I
Что в русской деревне сплошной беспредел,
Узнаете, только возьмёте надел.
Здесь строятся много, но мало живут.
Приезжий жилец не задержится тут.
Здесь власть добывает на экспорт уран,
Людей онкология косит без ран.
Помойки стихийно растут, как грибы,
И в реку с погостов смывает гробы.
Рожают здесь много от разных мужчин.
Один, да и тот уж закрыт магазин.
Китайской одеждой торгует с лотка
Узбек и на местных глядит свысока.
Рожают в пути в областной пренаталь
И мрут, словно мухи, их власти не жаль.
Нет русских, ряды ж пополнять россиян
Спешат азиаты и толпы армян.
Девчонки в большие бегут города,
Бросают деревни свои навсегда.
И парни стремятся за ними вослед
От всех социальных грозящим им бед.
Хозяин деревни – ловкач городской,
Кто строит коттеджи себе за рекой
И ездит на джипах и псарней своей
За год искусал пол деревни уж всей.
Законы ему, как всегда, нипочём.
Он где-то коммерческим служит врачом.
И гробит народ, продавая обман,
В стандартах двойных набивает карман.
А рядом, в конец опустившийся люд,
Кто день за грибами по лесу снуют,
На рынке торгуют с глазами зверька:
Хапуги-воришки сурка, хомяка.
II
Вот с горочки кто-то спустился тропой
В деревню в наколках и с лысой башкой.
Вернувшийся с зоны насильник и вор,
Прищурившись, начал такой разговор.
- Слышь, дед, в Белоногово девушки есть?
С тобой покурю я, позволь мне присесть.
Я давеча видел одну у ручья,
Так чьих эта будет?
- Ась?
- Девушка чья?!
Спросил отсидевший маньяк синяка,
А тот протрезветь год не может никак.
- Какие девчонки?! Одни мужики,
Маньяки, охотники да рыбаки.
Колдырь местный стрельнул сигарку в ответ.
- Девчонок, чудило, в помине здесь нет.
- Я буду решала на вашей земле,
Чуток отдохну в хлебосольном тепле.
Рассказывай, батя, какие дела?
Как фишка в краю вашем сраном легла?
- Да что говорить-то, задрали, милок,
Законы, налогов вон новый виток.
Страна браконьеров, воров и хапуг.
Безмерный её расточает досуг.
И в бремени тяжком невидимых пут
Пасёт эту паству безропотных плут.
И овцы, и волки в загоне у нас
Все вместе в стране нашей глупой сейчас.
Цветёт борщевик да обман с воровством
И жить молодёжь не желает трудом.
- Да ладно скулить, что кругом произвол!
Старючую, дед, ты пластинку завёл.
А девки, красотки жопастые где?
- Должно, пропадает сегодня в нужде
Какая из них не торгует собой.
А что остаётся сейчас молодой?
Потом никому ведь не будет нужна.
Увы, но такие сейчас времена.
- Да ладно! Всего добиваться сама
Сегодня девица любая умна.
Коль дружит немного она с головой
Работу помимо найдёт половой.
Поставь мне пол литра к вечере, старик.
Сейчас я деревней пройдусь напрямик.
Послухаю новости, сплетню в ответ
Не сплюну, держать буду нейтралитет.
- Ну-ну, фат залётный и фрель городской, -
Ответил с весёлостью дед напускной.
- Смотри, зарублю я тебя топором,
Коль сунешься к девушкам нашим ты в дом.
Последнюю фразу не слышал маньяк.
Он шёл по оврагам в грязи кое-как.
Глядит, на завалинке бабки сидят,
Судачат и семечки дружно лущат.
- Здорово, бабульки, встречайте гостей!
Давно не слыхать в деревнях новостей?
Нарядные, словно вы девушки есть –
Стал старым навяливать всякую лесть.
Старушки размякли, в словах разошлись
И начали бойко гутарить про жизнь.
