1
Иногда я прогуливаю собственные похороны. Сколько их уже было? — я не помню.
Скучная церемония — прощальная речь священника-андроида, букетик синтетических гвоздик, взрыв траурного марша, и стальной противень с моим бывшим телом заезжает в гудящую печь. Через полчаса я вставляю тёплую керамическую урну в пустую ячейку в длинном подземном коридоре.
А сверху — шумит мощными кронами столетняя дубовая роща. Я помню ее еще маленькими саженцами, заботливо огороженными пластиковыми заборчиками. Это я решил посадить тут дубы, — ведь это мое персональное кладбище.
2
Наш турболет скользит над безжизненной желтой пустыней. Когда-то, очень давно, тут были леса, но после того, как их вырубили, и вода ушла вглубь земли, плодородный слой высох и превратился в песок. Люди пробуют отвоевывать свою территорию обратно, но это слишком долгий процесс — пустыня очень нехотя сдает свои позиции.
Изредка внизу проплывает высокая конструкция, с раскинутыми во все стороны металлическими щупальцами, — это антенна глобальной связи. Неподалеку — блестящий купол обслуживания и охраны. Эта система лишь дублирует спутниковый контур, но ее все же поддерживают в рабочем состоянии, на всякий случай.
На подлете к побережью пейзаж постепенно меняется — пустыня становится степью, появляются дороги. Затем степь превращается в квадраты полей, перегороженные оросительными каналами. Поля сменяют сады и крыши теплиц, стреляющие в глаза короткими солнечными бликами. И вот, на горизонте уже виден город — силуэты высоких башен вонзают свои острые шпили в темные спины облаков. Гигантский мегаполис с огромным населением. Но нам не сюда — здесь живут простые смертные, нам же лететь в специальную закрытую зону на берегу океана.
3
Люди — забавные существа. Одно время мне нравилось наблюдать за ними. Я тогда увлекался модной игрой среди вечных — управлением человеческим аватаром в реальном мире. Правда, эта игра мне очень быстро наскучила — ведь приходилось жить по реальным человеческим законам — никакого тебе экстрима и кровавых сцен, а тем более убийств. Самое экстремальное, что там удалось пережить, так это драку в баре с двумя пьяными бугаями и мой последующий арест. Но в полицейском участке, я пробыл недолго — телефонный звонок вышестоящего начальства, и меня отпустили. Но даже этот важный начальник вряд ли догадывался, что выгораживал не простого смертного — зачем вносить излишнюю сумятицу в благолепный человеческий мир?
Уже много столетий у человечества все хорошо — войны давно прекратились, государства исчезли, бедных не осталось, тяжелый и вредный физический труд выполняют машины. Общество смертных людей живёт более-менее счастливой жизнью. Искусственный интеллект старательно поддерживает систему в достигнутом равновесии. Он же контролирует численность, не давая людям чрезмерно размножаться. Поэтому периодически вспыхивают небольшие эпидемии новых болезней или объявляется набор в поселенческие колонии на других планетах Солнечной системы.
Но главное отличие современного общества от прошлых цивилизаций в том, что люди теперь живут как бы сами по себе — их жизнь почти лишена прогресса, она словно застыла на уровне середины двадцать второго века и вот уже несколько столетий совсем не меняется. Люди уже не изобретают и не создают ничего нового, каждое следующее поколение лишь копирует жизнь предыдущего. Научно-технический прогресс теперь целиком в руках Искусственного Интеллекта — это он создает новые механизмы, строит заводы и космические корабли. Роботы уже давно воспроизводят себя сами без участия человека. По сути, ни Искусственному Интеллекту, ни всей этой глобальной роботизированной системе человеческое общество не нужно — оно существует только потому, что так было решено создателями ИИ в далеком прошлом — человечество должно существовать, но существовать лишь в строго ограниченных пределах. Рамки эти довольно широки, поэтому нащупать их довольно непросто. Люди рождаются, женятся, делают карьеру, занимаются творчеством, избираются в марионеточное правительство, — но, что бы они не делали, они всего лишь рыбки в домашнем аквариуме, жизнь в котором развивается, цикл за циклом, по одному и тому же сценарию, задуманному владельцем.
Но есть несколько тысяч человек, которые относятся к иному человеческому классу — это мы, — вечные. Мы потомки тех прозорливых деловых людей, который когда-то не побоялись вложиться в новые технологии, на базе которых вырос Искусственный Интеллект, и было открыто бессмертие человеческой личности. Мы живем своей, обособленной, жизнью, которая очень редко пересекается с жизнью простых смертных, впрочем, как и с миром машин. У нас гораздо больше свобод и возможностей, но все же и наша жизнь подчиняется вездесущему и всесильному ИИ.
