Я терпеть не могу не могу пьяных. Если, конечно, сам трезвый. Хотя, как говаривал Кролик Виннипуху «Что значит – Я? «Я» бывают разные!». Живя в Азербайджане я не мог в полной мере понять, что значит пьяный. Их там был абсолютный мизер. Полную классификацию алкоголиков я вывел для себя за время учёбы в училище.
Тип первый. Добрый пьяный.
От предстоящих выходных мы не ждали ничего хорошего. Всё будет, как всегда. В субботу до обеда парко-хозяйственный день, потом спорт, кросс, увольнения. Оставшихся, после обеда ушлют на работы. Если работы в училище не будет, пошлют куда-нибудь в город. Хорошо хоть осень закончилась, а вместе с ней и «картофельная страда». Предчувствия не обманули. Сразу же после обеда трясясь в грузовом Зил 131, недоумевали, что за завод такой – «Полимер». Что же он выпускает, так до конца и не поняли. Зато в мусоре, который мы ударно убирали, было множество интересных листочков-обрезков. С виду вроде обычная плёнка. Совместишь вместе две такие, ничего не меняется. Стоит одни из них повернуть на 90 градусов, плёнки сразу же темнеют и становятся не прозрачными. Называется «поляризация». Работы, как обычно, были закончены раньше времени. И мы, сидя на лавочке в убранном дворе, усиленно развлекались - крутили листики туда-сюда, темно – светло.
- Народ, что сидим? – выскочивший непонятно откуда Олег был как-то торжественно взъерошен, - Айда, по сто заслуженных грамм!
- Где взял, Марфа?
- Неважно, пошли.
Вся компашка набилась в маленькое тесное помещение подсобки. На старом убитым столе гордо возвышалась трёхлитровая банка с разведённым спиртом-сучком и полбуханки хлеба.
- Налетай, мужики – командовал Олег, – закуси маловато, а выпить всем хватит.
В комнату вошла лаборантка, распределявшая нас на работы:
- Мальчики, только смотрите, чтоб никому …
- Оленька, не волнуйся, мы своих не подставляем - нежно промурлыкал Олег.
Ну, даёт, Марфа. Уже уломал Оленьку. Оно и понятно, красивый статный парень, почему бы и нет.
Вечернюю поверку мы отстояли почти как надо. Тех, кто пришёл из увольнения поставили в первую шеренгу. Тех, кто был на заводе, но мог придать лицу осмысленное выражение – во вторую. Остальные изображали лес под напором ветра в третьей шеренге. Тем не менее, все чётко смогли выкрикнуть «Я!». Старшина лишь раз споткнулся, трижды произнося фамилию Д. По окончании поверки поманил пальцем замкомвзвода:
- Чтобы через пятнадцать минут Д был у меня. Вперёд.
Замок (он же замкомвзвода) собрал экстренное совещание. Вскоре выяснилось, Вадька Д был со всеми на заводе. На заводе мы его не забыли, это точно. Но, потом его никто не видел. Ещё через минуту взвод рассыпался серыми ртутными шариками по училищу. В столовую, в автопарк, в кафешку…
Старшина Атрашкевич был в ярости. Через пятнадцать минут после поверки Д найден не был. А он уже доложил командиру о том, что все в наличии. Он никогда никого не «закладывал», хотя любимая присказка была «Заложить не заложу, а доложить обязан». Он привык всё держать под контролем. И поэтому завёл правило: уходишь в самоволку, скажи товарищу, где ты и с кем, чтобы в случае тревоги, тебя могли быстро найти. Лишь один раз я видел как этот статный красавец – белорус лично «чистил рыло» за нарушение правила. Неужели Вадима ждёт та же участь?
- Ну, четвёртый взвод, ныть, всех сгною на очке. Губа будет вашим домом, ныть. На год про КП забудете.
В переводе на нормальный язык это означало: будете чистить туалет, до состояния зеркального блеска унитазов, всех посажу на гауптвахту, лишу увольнений в город, а «ныть» - это обычное трёхэтажное матёрное выражение, за годы употребления сокращённое до четырёх букв. Ныть!
