В широко раскрытых глазах вспыхивали, раздуваясь и угасая, пузыри взрывов, раскидывающие обломки по черноте вокруг. Будто косяки неимоверных металлических рыб, космические судна то образовывали единый строй, сверкающий выстрелами бортовых орудий, как снег в ноги, то шли врассыпную под массивной атакой противника – или же с целью окружить его.
Пальцы Даррела с неслышным шелестом бегали по панорамному стеклу-экрану, за которым и разворачивалась горячая битва в холодном космосе. Косяками рыб, рыбёшек и гигантов водили эти самые пальцы – огненный оркестр гремел по указке Даррела. Бойня развернулась широкая, и тот двигался вдоль всего экрана, то вытягивая руки на полную длину, то сгибая.
Именно потому, что оркестр гремел, Даррел не услышал, как слева от него, за спиной, участок гладкой матовой стены плавно скользнул вверх, пропуская внутрь помещения гостя. Выражение любопытства на его лице сменилось недоумением, когда он увидел творящееся на экране. Затем он усмехнулся и, уже стараясь идти незаметно, направился к Даррелу. Оказавшись рядом, он довольно резко опустил ладонь тому на плечо.
Произошла катастрофа. Вскрикнув и разведя руками, дирижёр отшатнулся, чуть не потеряв равновесие, и испуганно вытаращился на гостя. Тем временем игра пламенных красок за стеклом вся пошла куда-то по диагонали влево – рулевой потерял управление. Считанные секунды, и вместе с белой вспышкой раздался мощный рёв последнего взрыва; его свет плясал в глазах гостя и на его лице.
Когда грохот стих и за стеклом воцарилась чернота, он заговорил:
- Горе-астронавт, ты когда в последний раз в вакууме звук слышал?
- А как ему не быть-то? Такие взрывы…
- Взрывы? Парень, да даже если прямо на это стекло какой-нибудь бедолага снаружи с силой чихнёт, мы и это не услышим!
- Так то чих, а тут корабли взрываются!
Сузив немного глаза, гость, скорее утверждая, чем вопрошая, произнёс:
- Опять занятия пропускаешь, да?
Даррел шумно вдохнул и сжал губы. Гость, Меллоу, с трудом удержался от смеха: такое лицо Даррела было красноречивее всех признаний. Но затем Даррел встал в такую позу, будто был готов к осаде, что Меллоу уже не понравилось.
- И что мне с ваших занятий? – спросил Даррел резко.
- Да вот, неделю назад был урок про вакуум – он, к слову, далеко не так пуст, - ответил Меллоу чуть холодновато. – Да и на обходе корабля вам это разъясняли.
- Ну, там я тоже бы ничего не услышал, правильно? – кривя лицом, съязвил Даррел.
- Конечно, если бы всё так же космических ворон за окном считал.
Даррел в ответ попытался презрительно фыркнуть, но выдал что-то вроде лошадиного храпа, что, учитывая его более высокий, чем у Меллоу, рост, выглядело далеко не по-взрослому. Он, видимо, и сам это понял, а потому начал мерить обширное помещение шагами, опустив хмурый взгляд в пол. Ему казалось, что так он похож на сурового начальника, которому только что сообщили плохие для компании новости, и нужно срочно принять решение, возможно, уволить кого-то.
Меллоу, взирая на это, вновь с трудом подавил усмешку, которая вырвалась, превращённая в кашель.
- Даррел, а ты не забыл, что миссия у нас, между прочим, дипломатическая?
- Видел я ваши дипломатические миссии ещё там, на Земле! На одном языке болтают, причём годами, а договориться не могут!
Снисходительная улыбка на лице Меллоу слегка поблекла.
- …А мы что, лучше? К кому мы там летим – к англичанам, может, к французам? Или к китайцам? Не-е-ет, мы летим даже не к племени, чей язык не знает никто на Земле – мы летим к существам с другой планеты! Поговорить, видите ли, хотим.
Остатки улыбки Меллоу будто стёрли жёстким ластиком. Скрывая обиду за весь многотысячный экипаж корабля, он сухо парировал:
- Если бы ты хоть краем уха слушал, что тебе говорили во время осмотра корабля, то и не подумал бы распылять эти дилетантские бредни, пытаясь оправдать примитивные агрессивные наклонности родом из каменного века.
Даррел, воспринявший тираду только до слова «распылять (при этом в голове его возник образ человека, пшикающего раствором на цветок, что вызвало лишь недоумение)», только махнул рукой, как бы говоря: «Слышал я уже это всё».
- Кстати, позволь поинтересоваться, а как ты сюда попал? – вдруг с новой улыбкой спросил Меллоу. – Уж если на то пошло, это тоже помещение для занятий – занятий астростратегией, и вас сюда не должны пускать до тех пор, пока вы не начнёте её курс. – Меллоу выдержал паузу. – До него ещё пара месяцев.
- Это профессор Рассел мне открыл! Он меня куда лучше вашего понимает… - успел выпалить Даррел, пока рот не захлопнулся. Лицо его залилось краской.
«Уж лучше бы ты наврал с три короба» - подумал Меллоу, продолжая улыбаться, но на деле заметно встревожившись.
- Что же, уверен, профессор Рассел мне всё доходчиво объяснит, - медленно произнёс Меллоу, пока лицо Даррела становилось пунцовым, как будто он уже несколько минут висел вверх ногами. – А пока, Даррел, попрошу покинуть помещение: баталию свою ты всё равно с треском провалил, и до стратега тебе пока тоже расти и расти.
Возражение, что баталию он провалил как раз из-за Меллоу, застряло где-то у Даррела в горле. С видом потерявшего всё в этой жизни человека он вышел из помещения, которое успел про себя прозвать «игровой»: Меллоу застал далеко не первый его туда визит. Теперь Даррел молился, чтобы выданный им с потрохами профессор Рассел не поступил по принципу око за око…
…Смотревший ему в спину Меллоу будто прочитал эти мысли и, выждав несколько секунд после того, как дверь за Даррелом скользнула вниз, подошёл к экрану-панораме. Он был не прочь застыть, восхищённо созерцая невероятную россыпь звёздных огней, щедрую из-за отсутствия любых световых загрязнителей; его бы заворожили - пусть лишь на часть видимые - горячие облака газа, эти вселенские тучи, изливающие звёздный дождь во все стороны – грандиозно, по-исполински медленно. Но для Меллоу этот пейзаж был лишь видом с другой части корабля, в то время как он, старший астролингвист, более чем часто вглядывался в мнимую пустоту космоса, рассматривая планету, к которой они направлялись, ища знаки.
Экран услужливо выдал Меллоу список устроенных ранее симуляций, и он без труда определил, какие из них запустил Даррел: даты чудесным образом согласовались с днями, когда Даррел пропускал занятия. Увидев, что симуляции Даррела ещё и составляют большинство за последние пару месяцев, Меллоу лишь с невесёлым смехом покачал головой. «Из тебя ужасный преступник, Даррел».
Оставив искусственному интеллекту сообщение для профессора Рассела, Меллоу вышел из симулятора. Когда дверь за ним бесшумно закрылась, помещение погрузилось в такую же космическую тьму, что простиралась за бортом.
***
Даррел понуро шёл по коридору, не замечая, как идущее будто из ниоткуда – из самих стен и потолка – освещение медленно гаснет – дело шло к «вечеру».
