Я парень из Питера

Елена Стукова
Я парень из Питера
Серия «Лучшие книги для девочек»

Текст предоставлен правообладателем
Я парень из Питера: 2007


Аннотация
Костя здорово поет и играет, он нравится девочкам, он веселый и общительный, словом – он обычный парень. Хотя все-таки не совсем обычный. Он умеет добиваться своего, он трудолюбивый и добрый, поэтому Костя обязательно станет популярным певцом или музыкантом, недаром же его взяли в проект «Фабрика звезд».

Елена Стукова
Я парень из Питера


Кто твой друг?

Нашему классу задали сочинение по английскому языку на тему «Кто твой друг».
Я погулял немного (часика три) и сел за уроки. Первым сделал русский, потом историю просмотрел. Теперь и за сочинение приниматься можно. Я всегда так делаю – подготавливаю мозги к трудной работе.
Сижу и думаю. Мой друг – Женька, ну что про него напишешь? Думал я, думал и решил Женьке позвонить.
– Женька, – говорю, – ты про меня пишешь сочинение?
– Нет, – говорит Женька, – не про тебя.
– Как так не про меня! Ведь я же твой лучший друг! – возмутился я.
– Ну и что же, – спокойно отвечает Женька, – тема-то отвлеченная.
– Как это отвлеченная! Ведь нам сегодня Светлана Николаевна сказала, чтобы каждый по-английски про своего друга написал. Вот я про тебя и пишу.
– Ты, Костя, как хочешь, – говорит Женька, – а я недавно в шахматный кружок запи- сался, мне некогда. Я с учебника скатаю, там на странице девяносто шестой так прямо все про одного мальчика и написано: его внешность, характер, увлечения… Мало ли что учителя говорят, а на самом деле, ты про меня напишешь – ошибок наделаешь, тебе скорее двойку поставят, а я уж рисковать не буду.
Разозлился я на Женьку и написал все сам, как есть. Все про Женьку. Про его блонди- нистые волосы, про его задиристый и увлекающийся характер, про то, что у него зубы хоро- шие, и когда мы ходили к зубному врачу, то зубы у него не сверлили, а говорили, что этот мальчик, наверное, каждый день зубы чистит и не ест много сладкого. (А Женька может съесть целый торт за один раз, так что врачи ошибаются.) И про то, что он очень добрый – кормит всех ничейных кошек во дворе. Правда, иногда он любит прихвастнуть. Получилась целая страница. И все по-английски. А в самом конце  я написал: «I have a good friend» –   у меня есть хороший друг.
На следующий день на английском Светлана Николаевна вызвала Андрюшку Лопухова и попросила его прочитать сочинение про своего друга. Андрей встал, откашлялся и начал читать: «Мой друг Иван – светловолосый, худой, с голубыми глазами. Он скромный маль- чик, трудолюбивый, хорошо учится, помогает маме по хозяйству. Иван занимается в авиа- модельном кружке, мечтает стать летчиком».
– Хорошее сочинение, – одобрила Светлана Николаевна, – подробное.
Затем она вызвала Мишку Загоруйко – спортивную гордость нашего класса, первораз- рядника по плаванию.
Мишка поднялся, так же, как и Андрюшка, откашлялся и начал: «Мой друг Иван – светловолосый, худой, с голубыми глазами. Он скромный мальчик, трудолюбивый, хорошо учится, помогает маме по хозяйству, мечтает стать летчиком».
Мишка, наверное, специально не списал, что Иван занимается в авиамодельном кружке, чтобы не навести на след, или ему попросту не выговорить это было по-английски.
На лице Светланы Николаевны отразилось удивление:
– Как, и у тебя, Миша, такой же друг, как и у Андрея?
– А что же тут такого, – невозмутимо отвечал Мишка. – Мы с Андреем живем в одном доме. И в этом же доме живет наш друг Иван.
 
– Ну хорошо, – покачала головой Светлана Николаевна. – Гена Перов, прочитай нам про своего друга.
Когда Генка начал свое сочинение словами:
«Мой друг Иван – светловолосый, худой, с голубыми глазами…» – в классе разразилась буря, нет, не буря, а ураган, все очень громко смеялись и даже падали со стульев.
Только Светлана Николаевна не смеялась:
– Я думала, вы мне про своего собственного друга напишете. А вы взяли и спи-  сали с учебника стандартного друга. Мне кажется, если бы все друзья были одинаковыми, то было бы просто неинтересно жить.
Сразу было видно, что Светлана Николаевна очень расстроилась, и тут я поднял руку:
– Светлана Николаевна, я хочу прочитать сочинение про самого обыкновенного Женьку.
И я прочитал свое сочинение. Ребятам оно понравилось и Светлане Николаевне тоже, хотя ошибки там были – английский ведь все-таки. А Женьке мое сочинение понравилось, но не очень.
– Разве настоящий друг напишет, что его друг – хвастун? – обижался он.
– Я указал тебе на твой недостаток, а ты с ним борись – тебе и жить легче будет, – ответил я Женьке. – Недаром древние говорили: «Кто мне скажет правду, если не друг».
Женька с этим полностью согласился, а потом добавил:
– Только в следующий раз говори о моих недостатках шепотом, чтобы слышали только я и ты. Ведь ты – мой самый лучший друг.


Нас показывали по телевизору

– Ребята, – сказал однажды Владимир Романович, – наш джаз-оркестр будут снимать для телепередачи.
– Ура! – закричали все разом.
Владимир Романович сделал знак «тише» и продолжил:
– Будем играть одну вещь – «Ветерок в пустыне».
Я засиял: ведь в этой пьесе я играю соло, значит, меня должны показать крупным пла- ном, и все: и мои учителя, и родственники, и друг Женька, и она, Инга, – увидят меня.
И вот сначала мы поехали на радио записывать фонограмму – ведь почти все сейчас играют и поют под фонограмму.
На радио нас мучили часов пять – все, видите ли, им не нравилось. В перерыве мы выбегали к родителям перекусить, их на радио не пускали: они посторонние, и им пришлось сидеть при входе.
Наконец вроде нас записали. Часов в десять вечера мы вышли из студии.
– Ну и работа, – вздохнул Игорь Кошельков, – а у меня еще уроки не сделаны.
– И у меня, – вспомнил я, – а завтра контрольная.
– Искусство требует жертв, – развел руками Алеша Ручкин, рыжеволосый мальчик, который играл в нашем оркестре вторую трубу и очень, кажется, мне завидовал. Соло ему никогда не давали, потому что он еще играл в футбол, а за двумя зайцами погонишься –  ни одного не поймаешь.
Контрольной на следующий день, слава богу, не было – училка заболела, повезло.
В следующую субботу я, предварительно погладив брюки, надев белую рубашку с гал- стуком (это наша джазовая униформа) и побрызгав волосы одеколоном «Ромео» (правда, запах одеколона по телевизору никто не понюхает), поехал на телевидение. Вернее, нас повезли на автобусе.  Вот клево было! Специально подали автобус, как для артистов, и повезли. Народу – шестнадцать человек! Садись в автобусе на любое место. Шикарно!
На телевидении уже  были для нас приготовлены пропуска. Мы разделись и вошли   в один из залов. Там, оказывается, их очень много.
– Ребята, – настраивал Владимир Романович, – самая главная задача – чтобы наша фонограмма совпала с тем, что мы играем.
– Как это?
– А вот, предположим, Игорь нажимает на кнопочки, а по мелодии он вообще сейчас не играет, и все сразу поймут, что это фонограмма. А надо сделать вид, что мы сейчас только и играем.
– Понятно, – согласились мы.
– Ну снимаем, – скомандовал бородатый дядька с камерой.
Зазвучала фонограмма, которую записали на радио. Мы тоже стали играть. Выражение лиц у всех напряженное: боимся не попасть в фонограмму. У меня от волнения даже живот заболел.
Подошла очередь моего соло. Все замолчали. Я встал и стал играть соло, напряжение спало. Вдруг смотрю – Алешка Ручкин тоже встал и нажимает на кнопки трубы, а камера снимает его!
Я глазами показал Владимиру Романовичу. Все во мне кипело! Владимир Романович, дирижируя палочкой, строго посмотрел на Алешу Ручкина, и он прекратил нажимать на кно- почки. Но поздно – мое соло кончилось.
Когда нас записали, я положил трубу в футлярчик, подошел к Ручкину и врезал ему. Мне было очень обидно, ведь я так старался, а он ничего не играл, только нажимал
 
на кнопки, а его  тоже  сняли. Владимир Романович нас разнял, отвел Ручкина в сторону   и говорит ему:
– Не поработав, славы все равно не получишь! А из оркестра я тебя выгоняю на один месяц. Подумай.
По телевизору нас все-таки показали в музыкальной передаче. Я позвонил всем своим, всем-всем-всем.
И они смотрели и слушали наш оркестр, несмотря на премьеру фильма, который шел по первой программе. А так как Алеша Ручкин выше меня, то многие знакомые и родствен- ники, которые меня давно не видели, звонили и удивлялись:
– Как ты повзрослел.
А мой лучший друг Женька спросил:
– Ты, Костяк, зачем волосы-то покрасил в рыжий цвет?


Ура! Мы дежурим
 
– Дежурить по школе, – внушал нам классный руководитель Виктор Борисович, – это ответственная работа. Многие ребята на переменках так бегают, что даже голову теряют. Мы засмеялись. И правда, когда мы играли как-то раз на переменке в пятнашки, Мишка Загоруйко разбежался так сильно, что вовремя не смог остановиться и врезался в стенку головой. Потом его неделю в школе не было, ему даже рентген в больнице делали, но все
обошлось. Вот как бывает.
А моя мама как-то пришла в школу во время перемены, так она потом сказала, что мы в школе на головах ходим.
Виктор Борисович разделил нас по парам, кто с кем дружит (а я дружу с Женькой), дал красные повязки на рукава и сказал, чтобы мы немного по-раньше пришли в школу.
Назавтра мы с Женькой пришли без пятнадцати девять и встали между вторым и тре- тьим этажами. Смотрим, значит, чтобы никто по лестнице не бегал. Лестница у нас в школе крутая, здание старинное – раньше здесь была женская гимназия, вот и лестницы остались такие, а перила с узорами. Красиво!
Звонок на урок. Мы идем в класс. После урока – на переменку, опять дежурим.
– Мы хозяева школы, – гордо сказал Женька.
И правда. Мы отвечаем за порядок в школе, значит, мы хозяева и есть, а как же без хозя- ина. Без хозяина пропадешь – анархия будет сплошная, кто куда.
Я вижу: бежит первоклашка, я ему говорю:
– Стой, бегать нельзя. Упадешь, разобьешься.
Он слушается, идет спокойно. Смотрю, с третьего этажа по перилам резво съезжает по виду вроде девятиклассник. Я так вежливо его дальше не пропускаю, говорю:
– Нельзя ездить по перилам – упадешь. А он мне:
– Отвали, шмакодявка! Ты – меня – учить?! И – на меня.
Тут Женька подбегает:
– Он не шмакодявка! Костя – дежурный. Вот представь: ты будешь тоже дежурить, а по перилам поедет десятиклассник или одиннадцатиклассник, к примеру. Ты его остановишь?
– Ну, – соглашается девятиклассник.
– Вот и мы тоже заботимся о твоем здоровье.
Девятиклассник нехотя слезает с перил. Если бы он не слез, то мы позвали бы других ребят и справились бы, конечно, но лучше убеждением. Так мы и дежурили.
На следующей переменке мы только встали, смотрю: руки в брюки, бежит какой-то десятиклассник, нет, даже одиннадцатиклассник, в сером костюме. Я его со спины видел. И так быстро бежит, аж через три ступеньки перепрыгивает.
Думаю, вдруг сорвется – убьется ведь. Ну я и крикнул ему строго:
– Постой! Ты куда бежишь? Бегать нельзя. Лестница ведь крутая.
Он вдруг остановился, повернулся ко мне. И – о господи! – это оказался… наш учи- тель по географии и одновременно директор Сан Саныч. Посмотрел на меня, вынул руки из карманов и пошел тише.
Женька как узнал, сразу выдал:
– Вляпался ты. Теперь жди двойки по географии.
 
У меня даже настроение упало. География у нас была на следующий день. Я весь вечер сидел, телик не смотрел, только чуть-чуть «Друзей», всю географию выучил. Им там в Аме- рике хорошо, тепло. А у нас на дворе минус двадцать, и у меня двойка наклевывается.
Так выучил географию, ну думаю, не подцепишься. Даже к маме пришел:
– Проверь меня, ма.
Мама проверила и говорит:
– Ты у меня, Котофей (это она меня всегда так ласково называет), прямо Миклухо- Маклай.
На следующий день на уроке географии я сидел ни жив ни мертв. Но смотрю, всех вызвали уже, даже Женьку. Женька получил четверку и очень довольный, улыбающийся, сел за парту.
– Не дрейфь, – говорит он мне, – раз мне четвёрку поставил, значит, он на тебя не сер- дится, ведь я с тобой дежурил – он видел. Мы с тобой как бы сообщники.
Я даже повеселел. А перед звонком Сан Саныч сказал:
– Ребята, минуточку! Я знаю, ваш класс дежурный. Вы очень хорошо дежурите, осо- бенно Костя. Бегать по лестницам никому не безопасно, как детям, так и взрослым. Все оди- наково должны беречься и соблюдать правила поведения.
Ребята с недоумением посмотрели на меня, а потом я им все рассказал. Они долго смеялись, а Женька гордился:
– Перед законом все равны.


Соло на двоих

Наша джаз-банда, как мы ее называем, начиналась… ну, конечно, с «Серенады солнеч- ной долины» Глена Миллера – па-барам-бам – с классики.
Наш руководитель Владимир Романович – заводной мужик, сразу видно – это его дело. Стоит с палочкой, а все его туловище, руки, ноги такт отбивают. Саксофонисты впереди сидят, трубачи стоят.
Я играю первую трубу. Рядом стоит Саша. Он выше меня, и мы оба претендуем на соло. Соло играть ответственно. Не дай бог собьешься – весь оркестр подведешь. Зато все апло- дисменты твои. За соло мы соревнуемся. Нам раздают ноты. Кто лучше сыграет – того и соло. Но иногда бывает по-другому: Саша вытянется весь, под метр девяносто получится,
выпятит грудь и станет, как великан, и скажет басисто (он уже в десятом классе):
– Костя, чье соло?
И тут сразу понятно – чье соло. Что мои метр шестьдесят в сравнении с ним?! Но я тоже весь вытягиваюсь и кричу что есть мочи:
– Мое!
Тогда Саша так, чтобы никто не видел, показывает мне увесистый кулак. Но я делаю вид, что не обращаю внимания: «Тьфу на вас!» Впрочем, Саша парень ничего. Он просто поздно начал играть на трубе и, естественно, как каждый мужчина, хочет  быть первым,  но быть первым всегда нелегко.
Наш джаз-оркестр выступал и на кондитерской фабрике (нам надавали конфет по кило- грамму, тогда моя мама гордо сказала: «Добытчик!»), и во дворце Кшесинской, и в клубах, и даже в джаз-филармоник-холле Давида Голощекина. Но вот Владимир Романович объявил:
– Ребята, через две недели выступаем на смотре джаз-оркестров. Ответственно!
Каждый день после уроков – репетиция. Я играю соло в двух  вещах, и Саша тоже    в двух. А теперь мы начали разучивать еще одну новую. Кто будет играть соло? Это «Кара- ван» Дюка Эллингтона. Я даже в школу не пошел, маме сказал, что горло болит. А сам взял трубу и играю. Час, два, три… У меня и диск есть Дюка Эллингтона, а там «Караван». Я диск поставил и свою игру с записью сравнил. Вроде у меня даже лучше получается. Пришел на репетицию, а Владимир Романович говорит:
– Ну ребята, играйте. Кто первый? Давай, Костя.
Я взял трубу и заиграл, и ясно себе представил, как караван с верблюдами не спеша движется по пустыне. Палит солнце, жарко, пить хочется…
– Хорошо, – похвалил Владимир Романович. – Ну теперь давай ты, Саша. Саша настроил трубу и заиграл. И у него получилось хорошо и артистично.
«Наверное, тоже в школу не ходил, – подумал я, – готовился».
– Ну, что будем делать? – опять начал Владимир Романович. – Чье соло? Ребята молчали. Мы с Сашей пожали плечами.
– Что ж, – заключил Владимир Романович, – будем тянуть жребий. Он взял спички, у одной отломил кусочек и сказал:
– Кто вытянет длинную, будет играть соло. Первым тянет Костя, раз он поменьше. Я долго смотрел на спички и наконец потянул… Короткая!
Вот так всегда: если не выучу какой-нибудь раздел по географии, меня обязательно спросят, а выучу – не спрашивают. Это про меня смешной французский фильм «Невезучие» с таким худеньким блондинистым Пьером Ришаром (я этот фильм часто по видику кручу, особенно когда грустно или плохое настроение).
Саша улыбнулся, похлопал меня по плечу:
– Ничего, Костяк, не везет в спичках, повезет в любви.
 
Все засмеялись. Но у меня настроение было ужасное. Потом, правда, когда стали репе- тировать, улучшилось, потому что это хорошая музыка – джаз. Джаз – музыка для души.
И вот в среду мы поехали на конкурс. В зале было битком. В первом ряду – жюри: такие деловые мужчины и даже одна женщина.
Первым выступал студенческий джаз. Лучше всего у них получилась вещь «На балу у лесорубов».
Когда нас объявили, мы поклонились, немного понастраивали инструменты и начали. Игра ладилась. Игорь сыграл уверенно свое соло на саксофоне, постукивая ногой в такт мелодии, потом  была очередь Саши. Он поднес трубу  к губам и хорошо сначала играл,    а потом то ли губы у него устали, то ли еще что-то, но он дал «петуха», то есть труба у него заскрипела, как телега, у которой забыли смазать колеса.
И тут я, стоя рядом с Сашей, громко, на весь зал, рассмеялся. Мне было так хорошо, что товарищ сыграл плохо, ведь я мог сыграть лучше, потому я и не скрывал своего веселья. Смех мой, наверное, был слышен даже в конце зала.
Но кроме меня, почему-то никто не смеялся, а все ребята из нашего оркестра, и даже Владимир Романович, смотрели на меня грустно. Я поперхнулся своим смехом, и вдруг как- то сразу до меня дошло то, что никак не доходило раньше. Я понял, что мы – джаз-банда – одно  целое, одна команда, и если у кого-то что-то не получается, то не радоваться надо, а наоборот. Но я это понял слишком поздно, когда мой смех уже одиноко прозвучал в зале.


Математика – великая вещь!

Во втором полугодии у нас сменился преподаватель по математике. Вместо Андрона Николаевича, которого мы прозвали «Эскадрон» за внешнее сходство с Олегом Газмано- вым, в класс вошел седенький старичок небольшого роста. Женька сразу же назвал его
«Божьим Одуванчиком». Но очень скоро мы увидели, что Божий Одуванчик вовсе не такой уж тихий, каким казался с виду: он никогда не пускал опоздавших и проверял домашние задания на каждом уроке.
На первом же занятии Сергей Алексеевич (так звали Божьего Одуванчика) сказал, что если кто будет активно работать на уроке и не получит ни одной плохой отметки, то будет освобожден от четвертной контрольной. Мы с Женькой  сразу же решили, что это к нам  не относится. Ведь для того, чтобы получать пятерки, надо дома все вечера заниматься и не смотреть «Крутого Уокера». Это не для нас, решили мы с Женькой.
Но на следующем же уроке математики Женька подмигнул мне хитро и вытащил такую толстенную книгу, каких я еще не видел.
«Наверное, это роман Стивена Кинга», – решил я. Женька только махнул рукой:
– В жизни не отгадаешь, это учебник по математике.
– Ну если ты решил начать новую жизнь и выучить этот учебник, то я тебе не компа- ньон, – отказался я.
Дело в том, что Женька каждую четверть начинал новую жизнь. Придет в первый день с чистыми тетрадками, сидит, пишет. Один раз его даже на целую неделю хватило, но потом он снова становился обыкновенным человеком, а то все обещал родителям: «Дорогие папа и мама, в эту четверть я получу одни пятерки, не буду пропуски занятия и стану гордостью школы». Смех с этим Женькой. Моя мама говорит, что это очень хорошо, что у Женьки хоть желание есть учиться. А я ей отвечаю на это: «Идеи святы, а исполнители – лихие супо- статы». У нас учительница литературы всегда так говорит, когда кто-нибудь обещает лучше учиться, а дальше обещаний дело не двигается!
– Нет, – объяснил Женька, – я вовсе не собираюсь новую жизнь начинать. А книжка эта – решебник. Вот прикинь: даст нам Божий Одуванчик задачку, все сидят, пыхтят, решают, а мы спишем решение с книжки и получим пятерки.
– Здорово! – обрадовался я. Так мне вдруг захотелось отличиться. – Женька, ты насто- ящий друг!
Тут вошел Сергей Алексеевич, отметил больных и прогульщиков и продиктовал первую задачу! Все ребята решают, а мы ее в решебнике ищем. Ищем, ищем – нет этой задачки в решебнике.
– Ничего, – успокаивает Женька, – следущая задачка обязательно будет, он, наверное, из другого задачника диктует.
Но и следующей задачки тоже не было в решебнике. Зато третью задачку Женька спи- сал, поднял руку и получил пятерку. Он даже покраснел от удовольствия: так ему было приятно пятерку получить. Четвертое уравнение должен был объяснять я, но Женька снова почему-то пошел к доске.
– Женька, это нечестно, – шепнул я ему, когда он сел на место, – не по-товарищески.
Женька ничего не ответил, но по его виду я понял, что ему было очень стыдно: ведь из-за своего тщеславия даже дружбу забыл. Следующую пятерку получил я. Мне даже как-то неудобно  стало перед Божьим Одуванчиком:  когда  он меня спросил, какой  ответ,  я без запинки ответил: «х = 3,692».
Нет чтобы ответ приближенный дать, не как в книге. Но Божий Одуванчик и говорит:
– Молодец, точно, как в аптеке.
 
А Женька за партой хохочет, прямо-таки заливается. Мы с Женькой решили в дальней- шем писать не такие точные ответы, чтобы на след не навести. А то скажут, как в детектив- ном романе: «Что-то очень подозрительно, ответы у вас больно точные». Нет, надо действо- вать осторожнее.
На следующем занятии мы с Женькой опять получили по пятерке. Все только удив- лялись. А Машка Круглова, наша отличница, сказала, что мы с Женькой очень способные, только ленивые. Лень, видите ли, раньше нас родилась. Тогда Женька сказал, что, когда он будет знаменитым математиком, он вспомнит о ее словах в мемуарах.
Все шло как нельзя лучше. У нас с Женькой было столько пятерок, что хватило бы  на троих или даже на четверых.
И вот однажды, когда прозвенел звонок на перемену Сергей Алексеевич сказал:
– Костя и Женя, а вас я попрошу остаться.
Мы с Женькой сразу вздрогнули, вспомнив эти самые зловещие слова Мюллера, обра- щенные к Штирлицу, из «Семнадцати мгновений весны».
– Вот что, ребята, – начал издалека Божий Одуванчик, – вы так хорошо решаете задачки, что я решил послать вас на математическую олимпиаду защищать честь школы.
Из кабинета  математики  мы  вышли  такие  грустные,  как  будто  нам  поставили  по двойке.
– Что будем делать? – говорю я.
– Надо идти сдаваться, – вздохнул Женька, – чистосердечное признание облегчит нашу участь.
Мы же на олимпиаде ничего не решим…
И мы вернулись обратно. Осторожно заглянули в кабинет математики.
– Заходите,  заходите,  – пригласил нас Сергей Алексеевич, как будто ждал. – Я так и думал, что вы придете.
Мы с Женькой переглянулись.
– Я во время войны был полковым разведчиком – чего только не пришлось мне пови-
дать!
– Так вы, наверное, уже догадались, – начал было я, но Женька больно наступил мне
на ногу.
– Конечно, догадался. – Сергей Алексеевич хитро улыбнулся. – Опыт разведчика. Я вам ваши пятерки не в журнал ставил, а в отдельную тетрадочку. Но что важно, вы ведь, когда задачки списанные у доски объясняли, кое-что понимали, поэтому напрасно хитрость ваша не пропала. Но контрольную вам придется написать. Вам, ребята, надо заниматься каждый день, и толк из вас будет, вы ведь способные.
– Конечно, мы способные, – поддакнул Женька, – еще какие способные, нам с Костей только позаниматься, и мы с ним будем знаменитыми математиками, как Бойль-Мариотт.
– Ну и балда ты, Женька, ведь Бойль и Мариотт – это два разных человека, и не мате- матики они, а физики, открывшие один закон, – поправил я Женьку.
– Но ведь все физические вычисления не обходятся без математики. Без математики никуда, верно? – сказал Женька.
– Да, математика – великая вещь! – я посмотрел на Сергея Алексеевича. Он улыбнулся и добавил:
– Совершенно верно!


Дуэт

Мне тринадцать только что исполнилось, Рите – пятнадцать. Мы играем дуэт. Она на саксофоне, я на своей трубе. У нас хорошо получается – так говорит наш препо- даватель Владимир Романович. Девушки, играющие на саксофоне, – редкость, разве что   в фильме увидишь «В джазе только девушки», и то он старинный. Но у Риты здорово полу- чается. Я у нее как-то спросил:
– Рита, а почему именно саксофон, ведь девушки в нашей музыкальной школе играют в основном на фортепиано, флейте, скрипке, арфе, а здесь саксофон?
Она коротко ответила:
– Нравится.
И все стало понятно.
Рита выше меня на голову, в этом вся беда. Я даже когда играю, на цыпочки чуть-чуть встаю, чтобы быть вровень, но ничего не получается. Рита это как-то раз увидела и говорит:
– Ничего, вырастешь скоро, и уже я тебе буду по плечо.
И смеется. Смех у нее заливистый, а улыбка… Рита часто звонит мне домой, спра- шивает, что задано по сольфеджио. Она пропускает сольфеджио, говорит, что у нее тре- нировка совпадает по времени. Знаем мы эти девчачьи тренировки – аэробика там какая- нибудь, или шейпинг, или художественная гимнастика, ну чтобы фигурка была что надо. Когда она звонит, моя мама хитро улыбается и говорит:
– Костя, тебя, по-моему, Рита.
А я закрываю дверь, чтобы родители не подслушивали. Родителям Рита тоже нравится, они ее увидели на концерте в музыкальной школе, и папа сказал:
– Мне бы сбросить лет эдак двадцать. Но мама тут же ему возразила:
– Лучше не сбрасывай.
Однажды я пригласил Риту погулять, она согласилась. Вот так просто сказала: «Пой- дем». И мы пошли гулять по Неве, зашли в Летний сад, покормили лебедей в пруду, поси- дели на скамеечке и съели по «Сникерсу». Часа три гуляли.
Было еще по-осеннему тепло, листья кружились и падали, мы держались за руки, и нам было хорошо.
На следующий день мы опять встретились в музыкальной школе и играли дуэт. А Вла- димир Романович вдруг и говорит:
– Ваши инструменты как будто созданы друг для друга – саксофон и труба.
А потом я опять провожал Риту после музыкальной школы домой. Я нес и свою трубу, и ее саксофон. Мы вошли в ее парадную, я отдал ей саксофон, хотел на прощание сказать тихо: «До свидания», как вдруг неожиданно откуда-то передо мной возник парень лет сем- надцати и сказал:
– Эй ты, убирайся, эта девушка не для тебя! И толкнул меня.
Но я удержался. Положил инструмент и хотел было врезать ему, но тут из-за моей спины выскочил  другой парень, наверное, его дружок, и ударил меня в живот. Больно.  Я упал. Эх, если бы я был Шварценеггером, или Чаком Норрисом, или Джеки Чаном, я бы их всех перебросил через себя. Вот так! И вот так! Или применил бы какой-нибудь приемчик. Но я не каратист и не дзюдоист. И перебросить не сумел. Но тут моя Рита встала в класси- ческую стойку тейквондо и крикнула:
– Пошли отсюда!
 
Провела один приемчик, который я видел в детективном фильме, другой, и парни через три секунды, нет, наверное, даже меньше, уже лежали.
А в следующий момент улепетывали, и догнать их было невозможно. А Рита повернулась ко мне, взяла свой инструмент и спросила тихо:
– С тобой все в порядке?
– В порядке, – буркнул я, поднимаясь. Она посмотрела на меня:
– Ну тогда до свиданья. И ушла.
На следующий день я пошел и записался в секцию тейквондо – три раза в неделю.   И теперь уже я звоню Рите по телефону и спрашиваю, что задано по сольфеджио, так как у меня тренировка совпадает по времени, а Рита уже прошла полный курс занятий (а я-то думал, что у нее аэробика). Надо уметь защищаться, потому что когда  ты играешь соло,  то отвечаешь только за себя, а когда дуэт, то и за другого человека.