Через полчаса Вадима искала уже вся батарея. Сотня курсантов тихо, незаметно от офицеров обшаривала каждый уголок училища. Были посланы посыльные на все известные квартиры, снимаемые курсантами. Автопарк проверяли уже в третий раз, пока кто-то не удовлетворившись «просто, посмотреть через борт», начал влезать во все грузовики. В одном из них уютно свернувшись крендельком, и спал Вадим…
Тип второй. Буян.
- Вы кто такой? – дежурный по части недоумённо взирал на молодого парня в гражданской одежде.
Неизвестный, пытаясь удержать равновесие, стоял одной ногой на плацу, второй, без ботинка, в ванне с цементным раствором. В летних сумерках лица не разобрать. Рубашка наполовину заправлена в брюки, ширинка расстёгнута. Парень только что перелез через трёхметровый каменный забор и кубарем скатился в злополучную ванну.
- Подполковник К! – гордо ответил неизвестный, тщетно пытаясь отряхнуться от налипшего раствора.
Дежурный по части впал в ступор. Это был, в сущности, преподаватель, окончивший институт и оставшийся в армии по недоразумению. Он лучше ориентировался в клистронах и магнетронах, чем в воспитании нерадивых курсантов. Ситуацию разрядил помощник дежурного. По счастливому стечению обстоятельств именно он и оказался командиром взвода «подполковника К». Он тихонечко взял за локоть дежурного и проговорил:
- Николай Олегович, разрешите, я сам разберусь в ситуации.
- Да, да, уж будьте любезны…
Взводный тут же отловил пробегающего мимо курсанта и послал его в десятую батарею, приказав, чтобы дежурный прислал дневальных. Подбежавшим дневальным коротко объяснил:
- Этого разгильдяя несите в сто четвёртый взвод, положите на любую свободную койку, на нижнем ярусе. Поняли? На нижнем, а то уж были прецеденты… Завтра будем разбираться.
Этот прецедент помнили все. Как то вечером дежурный по училищу, он же начальник 3 курса от нечего делать смотрел в окно и рассуждал о жизни. Внезапно необъяснимое видение оторвало его от внутреннего созерцания. За тёмным стеклом на фоне плаца и на уровне подоконника проплывало серое пятно. Любопытный дежурный выскочил наружу. Картинка была идиллическая. По тротуару на четвереньках ползли два курсанта, пьяные в зюзю, в стельку, в хлам и несли на спинах третьего, убитого водкой наповал. Именно его спину и видел дежурный в окне. Курсанты хоть и пьяные, но поняли, что по пути в казарму, окна дежурного не миновать, но если идти по плацу, видно будет издалека. Вот и решили идти под самыми окошками. Наутро построенный в полном составе дивизион внимательно слушал своего командира:
- Сегодня ночью трое курсантов допустили нарушение, а именно – употребили спиртные напитки. Это я знаю точно. Выпито было много. Это я тоже знаю точно. Пусть, теперь, нарушители выйдут из строя.
Над плацем повисла напряжённая тишина.
- Пусть они выйдут сами. Я знаю их фамилии.
Перед строем «нарисовались» трое курсантов, бледные и страдающие. У одного из них под глазом синел фингал.
- Ну, вот и отлично! За нарушение воинской дисциплины объявляю вам трое суток ареста, каждому!
- Есть трое суток ареста! – хором ответили хмурые гуляки.
- За то, что не бросили товарища, снимаю ранее наложенное взыскание. Встать в строй.
- Есть встать в строй! - Хором ответили друзья.
Подробности той ночи командир дивизиона узнал немного позже. По приходу в казарму двое друзей особо не разбираясь, забросили третьего на верхний ярус коек и спокойно улеглись спать. Среди ночи «третьему» внезапно поплохело. Подсознательно помня, что он все три года своей учёбы провёл на нижнем ярусе, а идти в туалет не было никаких сил, он просто отогнул матрас и сделал «extrusion». Спавший под ним курант был крайне возмущён столь необычным способом пробуждения. Он помог сойти наглецу с кровати и потом помог дойти до кустов, что росли вокруг плаца. Именно в кустах, где снега было больше всего, где к пьяному была применена народная система отрезвления: купание в снегу. Правда, по пути незадачливый выпивоха налетел на глазом кулак товарища, но это уже мелочи.