Как и многие – если не все – люди, прошедшие через неприятный разговор, Даррел усердно перебирал в голове варианты остроумных и колких ответов на самые обидные выпады оппонента. Разумеется, ментальная версия оппонента был как глина податливой: бледнела, краснела. Принимала шокированный вид или даже начинала светиться уважением и восхищением мудростью и силой слов Даррела в те моменты диалога, в которые тому это было приятнее всего. В одном из сценариев Меллоу, покрываясь испариной от волнения, под надзором Даррела управлял симулированным боем; воображаемая версия Меллоу вела бой как нельзя неуклюже, а в моменты удачливых манёвров удостаивалась лишь снисходительным хмыканьем Даррела, стоявшего позади чуть в стороне со сложенными руками – ростом чуть не в два раза выше настоящего. Кажется, в какой-то момент на плечо Даррелу одобрительно опустилась рука профессора Рассела…
Но уже в другой момент до сознания Даррела дошло, что разговор окончен, сам он – отчитан, и у него с профессором Расселом могут быть неприятности. По этой причине Даррел начал чувствовать вину и переключился на мысли о пресловутом осмотре корабля.
Этот осмотр Даррелу и ещё более чем сотне студентов устроили некоторое время после вылета корабля в открытый космос. Это планировалось как длительная, масштабная и по-настоящему захватывающая экскурсия по первому в истории дипломатическому космическому судну. О ней так искренне думал и Даррел. Но с его точки зрения, все, от великолепных до мельчайших, шансы показать студентам что-то интересное что экскурсоводы, что весь экипаж благополучно проворонили.
Начало череде разочарований было положено в машинном отделении (экскурсия двигалась от кормы к носу). Первое, что расстроило Даррела – их не заставили надевать на себя громоздкие, тяжёлые комбинезоны с толстым стеклом и массивным фильтром противогаза. Второе – Даррел ни слова не понял из объяснений базовых принципов работы двигателей, и весь окружающий его лабиринт из металла, труб, цистерн и прочего тупо сверкал для него холодной бессмысленностью. Последний гвоздь в крышку гроба вогнало отсутствие громадного, торчащего у всех на виду ядра. Ядерного реактора, «здоровой взрывоопасной штуки», вокруг которой с превеликой осторожностью и деловитостью сновали бы работники в комбинезонах.
Далее их повели по коридорам, объясняя, как и почему работает искусственное освещение. Ввиду отсутствия поблизости хоть какого-то светила и того, что корабль – не планета и даже не сферическое тело, циклы дня и ночи обеспечиваются искусственно и включают в себя «ночное» понижение температуры, чтобы добиться как можно более достоверной имитации естественных для человеческого организма условий, отсутствие которых грозит сбоями в его работе. Климат судна этим не ограничивался: так как полёт рассчитан на многие годы, предусмотрена и смена времён года, происходящая в основном за счёт общего изменения температуры и влажности воздуха. Кроме того, на корабле обустроен обширный «Сезонный парк», где тем или иным временем года можно насладиться полнее. Даррел, который был восхищён этой идеей, когда их туда привели, назвал работников парка мошенниками, услышав, что сделать в парке зиму прямо сейчас нельзя, так как времена года в нём были чётко синхронизированы с корабельными настройками климата. Те, хоть и глубоко оскорблённые, попытались отшутиться, мол, вам ведь не было приятно, когда на Земле посреди лета вдруг, как с горных вершин, валил снег. Даррела этот ответ не убедил: «Оправдывайтесь-оправдывайтесь, мошенники». Возник сильный конфуз, и экскурсию побыстрее повели дальше.
Следующее отделение – астробиологическое – экскурсоводы заранее преподнесли как величайшую на данный момент гордость корабля. «Конечно, до зоопарка профессора Селезнёва нам ещё далеко, но мы на верном пути» - такими словами их встретил со смехом Стэнли Бёртон, начальник отделения и ведущий исследователь. Даррел эту шутку либо не услышал, либо не воспринял.
Однако, как только их ввели в помещение с выставленными образцами, Даррел, не увидевший гигантских мухоловок, двенадцатиногих пауков, трёхрогих оленей размером с кошку, возмутился: «Не так у Булычёва было!». Бёртон, часто моргая, посмотрел на него, потом поймал говорящие взгляды экскурсоводов и части студентов и непринуждённо продолжил. Их вели мимо склянок с мутной зелёной, синей жидкостями, плоских стекляшек с крошечным пятнышком, красующимся посередине; пояснялось, какие усилия и средства вкладываются в создание и поддержание тех бесценных микроорганизмов, которые «вы здесь, пожалуй, не видите» - смеялся вместе со студентами Бёртон. Даррел, наблюдавший эти баночки с тоскливым видом, однако, заинтересовался, когда все полукругом встали перед чем-то в ящичке из сверхпрочного стекла. Специальные лампочки и участок свободного пространства вокруг этого ящичка создавали впечатление, будто в нём покоится некая святыня. Святыней был маленький, чуть вытянутый оранжевый листочек, испещрённый крошечными красными прожилками. Профессор Бёртон, выждав, когда наступит почтительная тишина, заговорил:
- Внимание, друзья, и, надеюсь, будущие коллеги, это наш коронный номер. Четверть века назад зонд доставил на Землю образцы грунта с планеты, подобной Марсу. Мы отчаянно надеялись найти в этом грунте хотя бы намёки на остатки органики, хотя бы обломки белковых структур, хотя бы обрывки чего-то, похожего на ДНК. Что он доставил на самом деле? Он доставил нам уцелевшую клетку, почти полностью сохранившую свой генетический аппарат! Это грандиознейший джекпот в истории.
Правда, узнали мы об этом гораздо позднее. Долгих пятнадцать лет наша команда из учёных со всей планеты – не только Земли (некоторые специалисты ринулись к нам с Марса быстрее, чем марсиане Уэллса) – изучала это чудо внеземной природы, пока наконец мы не поняли, что имеем дело с иным генетическим кодом и другими аминокислотами! Одна эта крошечная клеточка свела сотни тысяч биологов с ума. Мы, охваченные необъятностью раскрываемой нами тайны, пребывали в трансе, ошеломлённые. Но в сравнении с тем, что последовало дальше, то было лёгкое удивление.
Ещё на первых этапах исследования генов этой клеточки мы достаточно твёрдо уверились в том, что она – растительная (если допустимо применять нашу насквозь земную терминологию), и принадлежала многоклеточному организму. А теперь представьте, как мы все вздрогнули и ахнули, когда, тестируя экспрессию генов, влияющих на мембрану этой клетки, мы увидели, как один комплекс белков растворил оболочку, а другой через некоторое время заново обернул ею клетку! Я вижу непонимание на некоторых лицах, поэтому поясню: оболочка значительно толще и менее упруга, чем мембрана, и оболочкой на Земле вооружены только растения, которые потому и неподвижны; животные же способны активно передвигаться благодаря более упругим мембранам. А найденная нами клетка умеет чередовать их! Это означает, что мы нашли организм с характеристиками растения и животного!
По лаборатории наконец прокатился восторженных вздох студентов. Почти всех.
- Более того, на наше счастье, геном этой клетки оказался примерно таким же хранилищем всей наследственной информации, каким является геном любого многоклеточного организма на Земле. Это значит, что значительная часть генов отключена, так как должна работать в других органах. Присмотритесь к этим красным прожилкам на нашем листочке. Трудно поверить, но читающееся на ваших лицах узнавание и еле слышный шёпот безумно близки к истине. Это инопланетный эквивалент крови, дамы и господа! Мы извлекли и протестировали работу многих нерабочих в этой клетке генов и обнаружили кровяные тельца, переносящие кислород!
Сейчас мы имеем целый выращенный лист. Геном организма полностью в нашем распоряжении. Мы на пороге клонирования внеземной жизни, дорогие друзья!
