он не должен был допускать её ухода. Что угодно могло случиться с ней в угрюмой и холодной осенней степи, где по дорогам и без дорог скакали какие-то всадники, шаталось множество людей, развращённых вседозволенностью и полным отсутствием моральных принципов. Кто угодно мог творить безнаказанно любые преступления, объявив себя приспешником правящей в этот день власти – безразлично какой. Энмар знал это. Если бы он мог, он бы бегом бросился догонять свою тётку, чтобы спасти её и вернуть, но мама даже точно не знала, по какой дороге она пошла. В любом случае, было уже поздно. Оставалось только надеяться на чудо и молиться. Тем более, чудо уже произошло. Когда Энмар с трудом сдерживал слёзы, глядя на пачку учебников, оставленных ему тётей перед уходом, ему послышался тихий голос сестры, зовущей его. Повернувшись, он встретился с внимательным и вполне разумным взглядом Шанны. Она сидела в кресле перед печуркой, в которой сейчас ярко пылал огонь, вся закутанная, как прежде, но шевелилась и даже могла подозвать брата к себе слабым движением руки.
     - Эник… - её голос, когда-то такой звонкий, сейчас едва шелестел, как опавшие листья. – Ты говорил… Ты вправду… видел его?
     - Кого? – Энмар вспомнил, что он утром говорил Шанне что-то о Соцком, бросившем её женихе, которого он ненавидел всей душой. – Ты… про этого, что ли?!
     - Да… - Шанна утомлённо опустила ресницы, закрывшие её глаза густой бахромой. – Ты сказал… он идёт сюда. Я слышала…
     - Ну… может, и идёт, - пробормотал брат, боясь её разочаровывать, чтобы это не вызвало новый приступ болезни. – Чего бы ему не прийти?  Тут место такое… многие приходят на хутор, ты же знаешь!
     - Нет, я слышала, он идёт! – настаивала Шанна. – Нельзя…
     - Что нельзя?
     - Ему приходить… нельзя… Он… плохой человек…
     - Неужели! – саркастически воскликнул Энмар. – Как это ты догадалась?! Долго думала?!
      - Эник… скажи всем… он плохой… он убийца… если он придёт, всему конец… он убьёт всех… - по смуглым щекам Шанны покатились слёзы. В этот миг в комнату вошла бабушка и с криком бросилась к своей любимице.
     - Шанночка! Эник, это ты её обидел, негодный мальчишка?!.
     - Нет… я сама… - рыдала Шанна. – Эник… помоги мне… нам надо… уйти отсюда!
     - Да конечно, надо, - сухо согласился Энмар. – Здесь довольно-таки опасно и холодно, если ты заметила! Не считая того, что нечего есть… Но придётся ещё немного потерпеть.
     Бабушка, растирающая руки Шанны, вдруг повернулась к нему.
     - Эник… - заговорила она неожиданно просительно, что было на неё совсем не похоже. – Ты же всё равно собирался к отцу Афанасию… Вот, передай ему! – она отколола со своего жакета большую брошь, которая, как Энмар помнил, находилась там всегда. Маленьким он часто пытался сорвать её, а когда стал постарше, бабушка иногда давала ему посмотреть. – Попроси у него немного молока для Шанночки… и для себя.  Няня говорила, у него ещё оставалась одна корова. Может, он согласится нам давать, хотя бы несколько дней. Больше у меня ничего нет… У твоей мамы тоже…
     - Молочка… - жалобно протянула Шанна. – Хочу молочка!..
     Энмар вновь ощутил в своём горле царапающий изнутри колючий клубок. Он отстранил протянутую руку бабушки. Подумав, ласково вынул из её стиснутых худых пальцев брошку и старательно приколол на прежнее место.
     - Не надо, бабушка. Я и так принесу молока. Отец Афанасий даст мне, он добрый!
     - Ох, но сейчас такое тяжёлое время… - бормотала бабушка. – Что же Алексей всё не возвращается?! Как он мог с этой политикой забыть о своих детях, обо мне, своей старой матери!.. Да, дети, я старая! И не надо на меня так смотреть!..