А что же К? Спустя годы через «десятого свидетеля» узнал, как покинул Советскую Армию мой дружок. Увы, для перестройки очень даже обычно. В начале 90х сопровождал старший лейтенант К с караулом в ремонт неисправные ракеты. Туда добрались нормально. Ракеты сдали. А по пути обратно застряли в каком то маленьком городке. Билетов нет. День нету, второй. А на третий решил лейтенант от безысходности расслабиться. «Раздавил» чекушку, взял в заложники гражданских в зале ожидания велел часовым не пускать никого в зал, до тех пор, пока не получит билетов до дома. Милиция смогла уговорить часовых не стрелять только после того, как заснул бравый нач.кар. Так и закончилась служба «подполковника К».
Тип третий. Пьянство, как образ жизни.
Лейтенанта Павлина трясло, несмотря на погожий летний день. За время этой всей тягомотины именуемой офицерским разводом можно не только выпить, но и «нажраться до поросячьего визга» тоскливо рассуждал он.
Познакомились мы с Павлиным недавно. Я только-только перевёлся на полигон в Казахстан и, естественно, стал искать выпускников родного ОВЗРКУ. Оказалось, он тоже закончил Орджо, но двумя годами позже. Его в отделе знали все, да пожалуй, и не только в отделе, а далеко за его пределами. Ни одна пьянка не обходилась без Лёхи Павлина. А тем более ни одна пьяная драка. Пока он был трезвым, это был не человек, это был автомат по поиску «выпить». Неестественная желтизна круглого, в общем то симпатичного лица, трясущиеся руки, судорожно мечущийся взгляд – вот что такое было Лёха- трезвый. Одна стопочка водки творила чудеса. Лейтенант преображался. Он чётко всё понимал, отлично выполнял любую работу, остро шутил, впрочем, не переходя границы. Увы, как правило, одной стопкой дело не ограничивалось и Лёха шёл «вразнос». А это было уже страшно.
Развод заканчивался. Командир перевёл значительный взгляд на Лёху:
- И последнее. Лейтенант Павлин, выйти из строя! Расскажите своим товарищам, что за притон вы устроили в вашей комнате.
- Ну, мы это… хотели квас… жарко, а он это…
Строй оживлённо заржал. Все уже были в курсе Лёхиного «кваса». И командирское «расскажите товарищам» было не более чем вождение «мордой по батарее».
Командир редко интересовался как живут подчинённые, дабы не приучать к хорошему. Женатики, ладно, даже если и набедокурят, жёны их резво вернут на путь истинный. А вот холостяки… Эта «головная боль» не давала командиру покоя уже давно. И большая часть этой боли имела до боли знакомое воплощение – Лёха Павлин. Поэтому, когда терпение командира лопнуло, начать он решил именно с самого тяжёлого случая. Погожим субботним днём он в сопровождении начальников площадок прибыл в общежитие, где «холостяковали» его подчинённые. И сразу же направился в комнату Лёхи. Собственно говоря, на этом его поход и закончился. В комнате Лёхи не оказалось. Пока лёхин сосед метался по общаге в поисках товарища, начальник отдела нервно мерил комнату шагами. Периодически отмахивался от носков и трусов изображающих сигнальные флаги и натянутые на верёвках от угла, до угла комнаты. Бельё, разумеется, было не стираное, просто так, Лёхе было легче отыскивать их по утрам. Спотыкался о брошенные на пол башмаки, сумки и пустые консервные банки. Хотел было присесть, но передумал. Все стулья были завалены засаленным грязным бельём. Командир, затаив дыхание, попытался открыть окно. Не вышло. Пришлось дышать тем, что дали. Он очередной раз споткнулся о башмак и пинком отбросил его в угол. Под лёхиной койкой в потёмках лежал пузатый алюминиевый бидон. Освобождённый от ненавистного башмака он гордо выкатился на середину комнаты. Под кровать его закатил Лёха, потому, что накануне ночью последний перебудил всю общагу. Когда брага набрала свою «критическую массу». И дно со страшным грохотом дно выгнулось в обратную строну, бидон подпрыгнул и рухнул на бок. Но, командир то этого не знал! Разглядывая бидон, словно пришельца из других миров он тихонько проговорил:
- И что всё это значит?...