Баскетбол не только для длинных

Я небольшого роста, прямо скажу – совсем небольшого для своего седьмого класса. Хоть и мускулы у меня есть – это я отжимаюсь от пола каждый день, а рост небольшой. При- шел ко мне как-то в гости мой двоюродный брат Павлик, он высоченный – во! – и говорит:
– Я когда в детстве был маленьким, то баскетболом занимался, вот и вытянулся. Ведь отчего жираф такой длинный? Просто он тянулся-тянулся к листочкам, которые повыше, потому что пониже уже съедены были, вот и вытянулся. А ты будешь тянуться к баскетболь- ной корзине, чтобы мяч забить, и тоже вытянешься.
На следующий день я пошел записываться в баскетбол, а тренер меня спрашивает:
– Тебе сколько лет, мальчик? А я отвечаю:
– Мне тринадцать. Я учусь в седьмом классе. Он смерил меня взглядом:
– Тогда ты не туда попал. Вот если бы тебе было двенадцать или лучше одиннадцать лет, тогда взял бы тебя.
Расстроился я. Куда  же маленьким деваться, если они вырасти хотят?  И тут вдруг     в спортшколе встречаю своего приятеля по двору Сережку.
– Костя, привет. Ты тоже здесь занимаешься?
– Нет, пришел записываться на баскетбол – меня не взяли, говорят, перерос уже. А Сережка и говорит:
– А в нашей группе ты был бы ничего.
– В какой это вашей группе?
– Ну где те, кто в пятом классе учится.
– Вдруг тренер узнает, что мне не одиннадцать, да и выгонит.
– Как же он узнает? Я когда приходил записываться, он никакие документы не спра- шивал. Ходи и все.
– А вдруг тренер, к которому я уже ходил записываться, и есть твой тренер. Как у тебя его зовут, он с бородой?
– Нет, тренер без бороды и совсем молодой, очень длинный и веселый.
– Ладно, – обрадовался я, – все равно пойду сбегаю за черными очками и за шапкой, чтобы меня вообще никто не узнал.
Я пулей слетал домой, и мы пошли с Серегой записываться. Серега там как свой.
– Вот, – говорит, – Виталий Палыч, мой школьный друг Костя, мы с ним за одной партой сидим в нашем пятом «В».
Посмотрел тренер на меня и говорит:
– Ничего, возьмем – рост хороший.
Я так обрадовался, что быстрее всех переоделся и помчался в спортзал. Сначала бегали, потом  приседали, потом раздали каждому по мячу, и мы бросали его в кольцо     с различных расстояний. Я попадал не хуже других ребят и все тянулся к кольцу. Классно. Пот течет. Весело. И так три раза в неделю.
Я даже трубу свою немножечко забросил и гитару. Стал интересоваться баскетболь- ными новостями, как команды  сыграли… Повесил фотографии лучших баскетболистов  на стену и любовался ими.
Вот это американец Майкл Джордан – берет одним пальчиком мячик и вращает его,  а мяч не падает, а потом он легко забрасывает его в корзину. А это наш легендарный земляк Александр Белов. Он за три секунды до окончания матча забил мяч американской сборной, и мы стали чемпионами Олимпийских игр в Мюнхене в 1972 году. Вот бы мне так.
 
Все шло хорошо, но через полгода наш тренер сказал:
– Ребята, мы хорошо тренировались, теперь надо показать, как мы играем на ответ- ственных соревнованиях. Едем в Ростов.
– Ура! – закричали мы все. Тренер продолжал:
– Раз мы команда, надо выбрать капитана. Какие будут предложения?
Ребята замолчали, а потом один мальчик, а затем и другой предложили мою кандида-
 
туру:
 

– Костя лучше всех тренируется, вот пусть он и будет капитаном. Я весь покраснел от счастья.
– Ну, на том и порешили, – закончил тренер, – не забудьте принести свидетельства
 
о рождения. Это так, формальность, но надо.
Тут уж я побледнел, а так как красная краска с моего лица еще не спала, то цвет  моей рожицы, наверное, получился зеленый – это я печенкой почувствовал. Когда все ушли, я подошел к тренеру и признался:
– Виталий Палыч, я вас обманул, мне не одиннадцать лет, а тринадцать, меня не при- нимали, вот я и решил обмануть.
Виталий Палыч улыбнулся и говорит:
– Не беда, Костя. Хотя в команде нашей тебе играть нельзя, но ты так хорошо трениро- вался, что здорово вырос, и я попрошу перевести тебя в группу мальчиков твоего возраста. Рост в баскетболе главное, но не самое. Самое главное – характер!


Увертюра для нянечки

Мы всем классом вместе с нашим руководителем, учителем химии Виктором Борисо- вичем, решили для наших мам в день 8 марта организовать концерт.
– Вот здорово, – обрадовался Женька. – Я свою маму обязательно позову. Главное, чтобы попозже концерт начинался. А то она поехала за покупками – может не успеть.
Женьке повезло. Он в спектакле принца играет. И поет. То есть он не поет, он только рот открывает, за него магнитофон поет. Но все равно здорово. Ведь почти все артисты под фоно- грамму поют. А меня Виктор Борисович попросил на трубе сыграть и стихотворение про- читать.
Я на трубе в музыкальной школе учусь играть – для здоровья. Я когда не занимался на трубе, то очень сильно кашлял и болел чуть не каждый месяц. А когда поступил в музы- кальную школу, то перестал болеть.
Для концерта я приготовил самую длинную вещь из своего репертуара – увертюру   к опере «Вильгельм Телль» и свое стихотворение:
Я купил маме подарок.
Дня мамы, конечно, это секрет. Мама сказала и угадала:
– Это прекрасный букет.
Задолго до концерта я прочистил дома свою трубу, чтобы звучала получше, и пошел в школу.
В школе уже был дым коромыслом. Все носились, что-то кричали. Женька  уже  был в костюме принца.
Самая красивая девочка в нашем классе Алена Смирнова – в костюме Золушки.
Наконец все в зале расселись. Мам было очень много, некоторые привели с собой малышню; те сидеть не хотели, бегали по залу. А как же – ведь не оставишь их одних дома. Поднялся занавес… Спектакль начался. Это была история Золушки, но Золушки совре-
менной. Все действие происходило с танцами и песнями. В общем, здорово. Все хлопали. Потом начались отдельные номера. Маша Круглова, наша отличница, сыграла «Этюд»
на рояле. Гена Перов показал фокусы, а в завершение выступил я со своей трубой.
Я немножко настроил ее и заиграл марш, бодрый, веселый, быстрый. Когда я закончил, все хлопали, а одна маленькая девочка лет четырех подбежала ко мне и протянула открытку с цветочками.
– Ты, Костяк, прямо артист, – восхищался Женька. – Магнитофон – это одно, а когда труба по-настоящему, живьем звучит – это другое.
Потом мы спустились вниз. А когда одевались в гардеробе, наша нянечка Анна Ива- новна, очень уставшая за целый день, спросила:
– Ребята, это вы там играли на инструментах?
– Вот он, – сказал Женька, гордо представляя меня. – Артист!
– Да, – вздохнула наша седенькая Анна Ивановна, – давно я в театре не была. Даже  и не помню когда. В молодости бывала. А потом… – она махнула рукой.
Тогда Женька прошептал мне на ухо:
– Костяк, сыграй ей свою увертюру, ну пожалуйста. Что тебе стоит? Я взглянул на Женьку и вытащил свою трубу.
– Анна Ивановна! – начал  я и откашлялся, как конферансье. – Для вас увертюра     из оперы «Вильгельм Телль». – И я заиграл бодрый, веселый марш…
 
Анна Ивановна села на скамеечку около раздевалки, стала слушать. В глазах ее стояли слезы…


Скелет

Моя мама работает в научно-исследовательском институте уха, горла и носа. Болезнь начинается с насморка – это всем известно. Если насморк не лечить, то он пройдет за семь дней, если лечить – то за неделю. Это шутка маминых коллег по институту. Очень смешная. Ха-ха. Но на самом деле насморк надо лечить. Иначе дальше будут бронхит, воспаление легких и прочее.
Мама любит свою работу. Однажды она пришла с работы и принесла чемодан.
– Что, что в чемодане, – думали мы все, – неужели мама нашла чемодан с деньгами? Мама открыла чемодан, а там лежал… скелет!
– Вот, – объяснила мама, – этот скелет я принесла для моего племянника Павлика, который решил поступать в медицинский институт. Скелет хоть искусственный и не новый, но пусть парень изучает. Даст бог, хорошим врачом будет.
– Правильно, – согласился папа, – скелет очень миленький. Только ставить его некуда. В коридоре поставишь – ночью пойдешь, испугаешься – инфаркт получишь. Он хоть и сим- патичный, но бр-р!
– Хорошо, – кивнула мама, – оставим его пока в чемодане.
На следующий день папа и мама пошли на работу, мы с братом – в школу, а бабушка поехала на дачу. Возвращаясь из школы, я увидел какого-то гражданина, который выходил из нашей парадной с поразительно знакомым чемоданом в левой руке и с моим магнитофо- ном в правой. Гражданин воровато оглянулся и быстро засеменил прочь.
– Стой! – закричал я ему, меня вдруг поразила ужасная мысль: «Это вор!»
Мужчина оглянулся на меня и побежал. Он бежит, и я бегу. Люди на нас смотрят подо- зрительно. Я бегу и вижу: Женька идет не спеша из школы. Я кричу:
– Женька! Вор! Он наши вещи украл!
Женька как-то вдруг все понял и догнал меня.
– Ты, Женька, вот что: звони в милицию или найди «мигалку», а я постараюсь догнать его.
Женька кивнул. Я бегу, силы кончаются. Вот тут я добрым словом вспомнил трени- ровки до пота по баскетболу.
Но и вор бежит. «Наверное, он каждый день тренируется», – подумал я. И район наш он хорошо знает, всё закоулками да проходными дворами петляет. Вдруг он исчез. Повернул за угол и исчез. Я туда – нет его, сюда – опять нет его. Тут как раз Женька с милиционерами подоспел, они на «мигалке».
– Где, где вор? – спрашивают.
– Не знаю, – отвечаю я, – был здесь и исчез. Я сильно расстроился.
– Ничего, сейчас все прочешем, найдем.
Вдруг откуда-то до нас донесся жуткий крик. Мы побежали, пробрались сквозь кустар- ники в садике. А там, присев на скамеечку, наш воришка лежит у чемодана. Упал без чувств, бедный, увидев скелет. Милиционерам ничего не стоило надеть на него наручники.
Мой магнитофон и скелет нам отдали уже в милиции.
– Жалко расставаться со скелетом, – хмыкнул сержант милиции, – он нам бы тоже пригодился: покажешь скелет преступнику – и он сразу во всем признается.
И тогда Женька подбодрил его:
– Не расстраивайтесь, я тоже собираюсь стать милиционером. Правда, точно пока  не решил. Тогда я приду в ваше отделение служить. А скелет? – он повернулся ко мне.
– Скелет я тебе подарю после того, как мой брат поступит в медицинский. Скелеты всем нужны!


Этот страшный Вовка Максимов

Вы, ребята, конечно, помните сюжет рекламы батончика «Финт». Из дома выходит такой шкаф – два метра в длину и два в ширину, заносит свою огромную слоновью ногу над головами испуганных худеньких подростков, наслаждаясь их страхом, и так спокойно, чрезвычайно довольный собой, уходит. А голос за кадром говорит:
Супербатончик «Финт»!
Только для тех, кто правда крут!
По рекламе выходит: тот крут и кушает супербатончик «Финт», кто пугает подростков. Так вот, этот шкаф – это не вымышленный персонаж, а совершенно реальный – это наш Вовка Максимов из 29 квартиры – два метра в длину и два метра в ширину. Чем его кормили
в детстве, что он такой мощный, – это еще надо изучать научно.
Вы, конечно, видели по телевизору мощных громадных японцев, занимающихся борь- бой сумо.
Так вот, один из этих японцев, правда глаза у него не раскосые, – это наш Вовка Мак- симов из 29 квартиры – два метра в длину и два метра в ширину.
Вы, конечно, прекрасно знаете и помните замечательный фильм «Мы из джаза», когда джаз-банда репетирует на сцене, и тут входит  один  такой  в тельняшке – два метра  в длину и два метра в ширину, и на глазах у испуганных музыкантов разрывает эту самую тельняшку, демонстрируя свои мощные бицепсы, как у Шварценеггера, требуя прекратить играть. Так вот, это все он – наш Вовка Максимов из 29 квартиры – два метра в длину и два в ширину.
Когда Вовка Максимов выходит из своей парадной во двор – все с первого по одинна- дцатый классы убегают, а кто не успел – смотрят, что будет дальше, кто жертва. Вовка (он учится в шестом классе в шестнадцать лет: он посидел два года в первом классе, два года – в третьем и год в пятом) осматривается, довольный реакцией на свой выход, и не спеша, напевая песенку Найка Борзова: «Зовут меня Вова, я знаю три слова…», подходит к кому- нибудь, кто не успел убежать:
– Ну? – Вовка Максимов вопросительно смотрит на жертву.
Щупленький мальчик вытаскивает деньги, которые ему мама дала на мороженое или на завтрак и отдает их Вовке, чтобы сохранить свою хрупкую жизнь.
– Все? – гремит Вовка.
– Все…
– Ну давай, топай, – милостиво отпускает его Вовка.
Другие ребята тоже отдают ему свои кровные денежки. Сегодня не поесть им моро- женого, не будет им пирожка. Одиннадцатиклассники – и те боялись Вовку Максимова. Лучше бы с ним вообще нигде и никогда не встречаться. Рэкетир, да и только. Женька и я тоже отдавали деньги. А что делать? Не хочешь же превращаться в отбивную.
Мы уже жаловались нашему участковому Никите Ивановичу. Никита Иванович один раз подошел к Вовке, спросил:
– Зачем ты отбираешь деньги?
– Я? – удивился Вовка (он хороший артист). – Кто нажаловался? Вовка обвел нас всех взглядом.
Мы промолчали. И никто, никто ничего не сказал, не посмел! Никто не дал ему отпор. Участковый Никита Иванович ушел, заявив, что у него и без нас много дел: и кражи, и убий- ства – и что, мол, разбирайтесь сами.
Если такому человеку, как Вовка Максимов, не дать сейчас отпор – представляете, каким он будет, когда вырастет.
 
Один поэт написал: «Добро должно быть с кулаками».
И вот один раз, когда Вовка Максимов вышел во двор, наткнулся на меня и спросил:
– Ну?
Я сказал твердо и кратко:
– Нет!
Что на меня нашло, я не знаю. Просто, наверное, надоело бояться.
Он так удивился, даже немного замешкался, даже, мне показалось, чуть-чуть испу- гался. В следующее мгновение он уже оправился от изумления и надвинулся на меня, но не спеша, заставляя дрожать всеми моими клеточками и косточками.
Я попытался было применить приемы тейквондо, каким выучился в секции. Но ни мое махание руками и ногами, ни мои позы «журавля» на него не действовали – он даже не пошатнулся. Женька зажмурился:
– Что сейчас будет!
Меня спас водопроводчик, проходивший мимо:
– Ребята, сорок вторая квартира в этом подъезде?
Вовка Максимов отвлекся на мгновение, на секунду. «Не думай о секундах свы- сока…» – поется в одном нашем фильме про разведчика Штирлица. Фильм называется
«Семнадцать мгновений весны». Штирлиц – это его у немцев так звали, а на самом деле он был у нас полковником Исаевым. Так вот: он берег каждое мгновение, каждую секундочку. И я тоже за одну секундочку проскочил мимо слоновьих ног Вовки Максимова. Нет, не про- скочил, унесся, как реактивный самолет.
– Что же делать? Что делать? – этот вопрос я задавал себе днем и ночью. – Нельзя, чтобы сильный и нахальный обижал слабых. Если человек сильный, то он должен наоборот делать добрые дела и защищать слабых. А что делать, если ты слабый, а сильный – злой   и нахальный? Надо стать сильным и душой, и телом и сделать так, чтобы Вовка Максимов никогда, никогда больше никого не обижал!
Я решил еще заняться и боксом. Может, удар мой будет таким мощным, что свалит Вовку Максимова наповал.
Я поступил в секцию бокса недалеко от дома, там всех брали после двенадцати лет. Сначала были занятия по координации и по реакции, конечно, обязательно занятия по физи- ческой подготовке: бег, прыжки…
Я сразу вспомнил американский фильм про Рокки, которого играл Сильвестр Стал- лоне. Тренер дал ему задание поймать курицу, обыкновенную курицу.  Когда  Рокки еще  не обладал хорошей координацией и реакцией, то он не мог ее поймать – она увертывалась, а когда он уже потренировался, курицу поймать стало сущим пустяком.
Интересно, смог бы я поймать курицу? А еще я посмотрел наш старинный отличный фильм «Первая перчатка». Там поучился быть напористым, смелым, не падать духом:

Везде нужна сноровка, Закалка, тренировка, Уменье нападать, Уменье защищать.
При первой неудаче Давать умейте сдачи, Иначе вам удачи
Не видать…

Вот такая поучительная песенка звучит в фильме.
 
Еще я почитал книгу по боксу, сам поизучал приемы. Мне понравилось, как там рас- сказывали про наших великих боксеров: Геннадия Шаткова, Валерия Попенченко, Констан- тина Дзю, Николая Валуева… И про многих других. Какая у них сила воли! Вот бы мне такую.
Через два месяца нас поставили на бой со спарринг-партнером. Им оказался веснуш- чатый белобрысый парень примерно такой же комплекции, что и я, только немного повыше. В первом раунде была разведка боем. Я примеривался, он присматривался. Во втором мы уже активно обменивались ударами. В третьем раунде пошла молотилка: каждый хотел выиграть.
– Так нельзя. Чему я вас учил! Слишком открываетесь, особенно ты. Костя, – разбирал наш бой тренер.
Выиграл веснушчатый с небольшим перевесом. Я не унывал. Сколько было потом этих спарринг-боев, и не сосчитаешь.
Первым мой синяк увидел Женька, но он был полностью посвящен в мои планы, поэтому понимающе кивнул:
– Да…
А вот наш классный руководитель Виктор Борисович поинтересовался:
– Кто тебя так ударил в глаз?
Глядя на него одним глазом, я приврал:
– Никто, все в порядке, я просто упал.
– Падай в следующий раз осторожнее, – заботливо попросил Виктор Борисович.
В другой раз синяков было уже два. Виктор Борисович отправил меня к врачу, сняв даже со своей контрольной по химии. Лопухов попросился со мной:
– Можно я его в медпункт отведу, а то ему трудно идти, и вообще – морально поддержу. Но Виктор Борисович парировал:
– Сам дойдет. Умеет так неудачно падать – сумеет добраться и до медпункта.
В третий раз я весь опух и просто не пошел в школу, чтобы никого не тревожить. Роди- тели охали, смотря на мои занятия боксом. Но ничего не говорили: я был уже большой. Один раз папа просто предупредил:
– Главное, губы береги, ты ведь на трубе играешь.
– Не бойся, па, – отмахнулся я, – губы я берегу.
Младший брат Вовка, его звали так же, как Максимова, меня поддерживал.
В коридоре я повесил боксерскую грушу и бил по ней неистово, представляя, что это Максимов. У меня была цель!
Прошло три месяца. Три томительных месяца. Все это время я почти не выходил гулять во двор – готовился. И вот, наконец, я решился.
За это время во дворе ничего не изменилось. Та  же картина: все играют спокойно   во дворе: кто в футбол, кто в пинг-понг, кто на роликах катается. Все счастливы. И вот выхо- дит Вовка Максимов, небрежно напевая все ту же песенку, как будто его заклинило:
– Зовут меня Вова, я знаю три слова…
Он действительно знает всего три слова: «ну», «всё» и «давай». По крайней мере, больше никаких слов я от него не слышал. Когда он увидел меня во дворе, то наморщил лоб, будто что-то вспоминая, и действительно, вспомнив, лицо его приняло удивленное выраже- ние. Все расступились. Вовка Максимов направился прямо ко мне, имея твердое желание сделать из меня котлету, только не знаю какую – пожарскую, московскую или еще какую- нибудь. Для начала он по традиции спросил:
– Ну?
И тогда я опять, но гораздо тверже и увереннее, чем в прошлый раз, ответил:
– Нет!
 
Он надвинулся на меня. Но ни одна из моих клеточек и косточек теперь не дрожала, а наоборот, я собрался для удара и начал. Я бил натренированными кулаками со всей силы и туда, и туда, и еще туда. Но от моих ударов Вовка Максимов только чуть-чуть помор- щился – он был непробиваем, как танк. Другой человек давно бы упал замертво в нокауте, Вовка же свысока пренебрежительно посмотрел на меня и вдруг засмеялся так, будто нача- лось землетрясение:
– Гы, гы, гы.
Это было его четвертое слово.
– Гы, гы, гы.
И тут я подпрыгнул и врезал ему в челюсть. И, о чудо! Он немного пошатнулся. Смех сразу прекратился, и в его глазах я увидел ужас. Потом он начал что-то искать во рту, шевеля языком. И затем… вытащил свой огромный зуб… Тогда я услышал от него пятое слово, обращенное ко мне:
– Ты?
Он, не моргая, смотрел на меня. И повторил:
– Ты?
Но я его больше не боялся. Ребята подошли к нам поближе, тоже, наверное, не чувствуя страха, или из любопытства.
– Да, – сказал я. – Я выбил твой зуб, страшный и непобедимый Вовка Максимов. А зна- ешь, почему я его выбил?
Тут я вспомнил мои любимые фильмы «Брат» и «Брат-2» и слова главного героя Данилы Багрова и как заору:
– Ты думал, что счастье в силе и в безнаказанности? Ты думал, что вот ты, такой боль- шой, сильный, можешь издеваться над всеми? Нет! Счастье – в правде. А правда в том,  что добро должно быть с кулаками  и что нельзя обижать слабых и беззащитных. Правда  в том, что кто-то должен сказать таким, как ты, одно только слово: нет!
Я повернулся к ребятам:
– Кто скажет «нет», если не я, не он, – я показал на Женьку, – не он. – Я показал на пер- воклашку из четвертой квартиры. – Кто-то один скажет «нет», и если дело правильное, сто- ящее, то все его поддержат!
Ребята стали кричать:
– Правильно! Так и должно быть!
Вовка Максимов посмотрел на нас, и впервые я увидел, что у него есть совесть. Видно, его что-то проняло, и он что-то понял, не все еще, но что-то.
С тех пор страшный Вовка Максимов, этот шкаф два метра в длину и два в ширину, здорово изменился. Он стал учиться, узнал много новых слов, переходил из класса в класс без проблем.
Осенью я его отвел в нашу боксерскую секцию к своему тренеру. Вовка Максимов очень усердно тренировался – наверное, двадцать четыре часа в сутки.
– Перспективный, – одобрял его тренер.
Если кто кого обижал, Вовка всегда разбирался, защищал слабых. В нашем дворе можно было теперь гулять и играть спокойно – он находился под покровительством Вовки Максимова. Через два года Вовка стал чемпионом города в тяжелом весе. Поехал на сорев- нования за границу.


Автограф великого человека

У нас в музыкальной школе праздник. К нам на концерт приезжает знаменитый музы- кант-виолончелист. Я его только по телевизору видел. Он седой, старенький, но бойкий. Он все время гастролирует и в Питер редко заезжает,  а тут к нам в музыкальную школу, на концерт, ну не прямо в музыкальную школу, а в капеллу, где наша школа будет выступать. И я тоже буду исполнять соло на трубе и играть с джаз-оркестром. Вот классно!
В музыкальной школе все готовятся, даже простую школу пропускают.
И вот наступил долгожданный день. Я сам погладил брюки, надел рубашку с галсту- ком. Посмотрелся в зеркало – вроде неплохо. Сделал мужественное, сосредоточенное лицо и отправился в капеллу. Родители приедут туда прямо с работы. В капелле уже все собрались и, конечно, волновались. Я посмотрел в зал: «Сколько народу собралось!»
А вот и мои родители с братиком сидят. Через две минуты конферансье объявила:
– Концерт детской музыкальной школы номер 1 начинается!
Зазвучали фанфары. Это я и другие трубачи заиграли. А знаменитого музыканта все не было.
Уже сыграли Маша Барабанова на скрипке, Митя Рябенков – на фортепиано… И вдруг появился он, вышел на сцену и сказал:
– Извините, я только что прилетел из Парижа, наш самолет немного опоздал. Я подтолкнул своего друга Женьку: «Смотри, такой музыкант извиняется».
Потом знаменитый виолончелист начал рассказывать про возрождение русского искус- ства. Что у нас много талантливых ребят, и им нужна поддержка.
«И это правильно, – подумал я, – у нас, например, у одного мальчика мама все время болеет, а папы нет. И этому мальчику некогда заниматься музыкой – он подрабатывает мытьем машин на улице. А он очень талантливый: даже при таких условиях стал лауреатом всероссийского конкурса. Ведь если бы ему кто-нибудь помог – дал немного денег или сти- пендию какую-нибудь назначили, то он, наверное, стал бы таким музыкантом, как Ван Кли- берн или Святослав Рихтер».
Потом знаменитый музыкант еще много рассказывал про музыку, про свои концерты, а потом закончил:
– Милые вы мои. Да здравствуют музыка и музыканты несмотря ни на что! Мы все громко зааплодировали.
Вдруг мой Женька крикнул:
– Эврика!
Я говорю:
– Ты что?
А он:
– Хочешь много денег заработать?
Я даже подпрыгнул на месте – кто ж не хочет! И тут я сразу вспомнил, как вздыхает моя мама, приходя из магазина, – продуктов много надо, а денег не хватает.
А Женька продолжал:
– Он – знаменитый музыкант. Верно?
– Еще бы, – я киваю головой.
– Тогда мы возьмем у него автограф и продадим его на аукционе Сотбис.
– А что это еще за Сотбис?
– Ну там продаются старинные картины, письма знаменитых людей  и все такое.     А также автографы великих людей. Можно поехать в Англию и продать его автограф, ска- жем, за миллион долларов.
 
– За миллион? – изумился.
– Ну если не за миллион, то за полмиллиона это точно.
– Вот круто! – так мне захотелось разбогатеть. Тогда на все денег хватит.
Когда концерт кончился, мы с Женькой взяли программки и стали пробираться сквозь толпу поклонников, чтобы взять автограф.
Но, оказалось, таких умников, кто хотел разбогатеть, – тьма. К великому музыканту выстроилась такая большая очередь, что не сосчитать. Мы оказались в самом хвосте. Зна- менитый виолончелист все расписывался и расписывался. Очередь двигалась медленно, но все-таки мы с Женькой добрались до музыканта. И тут он улыбнулся и сказал:
– Милые детки, пожалейте меня, старика, я так устал, что больше не могу.
И тут мы увидели его очень уставшие и грустные глаза, и я подумал, что он очень хороший и не надо его больше мучить. Пускай идет отдохнет, а я все куплю себе сам, когда заработаю, играя на своей трубе. И маме куплю…
Я посмотрел на Женьку. Женька тоже успокоился:
– Прикинь, нам с тобой до Англии, наверное, и не доехать – знаешь, сколько туда одна дорога стоит? Пусть человек отдохнет.


Константин Васильевич и Костя идут в лес

Когда у меня плохое настроение или неприятности, или когда я болею, я всегда вспо- минаю что-нибудь хорошее. А самые чистые, самые светлые воспоминания каждого чело- века – это детство.
Мне было десять лет,  дедушке Косте – семьдесят. Как шутил дедушка: семь раз      по десять умножь – получится новый дедушка Костя, но уже не Васильевич, а Владимиро- вич.
Я и дедушка Костя жили тогда  на даче  в Сусанине. Домик небольшой, но уютный,  и огород что надо: петрушка, укроп, огурчики, картошка.
Лето выдалось жаркое. Дедушке тяжело было переносить жару – возраст не тот, а мне как раз: шорты надел и побежал.
Дедушка – лесной человек. Поэтому ему грустно: жарко – лес высыхает… Но вот три дня уже идет дождь, и дед кричит:
– Костя, готовься! Завтра идем в лес.
Я и так уже приготовился заранее: в рюкзак положил компас (не ко;мпас, а компа;с, как говорят на флоте, где дед служил), бутылочку с водой, спички (если волки появятся, мы разведем костер, и волки нас не тронут, хотя волков в этих лесах мы никогда не встре- чали), дождевик. Все готово.
Бабушку мы попросили завести будильник. Бабушка качает головой: «Лесные бро- дяги». Это потому что она беспокоится за дедушку и за меня, но будильник все же заводит. Дедушка и я встаем с петухами и с коровами, которых гонит пастух, одеваемся по- лесному, по-походному – в резиновые сапоги, на головы – кепки; быстро едим гречневую
кашу, поджаренную бабушкой, и идем в лес. Дедушка идет быстро, но я тоже не отстаю.
– Запевай, – командует дедушка, и мы негромко поем свою любимую: Солдатушки, бравы ребятушки, где же ваши жены?
Наши жены – пушки заряжены, вот где наши жены…
Эту песню дедушка слышал от своего дедушки, а тот – от своего. Так и продолжает жить эта русская песня в нашей семье.
В лесу мы сбавляем ход и идем осторожно, раздвигая траву и кусты лесными пал- ками, – вдруг что попадется.
– Жарко этим летом в лесу, – досадует дед.
И мне кажется, что этот старый лес и дедушка как бы чувствуют друг друга.
Лес старый, и дедушка старый. В лесу воронки от снарядов, и у дедушки на ноге тоже шрам от снаряда.
– Сегодня, – говорит дедушка, – грибы надо искать пониже, в болотистых местах. Мы спускаемся с равнины. Вдали кукует кукушечка.
– Раз… два… – начинает считать дедушка.
– Не надо, дедушка, не считай, – говорю я, боясь, как бы кукушечка не накуковала самую малость.
– И то правда, – смеется дедушка. Тоже боится. Хочется ему еще много раз пройтись по этому лесу, посмотреть на природу, потрогать каждое знакомое дерево, спросить его:
«Как живешь, старина?»
– Дедушка, дедушка, вот подберезовик… А вот еще! – кричу я.
– Значит, верное мы взяли направление. Знатная будет поджарка… Вот и у меня сырое- жечка красненькая, а вот желтенькая, так нарочно не разукрасишь. Полезайте в корзинку.
Так  мы и идем, собирая грибы. Малинка встретится или черничка, мы ее собираем   в рот – в самую большую корзину, как шутит дедушка. Часа через три дедушка и я, набрав
 
по корзинке, выходим из леса. Шелестят деревья от ветра, как бы прощаясь с дедом и со мной, говоря нам: «До свидания, приходите еще».
Такое никогда не забывается.