4
— Поиграем? — вдруг восклицает Алекс, когда все уже насытились обедом и лениво развалились на диванах.
— Что ты там снова придумал? — нехотя отзывается Анна, — Надеюсь, для этого не нужно будет выходить за пределы купола?
Я невольно бросаю взгляд в сторону моря. Оттуда надвигается шторм. Черные кляксы облаков стекают в свинцовое море. Шум ветра здесь почти не слышен, только видно, как стелется по земле трава, и сгибаются ветки деревьев под его напором.
У Алекса новое увлечение — он переделывает старые компьютерные игры довиртуальной эпохи на новый лад. Он поклонник их минимализма и в своих новых версиях старается сохранить эту первозданную простоту.
— Классика! Демонстрирую! — Алекс делает презентационное движение рукой и на месте обеденного стола возникают контуры прямоугольного колодца, сверху в который падают, вращаясь, разноцветные геометрические фигуры и ровненько укладываются внизу.
— Правила просты, управление тоже! — вслед за этими словами Алекса, всем нам подгружаются правила, перед глазами возникает виртуальный джойстик, и мы уж знаем, как им управлять.
— А-а-а-лекс! — вздыхает Мари, — Ну почему ты не увлекаешься, например, музыкой? Тогда бы ее можно было бы просто послушать, а не напрягаться лишний раз…
— Тогда бы к своей симфонии он придумал какой-нибудь танец с саблями и заставил всех нас танцевать! — усмехаюсь я.
— Это точно! — смеется Алекс, а вслед за ним и все остальные.
Никому не хочется обижать Алекса, и мы играем в его игрушку несколько раз. Вначале, как обычно, с подключенными индивидуальными логическими и прочими модулями, а потом несколько раз с отключенными, как это делали бы простые смертные. Абсолютной победительницей неожиданно становится Анна. Мы забрасываем ее виртуальными цветами, а потолок рассыпается в поздравительном салюте.
5
— Пойду, прогуляюсь, — встаю я с дивана, когда последний росчерк салюта растворяется в воздухе.
— Куда? В такую-то погоду! — удивляется Мари, — Надеюсь, ты сегодня не будешь бросаться в море со своей любимой скалы и не лишишь нас своего общества на целую неделю?
— Если только в гравикостюме, — улыбаюсь я в ответ.
— А что — может и, правда, полетаем? — от этой своей мысли Алекс аж подпрыгивает на диване, — Давненько мы с тобой не летали в шторм!
— А-а-а-лекс, ты неугомонен! — вздыхает Мари, — Тебе нужно было улететь на Титан и воевать там с этими акулообразными чудовищами. Ты бы там и налетался, и наплавался…
С этими словами Мари кивает в сторону моря, и мы видим, как за куполом возникает зубастое остромордое чудовище, от которого еле уворачивается человек в военном скафандре — это Мари, для пущей убедительности, подкрепила свои слова визуальным образом из недавних новостей.
Я в нерешительности на несколько секунд замираю на месте. В голове моей проносятся другие картины. При каждом удобном случае Мари напоминает мне о моем прыжке со скалы, хотя, по сути, это было рядовое самоубийство — кто из нас, вечных, не грешил этим в минуты слабости и депрессии?
Что со скалы! Я прыгал с турболета в огненное жерло вулкана и все равно ИИ восстанавливал меня без всяких проблем. Да и сама Мари тоже не однажды переступала эту грань — последний раз, она, кажется, выстрелила себе в глаз из штурмового пистолета, и осколки ее головы разлетелись по всей спальне.
Все способы самоубийства давно перепробованы вечными, и еще ни один не завершился настоящей смертью, потому что источник нашей жизни не в теле — наше сознание транслируется в тело из квантовой сети Искусственного Интеллекта, и лишь уничтожив все его бессчетные сервера, можно убить нас. В момент гибели тела, а, вернее, в момент деформации, внедренной в мозг, принимающей капсулы твое сознание просто выключается. В этот же самый момент Искусственный Интеллект получает сигнал о смерти объекта и дает команду на вживление копии индивидуальной капсулы в мозг нового, заранее клонированного, тела, которое до этого пребывает в анабиозе. На полное слияние капсулы с мозгом и доводку нового тела уходит около недели, после чего твое сознание вновь включается, как свет в темной комнате.
