Когда мне было года три, у моей мамы, откуда-то, появилась Волшебная Подзорная Труба... Во всяком случае, мама сама мне так сказала, и добавила, что теперь она будет наблюдать за мной в эту загадочную трубу, и никакие мои противоправные действия не укроются от ее всевидящего ока, и не останутся безнаказанными... Появление этой трубы, загадочным образом совпало с началом моего вхождения в социум (я поступил в младшую группу детсада), а также, с началом моих прогулок на улицу с друзьями, под щадящим присмотром бабушки. Мама доброжелательно посоветовала, чтобы я даже и не думал хулиганить и плохо себя вести, ибо ей моментально все станет известно, и я буду подвергнут суровому, но справедливому наказанию.
Конечно, это известие меня сразу насторожило, и я очень расстроился навалившимся на меня новым несчастьем, но вместе с тем, где-то в глубине души, я не очень-то верил в существование подобного аппарата и подозревал, что меня пытаются, с какой-то целью, запугать и ввести в заблуждение... Я решил проверить, так ли уж эффективна эта труба, как о ней говорят...
На следующий же день, в детском саду, я оттаскал за косы Иру Козлову, самую красивую девочку нашей группы, в которую были влюблены все ребята. В ответ, Ира тут же отвесила мне тяжелую оплеуху, что на языке жестов означало крайнее ее ко мне расположение... Между нами вспыхнула искра, и в дальнейшем наши отношения стали стремительно развиваться. Остальным ухажерам Ирины пришлось ретироваться, видя тщетность своих поползновений...
Но я опять немного отвлекся. О своих непростых отношениях с противоположным полом я расскажу чуть позже.
Когда я явился домой, то с ужасом узнал, что маме, каким-то мистическим образом, стало все известно! Она в красках описала мне мои же злодеяния, затем сообщила, что я буду строго наказан, а так же напомнила о Волшебной Подзорной Трубе.
Я был потрясен и раздавлен! Теперь, стоило мне собраться на улицу, мама грозила мне пальцем и протяжно говорила:
- Дииимааа, помни, трууубааа...
С той поры, обо всех моих хулиганствах в детском саду или на улице, во время прогулок с друзьями, тут же становилось известно маме. Ну, как тут было не поверить в существование ВПТ?...
Это стало настоящим кошмаром для неокрепшей детской психики. Едва я замышлял что-нибудь нехорошее, (с точки зрения простого обывателя) как тут же судорожно вздрагивал, вспоминая о всевидящей трубе, и откладывал злодейство до следующего раза...
Иногда, впрочем, во мне восставал демон противоречия. Тогда я шел вразнос, и специально хулиганил больше чем надо, назло трубе! Конечно же, об этом в мельчайших подробностях становилось известно моим родителям и меня наказывали, тоже больше чем надо…
Когда родителей не было дома, я переворачивал все вверх дном в поисках проклятой трубы, но ее нигде не было, видимо, мама предусмотрительно уносила ее с собой... Это было очень благоразумно с ее стороны... Если бы эта чертова труба попалась мне в руки, я разломал бы ее на мелкие кусочки, а затем свалил бы все на бабушку... Мама, все равно не смогла бы доказать мою вину, ведь у нее больше не было бы злосчастной трубы...
Через несколько лет, я случайно увидел по телевизору короткометражный фильм "Подзорная труба", снятый по сценарию Валерия Попова, и понял, что мама посмотрела этот фильм гораздо раньше меня...
Сегодня, по телевизору показывают множество реалити-шоу, где за людьми круглосуточно следят камеры, все к этому привыкли и никого это не удивляет, но я уверен, что одним
из самых первых участников настоящего реалити-шоу был именно я, в далеком детстве...
Кстати, относительно этой трубы, меня до сих пор посещают тревожные сомнения... Например, стоит мне выпить и позвонить маме из другого города, (900 км от Петербурга) как она спрашивает:
- Ты чего там, пьяный что ли?...
- Есть немного... - удивленно отвечаю я - А как ты узнала?
- А ты разве забыл, что у меня есть волшебная подзорная труба?... - говорит мама и смеется.
Я тоже смеюсь, но как-то неуверенно… Черт его знает, а вдруг эта труба все же существует?...