Тройка терминатора

Про это мы узнали случайно. Наша училка по физике Лариса Павловна после гриппа, которым она болела три недели, перестала хорошо слышать, в общем, оглохла.
Однажды Андрюшка Лопухов, на которого все учителя махнули рукой, стоял у доски и был нем как рыба.
Тогда отличница Машка Круглова от возмущения неожиданно громко сказала:
– Ведь такая простая формула а=F/m, и то не можешь ее выучить! Мы думали, Лариса Павловна скажет:
– Что же ты так громко подсказываешь, Круглова?
Однако Лариса Павловна как стояла у стенда с приборами, так и продолжала настра- ивать их, ничего не говоря. Тогда  Андрюшка Лопухов  быстро написал на доске формулу,  а потом даже задачку решил на эту тему. Это мы уже всем классом ему подсказывали.
Лариса Павловна с улыбкой сказала:
– Вот молодец, Лопухов, когда захочешь. – И поставила четверку. На следующем уроке по физике вызвали Женьку.
– Костя, спасай, – бросил он мне.
Я закрыл рот рукавом и начал громко диктовать формулы из учебника…
Лариса Павловна как сидела за столом,  так и  продолжала  сидеть, записывая что-то в журнал.
Женька лихорадочно стал писать все мной продиктованное и получил пять.
– Вот классно! – радовался Мишка Загоруйко, наш перворазрядник по плаванию. – Это фантастика! Этим надо воспользоваться. Завтра контрольная.
Женька предложил всем присвоить коды:
– Это во всех фильмах так. Без кодов нельзя, да и неинтересно. Вот Костя, например,
«Дуб».
– Почему я «Дуб»? – обиделся я.
– Чего же ты обижаешься, это код. Ну будь «Ромашкой».
– Нет, лучше «Дуб», как-то посолиднее и покороче.
– А я, – продолжал Женька, – «Береза». Маша Круглова – «Роза», она лучше всех физику знает, а Андрюшке Лопухову и код придумывать не надо, уже есть – «Лопух».
Все засмеялись.
– Нет, я себе что-нибудь получше придумаю, например «Терминатор». – Андрюшка даже покраснел от такого хорошо выдуманного кода.
– Алена, а ты кем будешь? – спросил Женька. – По-моему, красиво «Гвоздика» – твои любимые цветы.
– Нет, я в эти игры не играю, – Алена взяла портфель, а напоследок бросила: – Человек оглох, а вы этим пользуетесь.
– Ну и пропадай, пожалуйста, без нас, в одиночестве, – обиделся Женька. И вот контрольная. Лариса Павловна раздала карточки.
– Дуб, Дуб, я – Береза. Прием.
Причем говоря это, мы губами не шевелили, так как знали, что глухие читают по губам, а закрывали как-нибудь рот, например, носовым платком или отворотом пиджака. Кто чем ухитрялся. Больше всех вызывали Розу, то есть Машку Круглову – отличницу.
– Роза, прием. Я – Крокодил Данди, у тебя какая карточка? У меня 5, – вызывал Мишка Загоруйко.
– У меня тоже 5, Крокодил Данди. А что ты мне хорошего сделаешь? – торговалась
Роза.
 
– Ну, буду тебя защищать от всех насмешек.
– Мало.
– Тогда еще за мной диск с новым альбомом «Зверей».
– Заметано, – соглашалась Роза и диктовала решенные задачи. Все карточки номера пять быстро писали.
– Ребя, ну у кого карточка номер восемь. Прием, это Терминатор.
– А как фамилия твоя. Терминатор?
– Да это ж я, Андрюшка Лопухов.
– Нет, это я Терминатор!!! – возмущался Гена Перов.
– Ребя, да какая разница, ты будь «Терминатор-2», а я «Терминатор-1» или наоборот.
Пятнадцать минут до звонка осталось. У кого карточка восемь? Прием, спасайте!
И только Алена Смирнова ни к кому не обращалась. Результаты контрольной были потрясающие: все пятерки и четверки и только одна тройка – у Алены Смирновой.
– Вот, Алена – растяпа, – рассуждал Мишка Загоруйко-Крокодил Данди. – Принци- пиальная. А кому нужна ее принципиальность? Она нам все показатели срывает. Женька, ты с ней дружишь? Так проведи с ней работу.
– Чего-то она не хочет больше со мной дружить, – пожаловался Женька. – Говорит: иди к своей Розе. А я что, виноват, у меня мать вон как за отметки переживает. У меня же мама – инженер-физик.
В общем, кривая успеваемости по физике поползла вверх. Мы все очень полюбили эту науку, радостно делали опыты, зная, что получим заведомо хорошие отметки, с удоволь- ствием решали задачи. Коллектив – великая сила! Стоило кому-то вскрикнуть: «Ребя, спа- сайте, прием, я – Орел, Терминатор-1 или 2, Дуб, – и тут же Роза, Ромашка, Крокодил Данди приходили на помощь за известную плату: диски, кассеты, шоколадки. Мы даже забыли настоящие имена:
– Роза, привет.
– Крокодил Данди, как дела?
– Приколись, Терминатор!
И вот однажды, ожидая с нетерпением урок физики, мы даже не заметили директора Сан Саныча, который как-то незаметно вошел в класс и объявил:
– Сегодня вместо физики будет география. – И стал вешать карту.
– Но мы готовились к физике! – воспротивился было Береза-Женька.
– Мы так любим ставить физические опыты! – воскликнул Крокодил Данди – Мишка Загоруйко.
– И решать задачи, – поддакнула Роза – Маша Круглова.
– Где наша любимая учительница Лариса Павловна? Верните ее нам! – прокричал злобно Терминатор-1–Андрюшка Лопухов.
– Тише, тише, ребята, – успокоил всех Сан Саныч, – Лариса Павловна в больнице. Ей делают операцию на уши. Скоро она поправится и станет снова хорошо слышать. Если хотите навестить – вот адрес.
И Сан Саныч продиктовал название больницы и номер палаты.
– Надо сходить, – вздохнул Женька после уроков. – Неудобно как-то – человек в боль- нице, а мы и не знали. У меня бабушка пирог испекла, так я его есть не буду, ну только маленький кусочек если, – все Ларисе Павловне отнесу. Сегодня же.
– А я бананы куплю, – решил я, – больным всегда фрукты приносят. Пришли мы в больницу, а в палату заходить боимся.
– Ты, Дуб – первый, – приказал Женька.
– Нет больше Дуба. Теперь я сам всю физику учить буду  и получу свою пятерку  или четверку. – И я открыл дверь.
 
– Здрасьте, – обратился я ко всем больным. – Я к Ларисе Павловне.
– А, опять к Ларисе, – сказала одна древняя старушка в платочке в горошек. – Все ходют и ходют. Сегодня, наверное, опять толпа мальцов придет.
– Нет, я в первый раз.
– Заходи, Костя, – отозвалась какая-то женщина в халатике у окна. О, это была Лариса Павловна, уже после операции и снова веселая.
– Я вам, Лариса Павловна, бананы принес, вот. Как вы себя чувствуете? Я, Лариса Павловна, хотел признаться…
– Я, Костя, скоро выхожу, уже поправилась, – прервала меня Лариса Павловна.
В это время в палату просунулась голова Женьки, а потом он ввалился целиком: «Здрас- ьте, Лариса Павловна! Как вы себя чувствуете? Вот вкусный Пирог».
Потом пришли Машка Круглова и Алена Смирнова и тоже сказали: «Здрасьте, Лариса Павловна! Как вы себя чувствуете?»
Так все ребята из нашего класса входили, вбегали и, увидев Ларису Павловну, спраши- вали то же самое.
Когда последним пришел Мишка Загоруйко после тренировки и начал: «Здрасьте, Лариса Павловна! Как вы себя…», ему не дали договорить, и все – и ребята, и больные,    и даже древняя старушка в платочке в горошек – все громко рассмеялись.
– Опять вся палата накормлена будет! – воскликнула медсестра. – Вам и ужин носить не надо. Как хорошо, когда много ребят! – и она улыбнулась.
Когда Лариса Павловна вышла из больницы, мы приготовили ей сюрприз. Выучили всю физику, перерешали все задачки и так написали контрольную, что результаты были потрясающие: одни четверки и пятерки, только у Андрюшки Лопухова – тройка.
– Зато настоящая, моя, – сказал Андрюшка, а потом добавил: – Интересно, а сколько было по физике у Терминатора?


Эх, раз, еще раз!

Приближался мамин день рождения. Я со своим братом Вовкой хотел преподнести маме хороший подарок. Ну чтоб запомнился. Думали, думали и решили купить кухонный комбайн, чтобы облегчить мамуле жизнь. Комбайн включил в сеть – и он режет, крошит все автоматически. Вот маме будет приятно, и какая экономия времени! Посчитали отложенные на подарок деньги – немного не хватало. Где же их достать или заработать?
Лежу я ночью и думаю: «Мужик я или не мужик? Уже четырнадцать лет мне. Дол- жен же я денежки заработать? Женька после уроков разносит газеты, Алена Смирнова матери в ларьке помогает, Андрюшка Лопухов в «Макдоналдсе» подрабатывает. А я? Правда, я в джаз-оркестре подрабатываю. Но сейчас пока концертов нет. А деньги нужны». На следующий день я взял свою трубу и пошел в метро. Я видел: там музыканты играют, и им денежки в шляпу кидают. Я шляпу взял старую, еще дедушкину, всю выцвет- шую, чтобы видели, что деньги мне очень нужны. Встал в переходе и начал с классики. Народ смотрит на меня, но проходит мимо. Видимо, не время сейчас классику играть. Фран- цузский гимн сыграл – «Марсельезу», вдохновенно так. Потом смотрю, деньги мне ино-
странные кидают, и слышу: «Каррашо, бон, фраксэ».
– А, – узнал я, – французы.
Ну я тогда им еще песню Джо Дассена исполнил, а потом и его «Салют». Они мне еще немного подбросили и, улыбаясь, ушли.
«По заказу, – думаю, – надо играть».
Но пока сыграл «Неаполитанскую песенку» Чайковского. Ее мне в музыкальной школе задали. Полезное дело играть – в метро тренируешься и денежки еще получаешь. Остано- вился пожилой мужчина.
– Я тоже на трубе играл в заводском оркестре! Мы когда корабль спускали, то каж- дый раз праздник организовывали. Помню, бутылку шампанского о борт разбивали, и наш оркестр туш играл. А сейчас вот заболел, скучаю по заводу. – Он махнул рукой и вытащил денежки. – На, возьми, паренек, немного. – И пошел дальше.
Люди потихонечку шли, останавливались, и каждый давал сколько мог.
– Эй! – взяли меня за плечо два мужика, один прямо двухметровый великан. – Плати деньги.
– За что? – испугался я. – У меня немного еще.
– Сколько есть плати. Мы тебя как бы охраняем. А то… – он стукнул кулаком об кулак. Я позеленел. И вдруг:
– Не троньте паренька, он честно свои деньги зарабатывает, хорошо играет! – Услышал я и оглянулся. Это был какой-то незнакомый старичок с баяном.
– Ба, а это что за гриб? – воскликнул один громила. Но другой смутился.
– Вижу, вижу, узнал меня, Кондаков, – сказал старичок. – До чего ты докатился – рэке- тиром стал! С мальцов деньги выколачиваешь. У тебя же голос!
– Нет больше голоса, Николай Степанович, – вздохнул Кондаков. – Пропал голос.
После болезни. Вот, без работы теперь…
– Это тоже не работа, – возмущался старичок. – А у меня несчастье: дочка с мужем попали в автомобильную катастрофу. Теперь внуки на мне. Приходится подрабатывать.
– Да, – Кондаков вздохнул. – Ну, до свиданья, Николай Степанович.
– До свиданья, Коля. Найди себе работу получше.
 
– Тезка мой, – пояснил Николай Степанович, когда Кондаков с напарником удалились. – Я его в музыкальной школе учил, потом он в консерваторию пошел. И вот те на! Пропал голос. А ты давно здесь играешь?
– С полчаса, – ответил я.
– Я всегда на этом месте играю. Теперь давай вместе играть. По рукам? – предложил Николай Степанович.
– По рукам!
И мы начали…
Подходили и женщины, и мужчины, и старушки, и старики, и подпевали, и подкиды- вали денежки. Набиралось потихоньку. Подошел негр и на чистом русском языке, ну чуть- чуть с акцентом, попросил: «Дюк Эллингтон, пожалуйста». Мы тогда сыграли «Караван» – мелодичная вещь, мы ее в джаз-оркестре играем. Он одобрил и долларов подбросил.
Мне казалось, кто только в метро не ездит – ВСЕ! О боже, и даже наш директор и одно- временно учитель географии Сан Саныч. Послушал, одобрил. Я при нем покраснел, до того старался, а он мне напомнил:
– Музыка и денежки – это хорошо, но про уроки, Костя, не забывай, учеба – главное.
Завтра опрос по географии. А что семье помогаешь – молодец!
– Я успею, – ответил я Сан Санычу, а сам посмотрел на часы. Окружили цыганки шумною гурьбой:
– Эй, ансамбль, сыграй что-нибудь для души! Мы сыграли:

Эх раз, еще раз,
Еще много, много раз!..

Цыганки подпевали на своем.
– Хорошо, красивый, хорошо, изумрудный. – Но денег не бросили. Подошел милиционер, сержант вроде, отдал честь.
– Лицензия есть у вас? – обратился он к нам.
– На что?
– Если нет лицензии, то уходите, а то в милицию загремите.
– Сержант, – раздался голос из толпы, – я капитан милиции, я этот вопрос улажу. Они нам музыку для души, а мы с них лицензию. Сыграйте лучше что-нибудь наше, мили- цейское.
Мы сыграли:

Наша служба и опасна, и трудна, И порой она как будто не видна…

Остановились подростки:
– А слабо исполнить что-нибудь современное?
– Не слабо, – ответил я. – Вы, Николай Степанович, знаете, ну, эту, из фильма «Ночной дозор»?
– Ты начни, а я тебе подыграю, – успокоил он меня.

И треснул мир напополам, Дымит разлом.
И льется кровь, идет война Добра со злом…
 

Ребята пели, танцевали… Вот что музыка с людьми делает! Когда они ушли, Николай Степанович вытер пот со лба:
– А теперь я сыграю для души:

Какая ж песня без баяна, Какая ж зорька без росы, Какая Марья без Ивана, Какая Волга без Руси…

Деньги мы разделили пополам.
– Сегодня гораздо больше получилось, чем всегда, – довольно заметил Николай Сте- панович, – приходи завтра, Костя.
– Обязательно приду после уроков!
В этот вечер я возвращался домой с деньгами. На подарок маме нам уже хватало.
– Бог ты мой, столько денег! – испугалась бабушка.
– Не беспокойся, ба, честным трудом. И я ей все рассказал.
К географии я тоже подготовился и получил четверку, так что, если захочешь, то все успеешь. Вот так-то!


Гроссмейстеры, за мной!
Или плеер на троих

В нашей школе на первом этаже, где доска объявлений, повесили огромный плакат:
«В четверг состоится командное первенство школы по шахматам. С призовым фондом».
– Самое главное – это призовой фонд. Какой он? – поинтересовался Женька, который уже давно ходил в шахматную секцию и имел первый взрослый разряд и даже один канди- датский балл.
Алена посмотрела на Женьку с улыбкой:
– А по-моему, самое главное – хорошо играть в шахматы и любить их, – сказала она. – А приз или деньги сами к тебе придут.
– Нет, главное – это участие, – включился я в диспут. – Всегда, когда открывают очеред- ные Олимпийские игры, играет музыка Бетховена «Ода к радости», и восемь человек несут по полю стадиона большой белый флаг с пятью кольцами, перекрещенными друг с дру- гом. Это пять континентов на земном шаре: Австралия, Америка, Африка, Европа и Азия. Все страны выбирают лучших спортсменов. И совершенно не важно, кто занимает первое, а кто последнее место. Все всё равно радуются, поэтому и играют «Оду к радости».
– Нам в нашем классе надо выбрать лучших шахматистов и тех, кто хочет участво- вать, – добавил Женька.
С этим вопросом мы подошли к нашему классному руководителю Виктору Борисо- вичу. Виктор Борисович выслушал нас внимательно и заключил:
– Вы, ребята, уже большие. Вон какие вымахали. В восьмом классе как-никак. Я думаю, с этим вопросом вы сами справитесь. Я помогу чем могу. Наверное, буду в составе судей смотреть, чтобы все честно играли. Могу с другими учителями договориться, чтобы команду в день соревнований от учебы освободили. А так – ваша инициатива. Я думаю, вы, Евгений (он даже назвал Женьку Евгением по-взрослому), как серьезный шахматист, с этим вопросом ребятам поможете.
Женька весь покраснел от удовольствия, что его назвали Евгением и доверили важное
 
дело.
 

– От уроков не надо освобождать. Что же нам – дома сидеть и нервничать, как сыграем. А я со своей стороны добавил:
– Ты шахматист, ты и выбирай. Тебе и карты, то есть шахматы, в руки.
Состав команд из трех человек – двух мальчиков и одной девочки – надо было назвать
 
до среды. Женька даже уроки перестал делать. Все ходил, выяснял, кто как играет в шахматы у нас в классе. Для этого он на переменках и после уроков быстро расставлял шахматы, включал шахматные часы и проводил с каждым желающим попасть на соревнование блиц- турнир.
Желающих было немного. Мишка Загоруйко, наш пловец, сказал, что он и так спортс- мен и нечего ему разбрасываться еще и на шахматы, тем более у него тренировка в бассейне.
Андрей Лопухов заявил, что сейчас модно заниматься восточной борьбой или играть в компьютерные игры. Его, кстати, поддержали многие ребята.
Про девочек и говорить нечего. Маша Круглова, наша отличница, ограничилась тем, что сказала, что, хотя шахматы и развивают логическое и абстрактное мышление и память, но у нее времени нет. Она учит уроки, чтобы в журнале не проскользнуло ни одной четве- рочки, а были сплошь одни пятерочки.
– Задавака, – махнул рукой Женька.
 
Остальные девчонки хотели быть моделями, чтобы красоваться на подиуме, или певи- цами в «Фабрике звезд», или участвовать в передаче «Дом-2», или хотели бы быть артист- ками и сниматься в сериалах. В общем, шахматы их не интересовали.
После многочисленных просмотров и разговоров Женька пришел к выводу, что силь- ной команды у нас не будет.
– Одному мне, что ли, играть, – вздыхал он. – Надо-то всего еще только двоих. Одного мальчика и одну девочку. Из мальчиков придется взять Гену Перова. Он хоть и называет коня лошадью, но ходы все помнит и дебюты некоторые знает. Его в детском садике учили. Может, кто-нибудь из его соперников ошибется и сдастся раньше времени. А вот девочек? Девочек никого нет.
Вдруг взгляд его упал на Алену.
– Алена, а с тобой я еще не играл. Алена, а тебя я еще не проверял. Ты умеешь играть в шахматы? Ну хоть чуть-чуть?
– Меня дядя когда-то учил. Потом я в лагере немножко играла, когда дождик шел.
– Чего ж ты молчала? – у Женьки даже голос стал бодрым, веселым. – Ведь из девчо- нок вообще никто не играет. Что же нашей команде – нули на третьей девчоночьей доске получать за неявку? А так хоть есть шанс. Может, ты, Алена, еще даже и выиграешь у кого- нибудь!
– Может быть, – согласилась Алена. – По крайней мере, помогу тебе как капитану и как другу.
Итак, шахматная команда нашего класса была сформирована: на первой доске – Евге- ний Медведев, на второй – Геннадий Перов и на третьей – Алена Смирнова.
Я в шахматы тоже играл когда-то в детстве. Меня мама отдала, чтобы я свою память улучшил, а то в музыкальной школе, когда в хоре пел, никак не мог запомнить слова песен. А шахматы улучшают память. Улучшили. Спасибо им. У меня даже разряд был, второй, по- моему, в разрядной книжке было написано. Но потом я их бросил. Ведь трудно совмещать и музыку, и шахматы, и учебу. А еще я занимался то тейквондо, то боксом, то баскетболом, чтобы подрасти. Но музыка была моим главным занятием. Правда, шахматы я любил всей душой. Если чем-то занимаешься, то надо заниматься этим всерьез. Я тогда, лет в десять, все знал про шахматистов. Что Михаил Иванович Чигорин был основоположником русской шахматной школы. У нас, в Питере, на 9-й Красноармейской улице, где он жил, есть мемо- риальная доска, а городской шахматный клуб носит его имя. Что первым чемпионом мира был Вильгельм Стейниц из Праги. А первым русским чемпионом мира был Александр Але- хин. Непобедимым чемпионом. Потому что, когда после войны захотели возобновить матчи на первенство мира, он умер. Алехин долгое время жил во Франции, там и похоронен. На его могиле надпись: «Гению России и Франции».
Первым советским чемпионом мира стал легендарный Михаил Ботвинник. Когда он был еще четырнадцатилетним школьником, в нашу страну приезжал кубинец, третий чем- пион мира Хосе Рауль Капабланка, и давал в Питере сеанс одновременной игры на досках, и юный Миша Ботвинник выиграл у Капабланки. Тогда Капабланка сказал:
«У этого юноши большое шахматное будущее». Он не ошибся.
Когда  я занимался шахматами, мама купила мне в Доме книги книжку «Сыграй    как Фишер». Там были партии, и их надо было закончить так, как это сделал бы американ- ский гроссмейстер, одиннадцатый чемпион мира Бобби Фишер. Он рано научился играть в шахматы и в пятнадцать лет стал самым молодым в истории шахмат гроссмейстером. Фишер даже специально выучил русский язык, чтобы читать наши книги по шахматам.
Двенадцатым чемпионом мира по шахматам был Анатолий Карпов из небольшого уральского городка Златоуст, а тринадцатым – Гарри Каспаров. Гарри Каспаров жил
 
в Москве, как и девятый чемпион мира Тигран Петросян. Михаил Таль – наш восьмой чем- пион мира был еще и журналистом. И выходит, что из тринадцати чемпионов мира – восемь представители нашей страны. Вот такая у нас шахматная страна!
Вот сколько я узнал про шахматы, играя. А еще я узнал, что многие шахматисты зани- мались и шахматами, и музыкой одновременно. Музыка способствует занятию шахматами. Вот, например, седьмой чемпион мира Василий Смыслов по профессии певец, а междуна- родный гроссмейстер Марк Тайманов – пианист, и живет в нашем городе. Музыка способ- ствует всему. Мне было это очень приятно как музыканту.
В день шахматных соревнований Женька пришел нарядно одетым: в белой рубашке, галстуке и новом сером костюме. Алена тоже приоделась в новую клетчатую юбку, которую я еще на ней не видел, и строгую белую блузку с рюшечками. Только нигде не было видно Гены Перова. На первом уроке Женька подумал, что он просто проспал и опоздал на урок. На втором Женька, бледный, в переменку звонил по мобильному Генке. Генка глухим голо- сом по телефону ответил, что вчера был на свидании и, чтобы удивить девушку, на спор съел пять порций мороженого, и что температура у него тридцать восемь и семь, очень болят горло и голова, врач придет с минуты на минуту.
От этих слов Женька покачнулся. Я думал, что он вот-вот упадет. Но он удержался, просто потерял дар речи. Женька тупо смотрел перед собой минут пять. Потом он как бы проснулся и закричал:
– Все пропало! Все пропало! Мы не участвуем!
Потом куда-то побежал. Я даже не успел его удержать и успокоить. Мне ничего не оста- валось делать, как пойти в столовую  подкрепиться: когда  ешь – нервы успокаиваются.     Я купил себе сардельку. Я держал эту сардельку руками и ел прямо целой, не разрезая. Шкурка на моей толстой сардельке трещала и лопалась, когда я ее кусал, и из сардельки капал горячий вкусный сок. И тут в столовую вбежал он – Женька. Увидев меня, он сбивчиво затараторил на весь зал:
– Уже ничего нельзя сделать! Команда нашего класса должна участвовать. Судьи уже жеребьевку сделали!
– Вто? – спросил я с набитым сарделькой ртом.
– «Вто, вто», – передразнил Женька,  – а то, что мы будем  самыми последними,    так как на второй доске будут одни нули из-за неявки.
Я проглотил сардельку.
– Сочувствую, – согласился я, – не повезло нам. Этот Генка мог бы денек и подождать ходить на свидания. А уж коли пошел – нечего ставить рекорды Гиннесса по поеданию моро- женого.
– Да, куда уж тут. Генка такую свинью нам подложил. Женька взглянул на меня:
– А помнится мне, что ты, Костяк, в детстве играл в шахматы.
– Да – баловался. Но вроде уже все забыл, тем более у меня сегодня репетиция.
– Какая репетиция, когда честь класса под угрозой! Репетиция и завтра будет, а чемпи- онат школы только сегодня! Ты хоть что-нибудь помнишь?
– Главное – участие, – гнул я свою линию, – а во-вторых, я помню один шахматный анекдот, очень смешной. Хочешь расскажу?
– Сейчас не до анекдотов. – Лицо Женькино было очень мрачным.
– Ну послушай, – настаивал я, – очень смешной. Мне даже уже сейчас смешно. –  Так мне хотелось улучшить Женькино настроение.
– Валяй, – бросил Женька удрученно.
 
– Это было давно. На турнире в Петербурге. Семидесятилетний шахматист Блэкберн выиграл у шестидесятилетнего Гунсберга. «Вы еще молоды со мной играть!» – сказал Блэк- берн своему партнеру.
Я засмеялся и посмотрел на Женьку. Женька стоял секунду молча, потом как захохо- чет на всю столовую, что она даже вся затряслась, недаром у него фамилия Медведев, а в начальных классах мы все его звали Винни-Пухом. К нам подошли другие ребята, я им рас- сказывал еще и еще свой анекдот, и они тоже смеялись. Среди них был наш Загоруйко, так он от смеха и вовсе уронил два или три стула в столовой и покачнул стол. А Андрюшка Лопу- хов, не успев заглотнуть компот, фыркнул от смеха им как фонтаном, но хорошо, что ни на кого не попал, а только намочил пол.
– Надо же, надо же, – хрюкал Андрюшка, – гроссмейстеры уже в таком возрасте, а тоже считаются, кто малявка, а кто нет. Вот прикол.
Поварихи встали кругом и тоже смеялись, но не от анекдота, они его не слышали, а про- сто смех передается от одних к другим. Это называется смехотерапия. Я видел по телику: в Германии очень много клубов такой смехотерапии. Все смеются и так улучшают свое здо- ровье.
Прозвенел звонок, и мы пошли по классам. После уроков я хотел было побежать домой поесть и на репетицию. Но Женька схватил меня за руку:
– Ты мне друг? Ты за класс болеешь?
– Спрашиваешь!
– Тогда будешь играть на второй доске вместо Генки. Выхода нет. У меня в мыслях пронеслась песня группы «Сплин»:

Скоро рассвет, выхода нет, Ключ поверни, и полетели…

– А своему дирижеру позвонишь и что-нибудь придумаешь, – продолжал Женька.
– Ну я же давно не играл. Ничего не помню, – сопротивлялся я.
– Если в детстве играл – все вспомнишь. Детские воспоминания самые долговеч- ные… – Женька был настроен решительно.
Тут к нам подошли Мишка Загоруйко и Андрей Лопухов:
– Костя! Не дрейфь! Если проиграешь – никто слова не скажет. Поддержи честь класса. Я сдался. Позвонил дирижеру. Сказал ему, что у меня дополнительные занятия в школе.
Он не обиделся, понял, сказал, чтобы приходил на репетицию послезавтра. И мы побежали в зал. Там уже все собрались. Были расставлены стулья, столы. На столах шахматы, шахмат- ные часы и листки бумаги для записи ходов. Наверху висел красочно написанный плакат:
«Привет участникам первенства школы по шахматам!» Это наш художник Генка Перов еще два дня назад, до своей болезни, написал. Клево получилось. Жалко, что он сам заболел.
– Будущие гроссмейстеры, поторапливайтесь, – немножко подгонял нас директор Сан Саныч. – Судьи уже на месте.
На сцене во главе большого квадратного стола сидел председатель – известный питер- ский гроссмейстер, я его как-то  видел  по  телевизору.  Он  рассказывал  о  своем участии в каком-то важном турнире. Слева от него – тренер из Дома творчества.
Женька подтолкнул меня:
– Это мой тренер. Надо постараться не ударить в грязь лицом.
Справа – другой неизвестный тренер. Его представили, сказали, что он из клуба Чиго- рина. Мы его с Женькой узнали. Он был другом нашего классного руководителя Виктора Борисовича. Он его как-то приводил к нам в класс на новогодний вечер, и они играли на гита- рах, а мы всем классом пели песни.
 
