- Шесть лет для деревенского мальчика – много, и память у меня хорошая. Накануне закончили силосование - было выкошено вокруг деревни всё подчистую.
Скота колхозного стояли полные дворы, и запасали сено далеко от деревни и даже часто в соседней Архангельской области.
В то утро после завтрака все трудоспособные колхозники ушли на Лаповские покосы километрах в пяти от деревни.
Остались старухи для пригляду за домом да робетишками.
А в доме у Натальи Челпанихи остался шестилетний внук, которого привезли погостить с лагпункта её дочка с зятем.
За самоваром мужики покурили "Беломору". Угощал всех отец Сашки -поджигателя, он заведовал продбазой в лагере.
Напехали окурков полну пепельницу и ушли на дальний покос... Такое вот начало страшнейшего пожара в Заозерье и всей Тавеньге, доселе невиданного.
Весна была сухая и жаркая.
Деревянные двухэтажные громадины-дома из смолёных еловых и сосновых бревён горделиво стояли на берегу подковы озера. Многие были обшиты тонким тёсом и заглядывали белыми крашеными окнами в загадочную гладь воды... Таких деревень в волости больше не было. А уж сколь тесно была застроена, что проехать по проулкам можно только на одноколке (телега на двух колесах) и то, цепляя косые огороды на поворотах.
У каждого дома обязательно была погребица, хлебный амбар, баня.
А все это соединялось поленницами дров.
Середи деревни самой большой постройкой тянулась конюшня голов на пятьдесят только тягловых лошадей да жеребятки там же обитали.
Сено завозили на потолок , а сверху прямо в кормушки раздавали. Моя мама всю войну кормила лошадей с дедом Егором, который уже не подлежал призыву на службу.
Напротив стоял двухэтажный дом . В годы коллективизации хозяйство было раскулачено. Семью отправили за Воркуту, где и потерялся их след.
Сначала в доме была контора колхоза ,состоявшего из жителей Протасовской - по рассказам родителей самого богатого на волосте.
После войны там учили ребятишек начальных классов.
Перед пожаром учительницей была Ольга Васильевна, жена председателя колхоза. Ещё была часовня, заброшенная, но не разрушенная. Двери и окна её были заколочены досками.
Главная улица тянулась от озера вверх метров на пятьсот- шестьсот, а в стороны отходило семь проулков.
Тридцать два дома красовались на берегу озера, и народу жило до войны около двухсот человек.
По округе располагались гумна с овинами, скотный двор, свинарник, овчарня, вторая конюшня для молодняка, картофелехранилище колхозное, парники и прочая застройка.
В размеренном быту одинокой деревеньки в тот день ничего не предвещало беды.
Явилась же она в образе сопливого Шурки, который решил угоститься отцовскими окурками и выбрал для этого самое укромное место на верхнем сарае бабкиного почти столетней постройки родового дома.
Был он не один и по сей день спорно присутствие второго участника Славика, тоже шестилетнего парнишки, росшего без отца в соседнем со мной добром доме.
Я уже оставался старшим для пригляду за трёхлетней сестрицей, да через забор сторожила нас негласно Нина Ганина, которая плохо видела и читала книжки со шрифтом Брайля.
Часов около двенадцати над Челпановым домом появился чёрный дым.
Не привычный и мирный дымок из печной трубы, а пугающие густые клубы от горящего внутри верхнего сарая прошлогоднего сена. Дом быстро заволокало этим чадом. И тут по деревне покатилось на все голоса детишек и стариков:
- Горим!!!
Да, беда пришла как всегда нежданно и застала врасплох...
ЧТО КРОМЕ КРИКА И ПЛАЧА МОГЛИ СДЕЛАТЬ СТАРИКИ И ДЕТИШКИ МАЛЫЕ ?
На их глазах за несколько минут разгорелся костёр из двухэтажного дома. А пламя от него взметнулось на десятки метров вверх. И стихия начала править свой бал по своим законам. Ветер с полевой стороны потянул весь огненный жар в сторону озера, срывая с горящей крыши шестиметровые желоба и, как спички, разбрасывая по пути на крыши соседних домов.
Я стоял от горящего дома в ста с лишком метрах. Было нестерпимо жарко, страшно и непонятно, что происходит.
Только малую сестричку крепко держал за руку и потащил к себе домой. Другие-те дома загорались поверху с кровель, и не порядком. Иногда тесина перелетала и через четыре - пять домов.
Старухи пестуньи хватали своих робетишок в охапку и орущих волокли подальше в чистое поле. Первыми дым пожара увидели тавеньжане и прискакали верхом по большой дороге.