Раздались дружные громкие аплодисменты. Стэнли Бёртон сделал лёгкий поклон и ещё две минуты стоял, оглядывая рукоплещущих юнцов со скромной и в то же время гордой улыбкой.
Небольшая лекция от астробиолога со сложностью далась изрядной части аудитории. Даррел же заскучал ещё задолго до развязки. Всё то время, пока Бёртон со светящимися глазами вещал, Даррел с бледным лицом и чуть открытым ртом пялился на лист под стеклом. Он недоумевал, чем был так шокирован по его словам Бёртон, когда под рукой был «Сезонный парк», откуда осенью можно было охапками тащить точно такие же листья – прямо с пола… Даррел ни разу не перебил Бёртона: он молчал, но лишь потому, что был потрясён той наглостью, с которой обыденность им преподнесли как чудо.
Нашлась и в этом отделении своя последняя капля мёртвой воды: стоя на заднем краю аплодирующей толпы, Даррел огляделся, и взгляд его упал на лежащий в другом стеклянном ящике камень. Те следующие минуты, что Бёртон со смехом отдавал должное теории панспермии, «ведь найден, в конце концов, астероид, в недрах которого дремала жизнь», Даррел провёл с мыслью, что сюда его привели, чтобы надуть и поиздеваться.
Поэтому в отделение астролингвистики и астроперевода Даррел пришёл в расстроенных чувствах. И новая точка экскурсии делу помогла несильно: не было в отделении экранов связи с пришельцами; не стояли дипломаты с уверенно сцепленными за спиной ладонями, ведущие переговоры с голографическим изображением; не бежали по экранам строки инопланетного письма, трансформирующиеся тут же в знакомый текст. Сотрудники отделения и вовсе встретили экскурсантов со слегка натянутыми улыбками и выражением неловкости и лёгкой вины на лицах. Со спокойствием и достоинство держался лишь Шон Меллоу. Слегка приподняв подбородок, заложив одну руку за спину, он повёл экскурсию по помещениям, показывая кривые, графики, черты, корпеющих над столами и закусывающих губу у плавающих экранов сотрудников. В его голосе и на лице читались вся серьёзность и важность выполняемой работы. Однако даже Меллоу, провожая экскурсию к выходу, почти не шевеля губами, шепнул экскурсоводам, что «показывать пока особо нечего».
Некоторым утешением Даррела стало отделение астронавигации, где располагалась и рубка. Студенты, разинув рты, вошли в уставленное рядами компьютеров с сидящими за ними сотрудниками помещение в форме полусферы, с прямой стеной сзади и тянущимся по огромной дуге смотровым стеклом впереди. За ним чернел космос. По помещению твёрдым шагом, положив подбородок на кулак, расхаживал капитан Юджин Грант. Увидев экскурсантов, он слегка улыбнулся и, когда экскурсия встала перед ним по стойке «смирно», спокойно произнёс «вольно». Всё это здорово подняло Даррелу настроение. Единственной смутившей его деталью была абсолютная неподвижность черного неба за стеклом, будто корабль никуда и не летел. Он решился об этом сообщить и понял выданное удивлённым тоном объяснение (от стоящего рядом студента), но после этого лишь ещё больше разочаровался в возможностях корабля.
…до тех пор пока не раздался бесстрастный, но многократно усиленный голос ИИ и не зазвучал ритмично сигнал тревоги. «Слева по курсу скопление астероидов». Голос извещал об опасности те несколько секунд, что ушли на наведение корабельных орудий. Затем под ногами у всех раздались еле заметные толчки, в космос вырвались несколько сверкающих накалом полос, каждая из которых мгновенье спустя поразила свою цель. Вспыхнули яркие кляксы взрывов – совершенно бесшумно. Последняя деталь, впрочем, обошла внимание Даррела – его глаза в этот момент загорелись той же яркостью, что и взрывы. Один из экскурсоводов, хмыкнув, сообщил, что, по-видимому, то было ненавязчивое приглашение проследовать в оружейное отделение.
По пути туда Даррел протолкал себе локтями выход к самой голове экскурсии, не желая допустить, чтобы он хоть на секунду позже других увидел отделение.
Когда они оказались там, Даррел намертво приклеился к экскурсоводам, пожирая глазами окружающее великолепие и беспрестанно задавая им вопросы. Те первые несколько минут честно пытались отвечать, но когда отстали на 5 или 6 и обнаружили, что некоторые из них были «А сколько людей погибнет от одного выстрела из этого?» и «На ком испытывались разрывные снаряды?», бросили это дело. Даррела это не слишком расстроило: он завороженно глазел на схемы орудий, на которых отображалось их состояние (все были неизменно зелёного цвета); как на величайших героев по Вселенной смотрел на сотрудников, сидящих в специальных сферических камерах, по внутренним стенкам которых бегали цифры и графики. Даррел не обращал ни малейшего внимания на выражение скуки на лицах большинства сотрудников – да и студентов. Он впервые пожалел, что не взял с собой ничего, куда мог бы записать эту единственную сочтённую им полезной лекцию.
Когда подошло время покидать отделение, Даррел подскочил к одному из экскурсоводов и выпалил вопрос, родившийся у него, ещё когда были демонстративно взорваны астероиды:
- Мы ведь будем биться с пришельцами?
Экскурсовод резко повернулся к нему с широко раскрытыми глазами; то же самое за спиной Даррела с таким же выражением сделали несколько работников отделения.
- Во-первых, юноша, вам сколько лет? Вам никто не сообщил, что у нас дипломатическая миссия? Во-вторых, какие ещё пришельцы? Если уж на то пошло, это мы для них при…
- Дипломатическая? Да у вас минут пять ушло на то, чтобы просто перечислить все пушки здесь!
- Они исключительно для защиты: для расщепления крупных астероидов, уничтожения мелких (наподобие наблюдаемых сегодня), разгона горячих облаков газа и прочего. В крайнем случае – для обороны...
- Обороны?! За кого вы всех тут нас при… - смеясь, начал было Даррел, но тут в его глазах будто появилось понимание, и он совсем другим, несколько заговорщическим тоном сказал: - А-а, лучшая защита – это нападение, я Вас правильно понял?
Ответом ему было ужасно побледневшее лицо экскурсовода (лица слышавших разговор работников и некоторых студентов тоже побелели), в желудок тому будто упал кусочек льда. Он ничего не мог сказать.
Даррел же посчитал бледность знаком того, что он раскусил собеседника, а молчание истолковал как знал согласия, поэтому разговором остался предельно доволен – как и экскурсией, что так удачно закончилась.
Вся остальная группа покидала оружейную и расходилась по своим жилищам подавленная, с чувством тревоги, перешёптываясь.
Ночью Даррел увидел из своего иллюминатора, как лазеры испепелили на этот раз не показное, а настоящее скопление астероидов. Когда взрывы стали угасать, он блаженно закрыл глаза и вскоре уснул; такой закат был для него красивее любого солнечного.
***
В «вечернем» освещении похожего на полированную изнутри трубу коридора, развернувшись к стене, стоял в ожидании Шон Меллоу. На уровне его глаз светящимися голубыми буквами было написано «Профессор Д.К.Рассел». Меллоу всё ещё пребывал в неуверенности, слегка переминаясь с ноги на ногу, проигрывая предстоящий диалог в голове снова и снова; он даже поймал себя на том, что пытается зафиксировать, когда именно высвечиваются буквы на «двери» - выяснилось, что если стоять к ней профилем, скосив на неё взгляд, буквы не загораются. Поняв, что за подобным досугом он провёл добрых минут 7, Меллоу хорошенько потряс головой и нажал большим пальцем справа от «двери» - металл под пальцем загорелся, посылая внутрь апартаментов звонок. Меллоу почему-то захотелось, чтобы он стоял в темноте под ливнем перед дверью из тёмного дерева.
