Смертич

Вступление
Инск – так я назову здесь наш городок, а вернее разросшийся рабочий посёлок при когда-то могучем и секретном советском тресте – находится не близко, но и не слишком далеко от расползающейся, как лишай, во все стороны столицы. Вокруг дачные посёлки. Больших рек и озёр нет. Но сохранились прекрасные леса – не просто смешанные леса, а леса с многочисленными дубами. Почему Инск? Это название когда-то приснилось мне во сне. А поскольку всё описываемое чем дальше, тем больше становилось похоже на сновидение, то да будет место наше так и поименовано – Инск. И да будет у края нашего иная судьба — не та, что уготовили ей недалёкие люди нынешних лет.

Глава 1
Мы видели, как это делается из видеохроники зелёных Жуковского. Толпа бодрыми наскоками на ограду, а это был всего лишь рифлёный лист на опорах, быстро ослабила крепления. Ещё напор, и целый участок разобран. В проём хлынули активисты, завязалось сражение с ЧОПом...
У нас получилось точно так же. Только проход вышел узковат, вот они и ринулись навстречу своим клином, охватили, не давая нам завоевать оперативный простор. У каждого была дубинка. От одного я увернулся, второго обхватил за плечи и потащил назад, тут-то видно меня и огрели по затылку…
Всё когда-то случается впервые. Никогда в обмороках не бывал, а тут рухнул без сознания, хотя эта потеря и длилась, наверно, всего несколько мгновений. Открыл глаза – Татьяна, Кирилл... Никогда не приходило в голову разглядывать нашу вождицу эстетически, а тут она мне очень понравилась. Какое у неё светлое лицо! Какие правильные черты лица! Даже очки не портят. А какие у неё прекрасные длинные светлые волосы!... Но тут вернулся и слух: крики, ругань, милицейская сирена...
Сзади кто-то приподнял меня с земли, чертыхнулся:
- Голову разбили! 
- Сфотографируй, Коля! – крикнула Татьяна. И я увидел нашего фотокорреспондента. Щёлкнула вспышка. Видимо, засняли меня сзади.
- Возьмите его в машину! – командовала Татьяна. - Везите в больницу! Кирилл, доставь! Не хватало нам ещё и этого! 
- Давай Андрей! – Кирилл с незнакомым парнем подхватили меня под мышки. И скоро я уже расположился на заднем сидении знакомой «Нивы». Кирилл, наш чеченский ветеран, с радостью возил Татьяну на все суды, на все митинги. Вот теперь ему выпало везти и меня.
Мы вырулили к шоссе. Тут пришлось подождать, пока поток машин ослабеет. А мне что-то стало снова худо. В глазах потемнело. Возможно, я застонал или что-то сказал. Кирилл повернулся ко мне с переднего сидения. Внимательно посмотрел, выругался:
- На-ка, парень! Глотни! – протянул он мне бутылку с водой. И пока я пил, услышал:
- Нет, брат, знаю я, как там у нас в больнице. Пока очередь дойдёт… Поехали-ка лучше к Истоме.   
На самом деле, до больницы добираться было не так долго, несмотря на периодически возникавшие на шоссе пробки. Но, видимо, Кирилл увидел в глазах моих нечто такое, что ему уже приходилось видеть в суровый час. В приёмном покое могли не сразу в этом разобраться. Да и очередь… А Истома – сначала я даже не был уверен, что услышал это имя правильно, да и имя ли это было? – жил или жила, как видно, тоже рядом.
Кирилл помчался на всех парах. Повернули с шоссе на грунтовую дорогу. Меня замутило. А потом опять отключился. Очнулся, когда  вытаскивали из машины. Освежило мартовским ветерком.
- Сюда, сюда! – повелевал незнакомый голос. – Кладём. Всё! Давай-ка куртку ещё с него стащим. Помоги!
Оставили в рубашке, сняли ботинки. Я, было, опять провалился в сон, но меня разбудили:
- Пей, браток! Всё это выпей! – к губам поднесли то ли большую пиалу, то ли какой-то глиняный горшочек. Питьё было кислое, но кислота оказалась именно тем, что мне сейчас было нужно. Она гнала муть из головы, из внутренностей. Тёплое, почти горячее и кислое! Кисель что ли?
