Раскинулось село среди лесов,
Где зверье в достатке водилось.
Среди полей и богатых лугов,
В траве утопающих. Где колосилось
Пшеница и рожь, гречиха, овёс.
Сады ломились от яблонь и сливы.
На въезде дуб вековой, как колос
Возвышался величаво, красиво.
Только домишки барских холопов
Поникли, гнилой соломой покрыты.
Какое подворье? Сплошные работы
На барском дворе несметно зарыты.
Сначала ему убирали все жито,
Забивали амбары, лабаз, закрома.
Потом и себе: хлеба – в корыто,
Которого хватало до Покрова.
А барин жирел, хирел и бесился.
Все мало ему, все больше давай.
Он кровью чужой не давился.
Сладко поест, да с сахаром чай.
И девок попортил всех он в округе,
Все молодухи прошли сквозь него,
Чьи похотливые жалкие руки,
Заставляя улыбаться в холеное лицо.
Девки рыдали, отцы горевали,
И матери руки ломали в тоске.
На душе парней огни бушевали,
Ломалось стекло в сжатой руке.
Только попробуй взглянуть даже косо,
Как барин вскипал, угрюм был и зол.
Без всяких вопросов (какие вопросы?)
Сажал крестьян под хохот на кол.
Сам чаи распивал и насмехался,
Глядя, как мученик на колу умирал.
Каждый день опять начинался –
Крестьянин вновь на работу шагал.
Вышла история однажды такая:
Барин девчонку заметил одну.
Была молода, красива, озорная.
Кровь с молоком. Короче, в соку.
И приказал своим он холуям:
Девчонку привести в свои терема.
И в ожиданье барин тот буйно
Налегал на закуски, самогон и вина.
Утром вся в синяках и в крови
Девчонка, словно пьяная, шаталась.
Заплыла на середину реки
И утопилась, от позора спасаясь.
Нашло тут какое-то знаменье,
Народ очнулся от работ, суеты.
Вековое лопнуло терпенье,
Взялись за вилы они, топоры.
Разбежались все холуи в испуге,
Барин, как перст, остался один.
А терем, соломой обложенный кругом,
Запылал, метнулся в небо дым.
Барин плакал, молился, рыдая.
Крестьяне отвечали ему тишиной.
К соснам вековым его привязали,
Казнив, отправив в мир иной.
А тут пришел и указ от царя:
Крестьянам земли предназначались,
Без ограничений, на все времена,
«Бесовкой» теперь она называлась.
Пролетели года, все былое забылось.
Бесовцы жили, трудясь на себя.
И на сходке, как задача, решалось –
Храм поставить на краю села.
Закипела работа на благое дело.
Мужики трудились, не покладая рук.
Да не все так гладко. Налетела
Непогода не к времени, вдруг.
Дожди мешали, ветры крушили,
Упорству мужчин не видать конца.
Храм они почти завершили,
Мелочь осталась на три дня.
Ночью пожар вдруг разметался,
До основания сжег он сей храм.
Долго гарь с воздухом мешалась,
И пепел рассыпался по полям.
Погоревали, потужили, и сначала
Мужики за работу взялись.
Да хворь пришла, и закачала
В колыбели смерти. И жизнь
Покинула половины бригады,
Остальные в испуге ушли.
«На то, видно, Божья преграда» -
Крестясь, шептали мужики.
Оставили все попытки. Так часто
Им незримая сила мешала.
Над селом висело Несчастье,
И проклятьем ходу давала.
И решили бесовцы тогда
Пригласить ведунью – знахарку,
Чтоб нагадала, иль сберегла
От хвори, дождей и пожаров.
Не знали они, что старуха
От православия была далека,
С иным была связана духом,
И черной ее магия была.
«Все вы, бесовцы, порочны.
Вам мешают ваши грехи,
Чтоб храм стоял ваш прочно,
Чтоб молитвы ваши дошли,
Необходимо умаслить врагов.
Только чем? Не знаю просто я.
Не станет хлеба – если дать хлебов.
Скот дать – не будет вашим роста.
Хоть и есть средство одно,
Проверенное, надежно, без изъяна:
Чтоб утолить желанье богов,
Смыть и грехи, и стенанья –
Единственная жертва нужна,
Девчонка молода и красива,
Чтоб чиста и не порочна душа
В едином с телом порыве».
Задумались селяне над словами,
Долго чесали затылки свои.
Все спорили, кричали, решали,
Проливать не хотелось крови.
Да делать было что-то надо,
Без храма село – совсем не село.
Но отдать свое любимое чадо
Совсем не решался никто.
Бросили жребий. И выпал он
На мужика, что звался Сульда.