А теперь оказалось, что он еще и мастер спорта по шахматам. Виктор Борисович тоже был включен в состав судей в качестве наблюдателя.
Всего участвовали восемь команд – все, кто изъявил желание побороться. Здесь был и одиннадцатый «А», и наш восьмой «Б», и даже пятый «А».
Директор Сан Саныч обратился ко всем с приветствием:
– Дорогие шахматисты!
(Не ребята, как всегда,  а именно шахматисты!) Все сразу подтянулись. Он говорил о том, что шахматы – это очень древняя игра, дошедшая до наших времен. Ей, наверное, уже тысячи лет, такая она древняя. Говорил он и об именитых шахматистах, в числе кото- рых много наших чемпионов мира. А, например, такие великие гроссмейстеры, как шестой чемпион мира Михаил Ботвинник и десятый чемпион мира Борис Спасский, вообще роди- лись в нашем городе, а двенадцатый чемпион мира Анатолий Карпов долгое время учился и жил в Питере. Еще он говорил о том, что шахматы развивают у человека память и учат его логически мыслить.
Когда он говорил, я вспомнил речь Остапа Бендера из фильма «Двенадцать стульев», который можно смотреть хоть каждый день, хоть через сто лет – все равно будет смешно, как в первый раз. И мне тоже представилось, что наша школа станет центром шахматной жизни. Я встрепенулся – это меня Женька толкнул. Директор заканчивал:
– Боритесь за победу до конца и честно! Пусть победят сильнейшие. Но главное – участие!
Я подмигнул Женьке:
– Главное – участие.
А Женька пробормотал:
– Чего-то он про призы ничего не сказал. Алена посмотрела на него как-то презрительно.
Играли в блиц-шахматы. Это значит – быстрые шахматы. Полчаса на партию. Иначе не успеют все сыграть. Первой нам досталась команда 6 «А» класса.
Женька сыграл е2-е4, как гроссмейстер Остап Бендер. Но, в отличие от Остапа Ибра- гимовича, Женька знал следующие ходы.
Я сыграл более осторожно: 14 – закрытое начало. И стал вспоминать, как я играл в дет- стве, когда ходил в шахматный кружок. И что самое странное, партии, ходы и комбинации стали всплывать в моей памяти. Не зря говорится, что детская память – самая цепкая.
На доску Алены я уже не смотрел, так как был поглощен своей игрой.
Думал, вспоминал, просчитывал, делал ход, нажимал шахматные часы и записывал ход. Бамц, бамц. Причем все это делалось практически одновременно. Первую партию я проиграл. Женька выиграл. Алена тоже.
– Лиха беда – начало, Костяк, – успокоил Женька, – не расстраивайся. Первый блин всегда комом. Зато потом… Главное, что ты начал.
И он был прав.
Во втором туре мне попался парень из 7 «Б», который во время игры то барабанил  по столу пальцами, то стучал о стол ладонью, выбивая какой-то ему одному известный ритм.
– Ты что, барабанщик, что ли? – спросил его я. Как-то нервировал он меня.
– Это не воспрещается, – ответил парень невозмутимо.
И тут я вспомнил, читал в одной книжке, что некоторые шахматисты специально так делают – отвлекают соперника. Я специально сконцентрировал все свое внимание, как это делают йоги в Индии, собрал все свои силы и знания и назло этому шахматисту-барабан- щику выиграл у него.
 
– Да ты, Константин, гроссмейстер, как я погляжу, – одобрил Женька, – у этого парня второй взрослый разряд.
– Ух ты, – обрадовался я. – А ты, гроссмейстер Медведев, не остри, пожалуйста.
– Извини, если обидел. Гроссмейстер – это самое почетное звание в шахматах. Я решил тебя подбодрить.
Женька и Алена во втором туре тоже выиграли. Мы вышли пока на первое место. Следующим был 5 «А».
– Малышня, – расслабился Женька, – легко.
Но ему попался такой упорный противник – невысокий мальчуган с темными волосами и горящими черными глазами. Я слышал, Женька сопит, это значит – ему тяжело. Потом  он стал крякать. Это означало, что ему было совсем невыносимо. И, наконец, гроссмейстер Медведев положил короля на доску, остановил шахматные часы и пожал руку гроссмейстеру из 5 «А». Я сделал ничью, Алена опять выиграла.
– Что-то не пойму, – размышлял Женька после партии, – вроде правильно сходил, пози- ция была лучше, а он выиграл у меня пешку, а затем и всю партию.
– Вот тебе и малышня, – присвистнул я.
– Да. – Женька почесал в затылке.
Потом все шло опять неплохо: Женька выигрывал, Алена тоже, я одну партию выиг- рал, одну проиграл, еще одну свел вничью. В последнем туре мы должны были все партии выиграть, так как нас нагоняла команда из 11 «А».
Напротив меня сел долговязый парень, ему нужна была ничья. Я видел этого парня  в нашей школьной баскетбольной команде. Они играли против соседней школы, а мы при- ходили болеть, подбадривая их плакатами и речевками. Этот парень тогда принес нашей команде много очков. Я восхищался им тогда… А сейчас…
Сделав десять ходов, он протянул мне руку:
– Предлагаю ничью.
– Какая ничья, – возмутился я, – мы только начали.
После двадцати ходов у меня на доске сложилась удачная комбинация.
– Предлагаю ничью, – опять обратился ко мне парень, – и бесплатный билет на бас- кетбольный турнир.
– Да пошел ты, – не выдержал я, – еще раз предложишь, я позову судью.
Я понял, что такое психологическое давление на противника, да еще и взятка в виде билета. Потом у меня образовалась лишняя пешка, и я выиграл. Мне так хотелось выиграть эту последнюю партию, так хотелось, и я выиграл!
Наша команда победила. Счастью не было предела. Но больше всех радовался Женька. Виктор Борисович пожал нам всем руки  и  сказал,  что  он  нисколько  не  сомневался,  что Женька соберет отличную команду.
– Я прирожденный организатор, – похвастался Женька.
Мы посмотрели друг на друга и засмеялись. А может, это действительно так? Потом, потом было самое приятное – награждение.
Спонсором нашего шахматного турнира был строительный трест, который шефствовал над школой.
Каждому участнику подарили магнитные шахматы, большую шоколадку,  дискету  со знаменитыми партиями и книгу с автографом гроссмейстера, который был у нас главным судьей. Гроссмейстер вручал подарки, каждому пожимал руку и говорил:
– Очень приятно.
Победителем на первой доске стал тот мальчуган из 5 «А», который выиграл у Женьки. Его фамилия была очень смешная – Карасик, а звали – Борис. Ему подарили роликовые коньки. Женька занял второе место – ему вручили японский плеер.
 
– Как кстати, – обрадовался Женька, – у меня плеер старый и совсем не работает. Надо было новый покупать. А здесь – приз.
– У меня тоже плеер сдох, – вздохнул я.
Алене за победу на третьей девчачьей доске подарили фен и набор французской кос- метики.
Команде-победительнице, то есть нам, вручили кубок с выгравированной надписью, денежный приз и большущий торт.
– Хорошие подарки, – одобрял Женька, посчитав денежки.
Наши ребята в зале болели за нас. Но тихо. Без речевок и шумелок. Я видел по телику: когда идут шахматные соревнования, болельщики тихо сидят в зале и только наблюдают  за игрой шахматистов. А теперь они все подошли к нам: Лопухов, Маша Круглова… Потом вбежал после тренировки Мишка Загоруйко. Они хотели было качать Женьку, но, при- подняв его, передумали: вдруг уронят. Тогда начали есть торт.  Он был таким большим,  что решили угостить и соперников. Женька прежде всего позвал Борю Карасика.
– Карась, иди к нам торт есть и ребят захвати!
– Такие маленькие, а как играют, – удивлялся Женька. Боря подошел, взял кусок торта и попросил:
– Ты-то хоть не зови меня Карасем. Меня уже ребята давно так не зовут. Не маленькие.
– Извини, – обещал Женька.
И он вспомнил, как когда-то его звали Медведем за его фамилию или Винни-Пухом,  и он тоже обижался.
– Ты, наверное, – сказал Женька, – будешь гроссмейстером, а может быть, чемпионом
мира.
– Может быть, – задумчиво ответил Борис, беря еще кусок торта. – Сейчас я кандидат
в мастера спорта.
– То-то я вижу, ты здорово играешь, – присвистнул Женька.
– Зовите меня просто по имени – Боря. Еще встретимся. Ну, я побегу, – сказал будущий гроссмейстер, – а то темно уже. Бабушка волнуется.
Когда мы доели торт, стали решать, что делать с призовыми деньгами.
– Завтра надо посоветоваться со всеми ребятами из класса, – предложила Алена.
– Мы же победили, – начал было Женька.
А потом согласился. Весь наш класс победил. Гена Перов плакат написал, мы играли, другие ребята болели, Виктор Борисович судил. Получается, весь класс. Правильно.
Из школы мы вышли втроем: Женька, Алена и я.
– Какой замечательный плеер, – вспомнил я, – японский.
– Да, – задумчиво сказал Женька. – Я вот что придумал. У тебя, Алена, плеера нет,    у Кости и у меня сломались. Мы поделим плеер на троих.
– Как так, – удивился я, – разрежем его, что ли?
– Давайте сделаем так. – Женька все разложил по полочкам. – Женщинам надо усту- пать. Надо быть джентльменами. Поэтому первую неделю слушает плеер Алена. Потом ты, Костя, потому что ты молодец, не побоялся, поучаствовал – выручил команду. И потому что ты – мой лучший друг, ну а потом я.
Ну что тут скажешь? Сказать ничего нельзя. Лучше пропеть песню композитора Андрея Петрова:

Друга не надо просить ни о чем, С ним не страшна беда.
Друг мой – третье мое плечо, Будет со мной всегда…


Трубач Костя и сосед Иванов

Я живу в кирпичном старинном доме. Все у нас хорошо. И потолки высокие – метра четыре, и коридор просторный, и две большие комнаты. Единственный недостаток – это то, что напротив нашего дома на расстоянии двух метров находится точно такой же дом: так уж построили.
Когда я только начинал заниматься на трубе, поступил в первый класс музыкаль-  ной школы, соседи другого дома, еще не привыкшие к хорошей музыке, начинали кри- чать и ругаться, что им мешают жить. Они даже жаловались нашему участковому Никите Ивановичу. Никита Иванович сказал им, что парень-то не хулиганит, а занимается творче- ством, что положительно, и чтобы они успокоились: по закону можно играть на музыкаль- ных инструментах с семи часов утра до десяти вечера. Потом он даже пригласил меня сыг- рать на концерте, посвященном Дню милиции. И мало-помалу жильцы привыкли к моей игре и просили:
– Костя, сыграй-ка нам пожалуй… – тут они делали паузу и выбирали музыкальное произведение: «Чардаш» или марш из оперы «Вильгельм Телль».
Я с удовольствием играл, приглашал их на концерты, в общем, все получалось как в песне Эдиты Пьехи:

Как теперь не веселиться, Как грустить от разных бед: В нашем доме поселился Замечательный сосед.
Мы с соседями не знали И не верили себе,
Что у нас сосед играет На кларнете и трубе…

Все было хорошо, пока в окне напротив не сменился сосед.
Я как всегда поутру часов в семь играл свои упражнения на трубе, и тут высунулась взъерошенная белобрысая голова нового соседа. Ему было на вид лет двадцать пять.
– Ты что, приятель, очумел? Только трубы мне здесь и не хватало.
– Вы кто? – удивленно спросил я, увидев незнакомое лицо.
– Я? Я Иванов и хочу спать!
– А я Костя, – представился я. – И я репетирую.
– Репетируй где хочешь, в музыкальной школе, например, но только не здесь! Я мог бы еще целых полчаса поспать.
– В школе нельзя. Она еще закрыта.
– А здесь можно? Можно всех будить? – парировал Иванов.
– Все уже привыкли. А я у себя в квартире играю классику. Когда джаз – еще громче звучит.
– Если сейчас же не закончишь, я вызову участкового.
– Вы не волнуйтесь так. Участковый Никита  Иванович  уже  приходил  и  сказал, что играть я имею право с семи утра до десяти вечера. До семи утра и ночью – нет. Есть закон. Я ночью тоже сплю. Еще я в милиции на праздничных концертах всегда играю. Участковому Никите Ивановичу нравится. Извините, пожалуйста, мне надо заниматься. Потом привык- нете, и моя игра уже не будет вам мешать.
 
Я спустил шторы на кухне и продолжал играть, несмотря на выкрики соседа Иванова. На следующий день все повторилось снова, и так каждый день. Через неделю я достал кон- трамарку на концерт, где выступал наш джаз-оркестр, и обратился к соседу Иванову:
– Я вам контрамарку достал в концертный зал, где мы будем выступать. Вам понра- вится. Я на всякий случай две заказал – вдруг с девушкой придете или еще с кем-нибудь.
– У меня каждый день концерт на дому, – буркнул Иванов.
– Это верно, – продолжал я. – Я вам и классику играю, и марш из «Аиды», «Полет шмеля», и джаз – «Хэлло, Долли». Так что вы в курсе всего репертуара. Но все равно при- ходите завтра к администратору – там будут лежать две контрамарки.
– Ты меня, парень, достал. Хотя я и стал на работу вовремя приходить – директор даже похвалил. И зарядку уже начал  под  твою музыку делать – но достал. А вообще-то схожу  с девушкой.
– Супер. Приходите.
Назавтра мой сосед Иванов пришел в концертный зал с симпатичной девушкой и сел в пятый ряд партера. В перерыве он подошел ко мне и похвалил:
– Мне понравилось. Я раньше музыку не любил. У меня даже слуха нет – слон в детстве на ухо наступил. – Он засмеялся.
Я ему тоже улыбнулся. Вблизи он был моложе и приятнее, симпатичнее. Свои густые волосы он гладко причесал – уже не был взъерошенным, побритый…
– Я все больше машины любил, – продолжал сосед. – Я – автослесарь. Чиню машины. Работу свою люблю. И музыку твою полюбил. Меня зовут Сергей. Давай с тобой на «ты». А то ты мне все «вы» да «вы», а мне двадцать три.
– А я Костя.
Он мне даже понравился, такой дружелюбный, а его девушка просто красавица.
– Заходи ко мне в гости, Костя.
Мне очень захотелось к нему в гости прийти, но…
– Мы завтра на две недели в Эстонию уезжаем на гастроли. Приду обязательно после поездки.
Когда я вернулся, то снова начал свои ежедневные упражнения. Сначала гаммы, потом маленькие пьески.
Окно не открывалось, и мой сосед Сергей Иванов не появлялся. Тогда я стал играть громче, думая, что мой сосед еще спит. Опять тишина.
Тогда я крикнул:
– Сергей!
Тишина.
Тогда  после музыкальной школы  я решил зайти к нему домой. Позвонил. Никто     не ответил. Я начал от бессилия стучать в дверь. Открылась соседняя квартира, и хриплый голос сказал:
– Да не стучи. Сергей в больнице. А мама у него плохо слышит.
– В какой, в какой больнице? – заволновался я.
– Да вроде в Максимилиановской. И дверь закрылась.
В воскресенье днем я, накупив фруктов, пошел в больницу. В справочной узнал, где лежит Сергей Иванов.
Вошел в палату. Я сразу увидел Сергея. Он улыбнулся.
– Вот тебе фрукты. А это виды Таллина.
– Спасибо.
– Поправляйся. Я вот что, коплю деньги на пластиковые окна. У родителей займу.
Так что куплю, и ничего слышно не будет.
 
– Знаешь, Костя. Когда ты уехал, я опять стал опаздывать на работу, перестал делать зарядку. Моя девушка все время спрашивала, когда мы снова куда-нибудь пойдем. И наконец я простудился и получил осложнение. И вообще: я без музыки уже не могу. Так что не ставь пластиковые окна.
Через неделю Сергей, услышав звуки трубы в своей квартире, вскочил с кровати, раз- двинул шторы и радостно помахал мне, Косте-трубачу. В ответ моя труба запела…


Балахон

Я летом гастролировал с джаз-оркестром и кое-что заработал. На заработанные деньги я купил подарки: маме – новый зонтик, папе – новую бритву, младшему брату – новые крос- совки, а себе – плеер и балахон.
Балахон – это такая куртка с капюшоном. А спереди у меня на балахоне – любимая группа «QUEEN» во главе с Фредди Меркюри. Я очень был рад. Теперь пусть все знают, какая у меня любимая группа. Я пришел в школу, а Женька тоже в балахоне.
– Привет, – обрадовался он мне. – Я летом поработал и купил себе такую с «РЕОШОУ».
Видишь, Кейт Флинт!
Смотрю, многие ребята в балахонах сидят. У Мишки Загоруйко – Эминем, у Гены Перова – группа «Кино» с Цоем, у Андрюшки Лопухова – «Metallica», у Глеба Сорокина – Шевчук  из «ДДТ», а у нашей красотки Алены Смирновой – какой-то незнакомый артист с бородой, но очень симпатичный, а на балахоне надпись – «Дмитрий». Я такого не знал,  и Женька тоже. Вообще получилась у нас в классе картинная галерея.
Когда начался урок химии, наш Виктор Борисович вызвал к доске Алену Смирнову. Алена стала отвечать. Виктор Борисович слушал, кивал головой:
– Правильно. – А потом и говорит: – Вот почему Алена так хорошо знает химию?
Потому что у нее на куртке изображен, кто вы думаете?
В классе наступила тишина.
– Конечно, Дмитрий Иванович Менделеев! Видите, борода у него какая и надпись
«Дмитрий». Посмотрите, – Виктор Борисович показал на  портрет,  который  находился над доской. – Вылитый! Как хорошо, что теперь можно купить куртку с портретом великого ученого. Это не то что ваши группы.
Мы все переглянулись и затихли.
Тишину прервала Алена, тихим голосом она сказала:
– Это не Менделеев. Это мой родной дядя Дима. Он певец и играет на гитаре. Пока он еще не очень известный, но скоро станет…
После этих ее слов Мишка Загоруйко рухнул со стула, весь класс громыхал. Виктор Борисович добродушно хохотал вместе с нами.
Потом он отпустил Алену, поставил ей пятерку и разговорился:
– Мы в молодости тоже певцами увлекались. Помню, мне Магомаев нравился, «Битлз». Эти ливерпульские ребята целую революцию в музыке совершили. Я открытки покупал, кассеты переписывал, но… таких курточек с портретами в наши времена не было.
– Это чтобы ученику хорошо было: посмотришь на любимых певцов и легче двойку получать будет, – не унимался Женька.
Все опять засмеялись.
– И вот что мне кажется, ребята, – продолжал Виктор Борисович, – если бы Дмитрий Иванович Менделеев жил в наше время и был молодым, он бы тоже был фанатом какой- нибудь группы.
– Факт, – сказал я, – особенно бы он любил Федю.
– Кого, кого? – переспросил Виктор Борисович.
– Ну Фредди Меркюри, мы его ласково называем Федей. Все опять засмеялись.
– Вот Бородин – был химиком, а написал оперу «Князь Игорь», – продолжал Виктор Борисович. – Музыка в жизни только помогает.
– Но и разъединяет, – Женька кивнул в мою сторону. – Многие фанаты любят только свою группу, а других критикуют.
 
– Музыка, как и химия, – всем нужна, – заключил Виктор Борисович и начал объяснять новую тему.
«Хороший у нас все-таки учитель, – подумал я, – понимает учеников. Какая разница, кто что носит, главное, чтоб нравилось».
После уроков Женька предложил мне и Алене:
– Раз мы все любим музыку, то пойдемте ко мне, послушаем магнитофон и заодно съедим пирог, который испекла бабушка.
– Классно, – обрадовались мы с Аленой и пошли к Женьке в гости.
Наступил вечер, мы пошли проводить Алену домой. Вдруг к нам подошли ребята лет восемнадцати.
– Прикурить не найдется?
– Не курим, – ответил Женька.
– А раз не куришь, то нечего и с девушками гулять!
Он схватил Женьку за грудки. Его взгляд упал на изображение Женькиной группы… Парень отпрянул.
– Брателло, – удивился он, – проходи! Фанатам «PRODIGY» зеленая дорога!
– Вот, – гордился Женька, когда мы отошли, – Кейт Флинт нас спас.
– Сегодня Кейт Флинт, завтра Федя, ну а потом, – я улыбнулся Алене, – Аленин дядя.


Медовый месяц семядоли

Семядоля – это наша учительница по биологии – Мария Васильевна. Все учителя имеют прозвища, даже наш директор Сан Саныч. Это не от злобы, а просто само вырыва- ется. Директора и одновременно преподавателя географии Сан Саныча мы прозвали «Лапе- руза», пролив есть такой и песня:

А я бросаю камешки с крутого бережка Далекого пролива Лаперу-у за…

Эту песню Сан Саныч любит напевать, когда мы ходим летом в походы, чтобы изучить родной край, его, так сказать, географию. У учительницы физкультуры прозвище «Дети». Она все время на уроках повторяет; «Дети, дети…» А Мария Васильевна – Семядоля. Это все я виноват – люблю стихи писать. Мария Васильевна очень полная женщина – весит поря- дочно, ходит на тоненьких шпильках. Наверное, для того, чтобы выглядеть более грозно, или для того, чтобы кому-нибудь понравиться. А кому она может понравиться, когда ей уже под пятьдесят и она старая дева. Я взял и написал про нее четверостишие:

Наша ботаничка Прыгает, как птичка, На высоких каблуках С семядолею в зубах.

С тех пор и стали звать ее «Семядолей». По-моему, очень смешно. Ведь если она стала бы прыгать, то наверняка проломила бы пол и оказалась бы в кабинете химии, а там всякие реактивы и… Бух, бабах! – взрыв. Вся школа бы взлетела на воздух. И у нас тогда были бы каникулы.
Семядоля – очень строгая учительница и все время что-нибудь выдумывает этакое. То ответы по карточкам, причем карточек тридцать вариантов – здесь уж не спишешь, каж- дому персональная карточка с каверзными вопросами; то кроссворды ей делай, что мы ей
«Поле чудес», что ли? Это все оттого, что нет у нее семьи.
Вот директор Сан Саныч – дедушка, у него два внука; у англичанки Светланы Нико- лаевны – дочка, в нашей школе учится – задавака; у учительницы физики Ларисы Павловны аж трое детей, здесь не до фантазии – по магазинам надо бегать, по детским садикам, гото- вить, стирать. А Семядоле никуда особо бегать не надо – не семеро по лавкам. Вот она все силы на нас и бросает.
Когда начинается опрос, она просто-таки издевается. Берет журнал, водит пальцем по списку и, растягивая слова, говорит: «К доске пойдет, пойдет к доске…»
Все лихорадочно шуршат страницами учебника и тетради, ну кроме нашей отличницы Машки Кругловой. Семядоля же продолжает: «К доске пойдет, пойдет к доске…» У всех уже инсульт, нет, инфаркт!
– Ну иди же, конечно же, это Лопухов!
Наш металлист Андрюшка Лопухов встает и бледный направляется к доске, еле пере- двигая ноги, вот-вот упадет. Но доходит, молчит минуту, две, потом что-то мямлит и полу- чает очередную двойку. У него уже три двойки скопилось в журнале. Ну не Мичурин он, не Павлов и не Дарвин! Не дается ему биология.
– Что же это за предмет такой, – вздыхает Андрюшка. – По математике у меня – тройка, по физике – тройка, по английскому – четверка! А по биологии – двойка!
 
И надо же такому случиться, что у нашей Семядоли выпали зубы. Ее долго не было  в школе – недели две. Потом она появилась сияющая, с ослепительной улыбкой из искус- ственных зубов! Правда, она стала немного шепелявить.
А к нам в класс пришел новенький – Лешка Архипов – качок такой с рыжими волосами, как у рыжего из «Иванушек», по которому все девчонки с ума сходят. Архипов переехал  из другого района.
Семядоля и спроси его на уроке: «Как ваша фамилия?» Но так как она шепелявила, то получилось: «Как васа фамилия?»
А этот новенький возьми ей да и ответь: «Наса фамилия Архипов».
Что тут началось! Мишка Загоруйко, конечно, грохнулся со стула, у Женьки живот заболел от смеха, я ударился головой о парту, потому что когда очень смеешься на уроке, то пригибаешься к парте, а голова трясется и обязательно обо что-нибудь ударяется. Только Алена Смирнова – наша красотка – чуть-чуть улыбнулась, чтобы соблюсти приличия.
Семядоля красная выбежала из класса. Мы думали, сейчас директора Сан Саныча позовет. Но она вернулась одна минут через пять и как ни в чем не бывало продолжила урок. Характер!
– Теперь с такой дикцией ей вообще замуж не выйти, – заключил Андрюшка Лопухов, – и сидеть мне с двойкой по биологии всю школьную жизнь.
– Факт, – подтвердил Женька.
Но мало-помалу дикция восстановилась. Семядоля уже не шепелявила и даже стала чаще улыбаться. Поэтому мы стали больше любить биологию.
Приближалось родительское собрание.
– У меня мама придет, – сказал Женька.
– Я вообще никому не скажу про собрание, кто узнает? – заявил Андрюшка: у него намечались две двойки – по русскому и по биологии. На следующий день после собрания Семядоля грозно заметила:
– Всех родителей видела, кроме Лопухова. Где твои родители?
– Папа в командировке… в Исландии, – выдавил Андрюшка.
– А мама?
Андрюшка напряг всю свою фантазию. Мы думали, куда он маму направит.
– Мама в больнице, – соврал Андрюшка.
– Бабушка? – Семядоля решила перебрать всех родственников Андрюшки.
– Бабушки нету, умерла, – вздохнул Андрюшка. Здесь ему не надо было придумывать. Его бабушка Надежда Петровна долго  болела. Андрюшка каждый день навещал бабушку в больнице до самой ее кончины.
– Ну а дедушка?
Все взоры были направлены на Андрюшку. Кто победит – Семядоля или Андрюшка. Если мама в больнице, папа в командировке в Исландии, бабушка умерла, то где, где может быть дедушка?
Победила Семядоля. Фантазии у Андрюшки не хватило!
– Дедушка есть! – сдался Андрюшка. Не смог Андрюшка отправить дедушку на Канар- ские острова – дорого!
– Вот, – обрадовалась Семядоля, – дедушка пускай и придет.
– Но он старенький, – начал было опять сопротивляться Андрюшка.
– Все! – Семядоля торжествовала. – Давай дедушку. А иначе поставлю вопрос на пед- совете.
Весь день Андрюшка был грустный, думал про деда и его горькую участь. На следу- ющий день после уроков дед явился в морской форме и в полной боевой готовности.
– Дед у тебя, Лопух, прямо орел.
 