А эти серые глаза смотрели на меня неотрывно.
- Вы откуда приехали? - спросил меня незнакомец. Но я почему-то не мог ответить. Вопрос был о посёлке, где мы жили. Чего проще? Но мысли не хотели собраться. Ответа не было.
- А какой сегодня день? – спросил он снова. Я понял, что ответить можно бы было по-разному: назвать число или день недели. Но ни то, ни другое я не мог сообразить. И это было как-то смешно.
- Ну а какое сейчас время года? – спросил человек в третий раз.
Я усмехнулся. Это был вопрос той же категории сложности, и всё же я собрался:
- Снег тает!
- О! – кивнул мой собеседник удовлетворённо. – Уже что-то. Но теперь будем отдыхать. 
Тут, видимо, рассечённое место сзади промыли, наложили повязку. Всё быстро, ловко. И те же ловкие руки, отстранив сильные руки Кирилла, поддерживавшего меня, мягко потянув за плечи, уложили на бочок, на мягкую подушку, укрыли одеялом. Снова сон. И сны… Беспокойные, бестолковые… Они таскали меня взад и вперёд, пока не подул ласковый осторожный ветер. Весь мусор в голове закружился и улетел прочь. Наступил покой, тишина. Остались лишь звуки воды. Где-то капало, где-то текло. И так и должно быть в марте, когда тает снег.

Глава 2
Я спал много часов. Ночью просыпался. Видел горящие свечи. Слышал голос. Торжественные слова, а потом пение. Пел человек. А потом пели-кричали петухи…
И мне пару раз снова давали пить: то же кислое и тёплое питьё. В какой-то момент от него пробрало потом. Тот, кто ухаживал, переодел меня в новую, хорошо дышащую, но жёсткую одежду.
Пробудился вечером. За окошком смеркалось. И чувствовал я себя, вроде, очень хорошо. Ни мути, ни тошноты, ни разбегающихся мыслей. Всё чётко и ясно. А вчерашнее — далёкий сон.
На мне была серая, немного жёсткая, но хорошо дышащая, рубаха. Видимо, льняная. Моя одежда висела на спинке кровати.
Я стал думать о насущных делах. И, прежде всего, следовало как-то сообщить домой, о том, что я жив-здоров. Впрочем, наверно, друзья-соратники что-нибудь моим родным сообщили. Да вот только правду ли? Или что-то пустились придумывать? И у меня ведь был мобильный телефон…
Я припомнил, что нахожусь недалеко от нашего посёлка. Правда, тут деревня. Если на отшибе, возможно, нет автобусов, зато можно заказать такси. Наши местные службы в ближние деревни с радостью возят. Вроде, у меня и деньги какие-то были…
Подал голос голод. А ещё, естественно, надо было сгонять в туалет. Я сел, спустил ноги на пол. Пол был деревянный, некрашеный, но гладко обструганный. Поискал глазами обувь. Мои ботинки стояли у двери. Я встал, и, было, отправился за ними, как вдруг ощутил странную слабость в ногах. Тут же снова сел. Видно, рановато бегать… По счастью удалось заприметить под кроватью, а это была какая-то интересная самодельная деревянная кровать, ночной горшок. Видимо, он был приготовлен именно для меня. Пришлось воспользоваться.
Я снова прилёг, решив дождаться указаний моего целителя. Всё стало вспоминаться. Видимо, это и был Истома. Он поил меня, задавал вопросы… Местный знахарь? Какой-то старый товарищ Кирилла по кавказским делам? Может, бывший медик? Впрочем, медики, как и люди иной профессии, бывшими не бывают… Однако ж, я не помню, чтобы он делал уколы. А у медиков уколы – главная фишка.
Не медик! Тут совсем не пахло лекарствами, больницей. Пахло деревом, полевыми цветами. У стены на затейливой деревянной сушилке висели пучки трав. На другой стене были прибиты две полки, уставленные глиняными горшочками, а ниже на деревянной рейке висели  незнакомые мне деревянные инструменты и приспособления.