Технологии сохранения человеческого сознания непрерывно совершенствуются, поэтому, с каждым годом, мы, вечные, становимся еще более бессмертными. Смертным людям, конечно, тоже кое-что перепадает от этого прогресса — их протезы совершенствуются, качество клонированных донорских органов улучшается, но стать вечными, как мы, люди все же никогда не смогут — эта дверь закрыта для них навсегда.
6
— Ныряю! — слышу я в наушниках голос Алекса и тут же вижу, как его фигурка, летящая метрах в ста от меня, вонзается в толщу воды.
Я ныряю следом. Под водой совершенно темно. Автоматически включается контурное моделирование, и я уже не слеп — я снова вижу Алекса, скользящего впереди, рельеф дна и множество силуэтов рыб, торопливо убирающихся с нашего пути. Наслаждаясь скоростью, мы мчимся под водой, словно мистические древние боги, забавляющиеся с внезапно обретенной человеческой плотью.
— Перед рифами у острова выныриваем! — напоминает Алекс.
Но мог бы и не напоминать — теперь я знаю рельеф этого дна досконально, а вот в один из наших первых полетов-заплывов мы чуть не разбились в лепешку о прибрежные скалы.
Вскоре я вижу впереди предупреждающие очертания каменных столбов. Пора выныривать!
Мы взмываем вверх и теперь скользим над бушующим морем. Сразу чувствуется сильное сопротивление ветра. Я включаю обтекатель и превращаюсь в маленький несущийся вихрь — именно так воспринимал бы меня сторонний наблюдатель, будь он здесь. Я уже собираюсь отключить контурное моделирование, как вдруг краем глаза замечаю справа какие-то странные объекты.
— Алекс, что-то там справа!
— Да вижу, - отзывает Алекс, — Надо поглядеть.
Мы делаем плавный поворот и одновременно отправляем запрос ближайшему спутнику на идентификацию объектов. Ответ приходит почти мгновенно — это останки прогулочного катера. Разбился о рифы час назад. В спасении отказано.
Интересно, что за дурак поперся на прогулку в шторм?
На мой немой вопрос приходит ответ — контурное моделирование показывает тела троих взрослых и девочки, которые вместе с обломками катера перемалываются громадными волнами.
Живые? Чип девочки подтверждает, что жизнь в ее теле еще не угасла, остальные уже мертвы.
— Подлетим поближе? — спрашиваю я Алекса.
— Давай, глянем.
Мы стараемся не вмешиваться в дела смертных людей. Тем более, мы никогда не собирались становится службой спасения для них. Уж если ИИ решил, что этих людей не нужно спасать, значит, у него есть на то свои, весьма просчитанные, причины. Да и что толку спасать тех, кто все равно умрет, не сегодня, так через десять или двадцать лет? Нами движет лишь простое любопытство.
Мы зависаем в воздухе над детской фигуркой в спасательном жилете и в кислородной маске. Я протягиваю руку, чтобы откинуть прядь мокрых волос с лица девочки — мне хочется заглянуть ей в лицо.
— Ты, что — собираешься ее спасти? — удивляется Алекс.
Я собираюсь ответить «нет», но почему-то не могу разжать рта. Во мне борются два противоречивых чувства. Одна моя, человеческая, часть шепчет – спаси, ну что тебе стоит? Ведь это живо существо! Вторая твердит монотонным голосом — Не смей, это тебя не касается…
Я мешкаю несколько секунд и вдруг, неожиданно для самого себя, поддавшись какому-то внезапному импульсу, хватаю девочку за плечи и взмываю с ней вверх.
7
— Уж не решил ли ты ее удочерить? — хитро прищурившись, спрашивает меня Анна.
— Нет, — мотаю я головой, — Просто верну ее смертным, когда полностью она поправится, это же их ребенок.
— Может, лучше оставишь ее для сексуальных утех? — отзывается из своего угла комнаты Алекс.
Я смотрю на Алекса, пытаясь понять, шутит он или говорит всерьез.
— Шучу! — спешит уточнить Алекс, встречаясь со мной взглядом, хотя индикатор речи и показывает, что он сказал это вполне серьезно.
Разговор не клеится, и мы продолжаем пить чай в тишине. Каждый из нас погружен в свои мысли и в те индивидуальные образы, которые сейчас предстают перед его взором.
Я же просто пью чай, закусывая его чуть кисловатым сливовым джемом, но, поднося очередную ложку ко рту, вдруг вижу, что там муха. Здесь, на вилле, мух нет. Значит, она залетела в банку на фабрике, польстилась на сладкую жизнь и навсегда увязла в джеме. Какая сладкая смерть! Вот они — издержки натуральных продуктов!