щий:
 
– Сколько ему?
– Пятьдесят восемь.
– Еще жених, – пошутил Женька, – прямо для нашей Семядоли. Мы засмеялись его шутке.
Дед и Семядоля долго беседовали, смеялись. В общем, Андрюшкин дед вышел сияю-

– Какая хорошая у тебя учительница, Мария Васильевна. Сколько знает, прямо ходячая
 
энциклопедия. Как она любит свой предмет. А красивая какая, с белоснежной улыбкой.
– Дед, ты что это? – удивился Андрюшка. – У нее же зубы… Но дед перебил его:
– Что вы, молодежь, понимаете? Вам бы только компьютеры, видики, дискотеки, кас- сеты… Сколько она знает про море, про фауну морскую! Ваша учительница такая добрая, напоминает мне мою Надежду Петровну. А ты вот, лопух, оправдываешь нашу фамилию, ничего не знаешь. Будем заниматься.
С этого дня отметки у Андрюшки по биологии улучшились. Дед, наверное, взялся.  За кроссворд Андрюшка даже пятерку получил: такой витиеватый составил, что Семядоля сказала: «Не стыдно на «Поле чудес» отправить». Андрюшке было приятно.
Как-то мы видели: Андрюшкин дед зашел в кабинет биологии.
– Это он свой гербарий принес Семядоле показать, – сказал Андрюшка. – Дед тоже биологией увлекается. На даче всех бабочек переловил.
– А-а, – многозначительно протянули мы.
Потом, через неделю, Андрюшкин дед снова зашел в кабинет биологии.
– Это он новую книжку купил про животных. Зашел Семядоле показать, – оправды- вался Андрюшка.
– А-а, понятно, – улыбались мы.
Семядоля менялась на глазах. Она стала чаще улыбаться, сделала прическу. Однажды на уроке никого не спрашивала, а очень интересно рассказывала про свои молодые годы, когда она ездила в экспедиции.
Еще через неделю Андрюшка пришел в субботу  без своей рэперской куртки. Такая  с пристегивающейся подкладкой и нашивками. Андрюшка – металлист, но носит рэперскую куртку, это мама ему купила. Куртка очень теплая. Когда входишь в такой куртке в магазин, где продаются значки, перстни, наклейки, ноты, фотографии и прочая всячина разных групп, то рэперы тебя приветствуют: «Е рэпе!» – и поднимают кулак вверх. Так вот, Андрюшка пришел в школу не в своей рэперской куртке, а в старенькой, прошлогодней.
– Дед попросил поносить. У нас с ним один размер. Дед Семядолю ведет в ботаниче- ский сад. Там цветок какой-то раскрылся.
– А-а, – хихикали мы.
В следующую субботу Андрюшка опять пришел в старенькой куртке:
– Дед пошел с Марией Васильевной на выставку собак.
– А-а, – сказали все в классе.
А еще через месяц Андрюшка объявил:
– Дед женится на Марье Васильевне, и весь класс приглашен на свадьбу!
– Ура! – закричали мы все, потому что все любят свадьбы.
Дед и Мария Васильевна провели свой медовый месяц не на Канарских островах и не в Анталии, а в деревне.
В опере «Евгений Онегин» поется: Любви все возрасты покорны…

И я с этим совершенно согласен…


«Моя любовь на пятом этаже»

Когда я иногда слышу песню группы «Секрет»:

Моя любовь на пятом этаже, Почти где луна.
Моя любовь, конечно, спит уже… Спокойного сна…

мне становится грустно, щемяще грустно, но в то же время приятный холодок воспо- минаний тревожит душу. А было это полгода назад.
Я провожаю ЕЕ до дома. Поднимаемся на пятый этаж без лифта. Но этого не замеча- ешь, что нет лифта, когда смотришь на НЕЕ. Хочется подниматься все медленнее и медлен- нее и делать остановки. Она похожа на…
– Она похожа на Наташу Глебову, – сказал мне как-то Женька.
– Кто такая? – удивился я.
– Ну ты даешь. Прессу надо читать. Новости смотреть. Это – мисс Вселенная 2005 года. Все ее знают. Она родилась в России, а когда была маленькая, переехала с семьей в Канаду. Если человек родился в России – значит, он наш. Ее фотографию все газеты и журналы печатали. И неспроста. У нее такие длинные ноги, глаза – во… – Женька  присвистнул. –  И очень умная. Лучше всех на вопросы отвечала. В общем, супер!
А мою мисс зовут Даша. И живет она в самом обыкновенном кирпичном пятиэтажном доме без лифта. В пятиэтажках лифт раньше не делали.
Мне что – я натренированный. По физкультуре вон сколько кругов бегаем, и Даша тоже бегает. Только по-другому – плавно, женственно. Даша учится в параллельном классе, поэтому я за ней наблюдал из глубины спортивного зала во время свободного урока, когда у нас учительница по биологии Мария Васильевна, которая вышла замуж за деда Андрея Лопухова, гриппом заболела. Все ушли домой, а я пошел на Дашу посмотреть, полюбо- ваться. Их класс «А» после разминки разделили на мальчиков и девочек, и они стали зани- маться гимнастикой: мальчики на коне, а у девочек были вольные упражнения на ковре. Гим- настика всем полезна.
Грация! Это слово наиболее четко характеризовало то, что делала Даша. Засмот- ришься.
Мы каждый день поднимаемся на пятый этаж.
Она что-то говорит мне, а я ее слушаю, только смотрю на нее и молчу.
– Дошли. Теперь давай мою сумку, – говорит Даша.
А я могу сколько угодно этажей тащить ее сумку, еще и еще. Тысячу ее сумок.
– Все, до свидания. А то бабушка или мама дверь откроют.
– Ну и что, что откроют, – удивляюсь я.
– Увидят тебя и скажут: еще рано с мальчиками гулять, встречаться. Надо учиться лучше. – Она сказала это назидательным тоном, подражая своей матери, и засмеялась. – Это мама так говорит, строго.
– Одно другому не мешает. Я могу тебе по английскому помочь.
– По английскому я хожу к репетитору. Берет очень дорого. И ничего, никаких сдвигов. Видно, я слишком запустила английский, или к языкам у меня способностей нет. Вот дру- гое дело – к математике. Это в маму – она у меня бухгалтер в фирме. А директор фирмы – мой отчим Геннадий Ильич. Мама за него замуж вышла, когда они с папой разошлись. – Это она сказала очень грустно.
 
Я не стал ничего расспрашивать. Промолчал. Напоследок мы крепко прижались друг к другу и – поцеловались. Это было что-то волшебное. Потом я спустился на четвертый этаж, чтобы меня не было видно. Слышал, как она открывает дверь ключами, и радостный возглас бабушки:
– Пришла, молодец. А то я уже волновалась. Все остыло. Идти-то от школы пять минут.
– У нас дополнительный урок был, – донесся до меня Дашин голос. Дверь закрылась.
Это не урок был дополнительный. Это мы так долго и медленно шли, рассказывая друг другу самое сокровенное.
Я учусь в девятом «Б», а Даша – в девятом «А», и мы не знали друг друга. Правда, она в нашу школу год назад перешла из другой. До этого она жила и училась в другом рай- оне. Мы с параллельным классом обменивались задачками и вариантами по математике.   Я как увидел Дашу в нашем школьном коридоре, прямо потерял дар речи. Как по Пушкину:

Я помню чудное мгновенье: Передо мной явилась ты, Как мимолетное виденье, Как гений чистой красоты…

Я спросил у нее, когда пришел в себя:
– Скажи, а у тебя какая карточка была? У нас сейчас математика. Вдруг мне такая же попадется.
Она повернулась ко мне и будто пропела:
– У меня карточка номер пять. Очень простая.
Она быстро объяснила мне, как ее решать. И надо же, случилось чудо. Эта карточка мне и попалась.
– Это судьба, – сказал мой друг Женька.
С тех пор мы с Дашей стали встречаться на углу, чтобы идти в школу.  После школы  я ее провожал. Каждый день.
Только, кажется, ее маме я не очень-то понравился. Я встретил как-то Дашу с мамой в магазине. Поздоровался с ними, Даша ответила мне: «Привет!» – и улыбнулась. Наверное, слишком много означала эта ее улыбка. Мама сразу же догадалась о нашей взаимной сим- патии друг к другу и, смерив меня суровым взглядом, сухо сказала:
– Здравствуй.
Потом  я слышал, как она спрашивала у Даши (слух у меня музыкальный, я чуткий   к звукам. Из меня получился бы хороший акустик на подводной лодке. Акустик – это моряк, слышащий шум приближающихся кораблей):
– Кто это?
– Это Костя. Он учится в параллельном классе.
– Кто у него родители? – спрашивала мама, как на допросе.
– Вроде папа – инженер, главный, а мама – врач.
– Фи, – сказала тогда ее мама. – Не бизнесмены.
Наверное, ее мама делила всех людей  на две категории: на высшую – бизнесменов   и низшую – всех остальных.
Я хотел ей тогда ответить, что мой папа не просто главный инженер, он еще и изобре- татель, а мама – очень хороший врач. Я как-то в поликлинике слышал, как говорили про нее пациенты, сидящие около кабинета: «Ирина Николаевна – хороший врач. Внимательный. Всегда выслушает, не перебивает». – «Да-да, все были бы такими профессионалами своего дела».
И мне было очень приятно.
 
Я хотел ответить Дашиной маме, но сдержался, потому что все это я подслушал. А под- слушивать нехорошо. И вообще, какая разница, что думают родители, главное, что у Даши на душе, а она ко мне неравнодушна, это факт.
Однажды Даша не пришла в школу.
– Контрольную по английскому, наверное, решила пропустить, – резюмировал Женька, посмотрев на мое печальное лицо.
– Да нет, она не такая, не из пугливых.
– Если завтра она придет, то значит, во всем виноват английский, – заключил Женька. Я позвонил Даше по мобильнику. Но в трубке сказали, что абонент временно недо- ступен. Это означало, что Даша либо не купила вовремя карточку Мегафона, либо нахо- дится в метро, либо не зарядила мобильник. А может, она так больна, что встать не может. Мне стало очень плохо, хотя на улице светило солнышко. Я вспомнил песню, которую пел
Виктор Цой:

Солнце светит, и растет трава, Но тебе она не нужна.
Все не так и все не то,
Когда твоя девушка больна…

Какая песня… Лучше бы я заболел вместо Даши.
– Да придет она завтра, вот увидишь, – успокаивал Женька. – Если завтра она придет, то значит, во всем виноват английский. А если нет, то что, человеку уже и почихать несколько дней нельзя?
Тогда я решился позвонить ей по городскому телефону нашим условным кодом. Зво- нишь. Слышишь один гудок  и вырубаешься. Потом  снова звонишь. И Даша понимает,  что это звоню я, и берет трубку только она. Я позвонил ей таким образом раз пятнадцать, но никто не ответил.
«Может, кабель у них сломался», – подумал я.
На следующий день Даша тоже не пришла в школу, и никакие телефоны не отвечали. После уроков я собрался идти к Даше домой. Я взял в маминых закромах баночку варенья – самого вкусного и полезного – малинового, и пошел.
По мере того как я поднимался по ее лестнице, сердце мое билось все чаще. Вот второй этаж, третий, четвертый. Вдруг дверь на пятом этаже открылась, и кто-то стал спускаться вниз. У меня прямо сердце остановилось…
Какая-то старушка в очень сильных очках – у них еще стекла такие выпуклые, толстые, в демисезонном пальто и в серой шляпке посмотрела на меня как-то подозрительно, прищу- рилась и спросила:
– Вы куда идете, молодой человек?
А я был в кроссовках, джинсах и свитере навыпуск. На свитере на самом видном месте зияло пятно: я так торопился, что впопыхах немного облился супом, а пятновыводитель как назло кончился.
– Я? Я собственно…
Она еще раз посмотрела на мое пятно на свитере:
– Вы не сантехник, случаем, будете?
На пятом этаже было всего две квартиры: одна Дашина, а в другой, я припомнил, Даша говорила, люди уехали куда-то в командировку надолго. Значит, это, наверно, Дашина бабушка. У меня пересохло в горле, но я решился.
– Да… – робко пробормотал я, в уме просчитывая следующие ходы бабуси, как шах- матист.
 
– Ну вот наконец-то! Мы вас уже с самого утра ждем. Где вы ходите? Я уже шла домо- управу жаловаться. Телефон-то у нас не работает, что-то с кабелем случилось. Заходите.
А у нас как раз учебный комбинат был в этот день. Рабочий халат лежал у меня в сумке. Я забыл его дома выложить. В этом учебном комбинате столько профессий можно освоить: один семестр у нас был компьютер, это кроме того, что у нас в школе информатика три раза в неделю, следующий семестр было электричество – мы учились на электриков, а в этом   у нас штукатурно-малярные работы, так что халат у меня был немного перепачкан.
Я быстро одел его, поднялся вслед за бабусей и оказался в квартире. Просторная чистенькая прихожая с навесным потолком говорила об ухоженности квартиры:
– Сюда, сюда, что вы не проходите! Целый день течет. Моя дочка, – это она о Дашиной маме, наверное, – утром перед работой должна была сходить, заявку сделать. А у меня уже не тот возраст, чтобы двадцать раз бегать, напоминать. Лифта ведь у нас в доме нет, и как назло кабель сломался – не позвонишь.
И тут я услышал:
– Бабушка, кто это?
Я сразу узнал этот мелодичный голос. Он принадлежал самой замечательной девочке на свете – Даше Белокуровой (значит, скоро мы увидимся). И тут я испугался. Даша никогда не приглашала меня зайти в квартиру. Вдруг это навредит ее отношениям с мамой, бабуш- кой или отчимом, если они узнают. Они ей внушали, что с мальчиками рано гулять. Я стал искать предлог смыться, но не нашел. Но я все-таки пришел как друг, навестить, подарить баночку варенья. И никаких других мыслей. Неизвестно, конечно, что ее родители могли бы подумать.
– Не беспокойся, внученька, – ласково откликнулась бабушка. – Это сантехник пришел, лежи.
Ко мне она обратилась сурово:
– Вот кран – не остановить. Льется и льется. Я уже тазик подставила и шваброй все время вытираю, чтобы на соседей не пролилось.
– Отойдите, – я отодвинул бабусю, – не мешайте. Сейчас разберемся. – Я сказал это очень многозначительно, басом, как это говорят сантехники, чтобы придать значимость своей работе, когда  приходят  в квартиру.  Я открыл для вида свою сумку,  пошарил там     и громко заявил (ура, я нашел предлог смыться и слышал Дашин голос – звонкий голосок, значит, скоро поправится):
– Эх, в подвале, где мы ликвидировали аварию, пассатижи забыл. Сейчас вернусь. И я хотел было уйти, но не тут-то было.
– Нет, – бабуся встала стеной, – никуда я вас не отпущу. Сейчас найду ящик с инстру- ментами моего покойного мужа; может, и эти самые пассатижи найдутся. А то вас потом вообще не докличешься.
Она вышла из кухни и стала рыться в прихожей. И тут на кухню вошла Она – Даша  в цветастом халатике и в тапочках на босу ногу. Без косметики она была еще прекрасней, естественней. Японцы считают: «Что естественно, то прекрасно». А они понимают красоту. Нам учительница по биологии Мария Васильевна, когда мы проходили флору, рассказывала про праздник цветов в Японии и праздник цветущей сакуры и показывала слайды – это про- сто загляденье.
– Даша, ты куда? – спросила ее бабушка. – У нас здесь сантехник наконец-то пришел.
Слава богу.
А Даша как увидела меня, так ничего ответить и не смогла. Стоит, смотрит своими большими глазами и молчит. Я стою в своем рабочем халате и тоже молчу. По радио на кухне поет «Сплин»:
 
Мое сердце остановилось, Мое сердце замерло,
Мое сердце остановилось, Мое сердце замерло…

Наши сердца остановились одновременно и замерли. Так мы и стояли минут пять или десять, пока бабушка рылась в кладовой, и слушали голос Саши Васильева, и нам было хорошо в этот момент. Нам было так хорошо, что бабушка даже заволновалась:
– Даша, ты где?
Даша встрепенулась. Женщины всегда ориентируются лучше в таких пикантных ситу- ациях. Женщины даже в темноте все видят, как кошки, а мужчины нет.
– Я здесь, – отозвалась Даша, – гриба попью и пойду.
– А-а, – успокоилась бабушка.
Она вернулась на кухню с ящиком инструментов:
– Мой муж мастеровой был мужик. Сам все чинил. Дома целые строил. После себя такую дачку оставил с резными окнами, с башенками на крыше. Жить бы и жить. – Тут она собралась заплакать.
– Ну, ба, – стала успокаивать ее Даша, – не надо.
– Вот. – Она поставила передо мной большой железный ящик.
Инструментов было действительно много. Среди них я нашел пассатижи. Я развинтил кран. Здесь явно требовалась новая прокладка. Я вспомнил: у нас в квартире год назад кран тоже стал течь, пришел сантехник, снял кран, сказал, что прокладок нет на складе (у них никогда ничего не бывает – дефицит, как будто все испаряется куда-то). Тогда у нас оказался какой-то материал, он вырезал из него огромными ножницами, которые были у нас в доме, прокладку, вставил, и кран больше не тек. Я тогда все запомнил, как он это сделал.
Так поступил и я, изображая мастера.
– Да, – многозначительно сказал я, – но прокладок на складе нет.
– Ну вот, как всегда. – Бабушка всплеснула руками и добавила: – Мастер, я вам оплачу.
Я посмотрел на нее снисходительно и одобрительно, как смотрят все мастера, когда им предлагают деньги (не деньги мне были нужны, а чтобы бабушка поняла, что перед ней настоящий сантехник), и сказал:
– Ну хорошо, сейчас из чего-нибудь вырежем. Я пересмотрел все материалы в чемо- дане. Надо сказать, что ассортимент был на редкость богатым. Чего здесь только не было: гвозди, шурупы, какие только на свете найдешь, толстые резиновые перчатки, молотки, сверла… Я нашел подходящий материал для прокладки, приноровился и вырезал.
– Сейчас попробуем. Подошла!
Я чуть было не крикнул «ура!», так я был доволен своей работой. Открыл кран – вода течет, закрыл – не течет. Я продемонстрировал свою работу несколько раз. Получилось точь- в-точь, как в знаменитом мультфильме про Винни-Пуха, когда Иа-Иа опускал много раз лоп- нувший шарик в горшочек, приговаривая:
– Входит, выходит, входит, выходит…
И я краном был так доволен, что открывал, закрывал, открывал, закрывал. Потом бабушка, довольная и улыбающаяся мне, стала открывать, закрывать, открывать, закрывать. И у нее тоже  был как будто  день рождения, так она была рада, что проблема решилась.   А Даша, Даша даже всплеснула руками и засмеялась. Я тоже засмеялся.
– Вот вам, пожалуйста, деньги. – Бабушка открыла свой кошелек.
– Не надо, не надо, – я собрал весь инструмент снова в ящик и снял рабочий халат, – это плановая заявка.
 
– С каких это пор, – удивилась бабушка, – мастера-сантехники отказываются от денег. Возьмите, а то обидите. Пиво попьете. По телевизору вон сколько сортов пива рекламируют: я хоть не пью пива, а некоторая реклама и мне, старухе, нравится. Особенно такой полный симпатичный артист, который в Новый год пил пиво с друзьями, а про подарки забыл и при- нес их только в женский день Восьмого марта. Смешно.
– Да, есть такое, – вспомнил я.
Если бы я деньги не взял, то было бы подозрительно, и бабушка решила бы, что я ненастоящий мастер. Поэтому пришлось взять. Баночку малинового варенья я отдал Даше незаметно. Даша спрятала баночку и улыбнулась.
– Какие хорошие сантехники у нас на участке. Вежливые, услужливые, мастеровые. Настоящие профессионалы. Надо им благодарность написать, – все причитала довольная старушка, закрывая за мной дверь.
Я стал спускаться по лестнице и тут вдруг увидел пожилого мужчину в рабочей одежде, поднимающегося на пятый этаж.
«Па, па, па, пам!» – пронеслось в моей голове. Он позвонил в дверь Дашиной квартиры и выкрикнул:
– Сантехника вызывали?
И я уже снизу, потому что припустил изо всех сил, услышал:
– Как, уже приходил сантехник. Все исправил.
– Какой, кто? – удивился пожилой мужчина.
– Молоденький такой, наверное, ваш ученик.
– Нет у меня никаких учеников! Один я на участке. Отрываете только от дел.
Зря на пятый этаж поднимался. – Он крякнул от злости.
Даша поправилась через неделю. И тогда мы пошли с ней в кафе. Взяли по пирожному: я – «Буше», она – «Картошку» и по чашечке кофе. Сели за свободный столик, а по радио пел Саша Васильев:

Может быть, ты не стала Звездой в Голливуде,
Не выходишь на подиум В нижнем белье.
У тебя не берут автографы люди, И поешь ты чуть тише,
Чем Монсеррат Кабалье…

– Звучит та же песня, что и тогда, когда я пришел чинить к тебе кран, это не простое совпадение, – вспомнил я.
– Да здравствуют сантехники, – улыбнулась Даша.
– Хорошие сантехники, – поправил я. – Знаешь, американский президент Джон Кен- неди сказал: «Каждое дело надо делать отлично. Если ты мусорщик, то будь самым великим мусорщиком на свете». Я тоже хочу быть великим трубачом, как Марсалис или Докшицер, или Армстронг.
– Мой папа по этому поводу говорит: «Каждый солдат стремится быть генералом». – Даше взгрустнулось: – Но не у каждого получается. Вот у моего отца не получилось. Кончил Академию художеств, много рисовал – было много заказов. Своя мастерская в центре города. Персональные выставки. Известность, деньги. Знаешь, как мама его любила. А потом, потом с кем-то поругался, кому-то не угодил, кто все решает. Кончились заказы, выставки, деньги. Он у меня принципиальный, свое мнение отстаивает. Начались скандалы, ругань. Он стал пить. Рисовал так же много, и немногие из друзей, кто его поддерживал, самые верные, гово-
 
рили, что он стал даже лучше писать картины. Но кто-то сверху мешал ему. Разве так можно: человек хорошо делает свое дело, нельзя ему мешать! Безденежье надоело маме…
– И она его сразу разлюбила, – вставил я.
– Не сразу.  Ей было тяжело, и она не выдержала, ушла от отца. Мы переехали          к бабушке, где сейчас живем. Потом мама вышла  замуж  за  директора  своей  фирмы.  Она у него главным бухгалтером работает, у моего отчима Германа Ильича. Все успокои- лось. Все хорошо. По-моему, они счастливы. Скоро мы переедем в элитный дом, где живут партнеры отчима по бизнесу.
Мы доели пирожные, допили кофе.
– А твой отец? – спросил я. – Он счастлив, где он?
– Мой отец работает сейчас маляром, а в свободное время пишет свои картины. Он все думает, что они кому-то нужны. А его уже почти все позабыли.

– Конечно, это не мое дело, – начал я, так мне стало обидно за ее папу, – но мне кажется, что если люди поженились, то они должны любить друг друга и в горе, и в радости, и в счастье, и в несчастье, и когда он здоров, и когда болеет, и когда много денег, и когда их совсем нет. По-моему, это правильно.
Даша пожала плечами:
– Это так. Но мама полюбила другого – директора. Он настоящий мужчина, состоялся.
А папа… папа – неудачник.
– На всех женщин директоров и удачливых бизнесменов не хватит. Что же другим делать? Мужчинам-учителям, врачам, инженерам? А вдруг фирма твоего отчима развалится, такое часто бывает. Мама его тоже бросит? Перейдет к другому, более удачливому? А вдруг твой папа напишет такие картины, что они будут стоить миллионы долларов? Мама твоя сразу захочет к нему вернуться. Захочет ли он ее принять?
– Не знаю, – ответила Даша, – папа хороший. В детстве мы с ним много общались,   в зоопарк ходили, на финских санях катались… Мы и сейчас с ним видимся, правда, редко. Пойдем, Костя, и хватит об этом разговаривать. Хорошо?
Голос при этом у нее был грустный-грустный.
– Хорошо. Извини, что много наговорил лишнего.
– Все в порядке. – Она прикоснулась ко мне щечкой, такой нежной…

Мое сердце остановилось, Отдышалось немного
И снова пошло…

Мы встречались, шли в школу вместе, после уроков Даша три раза в неделю ездила  к новому репетитору по английскому языку, которого ей нашла мама. Она так и говорила:
– Еду к Федору Никаноровичу. – Он руководил у нее занятиями. Группа была неболь- шая – три человека.
«Старичок, наверное, какой-нибудь, – думал я, – отчество такое чудное, старинное».
Я  представлял  себе  седовласого  мужчину,  который   шаркал  ножкой,   здороваясь с Дашей. Успехи у Даши за последний месяц были налицо – четыре пятерки. Даже наша англичанка Светлана Николаевна, так мне рассказывали ребята из параллельного класса, сказала о Даше «well». Что в переводе на русский означает «хорошо». Прошло полтора месяца. Приближался Дашин день рождения. Из нашего класса Даша пригласила есте- ственно меня, Алену Смирнову – они вместе с Дашей были в школьной команде гимнасток, Женьку – так как Женька был парнем Алены, и Лопухова Андрея.
 
Женька не был хорошо знаком с Дашей, только все время видел нас вместе, но он был рад, что его пригласили вместе с Аленой. Андрей тоже был доволен, что пойдет на день рождения: кто же не хочет потусоваться; хотя он с Дашей разговаривал всего несколько раз – она же из параллельного.
– А я знаю, почему пригласили Лопухова, – начал строить догадки Женька. – Мария Васильевна, наша учительница по биологии, она кто Лопухову? – и сам ответил на свой вопрос: родственница. А следовательно, нужный человек.
Я даже обиделся на Женьку за такие догадки и не разговаривал с ним два дня. Потом он подошел ко мне и сказал:
– Ну не сердись на меня. Может, я ошибаюсь.
– Конечно, ошибаешься, – возмущался я. – Даша – она знаешь какая, какая… – Знаю, – сказал Женька и пропел песню группы «Премьер-министр»:


У нее глаза – два бриллианта в три карата, Локоны ее… Я схожу с ума, ребята…


– Вот-вот, – обрадовался я.
– А про Алену? – спросил Женька.
Ну конечно же это и про твою Алену тоже: «Вся такая-растакая»…
Разве можно не разговаривать и ссориться с лучшим другом? Настоящий друг может быть один на всю жизнь.
К дню рождения я хорошо подготовился. Долго и заранее выбирал подарок. Купил большого плюшевого слона, а в руке он держал подушечку с надписью: «I love you». Даша английский теперь знает, прочтет и все поймет. И конечно большой букет цветов. Оделся я в свой самый нарядный, недавно купленный костюм, а на шею повязал «кису» – все-таки  я музыкант.
Я спокойно и торжественно поднялся по лестнице на пятый этаж. Сердце мое трепе- тало от радости. Во-первых, я приглашен официально и буду представлен бабушке и маме, а во-вторых, мне казалось, что Даша меня любит, ну или что я ее парень. Я позвонил в дверь. Открыла бабушка.
– Здравствуйте, – сказал я, – я к Даше на день рождения.
– Проходите. – Бабушка широко распахнула дверь. Тут же на звонок выбежала из ком- наты Даша. Она была восхитительна в своем розовом до пола платье. Туфли на высокой тоненькой шпильке были такого же розового цвета. Запах духов окутал меня чарующим аро- матом.
– А, это ты?
– Поздравляю… – начал было я.
Но она не дослушала, видно, дел еще было много. Даша быстро приняла цветы. Букет, по-моему, ей очень понравился. Она его понюхала и сказала:
– Ах, как вкусно пахнут.
Потом убежала на кухню, налила воды в хрустальную вазу, поставила букет в комнате и снова вернулась ко мне.
При виде моего плюшевого слона и подушечки со словами: «I love you» Даша вся пун- цово покраснела, пробормотала:
– Спасибо. Проходи в комнату.
Но я не успел пройти. Бабушка подошла ко мне и стала пристально меня разглядывать.
Прямо нос к носу в своих сверхтолстых очках, и воскликнула:
 
– Ба, господи, да это же наш сантехник! Я покраснел, как самый спелый помидор, и тут выручила Даша:
– Бабушка, вечно ты что-то путаешь! То квитанции на электроэнергию и телефон пере- путала, то ключи забыла, а потом еще и код. Это же Костя из параллельного класса! Позна- комься. Он еще и музыкант. На трубе играет.
Бабушка недоверчиво покачала головой, но сделала вид, что она действительно ошиб- лась, а сама весь вечер на меня смотрела.
– Помочь надо чем-нибудь? – спросил я у бабушки, чтобы разрядить обстановку. – Ну там, банки открыть или еще чего-нибудь.
– Все уже на столе, – отмахнулась Даша.
– Ой, – всплеснула руками бабушка, – банку с огурцами и помидорами консервиро- ванными забыли!
– Вот и хорошо, – обрадовался я и пошел на кухню. Открыл банку. На кухне была Дашина мама Вера Григорьевна. Она сухо произнесла:
– Здравствуй.
Отчим Геннадий Ильич был более приветлив:
– Музыкант? Трубач? Это хорошо. Я тоже в юности кларнетом баловался. Полезно для легких играть на духовых инструментах. В  детстве  и  юности  я  и  рисовал  тоже. Чем только не увлечешься, когда молодой, когда вся жизнь впереди. Но надо всегда помнить о деле. О бизнесе, как сейчас говорят. Американский президент Билл Клинтон тоже в юно- сти хорошо играл на саксофоне. И потом играл. Однако же он не стал саксофонистом. А стал президентом. Сейчас не те времена. А то всю жизнь протрубишь. Ха-ха-ха!
Он засмеялся так громко, что хрустальные фужеры на столе зазвенели. Нахохотавшись вдоволь, он продолжал:
– Как там у баснописца Крылова: «Лето красное пропела» – протрубила, значит, –
«оглянуться не успела, как зима» – то есть старость – «катит в глаза».
– Ах, оставьте свои шуточки, Геннадий Ильич. – Даша спасла меня от назойливого собеседника. – Костя и не собирается всю жизнь играть на трубе.
Она усадила меня за стол  рядом с Женькой,  Аленой и Андреем Лопуховым, но не    с собой.
– Почему я не собираюсь, – ответил я ей, – я собираюсь.
Но Даша меня уже не слышала. Пришли ребята из класса: два парня, одного мы знали – он играл в нашей школьной баскетбольной команде, а другой был победителем всех мате- матических олимпиад, и две ее подружки.
– Вот это я понимаю, – сказал Геннадий Ильич, обращаясь к победителю математиче- ских олимпиад, – дело стоящее. С такими мозгами можно и приличным компьютерщиком стать. А может быть, даже и хакером. В Америку или в другую какую страну уехать. А там перевел одни денежки с одного счета на другой – и ты уже миллионер. Ха-ха-ха…
Он опять засмеялся.
Даша всех рассадила. Я думал, будущий хакер сядет с ней, но видно, ему тоже было не суждено. Место рядом с Дашей оставалось вакантным.
– Опаздывающих не ждут, – потирал руки Геннадий Ильич.
– Нет, подождем немного, – возразила Вера Григорьевна.
Но все томились от ожидания, и Геннадий Ильич поднял бокал:
– За день рожденьицу!
– С днем рождения, Дашенька, – повторила Вера Григорьевна.
Все встали, крикнули «ура!», и день рождения понесся. Звучали смех, поздравления, звон бокалов. Ели салатики, студень, пироги, испеченные бабушкой.
 