Я стал разглядывать потолок. А он, как нарочно, был просто усеян сучками, очень похожими на глаза. Множество глаз наблюдало за мной...
И вот послышались шаги. Предмет моих размышлений вошёл в комнату со свечой. Сумерки обращались тьмой. Свет был уже не лишним. А электричество, как видно, в доме отсутствовало.
Это был высокий человек в бурой меховой жилетке, из-под которой выглядывала светлая рубаха со стоячим воротом, той же ткани, что и рубаха на мне. У него были длинные до плеч тёмно-русые волосы, борода потемнее. На ногах сапоги.   
Человек улыбнулся, склонился надо мной, внимательно посмотрел в глаза и удовлетворённо кивнул:
- Теперь-то точно лучше. Идёшь, брат, на поправку.
- Скоро ль приду? – сострил я.
- Скоро, - кивнул он. – Повечеряем, поспим. Завтра уже сможешь сам ходить. А ещё через день отпущу тебя на все четыре стороны.
Видимо, он прочитал в моём лице тревогу:
- Если думаешь о родных, твои друзья уже успокоили их: ты на экологическом форуме, в каком-то заповеднике. Связи там нет. Поэтому ты не позвонишь до той поры, пока не вернёшься к цивилизации.
- Это уже лучше, - вздохнул я. – Не люблю, когда за меня беспокоятся.
- Здесь, кстати, мобильники не берут, так что и не пытайся. Начинают ловить у трассы. Не ближе… Подреми ещё. Приготовлю ужин. Поедим, потолкуем.
- А вы – Истома? – нашёлся я.
- Он самый! – усмехнулся мой лекарь. – Поспи! Да примет тебя моя сонная тёзка ещё на часок.
Он оставил на окне свечу и ушёл. Я смотрел на оранжевый язычок неотрывно, долго-долго. И пришёл огненный сон…
Я видел большой город. Дул резкий ветер. По небу неслись облака, похожие на божественных фиолетовых коней. Казалось, они быстро умчат прочь. Но кони вдруг развернулись к городу. Несколько скачков, и они тут как тут. Из-под копыт вдруг засверкали молнии. Ярое пламя обрушилось на улицы, площади, высотные дома. Всё запылало — ярко, весело, а, главное без дыма. Горели дома, горели асфальтовые дороги, горели электрические столбы и провода, горели автомобили. Только вот без гари, без дыма, без жара. Пламя было живое, весёлое. А его низвержение с неба напоминало дождь. Запаниковавшие поначалу люди остановились и смотрели на разгоравшийся пожар изумлённо, пытаясь понять. А под ногами распадался асфальт, трескался бетон. Это пробивала себе путь трава! И вслед за ветроконями неслись птицы! Стаи птиц!...

Глава 3
- Пробудись, мой друг! – Истома взял меня за руку.
- Ну и сон! – зевнул я.
- Расскажешь. Но перво-наперво умойся.
У кровати стоял металлический таз. Истома полил мне на руки воды из кувшина. Я умылся несколько раз.
- Пробуди, исцели, наставь и благослови, царица-водица! – приговаривал он, пока я умывался, а как умылся, протянул мне полотенце.
Истома подал мне руку. Опираясь на неё, я прошёл в соседнюю комнату. Тут был накрыт стол. В глубокую глиняную миску хозяин положил мне пару половников душистой каши. Это оказалась пшёнка, хорошо сдобренная маслом. На столе были соления, сушёные фрукты, орехи, горшочки с молоком, простоквашей, творогом.
- Мяса я не ем, - развёл руки Истома, - но молочные изделия очень даже ценю. Не стесняйся, угощайся всем, что видишь. Поесть тебе надо хорошо. А потом расскажешь, что у вас там за война. За что тебе так по затылку вмазали. И что за сон ты видел.
Кивком я поблагодарил хозяина. Голод настиг меня разом. Я попробовал всего понемногу, но кашу съел дочиста. Особенно хороши были соления. Хоть меня уже не тошнило, но точно память этого оставалась. Хотелось от этого чувства избавиться.
