По заснеженным пригоркам ползли длинные тени. Солнце медленно клонилось к горизонту, раскрашивая небо ярко красными красками. Зимний день был коротким, и уже в 3 часа дня наступал вечер. Степь горела в ярких лучах вечернего солнца, а иней сверкал на деревьях серебром. Повсюду не было слышно ни звука. Казалось, мир уснул глубоким дремучим сном. Но на склоне степной балки ещё теплилась жизнь. Среди заснеженной степи чернело несколько десятков небольших покосившихся хатёнок. Дома стояли молчаливо, но из труб медленно плыл дым, поднимаясь ровными столбами к небу. А это значит, что в домах живут люди.
Среди тишины послышался скрип от шагов. Мороз на улице крепчал, и снег хрустел довольно выразительно и громко. Это брёл по улице старый учитель Николай Артёмович Соломин. А старый, потому что он считал себя таковым. Вроде бы как старой закалки, той прошлой эпохи. Он и сейчас в свои 68 лет не прочь был бы ещё поработать. Учитель очень любил свой предмет – историю, да только работать уже было негде. Школа вот как 10 лет уже стоит закрытая. Николай Артёмович как всегда оделся по сезону в теплую шубу и шапку, и грузно шёл по улице. Снега было довольно много. А так как жил он на краю села, то идти приходилось почти километр до своего товарища Андрея Михайловича Дугина. Это раньше село было большое, а сейчас большинство домов пустовало, вот и остались жилые дворы то тут, то там.
Учитель шёл по дороге, напевая песню. С горестью смотрел он на разрушенные дома, но, пройдя полпути, уже немного замерз. «Наверное, будет крепкий мороз», ; думал он про себя. В голову ему лезли разные мысли: то о разрушенном доме, то о сыне, что погиб в аварии несколько лет назад, то о жене, которая осталась дома и не весть за что обиделась на него. Так он неспешно пришёл ко двору, в котором жил его друг Дугин. Он тоже уже был пенсионером, правда, на 3 года моложе, а всю жизнь проработал в колхозе. Как только Николай Артёмович подошёл к калитке, дворняга Чапа тут же залилась лаем, как электрический звонок. Она могла бы лаять ещё долго, пока Дугин не вышел на крыльцо и не крикнул на своего верного сторожа. Соломин вошёл во двор.
; Здорово, Андрей Михалыч. Заглушила меня твоя собака, ты не кормишь её что ли? ; улыбаясь, проговорил учитель.
; Здорово. Да, она у меня всегда так, когда надо и когда не надо. Аж, с цепи срывается. А ты давай проходи скорей, а то хата настынет, ; поторапливал друга Дугин.
Друзья поспешно вошли в дом. Раздевшись, Николай Артёмович, по-своему обыкновению, раскашлялся.
; Ну, что это ты начинаешь. Пришел, понимаешь, и кашляешь.
; Да, что-то приболел немного. А ты то как? Говорят, здорово тебя прихватило сердце-то? Думаю, зайду, проведаю.
; Есть такое дело. Но ты ж знаешь. Мне это не в первой. Это как говорится, что б хорошее, а этого добра хватает.
Друзья уже уселись на старый потёртый диван перед телевизором, а там гремел какой-то новогодний концерт.
; Вот этот телевизор! Уже совсем всю голову разбил. Одни песни да танцы, ; возмущался Андрей Михайлович. ; Ничего путного не показывают. А у нас что по округе? Какие новости слыхал? Я то дома сижу уже который день, ; со вздохом произнёс Дугин.
; Да, чё ж не слыхал. Слыхал. Говорят, церковь нашу закрывать собираются, ; скорбно произнёс старик.
; Вот это новости!, ; перебил его Дугин. ; С чего ж это они решили? Что поп на пенсию уходит? ; смеясь, проговорил Андрей Михайлович.
; Да, болезнь у батюшки нехорошая приключилась. Того гляди и сляжет совсем. Врач в районе сказал, что срочно операцию делать надо, а иначе сам понимаешь, ; заключил учитель.
; Ну дела конечно. Все закрыли, что только можно. Теперь вот и церкви пора пришла. Да, что эта изба. С неё проку то. А вот колхоз был. Сколько работы людям.
; Ещё чего. Какой прок!? ; возразил Соломин. – Это же вера людская. Моей вот Маньке как сказал, что, наверное, церкви больше не будет, так мы и рассорились с ней добро сегодня. Она всё верит, что приедет батюшка. Но кто ж сюда поедет, если этот помрёт.
; Да, никто. Кому эта деревня нужна. Ты сам посуди, ; рассуждал Дугин. ; Вот мы работали. Каких–то 20 лет назад. Какой колхоз был! Диву даешься, как вспомнишь. Это ж только подумать, почти 300 человек работало! А сейчас ничего нет. Ты ж помнишь, Артёмович, как сюда приехал, какая ферма была. ; продолжал с упоением рассказывать Андрей Михайлович. ; Твоя сестра работа. Молоко каждый день машина в город возила. Вот время было.