Горело уже около десятка домов, вся середина деревни. Кто-то сообразил отправить гонца за жителями на дальний покос ...А это пять километров на низком болотистом окрайке Лаповского озерка.
Там не видно ни дыма, не слышно ни крика.
Наш дом стоял вторым от озера, и перед нами ещё дом Сидорова Александра. Он его только построил за год до пожара и справил новоселье.
Какие-то люди появились в деревне, когда вал огня приближался к озеру...
Они выбивали двери амбаров на берегу, таскали мешки с зерном, бросали в лодки и отталкивали их от берега.
В одну из лодок дед Акиндин, живший на самом берегу ( почти там, где мы причалили), положил связанного поросенка...
Жар был такой, что эти лодки с обугленными дымящимися кучками зерна и обреченного хрюшки плавали на середине озера.
Сам большой пожар охлестал 18 домов подчистую за два с небольшим часа.
Плохо помню, кто меня с сестрой спас, но прятался я с ней в своем огороде в картофельной ботве.
Мама говорила, что нас там нашли вербованные лесорубы хохлы, которые стояли на постое у нас и прибежали тоже из лесной избушки.
Когда на одном дыхании бежали с покоса мужики и бабы всей деревней, кто теперь скажет, что творилось в душе каждого из них?
Первым делом кинулись разыскивать своих детишек....А там вокруг везде косые изгороди высотой полтора метра...и, где кого искать, если за двести -триста метров жар не подпускает к громадине пожарища.
Может быть, часам к шести вечера все нашли свои семьи...враз поседевшие и почерневшие от дыма пепелищ.
Плач детишек.
Голосовой рёв матерей.
Потухшие глаза мужиков. Вот это и есть - ни кола ни двора.
Мама всегда потом говорила:
- Вор поворует, да стены оставит.
А тут нет крыши над головой и четверо детей, пятого под сердцем носила.
Но крестьянская душа ещё и другое должна была перенести, когда с лесных пастбищ вернулись вечером коровы, телята, овцы.
Рёв и рык вспыхнули с новой силой.
Куда застать, как напоить, накормить, как подоить?
Ведь не то что подойника -чашки-ложки не осталось.
Как прошла ночь? Не помню.
У кого-то спали, что ели-пили ?.. Не помню.
У меня после этого был нервный срыв. Вскакивал ночью, пытался куда-то бежать, долго разговаривал во сне. Даже в школу отправили восьми годков - ведь сразу в интернат надо было.
А тот дом, в котором была начальная школа, за месяц до пожара у колхоза купила мать Бориса Павловича и за неделю до него справили новоселье.
Погорельцы уехали на железнодорожную ветку.
Долго еще дымились пепелища ...
Пустыми глазницами взирали на людей обнаженные русские глинобитные печи...
Скотина рвалась на свои привычные подворья и нарывалась на тлеющие под пеплом головешки, превращая каждый вечер уходящего лета 56 –го года в прощальный рёв с родными подворьями.
К великому счастью из детишек и стариков никто не погиб при пожаре.
Сгорела лошадь в конюшне: была хромая, и её не угнали с утра вместе со всем табуном на отдых после весенних работ на Чужгу -реку.
Шесть десятков лет минуло с той поры..., но иногда перед глазами полыхнет пламя высоченное, и кажется, что остановилось дыхание.
А с Шуркой я учился в 9м классе в Ерцевской школы. Не раз хотелось избить его, как следует. Последние годы он с семьей жил в Лодейном поле под Питером.
Второй поджигатель- Славик Ганин тоже ушел в мир иной.
Однажды приехал к матери с сыновьями, и они развели костер в Лобанихе в доме напротив нашего. Теперь на этом месте выросли ивы да березы
Это про яблочко от яблоньки. Мой отец на своем родовом поместье за два года построил новый дом, и у нас в августе 1958 года были влазины и собралась вся родня...Но это уже другая история.
Горько мне было слушать это.
А пока мы прошли на лодке мимо острова, вдоль берега. Шли сквозь камыш. Он шуршал, касаясь бортов и наших рук. Лодка тихо двигалась мимо склонившихся над водой берёз и рябин. Осенью они подёрнутся золотом и багрянцем. И пёстрые их листья будут качаться на волнах, как маленькие кораблики.
- Как красиво бывает здесь осенью, - сказал Василий.
И вот мы на берегу. Повернулись лицом мужики к озеру, к родимой сторонке.
Поклонились мысленно. И отправились мы в обратный путь.
Двое мужчин и одна женщина, которых уже связывало озеро, заросшая бурьяном деревня, рыбацкий домик и дорога.
фото автора