- В Косулино, Вятнико и Прорывном
Вторую неделю судачат о том,
Что Катю Косулину Стас Ерлыков,
Кажись, забрюхатил за вечер стихов.
С Тупикиной Любой сосед их Иван
Из бани сигал в конопляный бурьян.
А Клизмова Надя и Ясь Кожокарь,
Назвали же парня, бывало, как в старь,
Травой обкурились, их в дурку свезли.
Иные на кладбище уж полегли.
Одни наркоманы в Губерля, в Щиграх.
У них на уме только доза да трах.
Просрали Рассею, прости меня бог!
А ты бы, сыночек, деньгами помог…
III
На старое кладбище вышел маньяк.
- Хотите, чтоб я некрофилом стал – fuck!
Я в город подамся, где девушек тьма.
А после хоть вышка пускай иль тюрьма!
Но тут из могильной плиты хризолит
Девица-покойница встать норовит.
Глаза голубые, бледна, словно смерть.
И страшно в глаза те её посмотреть.
В них ужас, из мрака полночного крик.
Заглянешь в них только и станешь старик.
Девица подходит к нему, не спеша,
В цветном сарафане, в траве не шурша.
- Ты помнишь, Павлуша, как ночкой весной
Весёлые страсти творил ты со мной,
Насильничал, мучил меня и терзал,
До крови всё тело моё истязал?
Раздел меня наголо и задушил…
Зачем ты такое со мной совершил?!
Неделя, другая и я бы могла
Тебя полюбить и сама бы дала…
Но ты, окаянный, украсть поспешил,
Того, что трудом ещё не заслужил.
Возьми меня снова, кого так любил!
Ну вот мы и встретились вновь средь могил…
Ну что оробел ты и, словно, дрожишь?
Боишься, как мальчик, в глаза не глядишь.
Бери меня, Павел, теперь я твоя! –
И руки к нему протянула, маня.
От трупного вида её обомлел,
Маньяк, от инфаркта, присев, околел.
Осклабилась дева, в могилу свою
Втащила его, бороздя колею.
И чудо – румянец расцвёл на щеках
И грудь поднялась. Заблистала в глазах
Девица, жива и здорова встаёт
И с кладбища ночью в деревню идёт.
Но воют собаки и тень от луны
Она не даёт средь ночной тишины…
А через неделю, когда почтовик
В деревне той с письмами снова возник,
То он ужаснулся, увидев покой –
Пустая деревня была неживой.
Не лают собаки и на водопой
Не гонят коров травянистой тропой.
И люди пропали, в домах тишина.
Лишь голая девушка ходит одна…
Вернулся назад весь седой почтальон.
И новость сенсацией рвёт весь район,
Что ведьма в деревне у них завелась.
Зовут волонтёров поймать эту мразь.
Поэт безработный, скучающий тут,
Откликнулся и уж намечен маршрут.
Берёт с собой сала и «чаю вдвоём»,
Что в термосе с ним булькатит, заварён.
Приехал в деревню с отрядом бойцов
В журнал описать небывалый улов.
Ходили, бродили они по лесам,
Не веря рассказанным им чудесам,
Под вечер домой возвращались ни с чем,
Забыли уж повод приезда совсем.
В миг вздрогнул водитель и тормоз нажал,
Как монстр дорогу им перебежал.
Ему закричали: «Ты чудище снял?!»
В ответ регистратор его замигал.
Но только в просмотре не ясно впотьмах –
Проплыл чёрный сгусток, вселяющий страх.
Машину не стали они тормозить.
В тот миг захотелось так каждому жить.
Вздохнули, как выехали на шоссе,
По крайней пошли скоростной полосе.
И дальше до города каждый молчал.
И в городе каждый спасенья искал.
А дева ушла из поруганных мест.
Никто не видал её боле окрест.
Возможно, и в город она подалась,
Чтоб жизнь молодая и ей удалась.
Заброшены ныне, деревни стоят
И тайны седые веками хранят,
Сокрыли в забытых названьях своих
Завет старины, что до шёпота стих.