; Да, браток, были дела. И сад какой был. Мы вон с детворой со школы ходили. Целое лето. Сколько яблок, груш, абрикос. Раньше то и школа была. 250 учеников, это тебе о чем-то и говорит, ; уверенно заключил Соломин.
; Вот-вот. Всё было. И людям работа была. И жили, понимаешь, на своей земле. А сейчас что творится? Как пошла эта перестройка, всё погибло, ; возмущённо произнёс Дугин. ; То понимаешь, у дедов в колхоз забирали, а тут с колхозу всё по дворам. А молодежи что делать? Только в город.
; Да и в городе тоже не сладко, Михалыч. На одну зарплату попробуй прожить.
; Хорошо, не хорошо. Но чё то твой сын младшой в село не едет? ; с улыбкой произнёс Дугин.
; Не едет. Даже в гости и то. Вот у вас там грязь, то ещё чего. И сидят в квартирах.
; Вот и куда ж оно всё девалось. Ты посуди. Всё было. Мы ж город кормили. Они нам машины слали. А потом вдруг раз и кризис. Денег не стало. Это ж всё их политика, ; показал пальцем вверх Андрей Михайлович, ; ну и что теперь лучше стало что ли?
; Да где там лучше. Народ как живет, посмотри вон каждый день в новостях показывают. Это ж вы всё думали, придёт инвестор, купит вам технику и будет лучше, чем в колхозе было.
; Да, вот то ж. Думали, дураки. А он пришёл да всё забрал даром. А народ пошёл по миру. Да, хоть бы толк был. А то, сколько он побыл, лет 5-6 и всё. Теперь вон уже бурьян выше человека, поля заросли. Вот тебе и инвестор.
Соломин и Дугин посидели немного молча, вздыхая. Потом Соломина вдруг осенило.
; Так сегодня ж кутья. Праздник завтра. То и моя собирается в церковь на службу всенощную.
; И вправду. Раньше то было детвора бегает так уже и знаешь. А сейчас всё одно. Так ты что мне каши принёс? – улыбаясь, посмотрел Дугин. Соломин рассмеялся.
; Да, ладно. Что ж мы кашу будем есть. Пойдем, давай за стол. Хоть посидим по-человечески.
Соломин с Дугиным уселись за стол. Телевизор продолжал греметь. На улице уже стемнело. И взошла белая луна. Снег серебрился в её свете. Мороз был крепкий.
Дугин достал припасенную бутылку самогонки. Поставил на стол чашку с мясом и наложил картошки.
; Ну, чем богаты, тем и рады, как говорится, ; проговорил Дугин.
Соломин вдруг воскликнул.
– Так у тебя ж сердце-то, а ты как пить будешь.
; Что ты, в самом деле. У всех сердце. По одной рюмке не помешает.
; Ну как знаешь. Тебе оно конечно виднее.
Дугин, открыл бутылку, налил в рюмки, приговаривая.
– Ты ж знаешь, натуральный продукт. Он то целебный. Для согрева так сказать.
Рюмки были полны, и Соломин произнёс.
– Раз ты хозяин говори, за что хоть пить будем?
; Да, за что ж ещё. За нашу с тобой тяжёлую жизнь. Пусть детям нашим будет полегче. Или хотя б не по хуже.
; О, ну это правильно! Нам то, что уж жаловаться. Мы своё повидали. Ну, давай, – проговорил Соломин.
Дугин, перед тем как выпить по обыкновению произнёс.
– Дай Бог не последняя.
И выпил рюмку. Соломин чуть поморщился.
; И хорошую ж ты вещь делаешь Михалыч. В магазине такого не купишь.
; О, тоже мне сравнил. Что сейчас в наших магазинах купишь. Быстрей отравишься этой химией.
; Это ты верно говоришь. Помнишь, как у нас в том году Зойка купила винограду. Так 2 недели в больнице пробыла. Поела витаминов, – слегка усмехнулся Соломин.
Друзья ещё сидели несколько часов. Выпили ещё по несколько рюмок. Говорили о нелёгкой жизни. Вспоминали друзей, которые уже не увидят новой жизни. С горестью говорили и думали о том, что ждёт их село в будущем.
; И всё-таки подумай, ; всколыхнулся Соломин. – Это ж последнее, что осталось в селе, эта деревянная церковь. Что ж теперь будет. Как наши бабы жить будут. Уже и веру отнимают у людей.
; Как будут. Вот так и будут. Как без колхоза, без школы, без клуба живём. А тут церковь. ; уже изрядно подвыпивший пробормотал Дугин.
; Так ты ж пойми. Это вера людская. Она ж то и держит человека на земле. Как без веры то? ; недоумевал учитель.