Я брезгливо стряхиваю муху обратно в вазочку и прошу андроида открыть новую банку джема.
8
Все давно разошлись спать, лишь я один стою на балконе и, облокотившись на перила, смотрю, как мерцает в воде лунная дорожка. Шторм давно прошел стороной, защитный купол отключен, и легкий ветерок нежно перебирает мои волосы.
Девочка тоже спит здесь, в дальней комнате нашей приморской виллы. Я вспоминаю своего сына. Мне родила его смертная женщина, которая давно уже умерла, но мой сын тоже стал вечным. Я не общался с ним уже очень давно. Теперь мы почти ровесники — тридцатилетняя разница в возрасте давно нивелировалась. Он живет далеко от меня, на западном побережье. Конечно, можно пообщаться дистанционно или покрыть это расстояние на турболете всего за час, но я давно не испытываю к своему сыну отцовских чувств, а друзьями мы так и не стали.
Большую часть времени мы, вечные, проводим в одиночестве в своем поместье. Каждый занимается тем, что ему по душе, а умные андроиды или виртуальные образы способны заменить любую компанию. С ними даже проще, чем с вечными — они не так капризны и более разговорчивы.
Может быть, действительно, забрать девочку в свое поместье? Тем более, что у нее не осталось никого из родственников и свою жизнь она теперь продолжит в детском доме. Но, чем лучше моя компания? Уж я-то точно не смогу дать ей ни родительского, ни даже дружеского тепла. А там ей может быть повезет, и ее заберут жить в семью. Хотя, вообще-то, есть еще один вариант — у одного из моих знакомых живет в поместье несколько семей смертных. Он говорит, что это, куда интересней, чем содержать собственный зоопарк. Надо будет связаться с ним завтра утром… Но, стоп! Почему меня так заботит судьба этой девочки?
9
Иногда на меня, да, наверное, и на всех других вечных, накатывает странное ощущение — тебе вдруг кажется, что ты это совсем не ты. Чтобы отделаться от этого ощущения, начинаешь вспоминать свои прошлые жизни, и вот тут случается самое странное — наряду с твоими воспоминаниями, услужливая квантовая память подсовывает тебе фрагменты чужих биографий, считая, очевидно, что ты хочешь провести какие-то параллели… И тогда главное — вовремя отключить все информационные модули, пока не возникло острое желание поскорее заглушить весь этот, разрастающийся внутри тебя, мир иным способом, — например, раскроив свою многомерную голову о бетонный тротуар.
Одно время я увлекался живописью и меня это очень забавляло. Из всех старых художников больше всего мне нравилось творчество Пабло Пикассо, — это не Рафаэль с его тщательным вылизыванием благообразных женских ликов! Картины испанца нравилось мне своей безграничной свободой и весёлым цинизмом — до него никто так бессовестно не глумился над человеческой натурой.
Чтобы на деле приобщиться к великому, я заказал индивидуальную программу-имитацию художественных способностей Пикассо и приступил к «творчеству». Только писать картины я все же предпочитал не в реальном, а в виртуальном мире. Конечно, пробовал и в реальности, но мне быстро надоело пачкаться в красках, смешивать их, промывать кисти, а особенно ждать, когда высохнет какой-нибудь очередной масляный слой. В виртуальности же все было гораздо проще и быстрее.
Имитирующая программа устроена так, что в тебя, в виде мнимых воспоминаний, подгружается абсолютно вся известная информация о жизни художника, и картину ты пишешь совершенно автоматически — перед тобой нет никаких полупрозрачных контуров или образцов. Ты, можно сказать, заново переживаешь процесс создания картины — сначала в голове рождается образ, затем ты начинаешь понимать, как лучше этот образ воплотить, а затем руки сами пишут картину, следуя воссозданному алгоритму. Причем работать можно в двух режимах — режим простого копирования, когда то, что ты создаешь, является копией одного из реальных произведений художника, и режим создания абсолютно нового, оригинального произведения, которое даже маститые эксперты былых времён вряд ли бы отличили от настоящих работ автора.
Я так увлекся творчеством этого испанца, что мне захотелось соответствующего антуража, и я заказал виртуальную копию виллы Пикассо на Лазурном берегу. Это сразу дало моему увлечению новый прилив энергии.