Прямоугольный кусок стены с закруглёнными краями взлетел вверх, за нею в лёгкой футболке и шортах стоял профессор Рассел. Увидев Меллоу, он расплылся в улыбке.
- А, дражайший мистер Меллоу – простите, Шон! Безумно рад вас видеть! Всё ждал, когда вы наведаетесь. Чем обязан? – протягивая руку, глубоким, слегка хриплым голосом поприветствовал он Меллоу.
Последний, пожимая руку, не смог подавить секундного изумления на лице, увидев домашний прикид Рассела. На короткий миг он неожиданно почувствовал зависть. Но рассмеялся и радушно ответил:
- Да, как помните, я оставил вам сообщение в симуляционной – пожалуй, ничего смертельно серьёзного, - протянул он, - но есть одно дело, которое хотелось бы обсудить… поскорее. – Меллоу ещё раз усмехнулся, стараясь скрыть нервозность.
Рассел посмотрел на него с две секунды. И вдруг расхохотался.
- Проходите, друг мой, проходите! – Рассел отошёл чуть в сторону, приглашая Меллоу внутрь. Тот зашагал в гостиную, встревоженный и успокоенный тем, как легко Рассел, видимо, понял, по какому делу здесь Меллоу.
- Прошу за стол, Шон, будьте как дома! – указав на плоский круг, парящий над полом, бросил Рассел и с удивительной проворностью (сам он был столь же удивительно строен и свеж) побежал к вогнутой стене напротив стола. Они были на кухне, понял Меллоу.
- Вы не против выпить, коллега? – не поворачивая головы, обратился к нему Рассел, одновременно водя руками по подсвеченным полкам со стоящими на них бутылями, сверкающими стеклом.
- Не возражаю, - ответил Меллоу, уже чуть расслабившись. Справа от него в стену был вделан иллюминатор. Приглядевшись, Меллоу увидел замысловатые узоры, идущие по всему его металлическому кругу. Вдруг Меллоу заметил гораздо более необычную деталь – синие занавески по обеим сторонам окна. За отсутствием какого-либо дуновения воздуха они висели абсолютно неподвижно, словно застыли. Меллоу непроизвольно коснулся одной из них пальцами, слегка сжал, тыльной стороной пальцев провёл по ней вправо-влево…
- До чего приятно видеть, что и вам они нравятся, - раздался рядом полный радости голос Рассела. Меллоу вздрогнул и осознал, что с его лица не сошла зачарованная улыбка. Он тут же слегка покраснел. Рассел это заметил и продолжил: - О, не смущайтесь: это, в самом деле, моя маленькая гордость. Признаться, вы первый, кто не назвал это нелепой причудой... – увидев шокированный взгляд Меллоу, он поспешно добавил: - нет-нет, не подумайте, что это мне говорили в лицо. Но по лицам и снисходительным улыбкам это, поверьте, видно.
Меллоу накрыла волна сочувствия. Перед ним уже стоял бокал с тёмно-красной жидкостью. Рассел, ещё не сев, поднял свой, объявил: «За приятные мелочи, что мы теряем» и выпил вино. Меллоу с неожиданной горячностью сделал то же самое. И когда Рассел, опустившись на стул перед ним, добродушно напомнил: «Так по какому вы ко мне делу, друг мой?», Меллоу смялся, поняв, что вообще не хочет говорить об этом. Но он с улыбкой вздохнул, прочистил горло и начал:
- Сразу к делу. Вчера вечером я застал Даррела Кэмпбела в симуляционной. Он, грубо выражаясь, игрался. Я отчитал его: очередной раз, когда его не было на занятиях! К тому же симуляция сопровождалась звуком. – На этом Расссел рассмеялся. – Я выгнал его и проверил предыдущие симуляции. Как я и думал, Даррел пропускал занятия ради симуляционной не один и не два раза. И... – Меллоу остановился в напряжении, но на лице Рассела была лишь безмятежная улыбка.
- …Это, конечно, ещё не всё. Вам прекрасно известен… инфантильно-воинственный характер Даррела. Он везде ведёт себя, как скверный школьник, и его голова доверху забита романтикой войны, разрушений, битвы… Поверьте, Дик, я не намерен вас обвинять, но в этой ситуации вы поощряете крайне нездоровые, опасные наклонности юноши.
- Я вас отлично понимаю, Шон. – Рассел продолжал улыбаться. – Как я уже сказал, я ждал вашего визита: куда уж тут рассчитывать на молчание Даррела, ха-ха. Но давайте взглянем правде в глаза: военный нюх Даррела ничуть его не подвёл во время той экскурсии: столько орудий нам нужно далеко не на раскалывание камешков в космосе.
Меллоу похолодел, как тот экскурсовод, и так же, как он, не мог ничего ответить.
- И прошу вас, не сочтите это за грубость, но отделение астролингвистики явно… переживает не лучшие времена, если не сказать находится в тупике.
Старший астролингвист обмяк. Упавшим голосом он произнёс:
- Но это лишь маловероятная крайность…
- Нет, Меллоу, то, что мы ничего не знаем о её вероятности, не значит, что последняя мала. А иначе, зачем на нашем судне древний, как дуб, астростратег по имени Дик Кейн Рассел?
Меллоу посмотрел на него, подавленный и задумавшийся. Снова ему было нечего сказать.
Астростратег заново наполнил бокалы.
- За понимание. – Он сделал бокалом поклон в сторону Меллоу. Тот, поняв, к чему относится тост, благодарно улыбнулся и поднял свой бокал. На кухне прозвучал тонкий звон.
Занавески чуть заметно шелохнулись.
***
На внутренней стороне вытянутого в форме овала окна светились разные показатели: температуры воздуха, его плотности, атмосферного давления, силы притяжения, скорости. За окном простиралась каменистая равнина, из которой на всём протяжении до горизонта выступали острые минеральные выросты. Поверхность у основания каждого из них цветом отличалась от всей остальной, иногда складываясь в беспорядочную палитру.
Даррел на слегка завышенной скорости вёл зонд через равнину. Редколесье минеральных выступов перестало волновать его ещё пять минут назад. Он напряжённо высматривал признаки движения.
Шёл долгожданный урок практической планетологии: корабль, согласно маршруту, проплывал через промежуточную солнечную систему, включавшую в себя лишь одну обугленную твёрдую планету и газовый гигант с крупным спутником. Последний и был заранее выбран в качестве полигона для работы зонда.
В свете солнца-голубого гиганта за одним из выступов что-то блеснуло – Даррел с поразительной скоростью повернул туда зонд и с силой нажал кнопку огня на рычаге, что держал. Выступ на мгновенье вспыхнул, через секунду было видно лишь чёрное горелое пятно на месте выстрела.
- Даррел… - раздалось сзади. Там стояла группа студентов, наблюдающая за успехами Даррела, а впереди всех стоял глава отделения планетологии Райт Китес – с несколько скорбным лицом.
Исследование равнины продолжалось. Даррел быстро, но настороженно вёл зонд в паре метров над поверхностью – выше, чем следовало. Студенты показывали на экран пальцами, описывали что-то руками, переговариваясь друг с другом. Уже несколько раз они примечали какой-то интересный участок грунта и разочарованно хлопали ладонями по бокам, когда Даррел, охотившийся явно за другим, летел мимо.
Ещё какое-то движение – ещё один выстрел. Райт был готов вскипеть, но поинтересовался:
- В кого ты стреляешь, Даррел?