В углу этой обеденной горницы была устроена большая русская печь. В ней потрескивали полешки. Хозяин, кивнув на печь, сказал, что для приготовления пищи она ничем незаменима. Да и тепла даёт на весь дом. А топит он только сухим деревом. В сарайчике у Истомы была ещё одна печурка. Видимо, для особых целей.
После еды перешли к напиткам. Помимо молочных появились чай и пряный сладкий сбитень. Пили всё по очереди, смаковали. За этим занятием я и начал излагать Истоме историю нашей борьбы.
Администрация Инска, войдя в сговор с фирмочкой, купившей себе имя и права советского треста, решили разом смахнуть 73 гектара леса. Главным оправданием этого действа был мусор. Видите ли, шашлычники и алкаши загадили опушку леса бутылками, пакетами, всяким пластиком. И что тут поделать? Придётся лес этот срубить, а трест на месте леса построит дома, продаст квартиры, заработает миллионы и кое-чем поделится с посёлком... Был и ещё поразительный аргумент: посёлку надо развиваться, расти вширь, а то он зачахнет, и чуть ли не помрёт. Прям как из уст немецкого генерала в кино о Штирлице: государству претят границы. Будучи неподвижным, государство загнётся без нового жизненного пространства... Чиновники вздыхали, пеклись о нашем будущем, но активная часть Инска слушать их не стала. Появились листовки, постоянно происходили сходки, был один большой митинг с гостями-экологистами из разных мест. По инициативе Кирилла организовали и протестный автопробег с плакатами и сиренами. Вереница машин получилась впечатляющая.
Казалось, наша берёт. Но кто сказал, что чиновники будут играть честно? Если 73 гектара чересчур скандально, начнём с малого! Неожиданно для всех, в ночь на 8-ое марта, вокруг рощи, примыкавшей к самой старой части нашего посёлка, появился забор. Жители, а, прежде всего, жительницы – уж их-то на женский праздничек не могли не принять, кинулись в администрацию. Лукавый глава посёлка успокоил: ничего без его команды не тронут. Мы не знали, верить или не верить, но с рассвета 9-го зажужжали бензопилы, и наши берёзки, ёлочки, сосенки стали валиться одна за другой. На нескольких деревьях жили белки. Они в ужасе метались по огороженному участку. Враги окружили два гектара. Собравшиеся жители пытались куда-то звонить, хватать местных чинуш за грудки, но всё уже было тщетно. Откуда-то издалека приехавшие лесорубы очень быстро свалили всё, что стояло на двух гектарах. Роща была убита…
- Хорошо ты рассказал, - похвалил Истома. – Лаконично и точно. Нехорошо поступили с лесом, с людьми, с тобой. Что намерен теперь делать-то, как вернёшься?
- Что делать? – вздохнул я. – Вернуть бы рощу! Да как вернёшь? Тут даже наша Татьяна вряд ли что придумает. Местная власть, да и районная – с трестом заодно. В Кремль писать?... Сомневаюсь, чтобы больших людей наши дела заинтересовали. Чудеса бывают, конечно, но… Остаётся… А что остаётся? Только как-нибудь отомстить этим гадам, чтоб им потом эта роща снилась, как кошмар. Чтоб им ни дна, ни покрышки не было. Да как отомстишь? – я развёл руками. И вдруг нашёлся:
- А, может, на них порчу наслать? Вот вы ведь, наверно, можете это сделать? Или можете научить?
- Порче-то? – усмехнулся Истома. – Нет, это ты зря. Я людей не порчу. И хотя гнев твой праведный, ни к кому другому также тебе обращаться за этим не советую. Порча – страшное дело. И на том, кто портит, всегда отзывается. Однако большое зло нельзя оставлять безнаказанным. В том, что оно зло, и большое — сомнений нет. А за белок я и сам буду рад в этой мести поучаствовать.
Он усмехнулся, налил себе и мне ещё сбитню из большого кувшина.
