Встреча с моим бывшим учителем математики Эдуардом Сергеевичем вызвала у меня смесь ностальгии и неловкости. С одной стороны, приятно его было встретить на улице, а, с другой, не хотелось надолго задерживаться. Эдуард Сергеевич пригласил меня к себе и обескуражил этим. Придумывать что-то и отмазываться не хотелось, поэтому я пошёл к нему.
Старый мужчина просто бесцельно гулял, будто подросток, и в любое время мог отправится куда угодно, но выглядело это не так романтично.
Бедная постсоветская квартира одинокого холостяка поражала порядком и пустотой. Точно такой же порядок был на рабочем столе математика. Он одевался небогато, но аккуратно. Я бы не сказал, что со вкусом. Каких-то элементов изящества, чисто учительского артистизма я в нём не замечал. Он привёл в порядок свою квартиру, одежду, наверное, разум с помощью математики, а что было у него внутри, в эмоциональной сфере, никто не знал.
Он поставил чай. Сладостей у него не было, и это тоже лишало его образ человечности. Чайник закипал долго и громко, подчёркивая тяжёлую тишину Эдуарда Сергеевича.
С другими учителями мужчинами мы в старших классах могли покурить за школой, выпить на выпускном и позже, а с математиком такого себе представить не могли. Он называл нас только по фамилиям, не давал даже намёка на панибраство. Видно было, что свой предмет он знал, но не горел им, как некоторые другие учителя.
На его уроках не то, чтобы была идеальная тишина, но строгость Эдуарда Сергеевича и экзамен по математике настраивали на рабочий лад. Мне математика всегда была скучна, а из-за его строгости было ещё скучнее. Если перед другими учителями я могу ощущать себя виноватым и всё-таки благодарным за возможность проделок, то к математику я ничего не чувствовал.
Слушать его было почти так же скучно, как и его уроки. А вот наблюдать перемену из мраморного строгого педагога с невидимой властью над классом в одинокого растерянного старика было удивительно притягательно. Наверное, таким же потерянным он был и раньше, но вне школы он это не показывал, да и в юности я бы этого не увидел.
Несчастные учителя. Если бы мы могли чувствовать их переживания, сколько всего бы не сделали. Но ведь и они нам не сопереживали. Мы не были друг для друга людьми. Это была бесконечная психологическая война под прикрытием образования.
Он пил чай, и вся его жизнь казалась мне таким чаепитием – чай безвкусный, и пьёшь его только потому что принято. Да и моя жизнь не сильно отличается, и моя старость не так далеко.
Мне хотелось выпить с ним водки, обнять его, спросить его о любви, громко посмеятся, но этот непробиваемый панцирь оставался в нём со временем. Возможно, он бы и рад кого-то запустить в свой мир, как меня в квартиру, но старая привычка к закрытости сделала своё дело.
Я хотел увидеть в Эдуарде Сергеевиче живого человека, но видел только математика. Наверное, и я, и он, и система образования, взаимоотношения между людьми вообще виноваты в этом. В наших телефонных книгах программисты, врачи, коллеги по работе и мы видим в них только те функции, которые они могут выполнить. Нам неважно, что у него внутри.
Прощание с Эдуардом Сергеевичем не было трогательным. Эта встреча дала мне больше вопросов, чем он ответов. Она подарила мне ностальгию. И всё-таки я был рад тому, что закончил школу и не должен туда возвращаться.