Через месяц я так вжился в образ, что, когда, сотворив на холсте очередной портрет или натюрморт, выходил из мастерской на террасу, чтобы полюбоваться безбрежной морской синью, то мне начинало казаться, что я и есть настоящий Пикассо, каким-то чудом вдруг очутившийся в далеком будущем. Я вспоминал свое детство и Малагу, приезд в Париж и «Авиньонских девиц», «Гернику» и фашистскую оккупацию, всех своих женщин и друзей…
Чтобы насладиться до конца этим своим безумием я даже подходил к зеркалу, откуда на меня взирало угрюмое лицо Пабло. Пару минут я стоял и вглядывался в темные испанские глаза. Вглядывался до тех пор, пока у меня не возникало жуткое ощущение, что это сам Пикассо смотрит на меня из виртуального зазеркалья, безмолвно вопрошая, зачем я вызвал его дух из небытия?
10
Я наблюдаю за девочкой уже второй месяц. Благо, что все комнаты в детдоме оборудованы камерами слежения. Пристроить к знакомому девочку не удалось — его увлечение человеческим обществом закончилось после того, как один из его подопечных зарезал все свое семейство...
За прошедшее время девочка так ни с кем и не подружилась, если не считать синтетическую большеглазую куклу, которую она всюду таскает за собой. Я плохо помню свое детство — я специально деактивировал этот модуль, чтобы не поддаваться излишней сентиментальности, но, кажется, у меня тоже был подобный друг — плюшевый медведь с красным бантом на шее…
Жизнь в детском доме, по меркам многих смертных, не так уж и плоха — четырехразовое питание, учебные занятия в классах, трудовые и военно-спортивные игры. Дети все время находятся под присмотром воспитателей, которые строго следят за соблюдением режима. Личного времени у детей почти не остается, лишь час перед сном они могут свободно воспользоваться визуализирующими очками и посмотреть любимый квадрофильм или поиграть в игрушку. Только эта девочка не пользуется очками по вечерам, она просто лежит в обнимку с куклой и смотрит в потолок. О чем она думает? О том, как хорошо ей было в родительском доме? Или она заново переживает крушение катера и ужас, который ей пришлось ипытать?
Если бы в детдоме кто-то мог ее хоть немного подбодрить! Но всем плевать, дети не любят аутсайдеров — не будь в детдоме строгого контроля, они бы просто затюкали эту девочку. И для воспитателей она всего лишь неудобный ребенок, который с трудом вписывается в коллектив.
11
Я выключаю визуализацию и брожу по своему дому, то и дело натыкаясь на андроидов, услужливо уступающих мне дорогу. Я так же, как и девочка в детдоме, одинок и бессилен здесь, со всеми своими роботами и бесконечными возможностями собственного мозга, усиленного Искусственным Интеллектом.
И, похоже, я заперт в этих чертогах навечно! Мое тело давно уже не мое, а мой разум похоронен заживо в массивах информации. Даже смерть уже не властна надо мной! Но должен же быть хоть какой-то выход?
Выход! — Как смешно и грустно одновременно! — Все двери в этом лабиринте ведут только в следующий лабиринт!
Я заглядываю в себя, и мой внутренний взор скользит от воспоминания к воспоминания, от события к событию, пытаясь обрести хоть какую-то точку опоры, зацепиться хоть за какую-то искорку надежды. И я вдруг натыкаюсь на эту искорку. Боже мой!
Я сбегаю по лестнице в игровой зал, торопливо влезаю в динамоблок и запускаю программу. Поспешно выбираю подходящий аватар, игнорируя слишком агрессивную внешность. Наконец, натыкаюсь на мужчину приятной наружности и активирую его…
Торопливо выбираюсь из сохранной камеры, разминаю мышцы и спешу в душ, чтобы смыть с себя защитный гель. Выбираю в гардеробе одежду попроще, одеваюсь и выхожу на улицу.
Я в центре города. Мимо спешат по своим делам прохожие. По высоким эстокадам мчатся разноцветные электромобили. Сонные дирижабли лениво плывут в облаках. Однако этот мир не так уж и плох, только немного жарковато! Я расстегиваю куртку, проверяю, хорошо ли работает имитационный чип, и отправляю запрос — Где поблизости можно купить плюшевого медведя?
Август 2018 г.
---------------------------------------
Уроборос — свернувшаяся в кольцо змея, которая кусает себя за хвост, древнейший символ вечности и бесконечности, происхождение которого неизвестно. Имеет множество различных трактовок, наиболее распространенные — постоянство перерождения, цикличность бытия, единство жизни и смерти, созидания и разрушения.
Динамоблок — конструкция, имеющая множество степеней свободы, которая позволяет человеческому телу передвигаться в виртуальном мире или в игре, оставаясь на месте в реальном пространстве.