Итак, в три года я неосмотрительно поступил в младшую группу детсада. Это было большой ошибкой. С этого момента, моя относительно безмятежная жизнь окончилась и наступили нескончаемые мучения, которые называются "жизнь в социуме" и которые непрерывно продолжаются по сей день... Для такого крайнего эгоцентриста, интроверта и романтика-неврастеника как я, живущего в собственном мире, все это особенно невыносимо...
Мучения начинались с раннего утра, с того момента, когда меня будили, чтобы отвести в конц… в детский сад... Особенно ужасно было зимой. Каждое утро, изо дня в день, повторялась одна и та же изощренная пытка, производимая надо мной дрожайшими родственниками. Сначала, раздавались невыразимо противные, скрежещущие звуки огромного железного будильника, который прямо-таки подпрыгивал на столе от злорадства. Эти звуки поднимали меня со дна глубокого сна и оставляли повисшим где-то на зыбкой границе между сном и явью. Затем, смутно слышались мамины приближающиеся шаги, которые укрепляли в сознании мысль о неотвратимости пробуждения. Будили меня по раз и навсегда отработанной схеме. Сначала, мама принималась негромко увещевать, что мне, мол, пора просыпаться, говорила мне всякие ласковые слова и вставляла в свою речь различные прибаутки, типа "петушок пропел давно"... В эти моменты я знал, что еще есть время немного поспать. Затем, видя, что я не имею ни малейшего желания просыпаться, мама усиливала голос, в нем начинали преобладать более жесткие нотки, а из речи исчезали ласковые слова, но я знал что, пока дело ограничивается разговорами - можно спокойно дремать... Дальше начиналось физическое воздействие... Мама принималась пихать меня в плечо, сначала тихонько, затем сильнее. Однако, и в таком покачивающимся состоянии я продолжал дремать, видимо покачивания меня, наоборот, усыпляли... Тогда, мама стягивала с меня одеяло и перекладывала его на стул, чтобы я не смог им опять накрыться, и уходила на кухню, заниматься своими делами.
Через несколько минут мне становилось холодно и я почти просыпался, но все же, из последних сил продолжал бороться с пробуждением. Лежа на боку, я подтягивал коленки к груди и обнимал их руками. Мне становилось относительно тепло и я снова почти проваливался в сон. Тогда в дело вступала бабушка, которая не особенно изощрялась в методах моего пробуждения. Она просто включала на всю катушку свое настольное радио и квартира оглашалась очень громкими, визгливыми звуками, которые разбудили бы и шахтера... Тут, уже делать было нечего, мне приходилось просыпаться, вставать и входить в этот ненавистный мир, со страхом и тоскою...
Как я уже сказал, особенно мрачными были пробуждения в зимнее время. За окном чернели непроглядные сумерки, стекла покрывались ледяными узорами и инеем по углам. В щелях окна завывала вьюга. Полная луна светила белым, мертвенным светом, едва озаряя верхушки деревьев над Пискаревским кладбищем, находящимся в двухстах метрах от нашего дома. Над деревьями вилось вороньё, оглашая окрестности душераздирающим граем. Новое утро не предвещало ничего хорошего, а сердце сжималось от холода и тоски, но мучения только начинались... Меня волокли в ванную, и не смотря на то, что за окном было минус двадцать, умывали холодной водой, от которой горело лицо, все тело покрывалось мурашками, а волосы на голове вставали дыбом... Затем, меня начинали одевать. Зимой, этот процесс был особенно трудоемким и иногда занимал не менее двадцати минут, учитывая, что одеваться я совершенно не желал и всячески этому препятствовал... Без криков, воплей и угроз, меня могла одеть только бабушка, имевшая железную волю и стальные нервы, которые закалились в молодости, когда она работала уборщицей в НКВД, стирая со стен кабинетов кровь, после допросов "врагов народа"...
Коротко перечислю вещи, надеваемые на меня каждое божье утро, в порядке очередности надевания: трусы, майка, рубашка, колготки, жилетка, шорты, свитер, рейтузы, носки обычные, хлопковые, носки шерстяные, варежки на резинке, (надеваюшейся на шею и просовывающиеся в рукава пальто) само пальто, или шуба из искусственного меха, папин армейский ремень, с тяжелой пряжкой залитой свинцом, шапка-ушанка, шарф (иногда, бабушкин шерстяной платок), валенки с галошами... В этом наряде я весил в два раза больше чем без одежды, ноги и руки почти не сгибались, шея не поворачивалась. Иногда, мне приходилось подолгу стоять в прихожей, во всех этих доспехах, ожидая, когда бабушка наконец соизволит одеться... В такие моменты меня посещала одна и та же философская мысль: - "куда я иду, и кому всё это надо?"...