     - Опять бежишь!? – закричала няня из дровяного сарая. – Совсем шамашедший! Есть-то будешь, аль нет, наконец?! Зайца тебе оставили…
     Но Энмар, хотя весь день мечтал о кусочке заячьего мяса, сейчас был не в состоянии что-то есть и вообще не хотел задерживаться дома ни на минуту. Ему нужно было как можно скорее сбегать к отцу Афанасию, а потом, возможно, уже без всякой маскировки, плыть на остров! Времени оставалось всё меньше. А может, уже совсем не было… 
     - Потом, няня! – Энмар побежал к забору. Возле своего тайного хода на кого-то натолкнулся. – Мама, ты куда?! Темнеет уже…
     - Эничек, детка… Знаешь… я схожу к Никуше! Поговорю с Генриеттой Александровной, думаю, она согласится немного погостить у нас. Пока не вернётся папа… а там мы все вместе переедем в город! Как говорится, в тесноте, да не в обиде… И тебе больше не придётся туда-сюда бегать!
     - Мама, это замечательно! – искренне сказал Энмар. – Но тебе нельзя ходить в темноте, да ещё одной! Давай вместе завтра утром.
     - Эник, право, это смешно! – обиженно поджала губы мама. – Ты сам ходишь, когда и куда считаешь нужным, а со мной разговариваешь, как с ребёнком! Вы все относитесь ко мне, как… как к маленькой девочке какой-то!
     - Мама, но ты и есть наша маленькая любимая девочка! Так папа всегда говорил…
     - Но папы сейчас нет, - тихо сказала мама. – И я не могу больше быть девочкой… Ты, мой маленький сын, стал совсем взрослым мужчиной, как же я могу дальше оставаться ребёнком, и не помогать тебе! Знаешь, я так много думала сегодня об этом… Ты всё время работаешь, стараешься как-то нас прокормить. Бабушкой с Шанной, няня хозяйничает, тётя… давала уроки, писала стихи, а теперь ушла в город, чтобы хоть как-то нам помочь! Одна я… совершенно бесполезна. Как искусственный цветок в гостиной…
     - Мамочка, это не так! Ты же наша мама!..
     - Да, я – ваша мать, а не дитя. И я сделаю всё, что смогу, чтобы помочь вам. Сейчас пойду к Лаевским. Нике больше нельзя оставаться там одной. Надеюсь, мы вместе с ней сумеем отвести Генриетту Александровну сюда, она ведь может ходить потихоньку! А если у нас не получится, значит, я сегодня заночую там. В такое время люди должны держаться вместе. И не вздумай ночью туда прибегать! У тебя есть другие важные дела. Разве нет?!
 
     Да, у него были другие важные дела. Каждый его день был заполнен важными делами. Но самым важным делом было то, что он делал теперь каждую ночь.
     Оставалось уже совсем немного. Возможно, совсем тонкая перемычка.
     Он уже слышал шум воды. Усиливающийся с каждым ударом лопаты. Ещё чуть-чуть – и шум превратится в рёв! Исчезнет последняя преграда. Откроется подземная река, мощный поток, вечно стремящийся к морю! Если повезёт, он сумеет провести к этой реке по выкопанной им протоке «Ясный день» и, вместе со всеми его близкими и любимыми на борту, отправится в путешествие под землёй – на морской берег, в свой любимый и родной город! Но если что-то пойдёт не так, он всё равно сумеет спасти свою семью. Он всех переправит на своей яхте на остров, и они просто спрячутся в пещере. Там всем хватит места! Он тщательно замаскирует вход, и их никто не найдёт. Если вообще кто-то догадается, что они могут быть на острове, который пользуется такой дурной славой, да ещё захочет лезть в ледяную воду. Насколько Энмар знал, вряд ли на хуторе у кого-то остались лодки. И ему хотелось петь от радости, что стоит холодная поздняя осень, а скоро вообще настанет зима. Правда, тогда пруд может обледенеть… Но в их краю редко бывали такие суровые зимы. В любом случае, он надеялся закончить свой труд до наступления морозов.