- В потенциальных чужаков, профессор.
- Мы просканировали спутник – на нём нет признаков жизни. К тому же голубой гигант радиоактивен…
- Плохо, значит, просканировали. Здесь очень много подвижных объектов, и какой-нибудь может оказаться живым.
- Двигаться может всё что угодно, включая камни, - ответил планетолог холодно.
Раздался звонкий удар о металл и серия ударов потише: что-то мелкое скатывалось по обшивке зонда.
- Особенно когда они падают, - добавил Китес. Студенты рассмеялись. – Между прочим, все уже заметили, что ты пропустил изрядное количество интересных проб грунта.
- Сами подбирайте свои пробы и тащите в своё астробиологическое отделение – у вас там много неживого материала, - огрызнулся Даррел.
- Про микроскоп слыхал, дубина? – вырвалось у одного из студентов.
- Заткнулся бы, - буркнул Даррел зло.
После того как были поджарены ещё три невинных выроста и не подобрано ни пылинки с поверхности, Китес подытожил:
- Что же, с тебя достаточно, Даррел. Оценивать вас мы должны по количеству и химическому разнообразию проб, но, как ты понимаешь, мне оценивать нечего.
Когда Даррел с недовольным видом вылез из кресла, садящийся на его место студент тихо проговорил: «И зачем тебя только из твоей саванны выпустили?». Ему повезло: Даррел не понял, при чём здесь саванна.
За ходом оставшейся части урока Даррел почти не следил – лишь со злорадством отмечал для себя каждый раз, когда Китес кому-нибудь замечал, что он или она подобрали, «извините за пошлость, обычнейший камень».
Затем зонд был переключён в автоматический режим, и ему был дан сигнал вернуться на борт. Профессор Китес сообщил им, что образцы будут доставлены на корабль в считанные часы, но сейчас им нужно проследовать в отделение астробиологии.
- Вы непременно ещё будете изучать образцы на предмет их одушевлённости, - со смешком сказал Китес, - но для начала вам необходимо лучше понять, что именно искать. Особенно некоторым из вас. – Последнее добавление до адресата не дошло.
…Под глазами Даррела копошилась крошечная колония бактерий. Поблёскивая ярко-красными, мутновато-прозрачными мембранами, они странными, чуть хаотичными рывками передвигались без видимой цели и причины: при таком увеличении не было видно «ворсинок», разбросанных по всему телу бактерии. Даррел смотрел на эти организмы, чувствуя какую-то пустоту: где-то глубоко он понимал, что несметные армии таких же примерно тварей населяют и Землю, но всё равно они казались ему чуждыми, более странными, чем любое, самое причудливое насекомое. Где-то на фоне звучала подробная лекция профессора Бёртона о мембранном белковом комплексе и внутренней структуре бактерий.
Закончив, Бёртон аккуратно извлёк предметное стекло из-под микроскопа и словно ребёнка перенёс под то, что очень походило на другой микроскоп, с тем отличием, что вместо предметного стекла там была сооружена сложно устроенная коробочка-куб, в боковую грань которой, будто в дисковод, профессор и вставил предметное стекло. Нацепив загадочную улыбочку, он сделал грациозный приглашающий жест.
Вперёд выступил Кэрри – студент, что высказался Даррелу о саванне. Он приставил глаза к окулярам и взялся руками за торчащие из коробочки замысловатые ручки. Кэрри ахнул: «Интерфейс!».
- Да, а теперь открой список белков в правом верхнем углу и выбери первый.
- Готово.
- Хорошо. Теперь активизируй режим «редактирование».
По аудитории прошёл шёпот.
- Готово…
- Включи камеры номер 1 и номер 3.
Кэрри онемел.
Бёртон тем временем включил экран, что висел прямо над микроскопом. Появились два изображения: слева – распростёртая поверхность мембраны, пронизанная белками, справа – вид со стороны: красная клетка и поразительно тонка игла, направленная на неё под углом сверху.
- Итак – Кэрри, правильно? – на конце игры, что сейчас под твоим управлением, сидит белок-ключ. Введи его в рецептор, что прямо перед тобой.
Кэрри выполнил едва заметное движение пальцами левой руки. Всё произошло пугающе быстро, никто, кроме Бёртона, не успел толком понять, что случилось, но в следующий миг игла оказалась внутри клетки. Аудитория, распахнув глаза, вперилась в левый экран, на котором предстало всё внутреннее великолепие жизни. Все были настолько очарованы открывшимся видом, что с минуту молчали, а Кэрри не двигался. Профессор с одобрительным видом подождал ещё несколько секунд и вырвал Кэрри из транса:
- Каково, а? Что же, теперь двигайся к ядру, Кэрри.
Снова едва заметное, но более длительное движение пальцев. Мимо камеры номер 1 проносились мириады плывущих по своим химическим делам протеинов, вечно что-то перерабатывающих органоидов, повсюду молекулы соединялись и распадались. На левом экране выдвинулась огромная тёмная пористая стена, из отверстий в которой тысячами выползали тончайшие цепочки и комочки.
- А теперь – внутрь, - сказал Бёртон чуть на пафосе.
Аудитория снова оказалась парализована. Такими неимоверными казались сплетённые в нечто внеземное клубки генетической кислоты. Кэрри почувствовал себя так, будто оказался в мутном океане посреди плотной паутины водорослей – чувства направления здесь не существовало. Бёртон словно читал мысли:
- Спокойно, я тебя проведу. – И он начал давать команды «правее», «левее», «прямо», «выше», «ниже». Кэрри пробирался мимо нескончаемых потоков молекул, которые Бёртон называл «штатом сотрудников величайшего транснационального производителя жизни в мире – “ДНК”», выискивая путь к нужному гену.
Наконец Кэрри остановился перед участком генной цепочки, которую не было видно за метильными группами и прочими «сотрудниками» генома.
- Сними метильную группу с начала цепи и запусти реакцию.
К тому моменту, когда Кэрри приблизился к гену, все студенты плотно сгрудились под левым экраном – так, что в итоге никому ничего не было видно. А когда Кэрри сделал необходимое движение – было уже поздно: на экране разыгралась биохимическая мешанина, сюрреалистичный танец странных, огромных и в тоже время изящных молекул. Длился он, впрочем, доли секунды, а завороженное молчание нарушил профессор Бёртон:
- Внимание на изображение справа.
Клетка на экране быстро меняла цвет с красного на фиолетовый, наливаясь изнутри голубым.
Как и в тот раз на экскурсии, студенты зааплодировали. Генная инженерия была давным-давно в порядке вещей, однако примеров столь быстрого и эффектного редактирования они не наблюдали никогда – для них это было всё равно что волшебство.
Кэрри поднялся из-за микроскопа, светясь такой гордостью, будто только что синтезировал ген гениальности или бессмертия. Улыбка его стала почти невозможно широкой, когда профессор Бёртон с уважительно-одобрительным кивком пожал ему руку.
Даррел смотрел на всё это с уже нескрываемым любопытством – и завистью к Кэрри. Пальцы Даррела нервозно сжимались в кулаки и разжимались, ему не терпелось отыграться за промахи прошлого урока.
Даррел показывал своё рвение столь ясно, что Бёртон быстро приметил его взволнованную мину за несколькими головами и весело позвал:
- Мистер Даррел, верно? Предлагаю вам быть следующим! Таких же лавров вы, боюсь, не получите, - рассмеялся он, - но опыт и зачатки умения – совершенно точно. – Он поманил Даррела рукой.
