Светлый мальчик
Когда я учил его линиям, выделяемым на шахматной доске, то говорил, что «горизонталь» располагается на ней, как глаза на лице, и это легко запомнить, потому что оба слова начинаются на «Г» . А «вертикаль», пересекающую горизонтали, мы привязали к носу, вертикально расположенному на лице и разделяющему глаза. Мы двигаем глазами вправо-влево, задираем нос вверх и опускаем вниз...И смеемся, когда я «путаюсь»... Он сказал мне, что знает, что такое горизонт — он видел его на море, в Литве, на родине родителей.
Сам я впервые о горизонте узнал из бабушкиной «Детской энциклопедии» 1911-го года, где на рисунках было наглядно показано и объяснено это оптическое явление. Но только через пару лет, уже попав в Туапсе, я увидел его собственными глазами.
Жили мы в двух шагах от моря, точнее, от порта, на берегу которого был «ближний пляж», куда ходил купаться весь город.
«Море» представлялось мне акваторией порта, ограниченного молом. На двух его сходящихся концах, образующих ворота в порт, стояли маяки. На левом стояла еще и башня с большим прожектором наверху, которым дежурившие там пограничники по ночам ощупывали порт и берег «дальнего пляжа», куда не доставал свет «основного» прожектора с маяка в Кадоше.
В эти относительно небольшие ворота маленькие буксиры втаскивали огромные океанские корабли-танкеры (с прилепившейся белой ракушкой лоцманского катера), которые, загрузившись нефтью, становились чуть ли не наполовину ниже, после чего те же буксиры (кажется, один из них звался «Нептун»), выводили их за мол, где они, дымя, постепенно удаляясь и уменьшаясь, пропадали из виду за горизонтом.
Мне казалось, что если я заберусь на эту башню на молу, то оттуда смогу увидеть, что там, за этой чертой.
Помню, что мне так ни разу и не удалось сквозь эти ворота в открытое море уловить момент появления корабля из-за горизонта, отчего у меня как-то сложилось впечатление об односторонности процесса.
Сегодня вечером я был на мессе. На торжественной мессе.
На торжественной мессе в главном католическом соборе Германии — в Кёльнском Доме. Службу вел кардинал… Пел большой хор... Играл орган и божественные звуки возносились к сводам этого величественного, бесконечно строящегося храма.
Но лучше бы не было этой мессы…
Не было повода для этой мессы…
Не было повода, по которому я не мог не прийти на эту мессу…
Я слышу немецкую речь кардинала, я понимаю уже немало из того, что он говорит… Понимаю умом, что он говорит, очевидно, то, что и должен говорить священник во время такой службы...
До меня доносятся слова «горизонт», «Даниэлиус», но в моем сознании они звучат как-то отвлеченно…
По крайней мере, я никак не могу привязать их к большому портрету Данилкаса, улыбающегося с амвона этим сотням людей, заполнивших храм.
Я люблю эту его светлую, немного застенчивую улыбку, его голос… Его русский язык с литовским акцентом и немецкими интонациями и оборотами речи… Я улыбаюсь, когда он, вспоминая какой-нибудь шахматный термин и почесывая затылок, повторяет: «Эта-а… эта-а...»… И мы весело смеемся, когда слово найдено, а потом, логически рассуждая, найдено и решение задачи, казавшейся неразрешимой.
Я уже пару лет не видел его.
Недавно, во время летних каникул, я позвонил его отцу, чтобы поздравить Данилкаса с днем рождения,
и с ужасом услышал, что почти месяц,
как его нет в живых!
О эти коварные песчаные дюны!..
А сейчас — эта месса…
Священник говорит о том, что Даниэлиус
не умер, что он жив, что он просто ушел за линию горизонта…
Я не помню, когда плакал последний раз…
Ночь с 13-го на 14-е сентября 2018 г.