     Он бежал по главной улице хутора в сторону церкви, поблизости от которой находился дом отца Афанасия. Было ещё совсем не так поздно, но в редких окнах мерцали слабые огоньки. Вдали глухо лаяли собаки. Люди, напуганные событиями последних лет и частыми переменами власти в их местах, старались как можно меньше обнаруживать своё присутствие, особенно по ночам, как будто это могло защитить их от опасностей.
     Возле ворот дома священника стояли несколько человек, слышался громкий разговор, грубый смех, мелькали искры от папирос. Во дворе заржала лошадь. Энмар замедлил свой бег, затаив дыхание, тенью прокрался вдоль забора.
     - … и выкопать клад. С деньгами мы везде цари, при любой власти! А если власть не подойдёт нам самим, сделаем ей ручкой, и адью, га-га!
     - Но вы убеждены, что на остгове действительно закопано сокговище? – картаво спросил другой голос, напомнившей Энмару что-то давнее и страшно неприятное, хотя что могло быть неприятнее гогота Фаськи! Явился, значит, не запылился, да ещё дружков с собой приволок! То-то радости родителям!
     - Ей-бо, ваше благородие! Я с папашей тут побеседовал… по-свойски, всё из него выбил! Чтоб мне провалиться, если там не клад! А чего иначе этот полоумный мальчишка там столько торчал, туда-сюда с лопатами шастал?! Ясно же – клад ищет!..
     - Забудьте пго бгагоодие, сколько я вам говою! Это нынче опасно… Даже забавно, что мне вновь пгедстоит встгетиться с этой семьёй! Пгетставляю, как они меня ненавидят. Пгавда, может, не все. Помню, баышня таяла от одного моего пгисутствия… Что ж, возможно, я её не газочаую. Давно не имел женщины…
     - Тут есть ещё одна такая ломака, генеральская дочка! Но эту я хочу себе, ваше… товарищ… господин Соцкий! Сами говорили – сейчас всё общее!
     - Сейчас к ним наведаемся? – спросил третий, незнакомый голос. Энмар замер…
     - Вгяд ли… Лошади устали. А идти в темноте пешком – слуга покогный!
     - Да, утро вечера мудренее… Надо ещё решить, как перебраться на этот остров! Не вплавь же – в ледяной воде. Плот, что ли, построить?
     - Зачем же плот! У мальчишки этого, у Эньки инженерова, целая яхта есть! Папаша сыночка баловал!
     - Яхта?! В этих местах, где народ даже лодок не держит! Однако…
     - Ей-бо, есть! Маленькая, правда…
     - Господа-товагищи! Я пгоголодался. Опанас, вы как гостепгиимный хозяин, газделите с нами кгов и стол? Ваш отец, как местный священнослужитель, навегняка имеет, чем нас угостить! Или вы его, гм, до смегти… выбили?
     - А чёрт его знает, ваше…ство! Может, и живой ещё… Но мамаша точно жива! Идёмте, я её припугну, она сейчас нам стол накроет!
     Три чёрные тени исчезли, ворота закрылись с долгим скрипом. Подкованные сапоги протопали по крыльцу, по веранде. Ещё один скрип – двери. Ржание лошади. Тишина.
     Только сейчас Энмар почувствовал, что он возвращается к жизни. До этого, в течение всего разговора, он медленно умирал, не чувствовал своего тела, не слышал стука сердца. А сейчас замороженная кровь вновь хлынула во все уголки, и сердце стучало просто оглушительно! Мальчик всерьёз боялся, что этот стук услышат бандиты за толстыми стенами дома священника.
     Надо что-то делать! Немедленно!
     Поджечь дом, вместе с ними? Но пожар разгорится медленно, они ещё не спят, заметят! Ждать, пока они уснут – потерять драгоценное время! Да и как поджечь дом, когда там живая матушка, и отец Афанасий тоже, быть может, ещё живой!
     Значит, надо бежать, предупредить своих! А дальше? Уйти пешком в степь, на станцию? Но Шанна и генеральша долго не смогут идти, а понести их обеих он не сможет. Как только рассветёт, эти на конях их догонят!
