Берег, куда причалила лодка, порос кипреем, полынью, лопухами. Над зарослями поднимаются несколько рыбацких избушек и старый дом с обвалившимся крыльцом.
-Дом Фелицаты,- подумала я.
Она не хотела уехать и жила здесь одна одинёшенька, не могла оторваться и укорениться на другой земле. Последняя из трёх старух, оставшихся здесь.
Уже совсем немощную встречали её за озером километров в пяти от дома. Собирала грибы или ягоды.
Первым поднимался в горку по еле заметной тропке Василий.
Я смотрела на его широкие плечи и не согнутую временем спину и представляла мальчишкой, резвым, озорным.
Вот он с радостной улыбкой на лице открывает двери в избу и через порог кричит:
-Мама! Меня сегодня приняли в комсомол!
Была осень. Озеро покрылось некрепким льдом. Всё видно, что там происходит на дне, как в огромном аквариуме.
Потом он бежит через озеро. Трещит за ним лёд. А ему всё нипочём.
Он уедет в Москву. Выучится на агронома.
Но почти каждое лето будет приходить по этой дороге в далёкую деревеньку, неся в сердце память и боль за её безвременный конец.
Любая извилина дороги ему знаком с детства.
Вон тот медвежий угол.
Вон те поля бывшие, заросшие дикой травой.
Вон она, моя деревенька. Поклон тебе.
Нет тебя.
Нет. Только бурьян.
Он прижимает к груди травы, поднявшиеся с земли его предков, той земли, за которую погибали, по которой с обозом из Архангельска шёл сам Михайло Ломоносов, шёл по зимнику через озеро. И отец Василию говорил, и дед рассказывал об этом давнем, как легенду…
И он внукам расскажет.
Стоит Василий и слышит, как наполняется земля шумом тех времён,
как шуршит у берегов камыш, как мычат коровы, как зовут его в дом родной,
как бежит он по неокрепшему осеннему льду озера.
Ему не страшно.
А мама кричит вдогонку и машет рукой:
- Вот, ужо, скажу отчу, так он тобе задаст трёпку!
Хозяин лодки дал нам ключ от своего рыбацкого домика, чтобы мы передохнули.
С виду это обычная избушка в одно оконце.
В ней одна комната. Я огляделась. Две кровати. Телевизор. Тарелка приёмника на стене снаружи. Большая круглая, как бочка, железная печь на ножках.
На столе электрический чайник.
А в окна, куда не глянешь, везде озеро.
Мне так хотелось сделать снимок этого окна.
Но я не посмела нарушить, спугнуть то особое состояние души, которое ощутила в себе.
И тогда я поняла, почему мужики ходят на рыбалку. Им нужна эта абсолютная тишина. Пустые баночки кофе на подоконнике. Букет полевых цветов в банке.
Василий заварил свой особый чай из кипрея, который он сам изготовил. Вместо сахара открыл пакетик с изюмом. Изюм был крупный, синего и белого цвета. Мы по очереди брали по изюминке и вприкуску пили ароматный чай.
Вологодские чай не просто пьют. Это ритуал. И время откровения.
Лица у Василия и Бориса были в это время особенные, освещённые каким-то неведомым мне светом.
Я всё время ощущала, что их двое, что они связаны воспоминаниями крепко. А я отдельно. Так было и в лодке, и здесь, в избушке. Они двое в лодке. А я одна. Почему? У меня свои воспоминания детства и юности.
У них есть это озеро, и оно как магнит, притягивает их всегда, где бы они ни были.
И мы говорили о жизни, о детях и внуках, о страхе, который есть в каждом, о горечи, которая накопилась внутри тебя за жизнь.
Мы только сейчас, как в поезде, встретились и расстанемся. Но это были дорогие мгновения. Для них, и для меня. Каждый думал о своём.
- Надо чашки помыть, - сказала я.
- Я помою, - сказал Борис.
На крыльце, на выходе, я вдруг остро ощутила, что эта поездка неожиданная станет для меня самым дорогим подарком за последние годы.
фото автора
продолжение следует