Теперь

Шопен Бессердечности
Снился дедушка. Надвигающиеся похороны, на которых не был. Дед хоронился в слезах, далеко от того места Земли. Знал его десять лет. В отличие от другого, которого знал тридцать. С тем я был под одной крышей, и теперь, вспоминая, не могу вспомнить, чтобы когда-то был преизвышенно рад увидеть: он всегда был здесь. А тот, что снился - жил далеко. И каждый раз, когда встречал, помню, пронзало это жгучее чувство радости - вот он, мой дед! Глядя на циферблат своих наручных часов говорил: «на старт, внимание, марш!» и я, словно оторвавшись от земли, стремглав нёсся прочь, к финишу, выбрасывался из себя, только бы скорей остановить секундную стрелку часов, остановить пыл и время. Когда приезжал к нему на летние каникулы - призывал жить по распорядку. В нём были умывание, завтрак, зарядка, чтение книг и прогулка в парке, шахматная партия, за которой дед неизменно насвистывал мелодию из романса «И всё былое...» А мне ещё не было десяти. У меня еще ничего такого не было. И все партии были ещё впереди. Хотя, они всегда впереди. И отличие от шахматных лишь в том, что тут не может быть «ничьих». Где то в том городе быть может ещё и сохранилась та аллея роз, высаженных дедом. Только я по ней никогда не пройдусь. Путешествия во времени чреваты потерей себя в пространстве. Можно лишь изредка вспоминать. Когда приснится вдруг сон, в котором не будет никакого сна. Что я такое тут говорю? Кстати, не помню дословно ни одного с ним диалога. Помню только как холодные губы трижды с жаром касались щёк. Одной всегда доставалось больше... Кто были его родители? Откуда всё так повелось? Вспоминаю деда. И вспоминаются свои ощущения. Но куда больше их - к тем не живым предметам, что меня окружали. К тому раскладному столику на балконе, к увесистым гайкам в картонной коробке, мерцающему в темноте на потолке свету зажженной лампочки Ильича... К оранжевому телефону на тумбочке и гигантской политической карте мира на стене в коридоре. Могу вспомнить всё, что где находилось. И не помню точных слов ни одного диалога с дедом. Может, в этом возрасте тебе ещё не до слов? Они придут потом, когда им вроде тоже не следовало бы приходить. В пору весны и цветения роз - наслаждайся лишь! Но нет, твои друзья, любимый твой человек - это твои слова. И вот теперь, когда на носу уже август - они мне машут рукой, говорят «до свидания!» Говорят, теперь - без нас. Теперь - люби человека. Мыслями души, душевностью мыслей, руками, животом и плечами, делами и глазами, да всем собой - всем миром - чего там уточнять - люби. Делай своё дело. А мы ушли. Ты был неплохим слугой. Многого мы от тебя и не ожидали. Теперь - ты свободен. Теперь, мы лишь твои  гости. Придём, если позовёшь. Но скоро - тебе будет опять не до нас. Как в то время, когда был жив дед, и не могли ещё сниться ни одни похороны. Когда ещё не было таких правдивых снов. Теперь - люби. Поливай собой того человека, как поливаешь по вечерам цветы из кувшина. Не по привычке, и даже не из хорошо знакомой всем мысли «не дать засохнуть». А чтобы «напоить, дать жизнь». Своим действием наполнить жизнь и другую. Ту, которой уже не страшно смотреть в глаза. Жизнь, в которой всё  е с т ь