Надо идти домой, там лучше, там он от меня никуда не денется. На улице я устал за
ним гоняться. Ничего плохого я ему не сделаю, я только поиграю немножечко и все,
а там бабка отнесет его обратно.
И только, я значит, в дом, тут и дверь открывается, а на пороге бабка, и сразу с
допросом, - что это у тебя в зубах? А ну-ка показывай, что у тебя? Господи, да
это же воробей! А ну-ка отпусти его, немедленно отпусти. Что я тебе говорю?
И со словами, - как тебе не стыдно, он ведь маленький, - она подхватила меня и
бегом во двор. Тут она стала меня тихонечко тряси, чтоб воробья освободить. А
тот и голову на бок повесил, и лапки свесил, но поглядывает, чем дело кончится.
Я ведь его легонечко прихватил, что бы он только не удрал, он живой, я просто
хотел с ним поиграть и отпустить.
Но бабка не унималась, и все требовала чтобы я разжал зубы, и стала легонечко
разжимать их своими руками. Я обхватил воробья лапами и не сдавался.
Но они меня все же победили. Бабка взяла воробья в руки, подняла их высоко-
высоко, и отпустила, а меня заперла в крыльце, чтобы я не помчался за ним
вдогонку.
В дом я не пошел, остался сидеть у дверей и ждать когда меня выпустят,
а когда меня выпустили, я бросился на поиски.
- Бабка, иди, он опять его поймал.
- Как поймал? Он же улетел, я видела.
- Да вон, у петрушки сидит с ним, поди посмотри.
Бабка помчалась во двор, а я как будто ничего нет, прикрыл воробья лапками, и
лежу себе, как ни в чем не бывало, мол я один тут, чего ты всполошилась.
А, она опять за свое,- показывай, дед сказал что ты опять его поймал, - и стала
поднимать меня, а тут воробей и лежит. Она его проверила, живой еще и понесла на
улицу, там он сразу и улетел.
Ничего, пусть пока полетает, я его все равно поймаю.