Студенты тут же переглянулись, на лицах появились нервные и насмешливые улыбки. Даррелу пришлось довольно грубо пробираться к микроскопу, так как сверстники не очень стремились расступиться.
- Профессор, может быть, не стоит… - начал Кэрри с искренней тревогой в голосе.
- Вот уж нет, мистер Кэрри! Я не позволю Вам стать единственным новорожденным сегодня светилом науки! – пошутил Бёртон.
«Ох, не от Вас это зависит, не от Вас…» - подумал Кэрри, глядя на Даррела, рвущегося к микроскопу.
- Сейчас посмотрим, кто здесь дубина, - бросил тот Кэрри. В его голосе сквозила полная уверенность в сказанном.
Кэрри ничего не ответил, лишь покачал слегка головой и встал с другими студентами в первом ряду. Он подставил кулак под подбородок. В мыслях его не было презрения или насмешки даже после выпада Даррела – только растущие опасения. Напряжение, впрочем, повисло во всей лаборатории. Не замечал его лишь Бёртон.
Оно, казалось, было беспочвенным: Даррел лихо опустился перед микроскопом, припал к окулярам, неожиданно сноровисто обхватил ручки по бокам прибора. Бёртон предложил ему выбрать другой белок – Даррел быстро кивнул и тут же выполнил команду. Бёртон указал на рецептор-«скважину» - Даррел стремительно направил туда иглу и, как и Кэрри, в следующий миг был внутри.
- Какая смелость, мистер Даррел! – похвалил Бёртон. Повернулся к Кэрри: - признайте уже, вы просто хотите забрать всю славу себе… - Начав шутливым тоном, Бётон произнёс последние слова неразборчиво, те вылетели будто по инерции: Бёртон вернулся взглядом к экрану.
…Игла молнией прошила цитоплазму, влетела в ядро и пронзала одну генную цепочку за другой, разрывая генетические нити. За изображением было сложно следить, даже когда за редактором сидел Кэрри; здесь же за ним следить было просто невозможно.
Будто по команде, все головы синхронно дёрнулись в сторону изображения с камеры номер 3: клетка на нём покрылась неровностями, внутренности принялись переливаться разными цветами, а общий фиолетовый стал быстро темнеть. Мембрана в нескольких местах покрылась крупными дырами, и клетка распалась на неуклюжие куски с липидными лохмотьями, выпустив наружу свою внутреннюю кашицу.
Все, включая профессора, смотрели на это, как на распад планеты или взрыв сверхновой: крошечная клетка гибла ужасно и величественно. Некоторые впечатлительные студенты схватились за головы, другие прикрыли лица рукой, из некоторых мест раздалось приглушённое «Твою-то мать…».
«Кретин» - процедил неслышно Кэрри.
Хуже всех выглядел Бёртон. Бледный, с приоткрытым ртом, он, будто что-то недосказав, смотрел на экран с видом человека, из чьих рук в пропасть только что сорвался младенец – без единого крика, в кошмарной тишине…
Даррел как раз поднял взгляд от окуляров – их с профессором глаза встретились.
- Т-ты… ты хоть понимаешь, чего бы это нам стоило, если бы это был не опытный образец? – Не своим голосом просипел Бёртон. – Ты… ты… - Астробиолог стал усиленно, неровно дышать, положил руку на заходившую ходуном грудь. Несколько студентов подались вперёд помочь профессору, но тот жестом их остановил. Какое-то время, показавшееся ужасно долгим, все сохраняли неподвижность и молчание. Профессор вернулся взглядом к Даррелу:
- Свободны. – Голос Бёртон превратился в холодную сталь. У всех по коже прошли мурашки – не стал исключением и Даррел. Сглотнув, он тихо поднялся и спешно вышел вон из лаборатории.
Остальные студенты через несколько секунд поняли, глядя на состояние Бёртона, что и они могли отправляться восвояси – что и сделали, стараясь не шуршать даже подошвами. Кэрри, шедший последним, оглянулся и какое-то время с сочувствием смотрел на профессора – и ушёл, пока тот не поднял взгляда.
Бёртон ещё несколько минут сидел, без выражения глядя в пол. Над ним на экране продолжал разлагаться труп.
***
Два дня продолжались скандалы, каждый из которых грозился завершиться решением вышвырнуть Даррела чуть не прямиком за борт корабля. Стэнли Бёртон более других преподавателей-учёных не жалел сил и ораторского мастерства и в густейших красках описал инцидент, случившийся на его уроке. Ответом ему были ладони, прикрывающие лица и обеспокоенные переглядывания.
Но чуть ли не крупнейший скандал вспыхнул - причём в головах, а не самом зале - когда профессор Рассел спокойны, мягким голосом предложил возобновить занятия, начав с уроков по военной астростратегии, более того – усилив практическую составляющую. Поднялся странный переполох: никто из собравшихся не решился бы назвать Рассела полоумным, но на лицах загорелась такая паника, будто Рассел предложил в порядке эксперимента дать ребёнку обезвредить ядерную бомбу, оставленную в самом сердце корабля. Лишь Бёртон глазами открыто говорил: «Безумец!».
- Послушайте, - продолжил Рассел, как только большинство вновь повернулось к нему, - в этом более чем есть смысл: вы прекрасно знаете. Где пропадал Даррел всякий раз, когда его не оказывалось на ваших занятиях (все, чьи уроки прогуливались Даррелом, нахмурились, подтверждая). И да, это я позволял Даррелу заходить в симуляционную (ещё больше хмурых взглядов). И я откровенно вам скажу: за то время, что Даррел потратил, водя виртуальные боевые корабли, он сделал заметные успехи (взгляды наполнились непониманием и осуждением; глаза Бёртона горели настоящим презрением). А вам не приходило в голову, что если заставлять Даррела и дальше приобщаться ко всему, что ему настолько неинтересно, то ничего хорошего для его настроя учиться это не принесёт? – Удивлённый шепот. – Что мы получим не один и не два новых распотрошённых опытных образца – а потом и не опытных? – продолжал он, глянув на Бёртона. – Целые залежи бесценных минералов, испепелённые защитными (!) бластерами зонда? – Рассел смотрел теперь на профессора Китеса. – Все мы пытались нотациями направлять мысли Даррела в менее деструктивное русло – но этим не только не сделали лучше, а даже хуже. С другой стороны, не кажется ли вам, что, показав себя перед всеми в том, что ему пока даётся лучше всего, он получит необходимый заряд энтузиазма – а этим нам уже можно будет грамотно воспользоваться?
Собравшиеся стали удовлетворённо переговариваться; всё больше учёных начали одобрительно кивать, наконец, все по-новому посмотрели на старого астростратега, включая Бёртона, которому от недавних мыслей на счёт Рассела стало стыдно. Голосованием было единодушно принято решение следовать предложению Рассела.
В дверях, когда собравшиеся с полегчавшим сердцем покидали зал, Меллоу подошёл к Расселу и сказал:
- Мы рассчитываем на Вас, Дик. – Он даже сглотнул. Перед глазами Меллоу мелькнули раскалённые взрывы и лицо Даррела, жадно улыбающийся рот.
Рассел кивнул со всё той же спокойной улыбкой: «Конечно». Когда и Меллоу оставил его, он улыбнулся ещё шире: успех дипломатической миссии теперь в каком-то смысле зависел от военных успехов Даррела.
***
На лицах студентов читались волнение, сосредоточенность и небольшая доля неверия: собравшись месяцем вокруг Даррела, они, широко раскрыв глаза, наблюдали, как тот ведёт бой. Когда он довольно ловко вывел свой флот из-под концентрированного огня противника, тут же развернув корабли для более удобного манёвра, раздалось тихое «Вау…». Кто-то дружески похлопал Даррела по плечу. Тот улыбнулся одной стороной лица, продолжая внимательно следить за боем; в этот момент его лицо было поразительно взрослым, а улыбка – скромной.