- Во-первых, если твои недруги уж не совсем чернушники, если не служат мучителю напрямую — из удовольствия или страха – всё дело для них заключается лишь в деньгах. Деньги, как считают некоторые, есть род энергии, силы. И как всякая сила, когда ей управляют неправильно или небрежно, не соблюдая правил, они могут, в точности как электричество, и ударить насмерть, и просто уйти в землю. Знаешь сказки про золото нечистой силы?
- Про то, что на рассвете оно превращается в черепки?
- Именно. Если они не слуги мучителя, всё, что они отхватят за участок, где была ваша роща, очень быстро обратится в черепки. Не то что не попользуются барышом, а как бы ещё и в накладе не остались. Не всегда так получается, конечно. Но этому можно помочь.
- Так помогите! – загорелся я.      
Он ещё раз улыбнулся, как-то довольно потянулся, встряхнул плечами и, встав из-за стола, прошёлся по горнице, чуть ли не пританцовывая – не стареющий знахарь, а молодец-молодцом весёлый чародей — обернулся с озорным огоньком в глазах:
- Поскольку белки мне — большие друзья, я не поленюсь сделать и больше, чем просто лишить врагов белок неправедных денег.
Я затаил дыхание и не ошибся.
- Но ты должен будешь мне помочь, и не просто помочь, - он поднял палец вверх, призывая ко вниманию, - а сделать главную часть дела.
- Рискованное дело?
- Да, но не более рискованное, чем то, что вы с Татьяной вашей пытались учинить. Если технологии сработают, в общем-то, и риска никакого не будет. Надо просто всё правильно и точно выполнить.
- Готов ко всему! - заверил я.
Истома снова сел за стол, в раздумье. А додумав, положил свою большую руку на мою и сказал:
- Тогда пойдём, брат, отведу тебя спать. Пусть сон долечит тебя.

Глава 4
Он уложил меня на постель. Укрыл одеялом. В комнате было довольно свежо.
- Вы несколько раз упомянули о мучителе? Кто это? - спросил я.
- Хочешь сказку на ночь? - усмехнулся Истома. - Так и быть, расскажу.
Он что-то прошептал про себя, поклонился на четыре стороны, и как будто начертил в воздухе некие знаки.
- Это чтобы враг не подслушивал, - вздохнул он, усаживаясь подле меня на массивном деревянном табурете.
- У него такой хороший слух?
- Не идеальный, но весьма и весьма. Да и шпионы имеются.
Мне сразу на ум пришёл «Властелин колец» Толкина: прислужники и соглядатаи врага…
- Мучитель — это, конечно, не имя его, а суть, - начал Истома. - Люди знали его под разными именами. Многие народы с ним познакомились, и мало кому после этого знакомства поздоровилось. Но тайное и истинное его имя, думаю, известно лишь единицам его приближённых. Да и известно ли? Ведь зная имя, мы могли бы противопоставить ему гораздо больше, чем можем сейчас…
Склонившийся надо мной сладкий сон удалился. В голове сразу  замаячило множество вопросов. Но я решил сначала выслушать то, чем захочет поделиться со мной мой целитель, а то, что делится он не простым и тайным, я сразу понял.
- Когда мучитель свалился на наши головы, вряд ли кто-то знает точно. Такие существа могут долго таиться, спать, как замороженная зимой лягушка, долго обдумывать свои планы, долго лелеять мечты, злобу и месть к тем, кто однажды изгнал его. Но лично я думаю, что произошло это с нашей планетой не так уж давно. Речь идёт о тысячах, десятках тысяч, возможно, даже сотнях тысяч лет, но не о миллионах. Это первый вопрос и ответ. Второй вопрос — откуда он взялся? Откуда-то издалека, из иных далёких или близких миров? Или он всегда был здесь и просто в какой-то момент обрёл такое могущество, что сумел подчинить себе здесь далеко не всё, но очень многое? Моё мнение: он — чужой, внешний. Но появление его здесь может быть и закономерным. Вот смотри, - он взял с полки большой клубок ниток, глиняный горшочек и орех.
- Земля вращается вокруг своей оси, и перед нашими глазами проходят утро, день, вечер, ночь, - он покрутил орешек в пальцах, изображая вращение земли, в то же время указывая другой рукой на пламя свечи, освещающей орешек.