В это время на пороге возник сам виновник переполоха. И командир уже громким «командным голосом» закончил:
- … Я Вас спрашиваю!
В порыве отчаяния он сильно ударил по днищу бидона ногой. Такого оскорбления тот не выдержал. Крышка слетела и всё долго сдерживаемое содержимое ринулось наружу стараясь захватить как можно большую зону поражения. Отдачей ёмкость отбросило назад. Сражённый коварной подсечкой командир рухнул на пол. Прочие офицеры задолго до начала инцидента жались по углам. Это и спасло их репутацию и «чистоту мундира».
Никогда не подозревал, что в роли «дров» когда-нибудь окажусь и я. Но, увы. Что было, то было. Зимой 1987 года решил сыграть свадьбу наш прапорщик по фамилии Стан. Ну, что ж свадьба дело хорошее, хотя хорошее дело «браком» не назовут. Здесь уместно будет вспомнить, что Приозёрск восьмидесятых – это город - трезвенник. Приказом начальника гарнизона запрещены продажа и употребление спиртных напитков. Но, свадьба и есть свадьба. Вскоре всё было организовано как надо. Заказан шикарный стол в городской столовой на всех офицеров отдела и их жён. Установлены и настроены музыкальные «прибамбасы». А с двух краёв стола гордо выставлены две трёхлитровые банки спирта. Именно чистейшего медицинского спирта, потому, что ни водки ни вина в нужном количестве добыть не удалось.
- Это что такое?! – заведующая столовой смотрела на банку со спиртом, словно это была «лимонка» без чеки брошенная на стол ради шутки.
- Хотите чтобы вызвала патруль, или позвонила в комендатуру? Если через минуту я увижу её тут, ваша свадьба накроется … и обо всём немедленно узнает начальник гарнизона.
Женщина уже захлёбывалась собственным криком, когда её тихонько взял за локоток неподражаемый Аркаша.
- Да не волнуйтесь вы так. Я гарантирую вам, сейчас её уже не будет и в течении всего вечера вы её не увидите.
Аркаша – один из самых приятных офицеров отдела. Он высок, строен, красив и необъяснимо галантен. Кроме того, он большой умелец. Сам стреляет волков и лисиц. Сам выделывает шкуру. Сам шьёт шапки. Лёгкие, тёплые, долговечные. И мех распределяет не абы как, а со знанием дела, можно сказать, дизайнерски. Он не врал. Специально для патруля, комендатуры и прочего «несознательного» командования накануне было закуплено несколько ящиков пепси-колы. В середине восьмидесятых для простого населения страны этот напиток ассоциировался с дефицитом, роскошью, безмерным кайфом и несбыточной мечтой. В закрытом же Прио тёмные бутылочки спокойно пылились на прилавках магазина, рядом с прочем дефицитом того времени: курами, зелёным горошком и болгарским лечо. После этого поступили просто. Все бутылки их одного ящика ополовинили. Просто слили в пустую банку. А недостающее количество заполнили спиртом. Получилось что то вроде 50- градусной шипучки. При этом кола стала немного бледнее. Всех предупредили сразу. Та, что потемнее – нормальная. Та, что посветлее – пить осторожно. Вечер удался на славу. Все дружно танцевали пили, ели, удивляя персонал столовой. Вроде все подшафе, а когда выпивают – непонятно. И угораздило же меня сесть за стол рядом с Лёхой Павлиным. После второй тот пошёл в разнос и затеял спринтерский забег по опорожнению «светлых» бутылочек. Вскоре с нашего края «светлые» закончились. Но, Лёха тут же устранил эту несправедливость. И всё подгонял соседей по столу, «Ну что за молодых!», «За родителей!» «За будущих детей!». Но, русский меру знает. Знал её и я. Во время очередного тоста я твёрдо сказал:
- Всё, эта – последняя … на сегодня.