Я выходил из квартиры как зомби, переваливаясь с ноги на ногу и глядя строго перед собой. Я медленно спускался с пятого этажа на негнущихся ногах, останавливаясь на каждой ступеньке и хватаясь за перила, чтобы не рухнуть и не покатиться кубарем со ступенек. Иногда, бабушке надоедало это лестничное "хождение по мукам", тогда она, кряхтя, хватала меня одной рукой в охапку, держа в другой руке мои санки, и таким образом мы спускались вниз.
На улице были всё те же лиловые сумерки, которые и не думали рассеиваться. Завывала вьюга, всё вокруг было завалено снегом. Огромные, в человеческий рост сугробы, нависали с обеих сторон дороги, едва расчищенной дворником. Бетонные фонари, с высоты третьих этажей, желтыми, тоскливыми пятнами освещали наш путь. Бабушка, с трудом впихивала меня между поручнями санок, бралась за веревку и волокла меня в садик, сквозь ущелье между снежными горами. Утоптанный, переливающийся инеем снег, скрипел под ее ногами. Впереди, была непроглядная мгла, сверху падал тусклый свет фонарей, ветер выл в снежных горах и бросал в лицо ледяной прах. Я ехал в санках, глядя вперед, в завывающую мглу, и в душе поднималась тоска и тревога. Уже будучи юношей, я нашел схожие переживания в стихах Блока:
Под шум и звон однообразный,
Под городскую суету
Я ухожу, душою праздный,
В метель, во мрак и в пустоту.
Я обрываю нить сознанья
И забываю, что’ и как...
Кругом — снега, трамваи, зданья,
А впереди — огни и мрак.
Конечно, никаких "трамваев" кругом не было, так как садик располагался тут же, во дворе, в десяти метрах от нашего дома, просто до главного входа нужно было идти метров пятьдесят, а "шум и звон однообразный" это, конечно, однообразный звон проклятого будильника и шум бабушкиного радио...
Вообще, все вокруг напоминало мне сказку "Снежная Королева", которую мне недавно прочитала бабушка. Сказка меня поразила. Я очень боялся, что однажды меня, за плохое поведение, сбагрят Снежной Королеве, и она превратит мое сердце в лед... Собственно, именно такими словами стали теперь грозить мне бабушка с мамой, видя, какое впечатление на меня произвела эта сказка... Мне кажется, что однажды они все-таки выполнили свою угрозу, только я в это время, видимо, спал, потому что совершенно не помню, как в мое сердце вонзилась ледяная игла…
Я подкатывал к дверям садика и бабушка с трудом выковыривала меня из санок. В раздевалке, возле моего шкафчика с грибом, начиналось мучительное освобождение от заледеневших доспехов. Бабушка, замерзшими пальцами пыталась развязать узлы и расстегнуть бесчисленные пуговицы. Я пыхтел и раздраженно притопывал ногой как конь. Иногда, бабушка куда-то спешила и у нее не было времени меня раздеть, поэтому она просто сдавала меня на руки воспитательнице. В эти трагические дни я сидел на лавке, вытянув вперед несгибающиеся ноги и задумчиво глядел перед собой, ожидая, когда подойдет моя очередь. Некоторые родители тоже бросали своих детей одетыми и быстро скрывались из вида... Тогда, на руках у многострадальной воспитательницы оказывалось сразу несколько закутанных кряхтящих комков, терпеливо ожидающих, когда их наконец разденут, напоят горячим какао с пенкой, накормят подгорелой творожной запеканкой, и предоставят законное право, вариться в социальном котле, среди таких же обездоленных, брошенных на произвол судьбы социофобов...
Теперь, настало время рассказать о моих взаимоотношениях с противоположным полом. Отношения эти, с самого детства складывались сложно и противоречиво... Девочки, девушки, женщины, всегда, одновременно, притягивали и пугали меня... Они стали главной загадкой первой трети моей жизни, которую я исступленно пытался разгадать. Меня всегда интересовала наша с ними непохожесть, и я прикладывал титанические усилия, чтобы выяснить, в чем тут дело...
Приведу пример. Как только я оказался в младшей группе детсада, я сразу заметил одну странность, которая открылась мне, когда мальчики и девочки готовились к "тихому часу". Когда те и другие разделись до трусов, я заметил, что на трусах мальчиков имеется некий бугорок, в то время как у девочек он полностью отсутствует... Этот бугорок имелся и у меня самого и уже давно возбуждал мое любопытство... Я решил немедленно разобраться в этом загадочном отличии, не откладывая дело в долгий ящик.