- Земля вращается вокруг Солнца, и мы переживаем весну, лето, осень, зиму, - он поводил орешком вокруг клубка нитей. - Только дело этим не ограничивается! Наша Солнечная система вращается вокруг центра Галактики. А наша Галактика — это, как известно, Млечный Путь, - на этот раз клубок ниток стал вращаться в руках Истомы вокруг глиняного горшка.
Поставив всё это рядком на табурет у кровати, Истома внимательно поглядел на меня, словно желая удостовериться, схватываю ли я нить рассуждений. Он собрал руки на спинке кровати, опёрся на них подбородком. Глаза его ушли вглубь, словно что-то созерцая.
- Мы не скоро ещё увидим нашу Галактику со стороны, - сказал он, - если вообще увидим, но фотографии других галактик астрономы нам показывают. И если ты видел, это уже не шарообразные образования, а, чаще, спирали. Да и система наша вращается вокруг Галактического центра не по окружности, а по эллипсу. А это значит, что движение весьма и весьма неравномерное, там есть разные зоны, разные сектора. В связи с ними должны быть и Космические Времена Года, только людям за ними трудно наблюдать, мягко говоря. Каждый из таких сезонов длится сотни тысяч лет. И это именно то, что индусы называют югами, а греки — Золотым, Серебряным, Медным и Железным веками. И вот при этом неравномерном движении, с какой-то лопасти галактической спирали, или из какого-то тёмного облака космической пыли, между этими лопастями, на нас и сигануло сие существо — могущественное, хитрое, злобное… Я думаю, поначалу оно выжидало на Луне. Оттуда делало короткие разведвылазки. А потом обосновалось и на земле — скорее всего, где-то во льдах или в пустыне. Обилие свободной жизни вокруг ему никогда не нравилось. Возможно, что и само оледенение было связано с его появлением. Персы говорили, что именно Ангро-Майнью – злой дух – виновник того, что великий северный край, Арьяна Ваэджа, покрылся льдом. Версию пустыни я тоже не исключаю. Известно, Сахара когда-то была живой степью, а пять тысяч лет назад и вовсе зелёной страной. Думаю, так обстоит дело и с другими пустынями. Но даже и в этом случае все катастрофы могут быть лишь плодами его деятельности, а появиться на земле он мог гораздо раньше. Как бы то ни было, это существо и стало мучителем нашего мира.
- Типа дьявола?
- Типа того, кого церковь называет князь мира сего. Да только он — самозванец, узурпатор. Князь не по праву. Не будем лезть в дебри, просто знай: почти всё, что творится на земле в последние тысячелетия – это его дела, его поступательное движение к власти над миром. И, естественно, были и есть те, кому его власть не нравится, но есть и его убеждённые сторонники. Все, кто готовы принести ему в жертву леса и океаны, ради прогресса, ради всех этих потребительских радостей современных асфальтовых дикарей, они — его вольные или невольные слуги. Ими он будет помыкать до конца, пока полностью не превратит землю в мёртвую пустошь. А когда высасывать уже будет нечего, полагаю, он отправится дальше – в другие миры, чтобы и туда нести прогресс. Он, конечно, очень умён во всём, что касается разрушения, опустошения, высасывания. Высокоинтеллектуальный паразит! Как всякий паразит, жесток, умеет установить железную дисциплину так, что его рабы самый страх перед ним однажды начинают воспринимать, как благо. Другое его орудие и оружие – деньги. Не он изобрёл их, но он приспособил их для своих целей, научился управлять ими. Всё сегодня измерено и оценено деньгами. Люди хотят больше всего именно денег. Деньги кажутся им волшебным средством для получения всего, что душа пожелает. И все сказочные богачи сегодняшнего мира – его первейшие слуги. Они, и учёные… Не все, конечно, но те из учёных, кто любят похвастать тем, как они покоряют, обуздывают, укрощают природу, тем, что они выпытывают у природы загадки на дыбе, на колесе, те, кто ставит опыты на живом… Да только, надеюсь, эти-то как раз и приведут его к краху. Ведь даже под самой жуткой пыткой можно сказать не правду, а то, что лишь похоже на неё…
Мурашки побежали у меня по телу от его слов.