Так вопрос был предрешен,
Так для девочки свершилась судьба.
Заплакал Сульда, но возврата
Нет, так уж карты легли.
На помощь пришли два брата,
И пошли на хитрость они.
Отправились далече от села,
Где деревня чужая простиралась,
Где в лесочке, на исходе дня
Им стайка девчат повстречалась.
Пели песни, грибы собирали,
Шутили, смеялись, заплетали венки.
Средь них было одна озорная
С глазами, словно васильки.
И коса – длинная и густая,
Так и хлыстала ее по спине.
Ей завидовала красавица любая,
Которые жили в округе всей.
На нее-то мужики глаз положили.
Подкрались и схватили, крестясь.
Во всю прыть коней пустили,
Лишь пыль до неба поднялась.
Бросились остальные девчата,
Подрастеряв все лукошки, венки.
Всё поведали родителям Снальты,
И ее многочисленной родни.
Тут отец и два его сына
Второпях оседлали коней.
Но воров уж и следы-то остыли,
Хоть и гнались несколько дней.
А Сульда, прибыв в родные пенаты,
Где в баню сразу Снальту повели.
И купали ее местные девчата,
И косу русую туго плели.
Нарядили в нарядное платье,
Загляденье Снальта, краса.
Она плакала, твердила проклятья,
В шоке глубоком девчина была.
Безутешно все время рыдала,
Потускнели ее синие глаза.
Ничего не понимая, умоляла,
Сказать: зачем похищена она..
Мужики хранили гробовое молчанье,
Прятали взоры, да грубо вели,
Не обращая никакого вниманья,
Туда, где храм воздвигали они.
Вот позади осталось село,
И луна пролила синий свет.
Положили деву спиной на бревно,
А другим перебили хребет.
Снальта на миг потеряла сознанье,
В яму спустили ее мужики.
Привязали, скрывая состраданье,
Уйти поскорее спешили они.
Но вслед неслось им проклятье:
«За что жизни лишили меня,
И детям, что могла нарожать я,
И внукам, коим не обрадуюсь я?
Пусть хиреют теперь ваши кони,
И от расплаты не смогут уйти.
Пусть хлеба не родит ваше поле,
Не станет ни согласье, ни любви.
Дети ваши до третьего колена
Рождаются в сильной хвори,
Вкусите Господню измену,
Вкусите безмерного горя.
Обойдут лишь пожарище вас,
Но только одно лишь столетье!».
Жизни огонь в ней угас,
И взор ее не был так светел.
В фундамент ее замуровали,
Захоронили. Вопрос был решен.
Ничто стройке уже не мешало.
Вскоре храм был возведен.
Но с тех пор пришли несчастья.
Бесовка погрязла в слезах.
Сбылись Снальты проклятья –
Царила паника и страх.
Раньше много детей рождалось,
Теперь от силы два или три.
В болезнях они кувыркались,
Да и недолго жили они.
Однажды чума вмиг налетела,
Без лошадей оставив село.
То пшеница на корню хирела,
То не съедобной было пшено.
Вот пролетело лет эдак сто.
Пожар случился невиданной силы –
И выгорело почти все село,
И горе было невосполнимым.
Только священник храма того,
Что выстроен на девичьей крови,
Спас от раздора село
От этой безудержной боли.
Поп вымаливал прощенье у Бога,
И пожары прекратились тогда,
Когда крест поставили у дороги,
Работая без отдыха и сна.
Когда панихиду по ней совершили,
Покаянье от сердца пошло –
Вернулось, словно с могилы,
Разрослось вновь Бесовка – село.
Пролетело, как птица, столетье.
Жизнь совсем иная пришла.
Нет державы. Лишь лихолетье.
Родилась советская страна.
И селянам видение было –
Облик женский над храмом возник,
Боль немая в глазницах застыла,
С губ сорвался легкий крик:
«Спасайте храм от худого,
Спасайте души от сатаны.
Ищите спасенье у Бога,
Задушенного в застенках страны»
И вновь сбылись предсказанья:
Храм коммунисты снесли,
И не было тому оправданья
(И до сих пор его не найти).
В обломках этого храма
Кости и злато нашли,
Останки церковного хлама,
И, громко смеясь, подожгли.
Много раз пытались потом
На месте этом построить что-то.
Да строительство шло кувырком.
Да! В огне не бывает брода.
Заросло то место крапивой,
А легенды стирают века.
Но эта живет и поныне –
Нам крест напоминает всегда.
До сих пор бесовцы приходят,
Замаливают предков грехи,
Но ответа так и не находят,
Чье проклятье носят они –
Снальты, сатаны или Бога?
И когда закончится оно?
Чтобы жизнь вернулось снова
В исконно русское село.