Вдруг раздался звонок. Даша, уже раскрасневшаяся от выпитого и съеденного, выско- чила из-за стола. По ее взгляду я заметил, что она ждала этого гостя. Но кого?
Скоро в комнату вошел симпатичный высокий брюнет лет двадцати в темном стильном костюме в полоску и светлом галстуке.
– Федор Никанорович, – представила его Даша.
Я даже поперхнулся. Я думал, это старичок какой-то, а это…
– Между прочим, студент факультета международных отношений – будущий дипло- мат, – добавила Даша.
– Куда поедете после окончания – на Лабрадор или на Гибралтар? – съязвил Женька, вспомнив слова песни Бутусова. Женька-то сразу по глазам Даши понял что к чему, и ему стало очень обидно за меня.
– А это как удастся. Где знакомые найдутся, – не смутясь, заявил Федор Никанорович. – Вообще-то зовите меня просто Федя. Мы же здесь все Дашины друзья. Извините, что опоз- дал, мой «Порше» в дороге забарахлил.
Я опять поперхнулся.
Родители Даши сразу очень оживились, особенно мама. Она засыпала Федю вопро-
 
сами:
 

– Как вашим родителям Италия? Заключил ли Никанор Павлович нужный контракт? И т. д. и т. п.
По ее вопросам я понял, что папа Феди – партнер Геннадия Ильича по бизнесу, очень
 
нужный и выгодный партнер, от которого зависело благосостояние Геннадия Ильича.
Наконец вопросы и ответы кончились, и Федя смог спокойно сесть на стул рядом с Дашей – вот для кого Даша держала место около себя. Все места теперь были заняты, и день рождения продолжился. Только не для меня. Я незаметно поглядывал то на Дашу, то на Федора и думал: ведь еще недавно не было никакого Федора, и как все было хорошо. Откуда он взялся? Ах да. Даша говорила, это ей мама нашла нового репетитора. Вот откуда ноги растут. Но это только предлог. Наверное, увидев меня в магазине, мама поняла про мое к Даше отношение, мою любовь, а так как я не из семьи преуспевающих бизнесменов, то и не вхожу в ее планы, в ее расчет. Все теперь понятно. Но я хотел выяснить у Даши, у нее самой. После угощения стали играть в фанты, танцевать. И всюду-всюду она выбирала его, Федю. Я подходил пригласить ее на танец, она говорила, что убирает тарелки со стола,
а когда он приглашал, она всегда была свободна. Мне было очень обидно.
Снова раздался звонок в дверь. Мы уже вышли в коридор проветриться, в комнате было душно. И увидели, что пришел немолодой импозантный мужчина в шляпе, в разноцветном длинном шарфе и коричневом пальто.
– Папа? – удивилась Даша.
Она даже вскрикнула от неожиданности так громко, что из комнаты и из кухни выско- чили и Геннадий Ильич, и Вера Григорьевна.
– Вот, пришел поздравить дочь. Имею право. Родной отец как-никак. Что, как на кар- тине Репина «Не ждали»?
– Что ты, папа, – смутившись, сказала Даша, – я очень рада.
Она поцеловала отца в щеку. И по ее лицу я понял, что она действительно соскучилась по папе, только не знала, как оценят ее поступок мама и отчим. Или боялась их немного. Она украдкой посмотрела на маму и Геннадия Ильича.
– Вот цветы, а это подарок для моей уже больщой пятнадцатилетней дочурки, раскрой, там косметика. Друг из Германии по моему заказу привез. А это сюрприз – моя самая люби- мая и лучшая картина для любимой дочери.
– Ты как всегда в своем репертуаре, – проворчала Вера Григорьевна.
 
– Что, не любите искусство? Тогда переведем искусство в денежный эквивалент. Может быть, моя картина стоит миллион долларов? Что тогда? Тогда она вам нравится? Вот посмотрите.
Все посмотрели на холст. Картина действительно была замечательная: ясный летний день, зелень берез пронизана солнцем; в просветах ветвей видно темно-синее небо; на фоне темно-синего неба – стены деревенского домика с невысоким резным крыльцом, что стоит между лугом и рекой; перед домом зеленый луг; повсюду из луговой травы выглядывают разноцветные головки цветов; мирно пасутся на лугу коровы; гладь реки…
Все было как живое. Сколько воздуха и спокойствия в этой картине! Картина называ- лась «Летний день в деревне Горшково».
– Вот вспомнил, как мы жили когда-то в отпуске в деревне. Как хорошо было! Взгруст- нулось. Пришло вдохновение, и на одном дыхании написал. Кое-что надо для души оста- вить. Не все деньгами измеряется. Не все! – закричал Дашин папа.
– Да ты пьян! – грубо сказала Вера Григорьевна.
– Да, выпил немного. День рождения любимой дочери все-таки. Единственной.
– Вы картину себе  оставьте,  Денис  Иванович,  –  вмешался  Геннадий  Ильич.  –  У нас Айвазовский в столовой висит, оригинал. По случаю у одной старушки приобрел. Не вешать же мне вашу картину «Летний день в деревне Горшково» художника Д. И. Бол- бешкина рядом с Айвазовским? – он опять загромыхал: ха-ха-ха.
– Да, я – русский художник Денис Иванович Болбешкин. И мне не стыдно ни за мои картины, ни за себя. Может быть, скоро мои творения буду висеть во всемирно известных галереях и будут стоить миллионы!
– Вот тогда и принесете нам свою картину. А сейчас зачем квартиру замусоривать, – подытожил Геннадий Ильич.
– Ты, Денис, проходи на кухню, – уже спокойно, как бы боясь скандала, предложила Вера Григорьевна, – там с бабушкой и отметите день рождения. А то в гостиной молодежь. Мы им не мешаем. Пускай порезвятся. Мы с Геннадием Ильичом в спальне телевизор смот- рим.
– Мне место только на кухне, – начал было Денис Иванович. Но тут его позвала бабушка:
– Идем, Денек. Я тебя сейчас накормлю. По рюмашке тяпнем. А то на холостяцких харчах далеко не уедешь. Не буйствуй.  Вместе сначала на кухне посидим, потом ко  мне   в комнату.
– Вот-вот, – поддержала бабушку Даша, – посидишь, вспомнишь. А то мы в караоке играем.
Денис Иванович немного успокоился, разделся: на нем был серый свитер навыпуск  и уже потертые джинсы. Он прошел на кухню.
После караоке нас ожидал большой торт со свечами.
– Я тебе помогу, Даша, – попросил я, – принести блюдечки, варенье, налить чай. Она пожала плечами. Уже в коридоре я ее спросил шепотом:
– Даша, как же это понимать. Я ведь тебя люблю – ты это знаешь. Я для тебя на все готов. И ты вроде тоже… А наши свидания, поцелуи? Это что, ничего не значит? А теперь все вдруг поменялось. Ты все с Федором.
– Понимаешь, Костя. Мы еще дети. У нас все несерьезно. А Федор – уже состоявшийся мужчина, будущий дипломат. И отец у него крутой. Они с Геннадием Ильичом партнеры. Никанор Павлович – нужный человек.
Я вспомнил слова своего друга Женьки, который, наверное, лучше разбирался в людях, чем я: «Лопухов нужный человек».
 
– Ты слушаешь меня? – Даша прервала мои размышления. – Федор скоро кончит учиться – уедет в какую-нибудь страну. Понимаешь – это стопроцентный вариант. Дипло- мат  – это деньги, приемы, интересная жизнь. Фёдор говорит,  что я очень красивая и он   со мной будет иметь успех, своей красотой я помогу его карьере. Такой и должна быть жена дипломата. Тебе, конечно, спасибо за все. С тобой хорошо. Но Федор меня любит, он мне говорил об этом, и я его, наверное, тоже люблю. Когда он кончит учиться, мы поженимся. Это почти решено. Не могу же я ждать, когда из тебя что-нибудь получится.
– Как, когда решено? – я даже стал заикаться.
– Недавно. Мама сказала: «Я не дам тебе выйти замуж за неудачника вроде нашего отца. А то помыкаешься. Сейчас не то время».
– Всегда то время. Время любви.
– Это тебе только кажется. Останемся друзьями.
– Я все понял.
– Что ты понял?
– Богатенькие девочки не выходят за бедных мальчиков, – вот что я понял.
– Это ты придумал?
– Нет, это не я, это Фицджеральд.
– Не слышала такого писателя. – Даша пожала плечами.
– Хемингуэй восхищался им. Книга «Великий Гэтсби». Есть и фильм. Там играет Роберт Редфорд. Здорово играет. Главный герой Джимми Гэтсби был простым лейтенан- том и полюбил девушку, ее звали Дэзи. Она многим нравилась и была красивой и богатой. Она его тоже любила, но вышла замуж за более обеспеченного. Не дождалась, пока тот тоже станет миллионером. А он стал. Это была его цель. Он стал не просто богатым, а невероятно богатым. Его так и звали – Великий Гэтсби. Они снова встретились. У нее уже была семья, ребенок. Он спросил ее: почему она тогда, когда его любила, не вышла за него замуж, и она ответила честно и прямо: «Богатенькие девочки не выходят замуж за бедных мальчиков». Не бизнесменов…
– Может, она и права, – сказала Даша, снова пожав своими плечиками. – И не будем больше об этом.
Мы пришли на кухню. Даша взяла  торт  из  холодильника.  Я  доставал  блюдечки для торта. Ее папа Денис Иванович выпивал, закусывал и разговаривал с бабушкой. Я слу- шал обрывки разговора:
– Да, сейчас я штукатур-маляр, получаю хорошие деньги. На жизнь хватает, и что самое важное – я нужен людям. Заказов много – выше головы. Но мечта есть мечта. Ночью я рисую.
– То-то ты весь исхудал, Денек. – Бабушка понимающе качала головой и успокаивала: – Все будет хорошо. Ты мне всегда нравился. Никогда грубого слова теще не скажешь, душев- ный.
Вдруг взгляд Дениса Ивановича упал на меня:
– А ты чем занимаешься?
– Он очень хороший, – сказала бабушка. – Починил кран на кухне. Он к Даше приходил, когда она болела. А я подумала, что он сантехник, вот он кран и починил.
– Я, я на трубе играю. Будущий  музыкант.  Хочу  быть классным трубачом.  Играть  в хороших оркестрах или известных рок-группах, или в джазе.
Денис Иванович внимательно посмотрел на меня:
– Здесь искусство не ценят и не понимают. Нет, ценят, только тогда, когда оно приносит хорошие деньги. Деньги для Дашиной мамы прежде всего. А человек – это так, средство для добывания денег. А «человек – это звучит гордо», как сказал Максим Горький. А для Веры человек – это тьфу! Я уверен, если Генка обанкротится и не будет приносить зеленень- кие – она его тоже бросит.
 


Люди гибнут за металл, Люди гибнут за металл… –

пропел он басом, стараясь подражать Шаляпину.

Я столько раз слышал эту арию из оперы Гуно «Фауст», но никогда не задумывался над ее сутью.
А теперь она мне стала так близка.
– А пока денег нет, ты для них не-у-дач-ник, – продолжал Денис Иванович. Слово
«неудачник» он произнес по слогам, отчетливо. – Вот я – не-у-дач-ник. Пока.
Он налил себе еще рюмку водки из графинчика и залпом выпил.
– И ты тоже не-у-дач-ник, пока. Так что, если ты по-серьезному втюрился в мою дочь, мой совет тебе: беги отсюда. А то будешь мучиться. Лучше сразу обрубить. Даша – дочка своей матери, а теперь еще и отчима. Они – два сапога пара. Вот так-то, дружок.  А тебе    я желаю стать тем, кем ты хочешь. Не сворачивай с дороги никогда. Твое дело – это твоя путеводная звезда. И пусть она всегда горит…
– Костя, куда ты пропал с блюдцами? – крикнула Даша из гостиной.
Но я постоял немного, подумал. Потом  поставил блюдца  на стол, сказал бабушке     и Денису Ивановичу «до свидания», вышел в прихожую,  одел  свою кожаную  курточку    и ушел, тихо захлопнув дверь. Даша не выскочила, не стала звать…
«Значит, не любила», – подумал я, постоял немного около дома Даши, как бы что-то вспоминая и прощаясь с чудесными днями и детством. Потом перешел на другую сторону. Опять помолчал, подумал. Смотрю, минут через двадцать из подъезда вышли Женька, Алена и Андрей Лопухов. Они увидели меня и стали кричать:
– Костяк, а мы тебя ищем, ищем по квартире! Нигде нет, вот мы и решили, что ты ушел.
– Даже тортика не поел, – сожалел Андрей.
– Что он, тортов не ел, что ли, – возразил ему Женька, – не в торте счастье. А там такая скукотища началась! Разговоры все про бизнес. Как будто нельзя просто весело отпраздно- вать день рождения. – И, взглянув на мое печальное лицо, спросил: – Ты в порядке?
Я улыбнулся:
– Я всегда в порядке, когда друзья рядом. Женька подмигнул:
– Ну тогда мы пойдем? С Аленой, а?
– Конечно, ребята, идите, все в порядке.
– И я побегу домой, надо книжку дочитать.
– Беги, Андрюха, – крикнул я ему напоследок, – спасибо тебе.
Минут через пять и я тоже пошел домой. Слезы наворачивались на глаза, я их вытирал рукавом и не спеша шел. Было начало декабря, но снега не было, а лил дождь. Это, наверное, к тому, вспомнил почему-то я слова нашего географа Сан Саныча, что ожидается всеобщее потепление. Я даже забыл надеть шапку. Пришел домой, голова мокрая.
Дома меня встретила моя бабушка. Они с дедушкой пришли к нам в гости. Дедушка был уже стареньким, плохо слышал, но говорил бодро:
– Внучок, какой большой, – приветствовал он меня радостно. Бабушка поддакнула:
– Большой, большой вымахал, только что-то грустный.
– Да нет, все в порядке, бабуля.
Я прошел в свою комнату, лег на диван, уставился в потолок.
 
Бабушка постучала:
– Ну поделись с родной бабушкой, легче станет.
– Расскажи мне, бабуля, как ты познакомилась с дедушкой, – попросил я.
– Ах вот в чем дело! Дела сердечные, значит. Ну как, очень просто. Летними вечерами после учебы или работы играли мы во дворе в волейбол. Не то чтобы я волейболисткой была, а хотела познакомиться с кем-нибудь. Вот и заприметили мы с дедом друг друга. Стал он ухаживать, как полагается. Цветочки, конфетки, мороженое. Раньше мороженое было в виде сердечек. Он мне каждый раз сердечко и покупал. Сколько я его сердечек съела – не пересчи- тать. Потом пошли расписались. Он в мою комнату свои вещи на тележке привез: кровать, стул, сундучок. Я этот сундучок в прошлом году в антиквариат сдала, чтобы за квартплату заплатить. Потом дед в Испании воевал, я его ждала. Потом опять война. Отечественная уже. Сначала дед письма присылал, потом и письма кончились. Потом мне сказали, что дед про- пал без вести. Это он по разным госпиталям мыкался. Мне мои подруги говорили, что все, нет в живых твоего Константина. А я не теряла надежды. Год жду – никаких вестей. А я  на войну ушла после третьего курса медицинского института, врачом. В госпитале рабо- тала, сейчас больница Мечникова называется. Всего насмотрелась – каких только раненых не привозили. Да… Я стала старшим лейтенантом медицинской службы. Второй год жду – опять никаких вестей. Понравилась я одному раненому капитану. А я ему говорю: «У меня муж есть». А он мне: «Какой муж. Его уже давно убили. Мне ваши подруги рассказывали, что от него нет весточек». А я отвечаю: «Не верю я, что его убили. Жив он. Сердцем чув- ствую. Жив. И буду его ждать всегда». Тогда капитану стало стыдно за свои слова, и на про- щание он сказал мне: «Извините, что не так сказал. Это правильно, надо ждать любимого человека до последней надежды. Прощайте».
Через полгода получила я от деда письмецо, треугольное письмецо, в котором он писал, что находится в таком-то госпитале на излечении, раньше не мог писать: болел очень, теперь идет на поправку. Любит очень-очень и крепко-крепко целует. Вот счастья-то было. В войну в газете было напечатано замечательное стихотворение Константина Симонова «Жди меня». Оно мне очень помогло выжить и дождаться деда. Да и не только мне. Всем, кто ждал и наде- ялся. Особенно последние строчки. Послушай:

Жди меня, и я вернусь Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть Скажет:
– Повезло.
Не понять, неждавшим им, Как среди огня Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать Только мы с тобой, – Просто ты умела ждать, Как никто другой.

Мы помолчали. Наше молчание прервал дедушка:
– Зинуля, там на огне что-то стоит, выключить?
– Сделай огонек поменьше, пусть поварится еще, – громко сказала бабушка.
– Хорошо, – ответил дед, – сейчас пойду выключу.
Тогда бабушка вскочила, подошла прямо к дедушкиному уху и крикнула:
 
– Не выключай. Сделай огонь поменьше.
– Ты чего, Зинуля, кричишь, будто я глухой, – возмутился дед, – я все прекрасно слышу.
Не выключать, так не выключать.
Он пошел на кухню.
– Это все из-за той контузии он сейчас стал плохо слышать. А так он еще ничего, бра-
 
вый.
 

– Значит, у вас с дедушкой настоящая любовь была? – спросил я ее.
– Почему была, и сейчас есть, может быть, даже большая – ведь столько лет вместе
 
прожили, – улыбнулась бабушка. – У каждого человека есть своя половинка. Половинки находят друг друга, соединяются и живут счастливо. Если у тебя что-то не получилось – значит, это не твоя половинка. Дед, когда вернулся из Испании, рассказывал, что там, когда соединяются любящие сердца, когда играют свадьбу, говорят, что соединились две поло- винки апельсина.
Тут снова появился дед. Он расслышал только конец фразы и захотел поддержать раз- говор:
– Апельсины, я люблю апельсины. В них много витаминов.
Мы с бабушкой покатились со смеху. Дед смотрел, смотрел на нас, махнул рукой:
– А ну вас, – и тоже рассмеялся.
Когда бабушка с дедушкой ушли, я лег спать. Но не спалось. Я все думал. Конечно, жалко, что Даша не моя половинка апельсина, но пусть она будет счастлива, и пусть ее любят так, как я ее любил. И тогда я вспомнил стихотворение Пушкина, которое мы недавно сда- вали по литературе. Я его тоже сдал, но только теперь понял:

Я вас любил; любовь еще, быть может, В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит; Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно, То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно, Как дай вам Бог любимой быть другим.

Пусть Даша – моя любовь на пятом этаже – будет счастлива.
После дня рождения мы с Дашей дружелюбно здоровались на переменках, и только. Через три месяца Даша переехала в новый элитный дом. А еще через полгода в программе петербургских новостей я увидел Дашиного папу – Дениса Ивановича Болбешкина. Нет,   я ничего не перепутал! Он выставлял свои картины в известной галерее. Диктор сказал, что это очень плодовитый художник – у него около ста картин. Выставку посетило много гостей, в том числе иностранных. Один из них, американец, купил картину «Летний день  в деревне Горшково» за… триста тысяч долларов. Американец сказал, что, когда он смотрит на эту картину, душа его оживает и он вспоминает свое детство на ранчо. Другие картины тоже покупали. И даже один очень известный голландский музей приобрел одну из послед- них, назвав ее шедевром. А сам Денис Иванович, все такой же, с бородой и в своем сером свитере навыпуск, сказал в микрофон:
– Я рисую свои картины по вдохновению и для того, чтобы люди на нашей планете поняли, что все мы братья и сестры, и чтобы душа у людей проснулась. Спасибо за внимание.

ОЛЕ-ОЛЕ-ОЛЕ-ОЛЕ! «ЗЕНИТ» – ВПЕРЕД!!!
 

Что такое «Зенит» для нашего города, для Санкт-Петербурга? Это все! У Москвы шесть команд выступают в высшей лиге, а у нас одна – «Зенит»! Название-то какое у нас оригинальное и космическое – «Зенит»! «Спартака» много, «Динамо» – тоже и «Торпедо» везде есть, а «Зенит» один-одинешенек на всю страну Россию. А называется она так потому, что команда наша любимая была создана на базе оптического объединения «ЛОМО», кото- рое выпускало фотоаппараты «Зенит». Раньше вся страна ими фотографировала, а теперь только команда с названием «Зенит» осталась.
Наш «Зенит» был чемпионом Советского Союза по футболу в 1984 году. Тренером тогда был Павел Садырин. У нас дома даже значки, эмблемы и просто полиэтиленовые пакеты, выпущенные по этому поводу, хранятся как реликвии в шкатулке. «Зенит» был обла- дателем Кубка страны по футболу в 1944 и 1999 годах.
А какие игроки играли у нас в Питере в футбол! Например, был до войны нападаю- щий Михаил Бутусов. Поехал он в составе сборной команды страны на товарищеский матч со сборной Турции. А тогда штанги у ворот делались из дерева. Бутусов ударил по воротам турецкого вратаря, попал в штангу. Штанга обломилась, ворота упали на вратаря, и его «ско- рая» увезла в больницу. На следующий день снова состоялся матч. В воротах турецкой сбор- ной стоял уже другой вратарь. Бутусов с такой мощью пробил мячом по воротам, что попал вратарю в живот – тот не мог больше встать, и уже второго вратаря увезла «скорая». Тогда турки сказали, что следующие матчи против нашей команды они будут играть с одним усло- вием, что Михаил Бутусов перевяжет колено своей левой ноги, которой он забивал все голы и которой покалечил вратарей. Пришлось пойти на уступки. Но это турок не спасло. Буту- сов и с перевязанным коленом  забил им много голов.  Вот такой был легендарный игрок в Питере – Михаил Бутусов. Кстати, у него были еще четверо братьев, и все они были фут- болистами.
Финал Кубка страны по футболу между нашим «Зенитом» и армейцами Москвы, кото- рый состоялся 27 июля 1944 года  в столице, навсегда вошел в историю спорта как одна   из самых ярких страниц.
«Зенит» приехал в Москву из города только-только после блокады. Весь мир был потрясен героизмом  ленинградцев,  которые,  будучи  отрезанными  по  суше  от  страны,  в голоде и холоде в течение девятьсот блокадных дней и ночей оказывали упорное сопро- тивление противнику и в конце концов победили!
Зенитовцы мечтали сделать спортивный подарок любимому городу  на Неве, но в   их успех мало кто верил. «Шансов победить, откровенно говоря, мало, – сказали игро-  кам за пару дней до финала руководители «Зенита», – просим вас об одном: проиграйте достойно, не дайте армейцам много забить». Хотя команда  ЦДКА была более сыгранная  и классная, чем зенитовская, ленинградцы собирались дать бой фаворитам. У кубковых мат- чей свои законы…
Несмотря на то что в первом тайме ленинградцы пропустили гол, они не пали духом. Наоборот. После перерыва зенитовцы заиграли напористо, мощно, усилили темп и сумели перехватить инициативу. И армейцы дрогнули. А зенитовцы, переломив ход встречи, забили два гола и вырвали победу! Встречали победителей в Ленинграде радостно и торжественно. Как героев! Кортеж автомобилей растянулся по всему Невскому проспекту! Такой же кортеж из автомобилей, но уже современных, двигался по Невскому проспекту, когда зенитовцы выиграли Кубок страны по футболу в 1999 году, а вся зенитовская команда стояла в одной из машин вместе с тогдашним мэром.
Когда у нас в Питере играет «Зенит», весь город направляется на стадион «Петров- ский», названный так в честь Петра I – основателя нашего города. С шарфами, со знаменами,
 
когда холодно, в шапочках с сине-бело-голубой надписью «Зенит» фанаты занимают места на стадионе.
В день матча кажется, что почти из всех окон мчащихся машин развеваются флажки –
«Зенит». Весь город становится сине-бело-голубым – «Зенит». «Зенит» – это символ нашего города, как Медный всадник или Эрмитаж, как Нева или крейсер «Аврора», как фонтаны Петергофа или город Пушкин. Болеть за «Зенит» – это значит быть патриотом своего города! Вот и нам с Женькой повезло: мы заранее купили билеты, отстояв огромнейшую очередь, билеты на игру «Зенит» –  «Спартак».  С  нами  пошли  еще Андрей  Лопухов, его дед отпустил, так как Андрюха получил пятерку по биологии, но не благодаря тому, что он теперь родственник нашей Семядоле, а благодаря усидчивости и хорошим знаниям. Ну и конечно же Мишка Загоруйко, наш пловец. Он даже решил пропустить по этому слу- чаю свою тренировку. «Тренировок много, а на такой матч когда еще сходишь», – рассудил
Мишка.
И то правда. Наш «Зенит» борется за призовое место, а «Спартак» пока впереди. Раз- ница небольшая. Но игра-то на своем поле у «Зенита», а дома, как говорят, и стены помогают. К матчу мы подготовились заранее. У меня дома был только сине-бело-голубой флаг,
но Генка Перов отдал мне на игру свой шарф. «Возьми, чтоб больше сине-бело-голубого развевалось», – командовал он, и еще он написал плакат большими красивыми буквами
«Зенит» – вперед!», чтобы мы его разворачивали во время матча.
Я взял еще свою трубу, чтобы играть победные марши. Женька в жестяную коробочку из-под пива набросал монеток. Погремел – здорово получается. Андрюшка прихватил боль- шой барабан с палочками. А Мишка Загоруйко сказал, что у него и так зычный голос, всем его будет слышно, а взял только большую бутыль «Пепси-Колы», чтобы пить, когда в горле пересохнет от крика, да надел бейсболку тоже сине-бело-голубую – «Зенит».
Пришли на игру заранее. Уселись в своем секторе. Постепенно стадион заполнялся.
Вон в другом секторе сидит «мушкетер всея Руси» – артист Михаил Боярский. Помните:

Пора-пора-порадуемся На своем веку…

У него тоже шарфик «Зенит». Он всегда ходит на стадион поболеть за родную команду. На центральной трибуне – губернатор, правительство. Дел у них, а ведь пришли подбодрить команду.
Футболисты, судьи и тренеры команд вышли на поле. Капитаны пожали друг другу руки. Судья подбросил монетку: чьи ворота? Зенитовские справа, спартаковские слева. Игра началась с центра поля. С самого начала на нашей трибуне находился руководитель болель- щиков. Он был высокий, поэтому его могли все и отовсюду видеть: грудь колесом, как у оперных певцов, и голос басистый и мощный.
– Делаем волну! – кричал он.
И мы один за другим, ряд за рядом вставали, но не одновременно, а с промежутками, и получалась красивая сине-бело-голубая волна, потому что почти у всех были либо сине- бело-голубые флажки или шарфики. И зенитовцы там, на поле, сразу могли увидеть, что мы болеем за них, они не одни, за них весь Питер. Как было здорово и весело! А на противо- положной трибуне поднималась такая же волна, но бело-красного цвета и менее многочис- ленная, потому что болельщики «Спартака» приехали из другого города, из Москвы. Игра на поле накалялась. Вот уже игрок «Спартака» вышел к воротам «Зенита». Мы затаили дыха- ние – но мимо. Вздох облегчения на нашей трибуне.
Встал один из болельщиков нашей трибуны и громко крикнул:
– А нужен!
 
Мы все ответили:
– Гол!
Мы все речевки выучили заранее, а многие и так давно знали.
– Нужен Гол.
– Нужен Гол.
– Нужен Гол, гол, гол!
– Сколько?
– Много!
– Как?
– Не важно!
– Но нужен Гол.
– Нужен Гол.
– Нужен Гол, гол, гол!
Мы кричали, хлопали в ладоши и разводили руки в стороны.
Мы кричали как можно громче, на одном дыхании, чтобы футболисты «Зенита», осо- бенно нападающие Кержаков и Аршавин, услышали это и взбодрились. И они действительно услышали наш призыв. Аршавин передал мяч Кержакову. Кержаков  вышел один  на один к воротам, и мы все встали от нетерпения:
– Гол! Гол!
Гол, какое это волшебное слово, когда твоя любимая команда забивает его. Кажется, ничего в жизни больше и не надо, если сидишь на трибуне рядом с друзьями и такими же болельщиками, как ты. Победа, гол! Как хорошо быть победителем! Мы с Женькой, Андрюшкой и Мишкой крепко обнялись, несколько раз закричали со всеми:
– Молодцы! Молодцы! Молодцы! Мо-лод-цы!
А я взял трубу и сыграл победный марш из оперы «Аида». Потом марш из оперы
«Вильгельм Телль». Женька подыгрывал мне баночкой с монетками, а Андрюшка на бара- бане. Получилось классно и очень громко. Всем другим болельщикам нашей трибуны понра- вилось. Потом мы поднялись и опустились, крикнули что было сил:
– Раз, два, три! «Зенитушка», дави!
Так мы повторили несколько раз. Но тут положение на поле резко изменилось. И уже спартаковцы начали жать по всему полю, это прессингом называется. Спартаковские болель- щики, находящиеся на противоположной трибуне, оживились. Команда услышала их при- зывы и забила нам – 1:1.
До окончания первого тайма оставалось немного времени, и мы надеялись, что на пере- рыв «Зенит» уйдет с отрывом в один мяч.
Главный тренер «Зенита», тоже  с голубым шарфиком на шее, развевающимся от небольшого ветерка, нервно ходил, вскакивал, кричал что-то игрокам в поле, руководил, в общем был главнокомандующим своей армии. Я видел, как он нежно похлопывал игроков по плечу, как он резко вскакивал, поднимая руки вверх, когда мяч был забит, и как вздыхал, когда упускали ситуацию.
Мишка Загоруйко встал и своим зычным голосом крикнул:
– «Зенит»!
Все отвечали громко:
– Я люблю!
– «Зенит» – лучше всех!
– «Зенит» – ждет успех!
– «Зенит» – только он!
– «Зенит» – чемпион!
 