- Кажется, понимаю, - сказал я. – Но неужели нет никого и ничего, что противостояло бы этому?
- Если узнаешь о ком-то, молчи! – горько усмехнулся Истома. – У него хорошая тайная полиция. Однако я не то, что надеюсь, а знаю, что силы, которым он гадок, даже если они и проиграли на каком-то этапе, не исчезли совсем. Знаю, есть те, кто затаились и ждут нужного часа, некоего положения звезд или положения относительно того же галактического центра. Скажем, выйдем из пылевого облака, рассеется морок, и многие прозреют. Или придёт помощь извне…
- А насколько близок он к тому, чтобы, как вы сказали, высосать всё до конца?
- Только догадки, - со вздохом пожал он плечами. – Но недавно я читал статью одного американского океанографа. Он каждый год путешествовал на катере по Тихому океану и каждый год встречал самую разнообразную жизнь. А в прошлом году прошёл многие морские мили и видел только мусор, пластик, только всякую человеческую прогрессивную дрянь…
Так и встала у меня перед глазами эта картина. Километры за километрами по океаническим волнам – между островами пластиковых бутылок, банок, пакетов. Ни стального, ни зелёного, ни голубого, ни ультрамарина, лишь цветастая радужная многоцветная дрянь – человеческая дрянь, прогрессивный мусор.   
Как ни странно, эта картина снова нагнала на меня сон. А Истома принёс мне давешнего кислого тёплого киселя и продолжал говорить. О том, что в любой расчёт рано или поздно закрадывается ошибка, о том, что мучитель не всеведущ, а лишь самозванец, о том, что и у жизни есть великое упрямство жить, и потому жизнь восстанет…
- Ваши дровосеки ещё мелковаты для того, чтобы вступить с ним в прямое общение. И потому с ними, думаю, мы сладим! – это последнее, что я услышал, прежде чем провалился в сон.

Глава 5
И сны мои продолжали быть ветреными. Я слышал чей-то голос, взывающий к ветрам, называя их направления, называя их по именам и по повадкам. Я слышал, как они отзывались своими трубными голосами, а потом я слышал и большую трубу, и всего мгновение видел вострубившего: гордое и прекрасное, мужественное лицо — лицо повелителя и вождя. Он  властно кивнул кому-то. И я вдруг ощутил тёплый ток, тёплую волну, а потом точно увидел взмах широким рукавом! Из рукава посыпались семена — разноцветные, разноформенные… «Семена вещей» - пришло мне на ум: это откуда-то из философии. А вслед за семенами летели птицы! Целые стаи, косяки, треугольники. «Птицы возвращаются домой!» - обрадовался я. - «Конец холодам. Весна-Красна грядёт — с теплом, с добром! Грядёт на крыльях тёплых южных ветров, на крыльях утренней радости и пылкой любви…»
Сон мой нарушил резкий шуршащий шум. Словно что-то пересыпали  в металлическую посуду. Я открыл глаза: горницу заливало солнце. Яркое, радостное!
Мне и во сне было ясно, что происходит большая перемена. Внешнее её проявление теперь было очевидно: к нам, действительно, явилось тепло из дальних краёв. Была перемена и во мне. От тела исходил приятный звон бодрости. Я встал на ноги и прошёлся. Да! Теперь опора мне не требовалась. Ноги окрепли. И с головой было всё в порядке.
- Вот оно и наступило — то утро, что вечера мудреней! - молвил вошедший поглядеть на мою разминку Истома. - Я на это надеялся, но всякое бывает. Хорошо, что сбылось. Теперь и наши планы сбудутся. Не забыл вчерашний разговор?
Я всё помнил.
Мы позавтракали творогом с мёдом. Выпили бодрящего чаю.
- Пошёл я по делам, - сказал Истома. - А тебе, брат, задание.