     Значит, остаётся одно! Игры закончены. Этой ночью они все поднимаются на борт, и его «День» понесёт их вперёд, может быть, к жизни и свободе! Если то, что говорил ему отец Афанасий, и то, что видел сам Энмар в своих удивительных снах – правда!

     В середине острова, там, куда били зелёные молнии, где Энмар копал свою пещеру, находилось место, которое одни считали заколдованным, другие – Вратами, третьи – путём к подземной реке. Но одно было главным: если людям грозила большая опасность, с помощью этого места было возможно спастись. Как спаслась живущая когда-то на острове женщина, которую считали ведьмой. Когда на остров двинулась вплавь, на плотах и лодках озверелая толпа, размахивая топорами, вилами и зажжёнными факелами, легенда гласила: женщина просто подошла к скале, приложила к ней свою руку, и скала открылась! Свет факелов озарил стремительно текущую чёрную воду, стены словно в бриллиантовых брызгах; женщина ступила в маленькую лодочку, ждущую её внутри, повернулась к людям и сказала несколько фраз. Течение унесло её, и эхо от произнесённых слов ещё не рассеялось в воздухе, когда всё перекрыл грохот обвала. Скала закрылась, самые рьяные преследователи погибли под рухнувшими глыбами и тучами глины и песка…
     - Те, кто ищут спасения, будут спасены.
     - Путь откроет только чистая душа.
     - Единственные сокровища на свете – жизнь и любовь!
     Вот, что будто бы сказала та, которую считали ведьмой.

     Энмар копал свою пещеру не один. Порой к нему приходили другие люди, работали с ним до рассвета, а при первых лучах солнца исчезали. Многие работали молча, это были в основном взрослые мужчины, одетые в военную форму, неизвестную мальчику. Некоторые говорили с ним. Энмар запомнил маленькую девочку, которая плакала и говорила, что ей надо спасти свою маму, пока её не убили немцы. Немцы – это было понятно, недавно с ними была война, и сейчас они, возможно, ещё хозяйничали в родном городе, если их ещё не выгнали оттуда. На пальтишке у девочки была нашита жёлтая звезда, она называла немцев фашистами и всё просила хоть кусочек хлеба для мамы. Она копала землю маленьким совочком и раскопала порядочно для такой небольшой девочки. К утру Энмар не выдержал и побежал домой за едой для неё и её мамы, хотя и знал наперёд, что будет. Он не ошибся, вернувшись, он девочки не застал. Она исчезла, но выкопанная ею ямка осталась. Она послужила началом протоки для «Дня», чтобы он мог проплыть в подземную реку прямо с пруда. С той ночи Энмар всегда брал с собой немного еды. Хотя девочка больше не появлялась, он находил, кому её дать. А в крайнем случае съедал сам.
     Все люди, которые приходили помочь Энмару, хотели кого-то спасти. Энмар не понимал, откуда они берутся, и куда исчезают, но был им благодарен за помощь. Они тоже благодарили его, и совместная их работа продвигалась со сказочной быстротой! Энмар уже слышал шум подземной реки…
     Но иногда он работал в одиночестве. Последние несколько ночей к нему никто не приходил, и он даже был рад этому. Ему казалось, что он сходит с ума. Ника всё просила рассказать ей, что он делает, просила разрешить ей помогать ему, но как он мог ей такое сказать!..
     Теперь все тайны заканчивались.
     Энмар послал няню к Лаевским, велел бабушке собирать Шанну, а сам бросился на берег. Хотя бандиты и собирались выезжать только утром, он знал, что не может на это полагаться. Нужно было действовать как можно быстрее.
