Глеб вышагивал взад-вперед по кухне. На столе, стояла кружка с недопитым и уже остывшим чаем. В эту ночь, ему не спалось. В утро прошлого дня, он говорил по телефону с Романом Григорьевичем - они договорились о том, чтобы в следущую среду, перевезти стол в мастерскую Глеба. Еще на прошлой неделе, они обговорили все детали, цену работы и Роман Григорьевич согласился со всем, и взял на себя все хлопоты по перевозке. Но перед сном, к Глебу пришла неожиданная, неподготовленная никаким предварительным раздумьем идея. Идея эта, родилась вдруг и теперь, не давала ему покоя. Но, беспокоила его не сама суть идеи, а то, что пришла она ему в голову только сейчас, когда уже все обговорено. И теперь, он жалел, что ему не подумалось об этом раньше. Идея заключалась в том, чтобы предложить Роману Григорьевичу обмен - обменять оригинал на "новодел". Мысль нахальная, дерзкая, но Глеб, оправдывал ее тем, что не содержала она никакой нечестности и сама цель, для которой было бы высказано такое предложение, не была обоснована хитрым, торгашеским интересом. Глеб, никогда не "барыжничал" - он этого гнушался. Предложив Роману Григорьевичу такой обмен, Глеб надеялся приобрести оригинал для музея. Именно сейчас, это было бы очень кстати - готовилась экспозиция старинной мебели, сработанной руками русских мастеров. До того, как экспонаты будут выставлены в залах музея, оставалось чуть более полугода, а за это время, можно было успеть подготовить и этот экспонат. Конечно, нужно было говорить еще с директором музея, но тот, как бы не желал, не сможет решить вопрос приобретения нового предмета, только своей волей - это бюрократическая процедура, это деньги... Но.., Глеб, мог бы передать этот предмет мебели в дар музею, а копию - "новодел" - изготовить за свой счет. Он был готов на это. Ему, интересна была сама работа над такой копией.
В раздумье, полностью погруженный в свои мысли, он не заметил как из кухни, ноги перенесли его в комнату и теперь, он меряет шагами ее - от окна до шкафа., к столу.., затем, проходит вдоль дивана и снова - по кругу.
Он убежал себя в том, что несмотря ни на что, нужно непременно попробовать. Иначе, если он не попытается, то после, будет корить себя, ругая за слабоволие, нерешительность; за то, что он не пересилил себя ради нужного, полезного дела - не смог пренебречь условностью, только лишь оттого, что ему было неловко, стеснительно. Может ли быть значимо сомнение одного человека, если от решения, которое он должен принять - зависит большое, общеполезное дело!? Да - пополнение музейной коллекции, Глеб считал именно таким - большим и общеполезным делом. И разве было бы правильным - зависеть всему, от его личных переживаний? Разве может он определять судьбу этой частички истории, руководствуясь, только весьма относительными понятиями делового этикета, когда на весах, лежит самородок, имеющий несравнимо большую нематериальную цену, чем его, не до конца обдуманная договоренность. Будь Роман Григорьевич - коллекционер, или антиквар - дело другое; но это - человек, который всего лишь, получит еще одну диковинную вещь для интерьера своего дома? Обо всем, думалось так, будто вопрос уже решен и Глеб, уже представлял себе - в каком зале и в соседстве с какими экспонатами, можно было бы выставить этот стол.
Наконц, Глеб остановился у стола. Посмотрел на часы. 3:15. Довольно - решил он - дальнейшее раздумье, ни к чему новому не приведет. Нужно спать. А завтра, он переговорит с Борисовым - директором музея, и если тот поддержит его, после, позвонит Роману Григорьевичу - скажет все как есть и в е решится, как должно: или так, или эдак.
Глеб быстро разделся, прошел на кухню, отхлебнул из кружки холодного чаю и погасил свет. Подойдя к дивану, он, постояв немного и решив не стелить постельное, откинул покывало и улегся, подбив под голову, небольшую диванную подушку.
Заснул он не сразу. В голове, складывался возможный разговор с Романом Григорьевичем. Глеб, по некольку раз, мысленно, повторял каждую фразу этого разговора, подбирая слова, интонации...
В какой-то момент, мысли его сделались несвязными, стали разбредаться в голове, подменяться зрительными образами. Ему, сначала по фрагментам, потом вцелости, увиделся тот стол - черный, высокий - он, будто бы вырастал на глазах, становился выше, шире... Глеб видел рядом себя - уменьшающегося - вот, он уже не может дотянуться рукой до верхнего ящика, из которого, он должен взять письменное согласие Романа Григорьевича, на передачу стола, в дар музею. Он подпрыгивает, пытаясь ухватиться за огромную ручку. У него не получается.
И вот, он уже в своей мастерской - снимает со стены "стремянку", выходит с ней на улицу и быстыми шагами подходит к машине. Но это, не его машина - припорошенная снегом, стоит машина чужая! Он, в растерянности, оглядывается по сторонам... Вдруг, раздается пронзительный звук сигнализации! От неожиданности он вздрагивает и тут же, слышит за спиной знакомый голос: "Что с вами? Вам нехорошо?". Оборачиваясь, он видит Ее - ту женщину, в узорном платке - из парка. Она стоит - как и тогда - прижав обеими руками сумочку к груди; но теперь, в ее взгляде, нет той виноватости - на ее лице легкая улыбка, взгляд - участливый и даже какой-то нежный. Он смотрит не нее, а вдруг поваливший снег, становится все гуще, гуще... ее фигура, уже почти не различима в колыхании плотной снежной завесы. И наконец, все вокруг становится белым. Все стихает, бесследно исчезают все мысли, словно растворяясь в непроглядности этой белизны. Всем своим существом, он ясно ощущает, как медленно погружается в непривычный для себя покой и последнее, что он слышит перед тем, как абсолютная, недвижимая ни единым звуком, ни единой мыслью тишина, воцарятся в его голове - свой голос: "Да. Мне нехорошо."