…расчёт Рассела оправдался почти красивым, на его взгляд, образом. Состоял он не просто в том, чтобы раньше запланированного начать курс астростратегии. Второй по важности в этом плане деталью было сделать так, чтобы превосходящая подготовка Даррела не была столь очевидной – что не менее важно именно для Даррела.
Поэтому Рассел применил две хитрости.
Сначала он без ведома Даррела созвал всех студентов его курса и разъяснил, что на занятиях по астростратегии тот явно выделится и почему, а значит, не стоит воспринимать свои недочёты слишком критично. Во-вторых, он предупредил их о возможном зазнайстве со стороны Даррела, на которое попросил студентов тоже реагировать спокойно.
Второй хитростью была организация урока: Рассел намеренно не давал Даррелу элементарных заданий, зная и то, что тот с лёгкостью их выполнит, и то, что другие неминуемо допустят ошибки. И они их допускали – а Даррел не упускал возможности пренебрежительно или насмешливо фыркнуть или усмехнуться – но, не получая никакой обратной связи, кроме спокойствия, он довольно быстро успокоился. Когда же пришлось и Даррелу браться за задания начального уровня (его полное неучастие выглядело бы подозрительно), Рассел добавлял в них какой-нибудь подвох: два раза Даррел водил кораблями в условиях сильного облучения солнечным ветром; пару раз Рассел «засаживал» в черноту космоса или на невидимую сторону какого-нибудь астероида вражеский истребитель, на который Даррелу рано или поздно – как правило, срочно – приходилось реагировать; иногда подвохом сами астероиды, между которыми под обстрелом противника лавировать было в разы сложнее. Всё это добавляло ошибок Даррелу, уравнивая его с остальными. Терпя неудачи, он наливался кровью и скрипел зубами от обиды, однако либо всё то же отсутствие обратной связи, либо, напротив, мягкое «Ничего, давай ещё раз» Рассела и негромкие поддакивания со стороны сверстников и в этот раз его успокаивали.
Когда дело дошло до сложных заданий, Рассел первыми вновь пустил новичков. Поначалу их поражения были сокрушительными, а усвоенное на более простых заданиях, казалось, забылось настолько, будто их не было. Поэтому Даррел, имевший в более сложных заданиях опыт, не всегда удерживался от смешков и выкриков «Ну ты даёшь! Куда ты вообще смотрел?». Однако, во-первых, его как обычно никто в этом не поддерживал (а раздражение все старательно сдерживали), во-вторых, со временем он стал видеть моменты, где сам в своё время делал ошибки не менее постыдные и стал чувствовать некоторое понимание по отношению к однокурсникам. Это понимание постепенно переросло в сильное желание подсказать и посоветовать. Рассел это видел и разрешил ему время от времени это делать; сам он подавлял всё более широкую улыбку. Даррел, получивший крупицу власти наставника, сначала просто выкрикивал свои советы, размахивая руками: «Ну вон же!», «Там, там!». Затем он наблюдал, как от слишком поспешных советов однокурсники порой получали ещё более плачевные результаты или выполняли задание с гораздо большими трудностями. В случае поражений сверстники сдерживались и (всё также во многом по просьбе Рассела) лишь иногда оборачивались на Даррела, смотря на него с печальной укоризной – но никогда с презрением, злобой. Это сильно на него действовало. При первых таких взглядах он неловко и раздражённо бормотал «Ну… что… так получилось, да…». Но позднее он выдал то, от чего все дёрнулись и разом повернули головы в его сторону: он виновато сказал «Прости, это из-за меня». В этот момент потерпевший неудачу студент – то был Кэрри – впервые за всё время почувствовал искреннее тепло к Даррелу и с улыбкой протянул ему руку: «Ничего, ты просто хотел помочь». Даррел улыбнулся в ответ и пожал руку Кэрри. Это было правдой. Рассел сиял. Остальные с удивлёнными улыбками переглядывались: перемена произошла и для них.
Трудностей было не избежать. После первого «заговорщического» созыва Рассела, студенты преисполнились изрядного скептицизма. После первых занятий, где Даррел не стеснялся высмеивать их, они втайне от Даррела поливали его желчью и поговаривали о том, что «ещё пара таких уроков, и я при всех выскажу ему всё, что о нём думаю, и напомню, где этот гений ещё отличился». Спокойствие и сдержанность были тоненькой корочкой над несколькими закипающими вулканами.
Однако Рассел видел это. Поэтому он встречался с ними из раза в раз, продолжая напоминать, зачем он просит ему подыгрывать, и объясняя, почему это так важно: прежде всего потому, что «потерпите ещё немного, и вам не придётся подыгрывать, вы будете спокойны при обычных условиях». Так Расселу удавалось отсрочивать губительные вспышки гнева. Студенты иногда решали аккуратно выразить ему своё недовольство, и каждый раз Рассел смотрел им в глаза с улыбкой, показывающей, что он ясно видит не только верхушку, а весь айсберг негодования. Этот взгляд служил чуть ли не самым сильным аргументом: они любили и уважали старого астростратега.
В итоге же рукопожатие Кэрри и Даррела стало заметным событием, прорезавшим в этом айсберге критическую трещину, достаточную, чтобы тот раскололся и стал таять. К тому времени сверстники Даррела уже догнали его по уровню мастерства, а потому начали сами давать Даррелу советы в бою. Чаще всех это делал Кэрри. Он всё больше времени стоял ближе всех к Даррелу, и они всё чаще перебрасывались словами – притом они делали это всё менее громко, всё больше – между собой. Впрочем, это не уменьшало участия остальных: советы стали абсолютной нормы среди всего курса. Когда Даррел терпел неудачу или просто совершал ошибку и слышал подсказку, он иной раз раздражался и бросал в ответ что-то вроде «Да знаю я!». Но тут настала очередь удивиться даже Расселу: всё чаще сверстники в ответ лишь мягко, а затем смелее подначивали Даррела, и тот быстро начал поступать так же. Новый памятный день – пусть и не столь значимый – ознаменовался тем, что Даррел, следуя советам Кэрри и ещё одного нового товарища, Теллона, крайне эффектно разорвал дугу вражеских истребителей прямо посередине и, двинув флот вперед на всей скорости, оказался в точке финиша. «Да-а! Ха-ха!» - вскричал тогда Даррел и дал «пять» обеими руками стоявшим справа и слева Кэрри и Теллону. Все трое заулюлюкали. Двинувшимся к экрану следующим студентам они с вызовом сказали «Ну, давайте, попробуйте повторить такую красоту!», на что те с жаром ответили, что сделают лучше. «Дугу Даррела», как её, к невероятной радости самого Даррела, тут же прозвали, им тогда превзойти не удалось – но это не заставило никого глядеть на других свысока. Симуляционная с каждым уроком наполнялась всё более громким гомоном переговоров, подшучиваний, смеха и даже боевых кличей. Рассел, довольный, взирал на это со стороны и понимал, что созданная им система теперь превосходно функционирует сама.
***
Во время написания отчёта Рассел не упустил ни одной детали, включив в него и то, что обычно считалось излишним в таких случаях. Он знал, однако, что в свете таких результатов даже то, что уделил очень много внимания эмоциональным деталям обучения и оценочным рассуждениями на их счёт, запросто будет ему прощено.