После "тихого часа", во время обычных дневных детских игр, я отозвал в сторонку нашу красавицу, Иру Козлову, выбрав ее, как совершенный образец противоположного пола, идеально подходящий для моего расследования. Драматическим шепотом заговорщика, я сообщил Ире о том, что в данный момент, за окном нашей комнаты происходит нечто удивительное, потрясающее и невообразимое... Я предложил ей немедленно убедиться в этом самой и придвинул к окну табуретку. Ира тот час вскарабкалась на табуретку и с любопытством уставилась в окно. Пока она напряженно вглядывалась в унылую снежную пургу за стеклом, тщетно пытаясь рассмотреть там "нечто удивительное", я, не теряя времени даром, бухнулся на карачки и стал ползать вокруг табуретки, заглядывая Ире под платье с разных ракурсов, пытаясь подробнейшим образом изучить все детали тех отличий, которые меня так заинтриговали во время "тихого часа"... Проползав так минуты полторы, я вынужден был признать, что мое расследование зашло в тупик, ибо, из-за белых, в красный горох, трусов Ирины, совершенно ничего невозможно было разглядеть... Нужен был решительный шаг ради науки... Я бесшумно подкрался к Ире сзади, осторожно просунул руки под платье и одним молниеносным движением стянул с Ирины ее чертовы трусы, мешавшие научному эксперименту!... Ира, наконец заподозревшая неладное, посмотрела вниз и обнаружила, что стоит на табуретке со спущенными трусами, а где-то в районе ее сандалей, из-под табуретки торчит мое лицо, озаренное исследованием, с открытым ртом и выпученными глазами... Завопив во всю глотку, Ирина спрыгнула с табуретки и понеслась в неизвестном направлении, на ходу подтягивая трусы... К счастью, среди обычного детского гама и возни, на вопли Ирины никто не обратил внимания, и мои сомнительные действия остались безнаказанными... Однако, я был крайне разочарован результатами расследования, ибо, загадок стало гораздо больше, и ни одного ответа на терзающие меня вопросы я так и не получил...
На недоуменные расспросы и упреки в мой адрес, мол, что это такое было, я неохотно объяснил Ирине, что ей надо было не орать, и не нестись куда ни попадя, сломя голову, а спокойно стоять со спущенными трусами до окончания мероприятия, тогда и чудеса были бы явлены в полном объеме, согласно договору…
К счастью, этот инцидент не повлиял на наши с Ирой теплые отношения негативным образом, а напротив, еще больше нас сблизил... Об этом я расскажу чуть позже.
Но я немного забежал вперед. Прежде, необходимо сказать, что с самого раннего детства я постоянно влюблялся. Ежедневно и ежечасно, и во всех женщин сразу... Вернее, это не совсем так, ибо, обладая от природы безупречным вкусом и чувством прекрасного, я влюблялся только в по-настоящему красивых женщин, причем, не всегда в одушевленных... Так, например, в один день я мог одновременно влюбиться в Иру, в подругу Иры - Олю, и в чеканную жестяную картину, висевшую в бабушкиной комнате. На той картине была изображена очень красивая длинноволосая девушка, которая держала горящую свечу в длинных тонких пальцах. Причем, я никак не мог выбрать, кто же меня привлекает больше, и постоянно находился во взвинченном состоянии влюбленности... Мне казалось, что в чеканной картине души не меньше, чем в Ире или Оле, а красоты даже побольше, поэтому я не мог назвать эту картину "неодушевленным предметом", и она еще долго волновала мое воображение... Одно время, с картиной конкурировала белая фарфоровая балерина, стоявшая в серванте родителей и поражавшая меня идеально красивыми, длинными, стройными ногами, полностью открытыми под ультракороткой пачкой.
Я думаю, что начало всем моим влюбленностям было положено именно в деревне, во время летнего отдыха там в двухлетнем возрасте, когда на танцах в деревенском клубе, кладовщица Валька, махнув ногой во время танца, залепила своей слетевшей с ноги туфлей мне прямо в лоб... С той поры, в моем сердце и поселилась неизбывная любовь, как к красивым женским ногам, (вспомните Вальку и фарфоровую балерину) так и ко всей женщине в целом...