«Чемпион» мы так громко крикнули, что не услышать это было невозможно. И опять Аршавин с Коржаковым пошли вперед.
Оставалось две минуты до перерыва. К воротам «Спартака» на скорости сверхзвуко- вого самолета приблизился Аршавин, защитник «Спартака» не смог ему помешать. Вратарь был бессилен. Аршавин мощным ударом пробил в «девятку».
– Ура! Ура! – разнеслось по стадиону.
Я видел: Михаил Боярский вскочил, поднял руки вверх, только шляпу свою не снял – имидж. На трибуне губернатора тоже все вскочили, обнимаются. Первый тайм закончился. В перерыве на стадионе звучала музыка группы «QUEEN», моей любимой группы
«QUEEN» с Фредди Меркюри. Как давно его нет, а голос звучит, как будто он поет сегодня вместе с нами. Песня «Мы – чемпионы» как раз для сегодняшнего матча, да и для всех матчей на свете, потому что все хотят быть чемпионами либо в спорте, либо в жизни. Правда, не у всех это получается. Для этого очень много надо уметь и понимать, чтобы стать чемпионом. В перерыве мы решили размяться, походить по стадиону, съесть сосиску в тесте. «Хот-
дог» называется – собачья сосиска. Мы встали и пошли. Наш мощный Мишка Загоруйко если кого-то задевал, проходя по ряду, говорил: «Извините». Погода была солнечная, можно сказать, жаркая для конца апреля.
– Ни облачка, – заметил Лопухов. – Скоро лето. Бабочки, цветочки.
– Ха-ха, – засмеялся Женька. – Ты, Андрей, тоже решил биологом стать, как Марья Васильевна?
– Да, – ответил задумчиво Андрей, – полюбил я биологию. Биология – это ведь сама жизнь.
– Ну и молодец, – похвалил я Андрюшку, – у каждого человека должно быть свое при- звание.
В буфете мы взяли по сосиске в тесте. Сосиска была с кетчупом и очень аппетитная. Мы встали в кружок  и ели. Шкурка у сосиски трещала и лопалась, когда  мы ее кусали,     и оттуда брызгал горячий пахучий сок. Вкусно! Затем выпили по «Пепси-Коле», а то боль- шая бутылка, которую взял Мишка, уже опустела: он все выпил, еще на стадионе. Так он громко кричал, что во рту все время пересыхало. С нами в очереди за сосиской стоял болель- щик «Спартака» в красно-белой футболке – худенький белобрысый паренек с приветливым лицом.
Женька подошел к нему и пропел на манер «Чайфа»:
– Какая боль, какая боль: «Зенит» – «Спартак» – два-один. И еще раз:
– Какая боль, какая боль: «Зенит» – «Спартак» – два-один! Я толкнул его:
– Женька. Это нехорошо. Ведь если бы твоя команда проигрывала, тебе ведь было бы неприятно.
Женька отошел от паренька и ничего не сказал. Но по его виду я понял, что ему стыдно.
А белобрысый болельщик «Спартака» только рукой махнул:
– Это в нем эмоции, адреналин играет. Ничего, я не обиделся.
Перерыв закончился. Мы заняли свои места на трибуне, и команды  снова вышли    на поле. Видимо, тренер «Спартака» в перерыве сделал внушение, и команда с первых же минут второго тайма атаковала. В «Спартаке» тоже много замечательных футболистов.
В 1956 году на Олимпийских играх в городе Мельбурне, в Австралии, сборная Совет- ского Союза по футболу завоевала золотые медали. Так в сборной команде из одиннадцати игроков было семь спартаковцев, а также наш легендарный вратарь Лев Яшин. А имена спартаковцев Никиты Симоняна, рекордсмена по количеству забитых голов, и Игоря Нетто, Николая Тищенко навсегда вошли в историю спорта. Во время полуфинального матча с Бол-
 
гарией Николай Тищенко сломал ключицу. Тогда нельзя было заменять игроков во время матча. Несмотря на требования врачей, он остался на поле, а так как играть в обороне уже не мог, то перешел на край, где по мере сил помогал команде. А через несколько минут ком- бинацию, которую начал Николай Тищенко с больной ключицей, завершил голом спартако- вец Татушин. И мы вышли в финал, где стали чемпионами Олимпийских игр. Вот это герой!
Но наши зенитовцы тоже начеку и тоже  атакуют.  Мы все встаем, хлопаем в ладоши и разводим руки в стороны, одновременно кричим:
– Сине-бело-голубые! Хэй, Хэй!
Спартаковские болельщики не отстают. Мы поднимаемся волной, потом опять подбад- риваем команду:
– А лучше клуба нам не надо, чем «Зенит» из Ленинграда!
Зенитовцы вроде услышали наш призыв, пошли в атаку. Опять наши молодцы. Дошли до ворот. Пробили… Ох, штанга. Я играю в свою трубу – как бы призывный клич, Женька гремит баночкой, Лопухов – на барабане, Загоруйко басом кричит со всеми:
– Вперед! Вперед! Питер! Питер! «Зенит»! «Зенит»! – и разворачивает наш плакат, который написал Генка Перов: «Зенит» – вперед!».
Но пока все в порядке, 2:1 в нашу пользу. Победа. Если бы, если бы так матч и кон- чился бы. Было бы хорошо, нет, было бы даже превосходно. Но спартаковцы оживились. Все больше угловых у наших ворот. Вот вратарь «Зенита» отбил очередной неприятный удар,  кулаками  отбил. Что же зенитовцы упускают инициативу? Нельзя идти в оборону   и там отсиживаться. Ведь еще полководец Суворов говорил своим солдатам: «Лучшая обо- рона – это нападение». А наши ушли в защиту слишком рано. Опять мы подбадриваем нашу команду:
– Во всем Союзе знаменит ленинградский наш «Зенит»!
Разворачиваем сине-бело-голубую змейку. Уже немного осталось, минут пять до конца матча, хотя судья, наверное, добавил минуту-вторую. Продержимся. Мы уже начали громко петь гимн «Зенита»:

– Город над вольной Невой… Мы болеем за «Зенит» родной! Слушай, Ленинград, я тебе спою Задушевную песню мою.
Если соперник «Спартак», Ты не забывай своих атак.
«Гамбург» и «Рапид» – всех он победит, Наш родной ленинградский «Зенит»…

 

ное.
 
Не у всех ребят был хороший голос и слух, но душа болельщика – вот что самое глав-

И тут случилось непоправимое. За две минуты до конца матча наш зенитовский защит-
 
ник сбил во вратарской зоне спартаковца, который выходил один на один с вратарем и мог забить стопроцентный гол. Где же другие защитники и игроки? Пенальти!
– Ох! – воскликнул Андрюшка Лопухов.
– Как же так? – вздохнул Женька.
– Судью на мыло! – крикнул Мишка Загоруйко. А я только рукой махнул:
– Какая досада!
Спартаковец разбежался и конечно же забил. Очень редко можно отбить пенальти.
 
И вскоре прозвучал финальный свисток главного арбитра матча. Ничья – 2:2. После матча зенитовцы, вся команда, взялись за руки, обратились к тем трибунам, где сидели мы – их болельщики, и низко нам поклонились. Мы, болельщики, сделали все, чтобы им помочь. Все и даже больше. Мы душой все время были там, на зеленом поле битвы. И мы стали кричать им:
– Молодцы! Молодцы! «Зенит» – чемпион!
Несмотря на то, что они могли бы выиграть, но сделали ничью, несмотря на все их ошибки, они все сделали для победы, все, что смогли. Ничья – тоже неплохо с таким сопер- ником, как «Спартак», хотя мы играли на своем поле. Но молодцы! Мы покидали стадион с чувством выполненного долга.
Звучал старинный футбольный марш, который написал композитор Матвей Блантер и который звучал тогда, когда знаменитыми спортивными комментаторами были Синявский, Набутов и Озеров.
А после футбольного марша началась зенитовская песня в исполнении нашего земляка Юрия Охочинского:

А стадион шумит:
«Зенит», «Зенит», «Зенит»!
Играй, «Зенит»! Болельщики помогут!

У него голос такой же сочный, как у английского Тома Джонса, который поет
«Делайлу». Правда-правда.
Мы выходим со стадиона. Огромнейшая волна болельщиков. Мы, фанаты, со своими эмоциями, восклицаниями, высказываниями, переживаниями, нервами, адреналином. Мно- гие тут же пьют пиво. Это подогревает. Мы идем друг с другом рядом или друг рядом с вра- гом из команды противника. Мы все – одна большая семья неуспокоенных, взбудоражен- ных людей. По бокам нашу колонну контролирует милиция до ближайших станций метро
«Спортивная», «Петроградская» или «Василеостровская». Нас боятся прохожие и милиция. Но мы не будем громить ларьки и магазины, поджигать машины, как это было с англий- скими болельщиками, не будем бросаться на прохожих, спокойно идущих по своим делам. Надо потихонечку успокаиваться, приходить в норму. Милиционеры настороженно смотрят на нас, помахивая дубинками: «Что-то предпримут эти фанаты?»
Но мы спокойно садимся в поезда метро и растворяемся в толпе. Я, Женька, Андрюшка и Мишка – мы все из одного класса, из одного микрорайона, поэтому едем до одной станции. Как только мы сели в поезд метро, сразу стали обыкновенными пассажирами, только с сине- бело-голубыми флагами и шарфиками.
– Хорошо, что завтра выходной. В школу не надо, – радовался Женька, – а то как бы мы уроки выучили.
– Здорово, – откликнулся Мишка. – Правда, завтра у меня родственники из Киева при- езжают Питер посмотреть. Не до уроков будет.
– Это верно, – согласился я. – Родственников придется водить по музеям-дворцам, чтобы все успели посмотреть.
– За три дня не посмотришь. Они только на три дня и приезжают.
– Да, за три дня все не посмотришь, – подтвердил Лопухов. – Ведь и в Ботанический сад надо успеть сходить, и в зоопарк. Там жирафенок родился.
Мы все переглянулись и засмеялись: Андрюшка точно стал биологом.
За разговором пролетали станции. На одной из них села группа подвыпивших парней. Они сначала слишком громко смеялись. Ну пусть смеются, если у них хорошее настроение! Потом стали слишком громко разговаривать, как будто они глухие. Может, кто-нибудь из них
 
действительно плохо слышал? Затем стали икать. Ну что ж, икать не воспрещается – просто некрасиво. Но потом они подсели к двум симпатичным девушкам, одна из них – худенькая блондинка в джинсах, а другая – полненькая брюнетка в юбке. И все было бы ничего, но один из парней пытался поцеловать брюнетку, а она не хотела. Девушка увернулась и крикнула на весь вагон:
– Не приставайте! А то милицию позову!
Она оглядывалась, хотела, чтобы ее кто-то защитил от нахалов. А поезд шел – прогон длинный.
Люди, находящиеся в вагоне, делали вид, что это их не касается, уткнулись в газеты, внезапно заснули или просто отвернулись. Тут один из компании, мощный такой парень, слегка покачивающийся на ногах, сжал девушке руки, икнул ей прямо в лицо и поцеловал ее. Она вырвалась, дала ему пощечину и побежала по вагону. Он за ней. И тут на его пути встал тот самый белобрысый паренек в красно-белой футболке и с таким же красно-белым шарфом – болельщик «Спартака». Он заслонил девчонку своим телом. Хулиган замахнулся на спартаковского фаната, но у того реакция была лучше и он был трезвый. Парень увер- нулся и боксерским ударом нокаутировал хулигана. Тот упал. Зато его дружки оказались тут как тут. Но тут уж Мишка, я, Женька и Андрей встали им наперерез. Встретив отпор, хули- ганы поняли что к чему и отступили. Поезд остановился. Мы, белобрысый паренек, девушки и хулиганы, поддерживающие за руки своего упавшего товарища, вышли из вагона. Почему- то к нашему вагону подоспела милиция. Видимо, кто-то из пассажиров втихаря вызвал ее.
– А, опять фанаты! – не удивились милиционеры. – Пройдемте. Разберемся.
– Да не эти фантики, – вмешалась старушка, вышедшая с нами из вагона. – Не эти голубенькие, – она показала на нас, – и не этот красненький, – она показала на белобрысого паренька.
– Они, наоборот, молодцы! – подхватил пожилой мужчина в очках. – Болеют за раз- ные команды, а совесть у них одна! Они защитили вот эту девушку. Хватайте подвыпивших хулиганов. – Он показал на убегающих парней. – Они людям мешают жить. Я свидетель- ствую. Это я вызвал милицию. Если бы не мои очки и не возраст, я бы тоже вмешался. А то очки разобьют, я до дома не дойду – у меня минус восемь.
Милиционеры побежали за ребятами. Старушка, мужчина и девушка пошли давать показания. А мы пожали руку смелому белобрысому фанату «Спартака».
– Глеб, – представился он, – я от своих в толпе оторвался. У нас поезд на Москву отправляется через полчаса.
– Что же мы стоим? – закричал Мишка. – Мы тебя проводим. Как ты этого парня нока- утировал, а? Одной левой.
– Этот удар мне брат старший показал. Он служит в десантных, в отпуск приезжал. На перроне его уже дожидались друзья – фанаты «Спартака».
– Они мои друзья, – представил нас Глеб. И быстро-быстро все рассказал своим ребя- там. Все пожали нам руки.
– Надо обменяться в честь дружбы, – сказал я и отдал Глебу свой сине-бело-голубой флаг. – Шарфик не могу. Не мой.
Он тоже отдал мне свой спартаковский красно-белый флаг. Обменялись адресами.
Будем приезжать друг к другу в гости, на матчи.
– Вот, баночку мою возьмите. Она здорово звенит, – протянул руку с подарком Женька.
– И барабан с палочками пригодится, – одарил ребят Андрей. Спартаковские фанаты вскочили в вагон.
– Приезжайте еще! – помахал им Мишка. А Андрей добавил:
 
– Сходим в зоопарк, там жирафенок родился! Но они его уже не слышали. Поезд мед- ленно уходил вдаль. Они только махали нам и пальцами показывали «викторию», что озна- чает «победа».


День рождения у Кролика

Когда у тебя на носу день рождения, то ты начинаешь думать, как и где его лучше справить. Когда  я был маленьким, то думал: «Как жалко, что «день рожденья только  раз  в году…»»
Заботились обо всем родители. Для них это была кутерьма, но приятная кутерьма:    с покупкой продуктов, приготовлением салатов, заливных, горячих блюд, зазыванием гостей, их развлечением.
Развлечением гостей в  основном  занимался  папа.  Он  у  нас  играет  на  пианино,  и поэтому, если усталые от пиршества и разговоров гости уже не могли танцевать под маг- нитофон ни вальс, ни рок-н-ролл, то он садился за пианино и пел всем известные песни, чтобы люди на диване, стульях, креслах весело подпевали:

– У Пэгги жил веселый гусь, Он знал все песни наизусть. Ах, до чего ж веселый гусь! Спляшем, Пэгги, спляшем!

– Подхватываем! – командовал папа, и гости, обретая второе, а может, и третье дыха- ние, подпевали:
– Ах, да чего ж веселый гусь! Спляшем, Пэгги, спляшем!
Слова этой песни перевела с шотландского поэтесса Ирина Токмакова, а музыку напи- сал Виктор Берковский.
Так все и происходило. По глазам гостей постепенно становилось заметно, что они отошли от всех печалей, дел, забот и им хорошо. То ли оттого, что гусь веселый, то ли оттого, что вкусно поели, пообщались, потанцевали, пелось весело и задорно. Эту песню папа пел четырнадцать лет: на мамин день рождения, на свой, на наш с Вовкой. Четырнадцать, потому что мне должно было скоро исполниться пятнадцать. Ну а после года, как сказал один уче- ный, человек уже должен все помнить. Четырнадцать лет, а песня как новенькая.
Иногда на какой-нибудь день рождения приходил папин товарищ по работе с редким именем Май. Он приходил не один, а со своей неразлучной спутницей гитарой и пел:

– Милая моя, Солнышко  лесное, Где, в каких краях Встретишься со мною?

Эту песню Юрия Визбора Май напевал и в лесу, у туристского костра, и у подножия Хибин, на которые он взбирался, и на стоянках байдарочных походов по рекам, которые он покорял… Май объездил всю Россию.
– Куда поедешь в отпуск этим летом, Май? – спрашивал папа.
– Пока не знаю, – задумчиво отвечал Май, – маршрут еще не выверен. Но хорошо, что весна!
И он снова ударял по струнам…
Поздно вечером мама довольная и очень усталая говорила папе:
– Весело было очень.
– И вкусно, – добавлял папа.
 
И, немного обсудив разговоры и гостей, они, умиротворенные, засыпали.
После дня рождения можно было три или четыре дня ничего не покупать и не готовить, а только есть: ведь всегда готовилось больше, с запасом.
На день рождения мама, угощая гостей, говорила:
– Попробуйте это и это – по новому рецепту сделано. – А сама носилась из кухни     в комнату и обратно, и неизвестно было, поела она что-нибудь или нет.
Поэтому папа гордо говорил маме, вынимая мисочки из холодильника, как будто это он все приготовил:
– Вот это очень вкусно, попробуй. Я тебе положу. Этот студень тебе удался, да и я ножки отличные купил.
Мама сидела и улыбалась.
И вот теперь у меня намечался день рождения. Нет, это здорово, но хочется в своей молодежной компании его справить. Раньше мы уходили в свою комнату и включали поп, рок или что-нибудь еще – кому что по вкусу. У нас своя музыка, а у родителей – своя.
Родители поняли мои намеки, когда я их спросил:
– И дядя Май придет, и тетя Аня? Папа на это сказал:
– Мы решили сами поехать в гости к тете Ане. Она живет одна, ей скучно. И дядя Май туда приедет, а вы сами здесь справляйте.
– Ура! – закричали мы с братом, которому уже стукнуло двенадцать лет и он понимал что к чему.
– Только уговор, – продолжал папа, – во-первых, чтобы постарались ничего не разбить.
– Всегда что-нибудь бьется, – защитила меня мама. – Если посуда не будет  биться,  то остановятся стекольные и фарфоровые заводы, выпускающие тарелки и рюмки.
– Когда посуда бьется – это всегда на счастье, – поддержал ее я и засмеялся. Папа посмотрел на маму, на меня, на брата:
– Ладно, заговорщики. Это условие снимаю. Во-вторых, чтобы все убрали и вымыли за собой. В-третьих, покупайте и готовьте все сами. Деньги выделим.
– У меня есть свои накопления, – предложил я. – Вот. Это все я сам заработал в джаз- оркестре.
– Да ты у нас миллионер! Ротшильд! – удивились мама и папа одновременно и сразу схватились друг за друга.
Это примета такая: если люди говорят одно и то же одновременно, надо схватиться друг за друга и загадать желание – обязательно исполнится. Я, правда, не проверял.
Накануне дня рождения мы с Женькой все закупили. Девчонки из класса должны были прийти приготовить.
Когда настал долгожданный день рождения, я в школу не пошел. Все пропылесосил, вымыл, вытер и начистил. Все, все, все.
Постелил скатерть, расставил тарелки, фужеры… Первым пришел Женька:
– Поздравляю! Это тебе. – Он вручил мне сверток. – Расти большой, не будь лапшой.
– Спасибо.
Я хотел было раскрыть сверток: интересно, что там, но раздался звонок, и пришла Алена Смирнова.
– Это тебе. – Она тоже вручила мне подарок. – Давай уши. Я не больно. – И она пят- надцать раз легонько дернула мочки моих ушей. – А это холодец в мисочках. А теперь давай мне продукты – будем готовить. – Хлеб купили?
Я стукнул себя по лбу.
– Ничего, я сейчас сбегаю, – сообразил Женька, – не имениннику же бегать? Да и неда- леко, булочная в твоем доме.
 
Через десять минут он вернулся, и не один.
– Вот, – сказал Женька, – иду я обратно, а они уже в лифт влезают, ну я им кричу:
«Подождите». Так и доехали. Ха-ха. Шесть человек. А в инструкции к лифту написано, что не больше четырех – все врут.
С ним приехали Маша Круглова, наша отличница. Подарила мне диск «Иванушек».

Вот это любовь!
На экране твой любимый герой. Он самый лучший парень на свете. В него влюбиться очень легко.
И я тебе дарю свой билетик в кино – Вот такое кино!

Андрюшка Лопухов пришел с подарком и с пирогом с капустой:
– Вот. Мария Васильевна испекла. Тебя поздравляет. Ну Семядоля дает!
Гена Перов – наш художник, подарил мне свою гравюру в рамочке, на ней был изоб- ражен всадник на коне.
– Этот всадник – это ты. Костя, улетающий в будущее, – это такая аллегория.
– Понятно. – Мне очень понравилась его гравюра. Красивая. Генку привлекли резать хлеб.
Леха Архипов – качок, красавчик с рыженькими волосами, как у Григорьева-Аполло- нова из «Иванушек», любимец всех девчонок, подарил мне эспандер, чтобы я накачивал мышцы.
– Будешь, как я, таким же красивым, это сейчас модно. Все девчонки твои.
Ему поручили резать лук как самому стойкому. У него текли слезы, а он только посме- ивался.
Когда пришли другие ребята: Сережка и Валерка из моего подъезда – делать было уже практически нечего.
Мишка Загоруйко как всегда опоздал из-за тренировки. Он ввалился, когда мы уже сидели за столом, и мой брат сыграл на пианино «Нарру birthday to you».
День рождения понесся.
Перекусив, то есть съев многочисленные салаты, холодец, пироги, сыры, колбасы, выпив пепси, стали танцевать.
Народу было много. Танцевали так, что в домофон позвонила старенькая соседка Анна Ивановна и стала громко кричать в трубку:
– Это кто. Костя?
– Это я, Анна Ивановна.
– Что у вас там происходит?
– Ничего, день рождения у меня.
– Какое варенье?
Из-за музыки ничего слышно не было.
– Да не варенье. А день рождения у меня. Родился я.
– Ты? Ты уже давно, Костя, родился!
– Ну да. Пятнадцать лет назад.
– А-а, – наконец дошло до Анны Ивановны. – Но все равно хорошо бы потише.
– Хорошо, Анна Ивановна, постараемся потише.
Потанцевали, сели, с аппетитом съели горячее – пельмени. Причем девчонки их сами слепили.
 
Улет!
– У меня дед в Сибири живет – они часто пельмени едят, – хвастался Леха Архипов, – это настоящая сибирская еда.
– Пельмени едят там, где холодно, – подтвердил Андрей Лопухов.
– Потому что сытно, – продолжил расхваливать еду Женька. – А у нас в Питере тоже бывает холодно зимой. До тридцати градусов мороза.
Мишка Загоруйко, я и остальные ничего не сказали, потому что когда  я ем – я глух  и нем.
После горячего в еде сделали перерыв до торта. Попели караоке. Особенно хорошо получалось у Женьки.
Потом стали играть в фанты. Женьке повезло: ему достался фант поцеловаться с Але- ной. Это я специально подстроил. Женька покраснел от счастья, а Алена смутилась. Но было видно, что она тоже очень довольна.
Потом съели большущий торт. Перед тем как его съесть, я задул одним махом все свечки.
Снова танцевали. Потом видик посмотрели – комедию. Затем я шутливо сказал:
– А наши родители, когда справляют день рождения, всегда поют песню про Пэгги.
– А я такой песни не знаю. Кто ее поет? – спросила Маша Круглова.
– Неужели Витас? – стал гадать Архипов. – У него даже диск такой есть, «Песни моей мамы» называется.
– Ну Костя, сыграй, что поют твои родители, стали просить ребята.
– Что вы, – отнекивался я.
– Сыграй, – попросил Лопухов, – а то мой дед как в день рождения выпьет, закусит, все одну песню поет – из фильма «Два бойца»: «Шаланды, полные кефали, в Одессу Костя привозил…». Хорошая песня. Но надо ему еще что-нибудь петь.
Я сел за пианино и стал петь и играть. Ребята подпевали:


– У Пэгги жил смешной щенок, Он танцевать под дудку мог.
Ах, до чего ж смешной щенок! Спляшем, Пэгги, спляшем!


– Классная песня, – улыбался Мишка Загоруйко, – я ее и не знал. Недаром сейчас мно- гие певцы старые песни осовременивают и в новой аранжировке поют. О! «Старые песни о главном»!
Мы засмеялись. Дело подходило к завершению. Девочки помыли посуду. Мальчики расставили все по местам. Открыли окна, чтобы был свежий воздух. Хотя все жили близко, надо было расходиться – время позднее. Родители, наверное, уже волновались.
– Оставайтесь ночевать, – говорил я ребятам, – всем места хватит.
– Хорошо повеселились. Спасибо этому дому – пойдем к другому, – одевался Женька и посмотрел на Алену. – Провожу?
– Конечно.
Они сели в лифт. К ним присоединились Леха Архипов с Машей Кругловой, Гена Перов, а потом еще и Андрюшка Лопухов. Мишка Загоруйко, как спортсмен, быстро- быстро побежал вниз по лестнице. За ним спустились, но уже на другой скорости, Сережка и Валерка из моего дома.
Когда Андрей заходил в лифт, Маша испугалась:
 
– Андрей! Ты – лишний!
– Как это лишний? – усмехнулся Лопухов  и, взглянув сначала на Машу, а потом   на Лешу Архипова, стоявших в обнимочку, добавил: – А-а, я все понимаю.
– Что ты понимаешь? Нельзя. Лифт не может вмещать более четырех человек. Это даже в инструкции написано!
– Не бойся – выдержит. Я физику теперь тоже знаю. Вчера контрольную на четыре переписал, – парировал Андрей.
– Ты, Маша, зря волнуешься, – поддержал его Женька. – Я когда за хлебом бегал, помните, сколько нас тогда в лифте было – шесть: ты, Маша, была, Гена, Леша, Андрей, сосед с пятого этажа, да еще с собакой, и я. Сколько – даже семь вместе с собакой. И ничего – выдержал. А здесь нас шесть без собаки.
– Собака-то была чау-чау! Маленькая такая собачка, – не унималась Маша.
– Все в порядке будет – положитесь на меня, – гарантировал Женька. Видно, хотел произвести впечатление на Алену своим мужеством и спокойствием.
– Поехали! – крикнул Андрей и нажал кнопку первого этажа.
– До свидания, Костя! День рождения – класс! – донеслось из лифта.
Я спокойно пошел было домой, но вдруг: тыр-тыр-пррр… Лифт остановился между четвертым и третьим этажами. Я слышал: ребята нажимают кнопки, стучат по дверце.      Я побежал к ним.
Там сначала шутили:
– Ха-ха. Клевое приключение.
Кто-то вытащил свои ключи – пытался открыть дверь. Не получилось. Ножничками из косметички Алены – опять не получилось.
– Костя! Стукни молотком, там что-то заело, и звони в аварийную! – просили ребята из лифта.
Я позвонил в аварийную. Сказал, что шесть человек застряли в лифте, что у них сей- час остановится сердце, что эти шесть человек очень торопятся домой, и что хорошо бы аварийная приехала побыстрее.
– У нас одна машина на весь район, – доложили в аварийной.
Тогда я снова позвонил и сказал, что среди шестерых находится старенькая бабушка лет под восемьдесят. Ведь у всех ребят были родители и бабушки, и дедушки, которые вол- новались.
– А у нас все равно одна машина на весь район, – отвечала аварийная голосом молодой девушки. – Остальные в ремонте. Ладно. Ждите. Машина к вам приедет после переулка Декабристов – они первые позвонили. Там застрял мужчина с собакой. Она очень громко гавкает – людям спать не дает. Потом набережная Крюкова канала – там люди шкаф на ночь глядя куда-то перевозили. Туда еще и милиция поехала выяснять, кому шкаф в первом часу ночи понадобился. А потом ваши шесть человек с бабулей. И куда только бабуля собралась в такую темень. Ну и бабули пошли.
Я взял молоток, стукнул по лифту – ничего. Прошло минут двадцать. Шутки и смех  в лифте уже кончились. Шли разборки.
– Из-за кого мы застряли? – кричал Гена, поглядывая на Андрея.
– «Из-за кого, из-за кого», из-за Лопухова, конечно. Изучать физику надо, – не унима- лась отличница Маша.
– Я худенький, – оправдывался Андрюшка. – Застряли из-за самого толстого. А самый толстый у нас…
– Женька. Если кушать захотим, то его, – сострил Леша Архипов. Все засмеялись.
 
