Королева Виктория
Её прозвали так деревенские бабы. Она не то, что была высокомерна, наоборот даже, приятна, улыбчива, но как-то ... сдержанна.
Была она высока, не высохла, не ссухожилась, как некоторые деревенские бабы, хотя тоже крутилась в огороде, и двор её был не худший, а на подоконниках стояли ухоженные гортензии.
Я увидела ее впервые на остановке, там её и назвали Королевой. А что? Статна, в хорошем пальто, с "недеревенской" сумочкой.
Вера Игоревна два раза в неделю стояла на деревенской остановке, и уезжала в город - говорили, подрабатывать, внучки-близняшки у ней, надо сыну единственному, помогать. Веру Игоревну провожала собачка Жанна, белая, почти уличная болонка, "Профурсетка", - говорила моя мама. Жанна бегала по дворам и огородам, и кобели брели за ней стаями. Она даже заходила к нам в сени, наверное, в надежде увидеть нашу таксу, черноподпалого иностранца, Чарли. Но мама гнала её.
Вечерами, когда воздух был уже розовый, сыпалась яблоня, а сумасшедший закат жёг горизонт, Вера Игоревна выходила на дорогу и звала Жанну.
Жанна, подумав, трусила домой.
Как-то мы вместе оказались в автобусе, и Вера Игоревна разговорилась.
Про молодость, как ездила за мужем-мелиоратором, как работали, как гуляли, как сидела на бревне и плакала, когда увёз её Георгий в далекие края, как скучала по своему любимому городу. Я чувствовала неровное, шероховатое бревно, прохладу коры и запах дерева. Она говорила о муже, называя его по имени-отчеству, и я поняла, что она его очень любит, и что его любили другие женщины.
Они осели в деревне раньше, переехали как и многие "юные пенсионеры", закончившие трудовой цикл. Георгий был красив, высок, казалось, немного высокомерен, мимика была его медлительна, нетороплива, сидел он на лавочке, под рябиной, иногда к нему примыкал дружок какой, и они потихоньку выпивали, дымили, и о чем-то беседовали. Иногда подбегала Жанна, и он ерошил её по спине. Я любовалась им, и предоставляла - какие они с Верой были в молодости, как краснела Вера, как пялились на него опасные женщины и Вера с королевской грацией делала вид, что не замечает.
Подрастали близняшки, глазастые, громкие, они даже говорили хором, и Георгий сиял, отгонял рукой дым, довольный, когда они лезли к нему на колени. Вера Игоревна, казалось, всегда была рядом, высокая, чуть улыбающаяся, развешивала белье или управлялась во дворе.
И как-то быстро летело время, и получилось так, что давно их не видела.
- Да Георгий заболел... "Рак" - шептали бабы, - выхаживает его, после операции. Тяжёлый.
Много что говорили, что не вытянет, что уже возраст, но она вытянула, осенью Георгий уже сидел у окна, и смотрел.
- Мне нельзя болеть, - сказала Вера Игоревна на остановке.
Жанна бегала по деревне. Лохматая, привязчивая, и ничего-то в ней не было королевского. Она облаивала всех приближающихся к её дому, а я всегда испытывала чувство неловкости, сжималась вся, когда проходила мимо их окон. Днём, вечером и утром, Георгий сидел у окна.
Однажды я ему махнула, но он не отреагировал.
Вера Игоревна ездила в город, наверное за лекарствами, её провожали близняшки, уже школьницы, висли, просили что-то купить.
А потом я уезжала, надолго, месяца на четыре, а когда вернулась в любимую деревню, казалось, ничего и не изменилось, те же пыльные дороги, собаки и дети. И Георгий сидел. Но я не видела Веру Игоревну на остановке.
- Она умерла, Марина. Ну да, эта самая болезнь. За два месяца сгорела, - сказали бабы.
- Никто ничего и не знал, только ветки на дороге и увидели.. Тайком так. Вроде так наказала, - шептали они.
Я подумала, что иначе она и не могла уйти, тихо, с достоинством, и знаю, что все её мысли были только о Георгие.
Теперь возле дедушкиного дома много машин и музыка. Крикливые близняшки вымахали, к ним приезжают гости. Жанну не видно, говорят, добегалась, попала под машину. А Георгий так и сидит у окна, один, рядом, правда цветок, ещё, Верин.