На очередном собрании учёные жадно внимали каждому слову профессора, каждую секунду с силой сжимая ручки, быстро перебирая пальцами, обкусывая губы: они всё ждали, когда будет произнесено роковое «но…». Но так и не дождались. Когда Рассел, всё время сохранявший спокойствие, закончил, на несколько секунд в зале повисло ожидание: не верилось, что за счастливой нотой не последует новая, тревожная.
Затем, сначала по очереди, а потом всё более слаженно, все встали и одарили астростратега овациями. После все желающие высказали своё мнение и пожелания – уже каждому из присутствующих преподавателей. Каждый в той или иной форме отметил, что, несмотря на невероятные достижения Рассела, нельзя останавливаться на достигнутом и, разумеется, стоит встроить в уроки элементы занятий Рассела. Наиболее осторожно высказался ещё травмированный астробиолог Бёртон. Однако, как только он с усмешкой добавил «Ярким боевым кличем вы клетку не покрасите», стало ясно, что и он настроен оптимистично.
Закончилось собрание тем, что все, выходя из зала, пожали Расселу руку. Это его всё-таки растрогало, и потому он не заметил, что Шон Меллоу, пожимая ему руку, странно отвёл глаза. В течение же собрания последний, несмотря на содержание отчёта, сидел, подавляя какую-то удручённость.
***
Даррел брёл по коридору корабля, не выбирая направления – его выбирали ноги. Сам он пребывал в глубокой задумчивости.
Что-то вытолкнуло его из кровати в его комнате, где он, лёжа у иллюминатора, вчитывался в учебник по эволюционной биологии. Этим что-то был далёкий, едва ощутимо толкнувший его в спину грохот. Со странным выражением на лице он аккуратно отложил учебник и вышел в коридор. Уже спустя секунды мимо него со смертельно серьёзным лицом пронёсся профессор Бёртон. Даррел едва успел остановиться и зачем-то произнести тому вслед «Извините», будто Бёртон каким-то образом узнал, что Даррел только что бросил читать учебник.
…Редактировать гены Бёртон студентам больше не позволил, однако с восхищением смотрел, как дружная команда учащихся корпела над теорией, а затем радостно бросалась к практике: мягким экспериментам с химией клеток, размножением и прочим. Профессор, не отрываясь, следил за Даррелом, но тот выделялся лишь тем, что поначалу был слабо подкован в материале, а также тем, что ему во всём помогал Кэрри.
…Даррел слегка пошатнулся он нового грохота – это вывело его из этих мыслей; он снова двинулся по коридору, но тут он заметил на гладком полу под ногами тёмный предмет неровной формы. «Порода» - будто сквозь туман дошло до Даррела.
…Профессор Китес в пылу энтузиазма заявил, что успехами, сопоставимыми достигнутым Кэрри, Даррелом и Теллоном на последнем уроке, человечеству – а вернее, его представителям в этой миссии – недалеко до открытия нового химического элемента: настолько пёстрым был состав собранных зондом пород. Даррел так и не избавился он своего «огневого» рефлекса и периодически палил куда-нибудь. Но ему всё зачлось, когда с помощью бластера удалось добраться до особенно интересных образцов.
…Даррел продолжал шагать по коридору, не сознавая, что всё ещё несёт у груди кусок породы. Вокруг него вдруг стало чуть светлее без видимой причины: освещение не прибавило яркости. В коридор будто на миг влетела светящаяся пыль и тут же погасла. И вновь тряхнуло – Даррел ускорил шаг.
Он медленно и незаметно начал понимать, что его что-то беспокоит, даже печалит. Неожиданно, будто эта эмоция была выключателем, перед внутренним взором Даррела возникло лицо Меллоу – бледное, с дрожащей, еле держащейся на лице, будто доска на одном гвозде, улыбкой. Даррелу не давало покоя, что с этим самым лицом Меллоу представал перед ними на уроках с тех пор, как кончился интенсивный курс астростратегии. Несмотря на то, с каким рвением теперь Даррел – да и остальные – подходил к обучению, Меллоу без остановки метал взгляд куда-то сторону, облизывал губы, начинал тараторить, а потом, заметив это, внезапно и резко замедлялся – настолько, что, казалось, он вовсе замолкал. Это поведение заметили все, но лишь немногие, как Кэрри, например, видели в этом больше, чем нервозность из-за возможной усталости. Следя за бегающим взглядом Меллоу, Кэрри хмурился, понимая, что они были сигналами незаметно их ждущим сотрудникам отделения – они в спешке работали прямо во время занятий. Но Кэрри и некоторые другие, обсудив это всё несколько раз, решили, что раздувать из этого тревогу и подозрения пока не стоит: если бы речь шла о чём-то чрезвычайном, занятия бы отменили, а то и объявили бы срочную эвакуацию с корабля. Даррел же не вдумывался в это столь глубоко. Но его продолжал тревожить загнанный взгляд Меллоу…
Последний, слегка задев Даррела плечом, внезапно пробежал вперёд него с невероятной быстротой. Полы его измятого халата бешено дёргались, с затылка было видно пляшущие всклокоченные волосы. Меллоу исчез за дверью впереди. Даррел, удивлённый, остановился.
Перед ним был вход в рубку. И лишь сейчас он понял, что пол под ним мелко дрожит, в ушах стоит гул, а температура заметно повысилась – на лбу выступили блестящие точечки. Недолго думая, Даррел шагнул в рубку.
…Рёв и гул обрушились на его перепонки большим взрывом; понадобилось несколько секунд, чтобы в одном страшном басе отделились друг от друга разной мощи удары. Они каждую секунду с пугающей силой сотрясали рубку. А за огромным бронированным смотровым стеклом горячим светом загорались и медленно гасли огромные огни.
По рубке в суматохе носились управляющие; ряды компьютеров, дугами окружающих кресло капитана, почти опустели – лишь несколько человек, обливаясь потом, стоя сгорбились над экранами, в этом грохоте неслышно молотя по клавиатурам. На их лицах читался растущий ужас.
Капитана в кресле не было. Юджин Грант стоял прямо у смотрового стекла, у того его участка, что был прочерчен длинной, ярко-белой, как молния, трещиной. Его фигурка в свете чудовищных взрывов снаружи то и дело становилась угольно-чёрной. То же самое происходило с мельтешащей справа от него фигурой Меллоу. Последний в бешеном, паническом танце что-то кричал капитану. Тот что-то кричал в ответ, делая резкие, короткие движения руками.
- Сэр, они выпу…!!! - Рёв ударной волны нескольких взрывов заглушил слова одного из сотрудников. Стекло прорезали несколько новых трещин.
Даррел направился к Меллоу. В рубку сзади влетел кто-то ещё, пробежал мимо него; вокруг суетились сотрудники – они не обращали на него внимания, а он для них был предметом, как стул или экран.
- Сэр, до удара пят…!!! – очередной удар. – Сэр!!!
Меллоу в отчаянии разрывался рядом с Грантом. Даррел шёл к ним.
- Пять секунд!!!
Грохот на пару секунд прекратился. Выкрикнутые слова повисли в дикой тишине. Капитан и Меллоу застыли вспотевшими до кончиков волос каменными изваяниями и смотрели друг на друга.
За смотровым стеклом показались тонкие светлые полосы. Что-то на их конце, делая изгибы и спирали, двигалось ближе к кораблю.
Оказавшись у Меллоу за спиной, Даррел со смехом спросил, показывая в стекло:
- Меллоу, Вы когда в последний раз в вакууме звук слышали?
Вскрикнув и разведя руками, Меллоу отшатнулся, чуть не потеряв равновесие, и испуганно вытаращился на Даррела.
…Чистый белый свет озарил их лица – и всё вокруг.
Воцарилась чернота.