Мы с Лёхой «чокнулись» рюмками и я потянулся за закуской. Что за ерунда. На расстоянии вытянутой руки ни одного пёрышка лука, ни одной корочки.
- Во, блин, закусон кончился. – грустно прокомментировал Лёха.
– Придётся запивать.
Он придвинул к себе другую бутылку и налил нам по полстакана. Я выпил и прислушался к ощущениям.
- Знаешь, Лёха, по-моему это не «тёмная». Это – такая же «светлая».
- Вот и мне так показалось.
Это было последнее что я помнил с того вечера. Потом только обрывки осознания. Даже не воспоминания – ощущения. Вот меня тащит на плече Аркаша:
- Ты хоть напрягись немного, висишь как мешок с г…м!
Я напрягаюсь и опять проваливаюсь в темноту. Потом яркий свет. Чья то ванная комната. Я лежу грудью навалившись на ванну. Из крана льётся холодная вода и женский голос над ухом:
- Очнись, очнись! Поливай его, поливай. Только смотри чтобы не захлебнулся. Вообще никакущий.
Потом я лежу на горячей постели. Меня мутит ужасно, голова раскалывается. Я склоняюсь с постели. От этой непостижимой высоты начинает кружиться голова и меня рвёт в заботливо подставленный тазик. В комнате прерывается гул голосов, дверь распахивается и входит Игорь Королёв:
- Чё те, братан?
- М-м-м-м…
- Понял, сейчас.
Он убегает и вскоре прибегает с полулитровой банкой простокваши. Но, выпитая простокваша тут же просится обратно. И снова крепкий чай и холодная простокваша. И опять всё не хочет сидеть во мне. Чай и простокваша. Чай, чай, чай.
Яркое солнце бьёт в окно. За дверью негромкие голоса, бряканье ложечек, бульканье чая. Я аккуратно спускаю ноги с кровати. Вижу своё отражение в зеркале. Господи! Неужели это – я. Наскоро заправляю рубашку в брюки. Застёгиваю все пуговицы. Пытаюсь пригладить волосы вставшие индейским ирокезом. Меня по прежнему мутит. Слабость, хочется упасть на пол и расплыться маленькой незаметной лужей. Осторожно приоткрываю дверь. Моё появление вызывает бурный восторг.
- О, глядите, живой! (Что уже похоронили?)
- Водочки налить? (Опять плохо, не напоминать)
- Извини, братан, простоквашу ты выпил всю, все три литра. Есть только чай. Будешь?
- Ты бы хоть головку помыл, что ли
Я осторожно скашиваю глаза вниз:
- Какую?
Двусмысленная шутка порождает новый взрыв хохота. Потом мне весело, в красках описывают вчерашний день. Как выяснилось, меру я действительно, знаю. После той злополучной рюмки больше не пил. Вёл себя спокойно. Пристойно, весело шутил, ухаживал за дамами. Когда пришла пора убирать «музыку» первым бросился помогать. Но, не смог поднять колонку и чуть не обрушил её на остальную технику. После этого меня милостиво отпустили. Но стоило только распахнуть входную дверь, как тридцатиградусный морозный воздух послал меня в нокаут и я рухнул прямо пол доги стоящего тут же милицейского патруля.
- О, наш клиент. – тут же оживились патрульные
Но тут подскочил Аркаша:
- Да, нет, он просто устал, перетрудился, сейчас уйдёт.
Он взвалил меня на плечи и потащил подальше от бдительных стражей порядка. А так, как ближайшая квартира была Королёвская, решено было тащить меня туда. Чтобы немного освежиться, я вышел на лестничную площадку. Как хорошо! Из за обычного разгильдяйства, в подъезде было «свежо». В разбитые окна врывался ледяной ветер, оставляя на подоконниках ледяные сталактиты. Все мерзкие ощущения прошли. Я был «почти бодр и слегка свеж».
- Игорёха бросай шмотки, тут оденусь. – крикнул я в слегка приоткрытую дверь.