     Ночь была тихой-тихой. Не квакали лягушки – может, уснули на зиму, не плескалась вода. Вдали чуть-чуть светился краешек горизонта. Энмар не знал, закат ли это, а может, уже восход, но был рад, что будет работать не в полном мраке. У него, конечно, ещё были свечи, но их не хватало, особенно когда работало несколько человек. А сегодня на острове его ждали. Снимаясь с якоря, он видел, что там много людей. И они все пришли не с пустыми руками. У них были лопаты, кирки, другие инструменты. Энмар даже подумал, а может, не убегать от бандитов, а дать им бой, но потом отклонил эту идею. В любом случае он должен был спасти своих женщин. И потом, он не был уверен, а не призраки ли они, все те люди, которые работают вместе с ним. К сожалению, призраки вряд ли могут сражаться с бандитами. Да, но они как-то могут копать!
     А может, на самом деле он копает всё это сам?!.
     И тут он услышал голос отца – такой знакомый, родной и любимый:
     - Алёшка!..
     - Папа!!! – Энмар едва не заплакал. Это в самом деле был его отец, как всегда спокойный, улыбчивый, в своей инженерной шинели; он давал окружающим его людям указания, как точнее вынимать грунт. – Ты здесь, ты живой! Ты вернулся!!!
     - Всё в порядке, Алёшка. Я с тобой.  Мы сделаем это!
     - Папочка, мы тебя так ждали! Мама столько плакала!.. Пап… а ты знаешь – Шанна выздоровела!
     - В самом деле? Это превосходно!.. Алёша, а ну глянь: это не тебе сигналят?
     В самом деле, в глухой черноте на далёком берегу трепетал маленький огонёк. Энмар понимал, что скорее всего это подошли бабушка с Шанной, но сердце его скулило и отчаянно звало: мама! Ника!..
     - Не медли, отрок Алексей! – это подошёл отец Афанасий. – Плыви! С божьей помощью, мы сегодня откроем вам путь!
     - Отче, вы живы!.. А я боялся…
     - Господь не допустит! – сурово сказал священник. – Давай, забирай своих!
     Никогда «Ясный день» не пересекал пруд с такой скоростью даже при солнечном свете. Энмар правил прямо на огонёк и ещё издали услышал тихий плач Ники. Яхта стукнулась об мостки, Энмар буквально перелетел на берег.
     - Вы здесь?! Что случилось?! Никочка…
     - Алёшенька, мама умерла… - девочка, всхлипывая, прижалась к нему. – Всё было хорошо, она поужинала и легла спать, тут пришла тётя Аня, мы вместе зашли к маме в комнату, а она, а она… И я даже не могу её похоронить!
     Энмар не был удивлён. То-то ему показалось, что он на острове заметил генеральшу, несущую с кем-то вдвоём (не с тётей ли?) носилки с землёй. Некогда было подойти рассмотреть поближе.  Но тогда выходит, что и отец Афанасий… и папа!? Да нет же, нет! Папа вернётся!..
     - Ты её похоронишь! – пообещал он. – Мы все её похороним, как подобает… Давайте быстрее на борт! Скоро начнёт светать. 
     «День» вновь взял курс на остров. Слава Богу, все они были здесь, вместе с ним: мама, и Ника, и бабушка, и сестра с няней.  Никто не задавал никаких вопросов, только няня, когда корабль заходил в протоку, не выдержала:
     - Господи, да неужто ты сам всё ето выкопал, болезный ты наш!..
     Энмар зябко оглянулся. Остров в бледном свете приближающегося рассвета был абсолютно пуст.
     - Наверно, сам, - хрипло сказал он.
     Ему вдруг ужасно захотелось спать. Это и неудивительно, ведь он не спал почти целые сутки, и столько работал, и бегал, и почти не ел! Но он не имел права даже на миг сомкнуть глаза, ведь он был капитаном корабля, на котором плыли самые дорогие его люди, и впереди им предстояла такая тяжёлая дорога!
     Сейчас протока закончится. Отец Афанасий обещал, что путь будет открыт, а Энмар знал, что его обещанию можно верить. Но даже если так, это только начало подземной реки, текущей к морю, и никто не знает, что ждёт их впереди!
     Шум воды стал оглушительным. Руки Энмара лежали на штурвале, рядом с ним стояли мама и Ника. Тогда не страшно. Он первым увидит начало своего нового дня.


Г. Одесса                Май 2017 – июнь 2018.