; Да, много мы верили во что. Так если бы оно сбывалось. Но всё ж дело уже решено. Доживут старики своё, а там…. – Дугин тяжело вздохнул. ; Вон, за оградой будет место. – указывая в сторону кладбища, промолвил Андрей Михайлович.
; Ну что ты так сразу!? Бывало всякое в истории. И война, и голод. И в лагеря народ гнали. Но всё выстояли. И города, и сёла отстроили.
; Что ты сравниваешь, то время, до теперешнего. Ты как не надейся, того уже не будет, ; водя перед собой рукой, проговорил Дугин.
; Вот и не будет, потому что в тебе веры нет! ; утвердительно произнёс Николай Артёмович.
; Да, что ты с этой верой пристал. Вера. Вера, – воскликнул Дугин. ; Тут и так всё видно.
; Ну, ладно. Спорить с тобой мне ни к чему. Засиделся я уже у тебя. Надо идти, а то жена моя уж скоро уйдёт. А меня всё дома нет, ; с тревогой сказал Соломин, вставая и начиная одеваться.
; Пора. Значит пора. И так хорошо посидели. Ты заходи, всегда рад.
На этом Соломин распрощался с Дугиным и вышел на улицу. Было светло от луны. Снег скрипел под ногами на всю округу. И дышалось тяжело от морозного разреженного воздуха. Николай Артёмович, укутавшись, побрел по улице домой. Не пройдя и полпути домой, он встретил жену Маньку.
; Коля, где тебя носит? ; подойдя, сказала жена. – Сам сказал, пойду на часок. А самого полдня нет. Ужин уже застыл весь, так, что сам разогреешь. А я пошла, а то уже служба скоро начнётся.
Соломин кивнул головой, пробормотал, мол, всё понятно, и пошёл дальше домой, думая о том, как бы быстрее дойти и лечь спать в тёплую постель.
Манька быстрым шагом, прошла меж улиц и вышла на пригорок к церкви. Там уже собирались люди. Так как в селе жило всего пару сотен человек, а в церковь ходили далеко не все, то на службу собиралось не более 3-4 десятков, в большинстве своём женщин. Но местный батюшка Петр был рад и такому количеству людей, понимая всю тяжесть обстановки.
Церковь была небольшая и уже изрядно обветшалая, почерневшая, потому как деревянная. Рядом стояла небольшая колоколенка тоже деревянная и хата с две комнаты, где жил сам батюшка. Кроме него в церкви служил ещё и сын больной Дарьи Ивановны. Он был звонарем, парень лет 20-ти. Батюшка был возраста лет чуть более 50. Но выглядел старше, так как был серьёзно болен. Людям он ничего не говорил. Но народ и так всё понимал, что у отца Петра, скорее всего раковая опухоль и нужна срочная операция. Конечно, людям хотелось верить, что всё пройдёт. И батюшка выздоровеет и всё будет хорошо, что в этот день святого Рождества произойдёт чудо и село оживёт. Служба прошла торжественно, и праздник наступил. Люди поздравляли друг друга. И по обыкновению после службы батюшка обратился к прихожанам с поздравлениями. Казалось, что все как обычно. Но по лицу настоятеля было видно, что он очень взволнован. Он держался изо всех сил. И только самый наивный человек мог подумать, что всё хорошо. И тут Петр промолвил.
– Как не грустно и не тяжело мне говорить эти слова, но я должен вам сказать. Дорогие мои односельчане. Я всегда, все 20 лет своей жизни в этом селе, старался делать только благо, но люди не вечны. И я должен вас покинуть, – слёзы наворачивались у него на глазах. – Я должен оставить эту землю. Не по своей воле. Так видимо угодно Господу. И прошу простить меня. На этом батюшка медленно спустился со ступеней и пошел в своё жилище. Народ, перешёптываясь и словно не веря услышанному, медленно, но всё же расходился.
Наступало утро. Степь озарилась ярким солнцем. Батюшка собирался уезжать. За ним из города уже пришла машина, в которую загружали весь незначительный скарб. Звонарь тоже уезжал с ним. Церковь заколачивали. Было очень грустно смотреть на это зрелище. Тут звонарь попросил.
– Батюшка Пётр, а разреши мне позвонить в колокол в последний раз.
Настоятель разрешил. И он, взобравшись по обветшалой лестнице на небольшую деревянную колокольню, завёл привычную мелодию.
Звон колоколов разнесся по округе. Люди точно встрепенулись. Неужели церковь будет работать. Неужели всё наладится. Некоторым даже показалось на мгновение, что всё хорошо. И будто не было никакой печали. Ведь праздник великий – Рождество. Звон летел по округе, сотрясая тишину. И вот раздался последний удар, и понесся, все утихая и утихая, лёгкий звон, и скрылся он где-то вдалеке за пригорками. И снова наступила глухая немая тишина.