– Я по телевизору видел один  спектакль, так там трое на плоту плывут,  в откры-  том море; плывут, плывут, а есть нечего, так они, по-моему, одного съели. Но они жребий тащили, – вспомнил Женька.
– Мы же не на плоту, а в центре города, скоро нас освободят, – спокойно рассуждала Алена.
– Ребята, до людоедства дело не дойдет, – успокоил я их. – Я вам еду через дырочку просуну, особенно сосиски хорошо пролезут. Я видел в комедии «Карнавальная ночь».  Там директор Дворца культуры застрял в лифте, так его сквозь дырочку в лифте сосисками кормили.
– Да, смешная комедия, – согласились друзья, – мы ее сто раз видели. А все равно смешно. Там еще Людмила Гурченко поет: «Пять минут, пять минут…»
Женька все рассуждал вслух:
– Ничего не пойму. Ведь когда я с хлебом и булкой поднимался в лифте, было же шесть человек…
– Да еще собачка чау-чау «тяв-тяв», – перебил Лешка Архипов.
– Верно, и еще маленькая собачка. И ничего. Лифт выдержал, доехал. Не застрял.
А сейчас? На собачку меньше.
– Вот что я вам скажу, ребя, – выдал многозначительно Лопухов. – Тогда вы все ехали в лифте, и ваши желудки не были наполнены едой. Поэтому вес был меньше, чем сейчас. За день рождения вы наполнили животы едой, растолстели и стали больше весить. Поэтому и застряли.
– Гениально, – съязвила Маша Круглова. – Ты, Андрей, прямо растешь на глазах.
– Это похоже на историю Винни-Пуха и Кролика в мультфильме. Там Винни-Пух пошел в гости к Кролику, подкрепился всем чем можно, а потом вылезти из норы Кролика не смог, потому что растолстел. Так и мы. Пошли к Косте. Он в данном случае Кролик. Съели столько, что лифт остановился. – Андрей захихикал: – Помните, до третьего класса мы Женьку тоже звали Винни-Пухом за его фамилию Медведев? – вспомнил Андрей.
Генка Перов от него не отставал:
– Помните, как он там забавно пытался выбраться?
– Хороший, смешной мультик, я его раз двадцать смотрела, а может, и больше. А голо- сом Винни-Пуха говорил мой любимый артист Евгений Леонов. Он сам немного на мишку похож, – улыбнулась Алена.
– Нам тоже придется здесь сидеть и ждать, пока не похудеем и лифт сам не поедет.
Ой, не могу! – засмеялся Женька, глядя на Алену: – Не бойся, я с тобой!
А Архипов ничего не сказал, он просто так гоготал, что его услышала даже Анна Ива- новна с пятого этажа, и я ей долго объяснял, что же случилось. Наконец  она ушла спать  со словами:
– Не зря я спускаюсь и поднимаюсь тихонечко без лифта. Эта техника до добра не дове-
 
дет.
 

Обстановка разрядилась. Я снова пошел звонить в аварийку.
– Ждите, – опять сказали там. – Собаку с хозяином-мужчиной уже освободили. Шкаф
 
оказался антиквариат, поставили на место. Без милиции не обошлось. Сейчас к вам приедут. Крепитесь. Как там бабуля ваша? Жива? А то мы можем «неотложку» ей вызвать.
– Бабуля в полном порядке. Крепкая попалась. Спасибо. Приезжайте. «Неотложку» не надо. – Я положил трубку, и сразу позвонил дедушка Андрюшки Лопухова.
– Где там Андрей? – спросил он. – Уже час ночи. Волнуемся.
Я, чтобы не расстраивать деда, сказал, что я на кухне, а Андрей в комнате музыку слушает, и попросил деда перезвонить внуку на мобильник.
– Спасибо, – ответил дед.
 
Я кинулся к лифту:
– Андрюшка, сейчас твой дед тебе по трубе позвонит, изобрази какую-нибудь музыку.
– Поняли, – отозвались Андрей и ребята.
Позвонил дед. Андрюшка взял трубку. Алена Смирнова стала петь:
– Ой, ой, ой, ой.
Это между нами любовь…
– Какая любовь? – насторожился дед в трубке. – Что за музыку вы там слушаете?
– Так это, дед, Глюкоза песню такую поет.
– Какая еще Глюкоза или Сахароза? Вам пока еще рано про любовь. Серьезнее надо песни слушать!
Тогда запел Женька:

– Ты погасила свечку, Загадала желание…

– Вот это получше, – отозвался дед.
– Это «Чай вдвоем» так задушевно поют, – рассыпался Андрей. – «День рождения» песня называется.
– Вы там чай вдвоем пьете, с кем? С Костей? Остальные уже ушли? И тебе пора. Нечего чаи в час ночи распивать.
– Да нет, это группа так называется – «Чай вдвоем». И вообще, дед, я скоро приду, а то у тебя на трубе денег не останется.
– Чай вдвоем, а почему не «Кофе вдвоем», – ворчал дед. – Бывает же такое. Поторап- ливайся, ждем, волнуемся, – и повесил трубку.
Потом позвонила мне на городской телефон мама Алены:
– Костя, позови Алену.
Я опять решил ей ничего не говорить: ведь аварийка вот-вот приедет. А машина все не ехала – вроде пробок ночью не бывает.
Опять по трубе позвонил внуку дед:
– Андрей, быстро домой!
Запела уже наша отличница. Маша Круглова песню группы «Виагра»:
– У– биология, у – биология, у – биология, анатомия, изучи ее до конца…
– Что вы там, биологию или анатомию в час ночи изучаете? Не поверю. Я старый мор- ской волк. Сердцем чую, что-то у вас случилось!
– Все в порядке, дед. Это группа…
– Никаких больше групп! Выкладывай! – дед твердо стоял на своем. Андрей сдался:
– Лифт застрял.
– Лифт? – у дедушки, наверное, случился инфаркт, по крайней мере, в трубке его долго слышно не было, а потом ее взяла Мария Васильевна:
– Андрей, напомни адрес. Сейчас придем.
Потом пришлось выложить правду и Алениной маме, и Женькиному папе, и всем остальным. Так что к приезду аварийной машины на лестничной площадке стояли бабули и дедули, мамы и папы и ждали освобождения своих детей и внуков.
Потом мы всей гурьбой вернулись ко мне домой – праздновать счастливое избавление. Было два часа ночи. Родители мои ночевали у тети Ани, как мы и договаривались. Подогрели чайник. Мария Васильевна принесла с собой еще пирог с капустой и пирог с яблоками. Другие родственники тоже захватили провизию. Испереживавшиеся в лифте
 
ребята все съели. Им помогали мы с братом, все бабушки и дедушки, мамы и папы. Андрюш- кин дед поднял фужер и предложил тост:
– Все кончилось хорошо. Никто никого в лифте не съел. Чтобы всегда было семь футов под килем! По-сухопутному это означает: чтобы всем было всегда хорошо!
Все закричали: «Ура! Ура!». Но не слишком громко, чтобы не разбудить соседей. Домой спускались по лестнице пешком, не надеясь на технику.
Такой вот получился веселый день рождения…


Моя дорогая фанатка

Не везет мне с девушками. Мне уже пятнадцать, я уже в девятом  классе, а девушки  у меня все нет как нет.
Нет, они есть, но куда-то испаряются.
Инга, с которой я познакомился в лагере и которая, как я думал, увидев меня по теле- визору, сразу позвонит и скажет: «Костя, ты был неотразим», позвонила и сказала как-то сонно в трубку: «Я «Мумий Тролля» больше люблю, чем твой джаз». Этого я не смог выне- сти. Я обиделся.
Потом познакомился я в клубе поэтов с Людой Лядковой. Очень симпатичная девушка. Мой папа, как увидел ее, целый вечер глаз не мог отвести от ее длинных ног (у нее рост метр восемьдесят пять), а мама, заметив, куда папа смотрит, устроила ему скандал.
Так эта Люда Лядкова дружила со мной и одновременно, оказывается, переписывалась с парнем из Швеции. Вот коварство какое! Она была старше меня на целых два с половиной года и в конце концов укатила-таки в Швецию. Я ее провожал в аэропорту, и она мне напо- следок сказала: «Костя, ты остаешься моим другом и братом по перу на всю жизнь».
Я долго смотрел вслед улетающему лайнеру. А потом даже стихотворение написал:

Нежное, приветное Гореть не устает.
И встанет солнце светлое, И будет путь далек.

Солнце – это значит Люда.
Рита поступила в музыкальное училище и совсем зазналась: «Мне некогда, лекций многовато, не то что в школе».
А сама гуляет, я ее видел на Невском проспекте, идет так в обнимочку с каким-то пар-
нем.
Дашу – мою «любовь на пятом этаже» – я тоже часто вспоминал. Жалко, что она ока-
залась не моей половинкой.
В классе все девчонки влюблены в Мишку Загоруйко или в Архипова. Записочки все им шлют. Женька дружит с Аленой Смирновой. А у меня никого. Хотя бы собака была бы. Я бы гулял бы с песиком и познакомился бы с какой-нибудь девочкой, тоже с собачкой. Пёсик мой бы: «гав, гав», собачка бы девочки: «тяф, тяф» – и мы бы с девочкой «ля, ля, ля, ля» – и подружились бы. Но нет собаки. Есть черепаха, она ничего не говорит, только фыркает.
Мама меня успокаивает: «Не отчаивайся, есть немецкая пословица: «Каждый Ганс находит свою Гретхен», что в переводе с немецкого – каждый Ваня находит свою Маню».
Надо знакомиться.
Пошел я к фанатам группы «Алиса», а там парней больше, чем девчонок. Ребята хоро- шие, правильные. Поют: «Нет наркотикам». Молодцы они. Но девочек там маловато.
Пошел к фанатам «Иванушек». Там – цветник. Девушки на подбор. Смотрю, одна вроде на меня смотрит. Я подошел, а она говорит, закатив глазки: «Ах, Григорьев-Аполло- нов, Григорьев-Аполлонов!»
Я так осторожненько спрашиваю: «А кто это такой?»
Она посмотрела на меня, как на чумного: «Это же один из «Иванушек», самый очаро- вательный рыженький».
Я поддакиваю: «Да, симпатичный парень рыженький, ничего, и танцует клево, и песни у них мне нравятся: «Тучи», «Где-то», «Куклы», «Билетик в кино»…
 
А она все: «Ах, Григорьев-Аполлонов, Григорьев-Аполлонов!»
Я ее пару раз на концерт нашего джаз-оркестра сводил, в театр сходили, на дискотеку, в кафе-мороженое, а она все: «Ах, Григорьев-Аполлонов, Григорьев-Аполлонов!»
Я рассердился и говорю: «Ты посмотри на меня, чем я хуже Григорьева-Аполлонова! Симпатичный, занимаюсь музыкой, учусь нормально, в метро играю на трубе, так это я под- рабатываю – родителям помогаю, да и себе немного оставляю – гуляем вот с тобой».
А она посмотрела на меня и сказала: «Фу!»
С горя я зашел к своим, фанатам Фредди Меркюри. Смотрю, пока я там месяц не был, появились две новые девушки – красивые. Я смотрел, смотрел на них, и одна из них тоже стала на меня смотреть. «Ну, – думаю, – вот оно».
Я подошел к кареглазой, обменялся плакатами, фотографиями Фреддика. Предста- вился:
– Костя.
– Катя.
Я говорю:
– Как раз два «К», – и улыбнулся. Она тоже.
Я говорю:
– Фредди так здорово поет.
– Да, – отвечает она, – здорово. – И смотрит на меня.
– И вообще «QUEEN» – самая лучшая группа. Она поддакнула.
– Но и ты, – говорит она, – очень симпатичный парень.
«Супер, – думаю, – есть!» И тут я разошелся:
– Я, Катя, и на трубе играю, и на фортепиано.
– А я на гитаре. – И улыбается.
Но тут вдруг подходят к нам два парня покрупнее меня и говорят:
– Катя, пойдем!
А Катя им отвечает:
– Нет, я с Костей пойду.
– С каким-таким Костей? – И смотрят на меня презрительно. – Кто это? Мы уже почти месяц в клубе. Здесь таких нет.
Я говорю:
– Я болел. А так я все время в клубе бываю. Вот спросите у кого хотите.
– Не будем мы ни у кого спрашивать. Проваливай по-хорошему.
И вот тут я добрыми словами вспомнил Риту. Это из-за нее я записался на тейквондо, ходил на все тренировки и научился-таки себя защищать.
– Спокойно, – говорю я Кате, – я знаю тейквондо. Ну подходите. Кто первый?
Один было подошел, но я раз! раз! – так что другой и подходить не стал, а только пригрозил:
– Ну погоди!
А я Кате говорю:
– Не бойся, я со всеми справлюсь. Мне только еще пятнадцать, правда…
– Ты мне и такой нравишься, – опустила глаза Катя. Каждый Костя находит свою Катю.


Звезды навсегда
Кто не хотел бы стать звездой и участвовать в передачах «Фабрика звезд» или «Народ- ный артист»? Из нашего класса, наверное, только Леша Архипов, потому что он очень любит автомобили и твердо решил стать автомехаником или гонщиком, да Алена Смирнова – она хочет лечить детишек. Остальные все, даже Женька, хотя он будет милиционером и его идеал – Дукалис из сериала «Улицы разбитых фонарей». Нет, остальные ему тоже нравятся, но Дукалис, во-первых, похож на Женьку, а во-вторых, такой же добрый и немного хвастли- вый, как он.
У Женьки есть любимая песня, которую поют Алла Пугачева и все менты в этом сери-
але:

Позови меня с собой,
Я приду сквозь злые ночи, Я отправлюсь за тобой,
Что бы путь мне ни пророчил. Я приду туда, где ты Нарисуешь в небе солнце,
Где разбитые мечты Обретают снова силу высоты.

 

тает:
 
Так вот, Женька всегда смотрит по телику «Фабрику звезд» и «Народный артист» и меч-

– Ах, если бы мне там оказаться. Я бы спел! А Алена над ним подшучивает:
– Медведев (это фамилия у Женьки такая), тебе же медведь на ухо наступил! На что Женька, вздыхая, отвечает:
– В песне главное – душа.
И я с ним совершенно согласен.
Нам нравятся многие песни из «Фабрики звезд» и «Народного артиста». Мы любим
 
Алексея Гомана, Диму Билана, который в 2006 году на Евровидении занял второе место, Никиту Малинина, Александра Панайотова, Дмитрия Голубева, Руслана Курика, Юлию Михальчик, Стаса Пьеху, Юлию Савичеву… Да всех и не перечислишь. И что самое глав- ное – они приехали в Москву из разных уголков страны, да не только страны, из разных угол- ков планеты, как, например, Пьер Нарцисс. Он из Африки. Как было бы им трудно выбиться в настоящие певцы у себя дома без передачи. В Москве же этих талантливых ребят многому научили: вокалу, танцам, показывали, как держаться на сцене. И хорошие песни им писали настоящие композиторы.
А я люблю песню про свой город, про Питер:

Зачем, зачем по Невскому я шла, Зачем, зачем я встретила тебя, Зачем тогда все развели мосты, Зачем с тобой столкнулась я, Зачем со мной столкнулся ты?..

Жизненная такая песня. Бывало, идешь где-нибудь по улице, особенно по Невскому проспекту, куда все выходят гулять. У нас в Питере Невский проспект – это наш самый
 
главный проспект, как Бродвей в Нью-Йорке или Елисейские Поля в Париже. Так вот, идешь по Невскому и видишь: Она – Твоя мечта. Но подойти боишься – вдруг ей не понравишься. А в этой песне они друг другу понравились.
Или еще вот:

Ее зовут Маша, Она любит Сашу, А он любит Дашу, И только ее…

Я, когда слышу эту песню, всегда вспоминаю свою Дашу – «мою любовь на пятом этаже». Но теперь у меня есть Катя, моя Катя, и мне ничего не страшно. Но ведь не всегда так в жизни получается, что ты любишь того, кто тебя любит.
Вот Леша Архипов, наш качок, втюрился в задаваку Круглову и ничего не может поде- лать. Она, Маша, симпатичная девчонка, но слишком воображает. Поэтому Леша любит песню Майка Мироненко:

Плохая, люблю тебя я! За что – не знаю,
Тебя люблю! За что ругаю, За то люблю.

Маша – то есть «плохая», а Леша все равно ее любит. Ведь неизвестно, за что любишь человека. Любишь и все тут. Амур выстрелил своей стрелой, и сердце у тебя неровно заби- лось.
Как поется в старинном фильме «Веселые ребята»:

Любовь нечаянно нагрянет, Когда ее совсем не ждешь… И каждый вечер сразу станет
Удивительно хорош, и ты поешь…

Так вот. У меня есть младший брат – Вовка. Ему двенадцать лет. Он очень хочет ока- заться на «Фабрике звезд». Почему? Потому что он ходит в музыкальную школу на форте- пиано, а еще потому, что сочиняет музыку. И не только музыку, но и стихи. А стихи плюс музыка – это песни. На одном конкурсе композиторов он даже получил главный приз за свою песню, и композитор Андрей Петров ему руку пожал. У моего брата мелодический дар, как у Александры Пахмутовой или, например, как у итальянца Эннио Морриконе, который сочи- нил музыку к фильму «Профессионал» с Бельмондо в главной роли. Услышишь их музыку и уже никогда не забудешь, не спутаешь с другими.
Мы летом гостили у родственников в деревне Прибытково, и там моему брату так понравилось, что он написал стихи, а потом и музыку – получилась песня, которая и полу- чила приз на конкурсе композиторов. Песня называется «Березка»:

В чистом поле на закате Колокольчики не спят. Ветерок, он их приятель, Слышит, как они звенят.
 
И задумчивый этот звон Наплывает со всех сторон. На березоньку одну,
Что готовится ко сну. Ей давно пора бы спать, А не ветками качать…
Только как ей колокольчики унять?

Музыка у брата так и плыла вместе с ветерком, переливаясь трелями-колокольчиками.
С этой песней брат выступал в разных школах, и ее разучил даже хор питерского радио.
Потом брат влюбился в одну рыжеволосую девочку, мы дома звали ее Огонек. Прово- жал ее до школы и обратно, с гордостью неся ее портфель. А она взяла и переехала в другой город – папа у нее был военный, его перевели в другой гарнизон. Тогда мой брат написал песню про любовь:

Прошу тебя, не уходи, Все будет, только впереди.
И день, и ночь. И при луне Три слова я скажу тебе…

Эта его песня мне даже больше понравилась. И мелодия такая грустная, лирическая. Мы ее с братом исполнили в школе на новогоднем вечере. Так я так расчувствовался, когда мы двигались по сцене, немного пританцовывая, что немного не рассчитал и свалился с бор- тика сцены прямо в зал. Но не ушибся, удачно упал. Меня приподняли ребята, сидящие в пер- вом ряду, снова поставили на сцену со словами: «Все в порядке. Пой дальше». И поэтому  я не смутился, а допел до конца. После нашего выступления нам все аплодировали и кри- чали: «Супер!». Мишка Загоруйко, громко хлопая в ладоши, пробирался поближе к сцене, чтобы лично нам с братом выразить свой восторг, но по пути уронил несколько стульев, которые с грохотом упали на пол. Все стали смеяться, а Мишка добежал до сцены и стал кричать почти что мне в ухо: «Бис! Браво! Повторить!». И все ребята в зале тоже стали кри- чать: «Повторить!». Как же откажешь публике? Никак. И мы опять запели. Но теперь я уже не падал со сцены – все рассчитал.
Через три месяца мой брат написал еще  одну  песню.  Она  называлась  «Где  ты,  моя любовь?». В этой песне автор перепробовал массу профессий: был моряком, летчиком, даже побывал на другой планете, но любовь свою не нашел. Особенно хорош припев:

Нет тебя на этом свете – Значит, на другой планете Есть ты, милая моя.

Мы с братом решили, что хорошо бы, чтобы его песню спел какой-нибудь извест- ный певец или группа. По Интернету мы нашли кое-какие координаты. Позвонили. И один известный певец сказал, что он сейчас уезжает в Москву на гастроли, и вообще у него таких композиторов пруд пруди.
С другим мы встретились и передали ему нашу кассету. Он обещал позвонить дня через
два.
– Главное передали, а песня ему понравится, это факт, – успокаивал я брата. – Ведь
у тебя и мелодия, и текст, и ритм – все на высоте. Это я тебе не как брат говорю, а как независимый слушатель.
 
– Не успокаивай, – отмахнулся Вовка.
Он плохо спал две ночи: я слышал, он ворочался в кровати. Через три дня нам позво- нили и назначили встречу в гостинице «Прибалтийская». Мы прилетели туда на сверхзву- ковых пешеходных скоростях ровно в семнадцать ноль-ноль. Певец опаздывал.
– Люди искусства – они же не военные, – рассуждал я, – могут и опоздать немножко. Наконец минут через двадцать из серебристого «Лексуса» вышел наш певец.
«Не слабо», – подумали мы, а ему сказали:
– Здравствуйте!
– Привет, – ответил он нам.
Мы молчали, ждали, что он скажет. Он посмотрел на меня, на Вовку и заключил:
– Песня неплохая. Но возни с ней много. Аранжировку надо новую делать. Программа у меня уже отработана. Я просто так взял послушать.
– Если дело в новой аранжировке, мы сами ее сделаем, у нас есть знакомый аранжи- ровщик, – я подумал о дяде Алены Смирновой. – Все сделаем, что надо.
– Вы, ребята, молодые еще, не понимаете. У меня все на поток поставлено. У меня продюсер есть. Что он скажет.  Песня талантливая, но это шоу-бизнес или бизнес-шоу,   как хотите. Талант здесь не главное. Главное – связи, деньги, которые надо в этот бизнес вложить. Талант здесь не главное. Главное – бизнес.
– Как не главное, – возмутился мой брат. – Это самое главное. Тогда и песня запом- нится. Вот, например, «Besa me Mucho». Эту песню, я читал, сочинила мексиканская пят- надцатилетняя девочка Консуэло Веласкес, когда  она в первый раз в жизни полюбила.  Она от любви и нежности к своему любимому и написала песню. Эту песню поет весь мир уже лет пятьдесят. Наверное, и дальше будет петь, потому что это талантливая песня.
– Мне на века не надо, – ответила звезда. – Мне сейчас бабки нужны – коттедж достра- иваю. Я в шоу-бизнесе уже десять лет и все знаю. Так что желаю вам всего…
С этими словами он отдал нам кассету и ушел. Мы с его словами были категорически не согласны. После этой встречи мой брат как-то сразу сник. И месяца два на него нельзя было смотреть. Он ходил в школу, делал уроки, занимался фортепиано, но делал это как- то машинально. Его взгляд потух. Но через два месяца Алена Смирнова принесла в класс газету, где объявлялся конкурс певцов. Правда, там было написано: от пятнадцати до два- дцати пяти лет. А Вовке – двенадцать, и он не певец, а композитор.
– Давай я спою песню твоего брата, – предложил Женька. – Так мне хочется спеть перед жюри, перед публикой.
Но Алена на него так посмотрела, что Женька сдался:
– Ладно, спою лучше на чьем-нибудь дне рождения.
Мишка Загоруйко тоже предложил свои услуги, объясняя это тем, что не вечно же он будет ставить рекорды в бассейне. Лет в тридцать, когда он постареет, то, может быть, станет певцом.
– Для мужчин это не поздно, – рассуждал Мишка. – Я читал про одного нашего певца, так он только в тридцать один год обнаружил, что у него редкий тембр голоса, а так все время работал бухгалтером. Скучно ему было, чувствовал, что не его это призвание. А сейчас – гастроли, поездки. Вот это жизнь! Я знаю, что известный испанский певец Хулио Иглесиас до того, как стать певцом, был футболистом. А я пловец.
Но Мишкину кандидатуру мы тоже отвергли, потому что у него каждый день были тренировки, а к конкурсу надо готовиться по-серьезному. Тогда мы все решили: мой брат должен сказать, что ему пятнадцать лет. Может быть, они не будут паспорт проверять, а по росту он, в отличие от меня, ого-го. Голос у него не поставлен, так это не беда. Он же не в певцы, а в композиторы метит. Песня понравится, и все. Заметят. Не могут не заметить.
 
Вовка пошел записываться на конкурс, но  у  него  спросили  паспорт.  А  паспорт, как известно, выдают с четырнадцати лет.
– Костя, выручай, брат, – попросил Вовка. – Спой мою песню.
– Ну я пою-то не очень – не солист. В школе на вечере мы все-таки вдвоем пели. Ну я выручил брата. Записался на участие в конкурсе.
Мы репетировали каждый день Вовкину песню:  он  играл  на  фортепиано.  Катя, моя Катя, играла на гитаре, а я пел. Вовка и Катя меня часто останавливали, показывали, как лучше изобразить те или иные чувства. Я слушал их, иногда спорил. А в конце нашей песни я предложил сыграть небольшое соло на трубе, которое тоже было бы кстати.
В назначенный день я оделся так посвободнее, как одеваются певцы – джинсы, цвета- стенькая красивая рубаха навыпуск, кроссовки, и мы пошли. Наряд мы выбирали все вме- сте: ребята из нашего класса, Вовка, Катя и я.
Претендентов было много, и все с друзьями, родственниками. Конкурсанты ходили туда-сюда, пробовали голос, танцевали. После выступления выбегали красные, как будто побывали в бане, хватались руками за пунцовые щеки, девчонки вздыхали:
– Ой, мамочки! Я так боялась, так боялась! Ой не пройду!
Наступил наш черед. Нас провожали до зала Женька, Алена, Андрей Лопухов, Гена Перов, Леша Архипов и даже Маша Круглова. Ей тоже было интересно, тем более они теперь с Архиповым ходили всюду вместе. Я не то чтобы волновался, ведь играть на трубе одному на сцене было дня меня привычно, но петь – страшновато.
Когда меня вызвали, я с трубой, брат и Катя с гитарой вошли в зал. Брат сел за фортепи- ано. Катя настроила гитару, я положил трубу на фортепиано, поклонился и объявил песню. За огромным квадратным столом сидели члены комиссии. Во главе – известный композитор. Только я со страху даже забыл его фамилию.
Я начал петь. Сначала волновался, но потом вошел в раж так, что волнение прошло само собой, и последний куплет я пел уже почти как профессиональный певец – с огром- ным чувством, пританцовывая когда надо, на лице изображал то боль утраты, то пламен- ную любовь. И все живьем, не под фонограмму. Потом взял трубу и сыграл конец песни – соло на трубе. Получилось, по-моему, очень здорово! На жюри я почти не смотрел, только в самом конце чуть-чуть. Мне казалось, им понравилось. И действительно, когда мы закон- чили, они подозвали нас к себе.
– Песня очень талантливая. Сразу чувствуется мелодический дар, – одобрил выступ- ление председатель.
– Слова и музыку сочинил мой брат Владимир, – похвастался я. – Он лауреат конкурса композиторов.
– Это видно, – кивал председатель. – Песня превосходная. Надо ее включить в репер- туар. У тебя есть еще песни? – обратился он к Вовке.
– Есть, есть, – обрадовался он.
– Вот моя визитка. – Председатель протянул Вовке маленькую карточку, где были запи- саны адрес и телефон композитора.
– А я запишу твои координаты. Будем сотрудничать. Конечно, еще немного сыровато, но почти профессионально.
– Я вас знаю, – осмелел я.
– И я тоже, – подтвердил Вовка. – Мы ваши песни знаем. Композитор улыбнулся Вовке, а мне сказал:
– Ты, наверное, трубач? Так уж ты профессионально играешь.
– Трубач, трубач, – ответил я, – вы правильно угадали. Я собираюсь поступать в музы- кальное училище. Но песни мне тоже нравится петь и выступать тоже.
Композитор засмеялся:
 
– Всех зайцев хочешь поймать. У тебя петь неплохо получается. Вот тебе адрес фили- ала нашей студии в Питере. Там учат петь. Походишь, поучишься. А потом решишь кем быть – певцом или трубачом.
– Я прежде всего брату хотел помочь, вместе со своей девушкой. – Я показал на Катю.
– И помог. – Композитор улыбнулся.  – До скорой встречи, коллега, – обратился он к Вовке.
Вот так просто, «коллега». Коллеги – это же те люди, которые вместе работают и зани- маются одним общим делом.
Мы вышли очень довольные и счастливые. Я обнял Катю:
– Спасибо тебе.
– Ну что ты. Мы теперь всегда будем вместе. Потом мы все рассказали ожидавшим нас ребятам.
– Он же трубач, он же и певец! – воскликнул Женька.
– На Костю всегда можно положиться, – похвалила меня Алена.
А Мишка Загоруйко, прибежавший на конкурс сразу после своей тренировки в бас- сейне, Лопухов и Гена приподняли моего брата Вовку и стали его качать.
Леша стоял в обнимочку с Машей Кругловой, и оба широко улыбались.
– Не зря пришли, – сказала Маша. – Теперь песни твоего брата будут звучать по радио, по телику, он станет богатым и знаменитым, а я буду говорить: «Я лично знакома с этим композитором».
Потом мы все вместе вышли на улицу и стали тихонечко петь ту песню, которую после концерта поют участники:

– Зажигай, чтоб горело ясно! Зажигай, чтобы не погасло! Зажигай звезды в небе синем! Зажигай! «Сделано в России»!

Почему мы пели и улыбались друг другу? Потому что мы были вместе и нам было хорошо. И еще потому, что, как говорили мушкетеры в романе Александра Дюма: «Один за всех! И все за одного!»
А еще потому, что:

Что мне снег, Что мне зной,
Что мне дождик проливной, Когда мои друзья со мной!..

Это детская песенка Владимира Шаинского. Но все мы «родом из детства», которое никогда не забывается!