Он вытащил откуда-то из печи огромное оцинкованное ведро. Убрал всё со стола. Хорошенько протёр его тряпкой. А вслед за тем осторожно стал высыпать на стол содержимое ведра. Я обомлел: это были семена! Хотя некоторые были такие причудливые, что к семенам их можно было причислить только потому, что они лежали рядом с другими — уж точно семенами. Разноцветные, разноформенные... Коричневые, зелёные, серые, чёрные, красные, синие, жёлтые, охристо-оранжевые… Шарики, дыньки, треугольнички, ромбики, крестики, рогульки, какие-то жучки, и вообще такое, что трудно описать. Россыпь странных предметов непонятного назначения и смысла — точно из сна.
- Кажется, я их сегодня уже видел, - усмехнулся я. - Во сне.
- Видел и я, - кивнул Истома. - И это не сон. Это нам подарок. Насыпало в трубу.
- Подарок от кого?
- Считай, что от самого Повелителя Ветров, - с гордостью отвечал он. - Но на самом деле подарок моего друга из ветров полуденных, хотя и, конечно, с позволения Повелителя.
- Хороший, наверно, друг, - вздохнул я, не зная, как относиться к этим словам. Куча семян на столе как-то не давала усомниться в них.
- Задание тебе, прямо как от Бабы-Яги, - улыбнулся он. - Пока я буду готовиться, разбери их по видам, разложи в мешочки. Мешочки — вот они, - он кивнул на печь. - Кое-что из этого нам и для дела пригодится.
- Волшебные травки?
- Есть и волшебные. Я бегу. А ты работай. Дело кропотливое и халтуры не терпит. Сортируй тщательно. Приучайся к точности. В наших трудах нет мелочей. Самая мелкая ошибка может убить.
Пожалуй, я никогда и не страдал недобросовестностью, но слова Истомы помогли ощутить настоящее вдохновение. Это была работа для глаз и пальцев. Иногда я помогал себе деревянной лопаточкой, маленькой щёточкой и совочком, вручёнными мне хозяином. Я велел себе не спешить, и когда в кухню заглянуло солнце, а это значило, что пришло время обеда, сделано было не больше трети работы. Здесь было под пятьдесят видов семян. На столе пестрели разобранные кучки, но не разобранная масса ещё занимала большую часть стола.
Я сделал маленький перерыв, размялся, выпил воды и продолжил работу с ещё большим рвением. Грядущее тайное и удивительное придавало сил! 
Истома поначалу что-то делал во дворе. Потом в сарае. А потом я услышал, как хлопнула калитка. Я остался предоставленным самому себе. Однако искушения побродить по магическим владениям моего загадочного хозяина, поискать тайный подвал, где кто-то очень сильный, опасный и истомлённый многолетней жаждой висит на цепях, у меня не было. Я должен был успеть выполнить задание.
Солнце ушло из горницы, а работы ещё оставалось немногим меньше половины. Но дело пошло быстрее. Движения мои, чем дальше, тем становились точней, экономней. Часам к шести вечера я уже уставил стол наполненными мешочками. Неразобранная кучка таяла на глазах. Желудок урчал, но Истомы всё не было. И я даже этому был рад. Хотелось к его приходу всё закончить. Почти получилось.
Калитка хлопнула в районе половины восьмого. Истома скинул у порога грязные сапоги. Умылся. Одобрительно кивнул мне и захлопотал у печи. Пока он разогревал ужин я всё и завершил.
- Баба-Яга должна быть довольна, - сказал я, обводя рукой расфасованные мешочки на столе.
Истома подошёл, придирчиво просмотрел несколько моих упаковок, поразгребал их содержимое и удовлетворённо качнул головой:
- Баба-Яга довольна. Сейчас поедим. Отдохнём часок. И за дело. У тебя, кстати, ведь есть мобильный телефон?
- Был, - подтвердил я. - Да ведь тут не ловит!
- Не ловит, - подтвердил он. - Но ловит на трассе. Ночью телефон нам может понадобиться. Надо ведь до вашего места как-то побыстрее добраться. Хотя, возможно, и без него обойдёмся. Остановим кого-нибудь.
- Ночью? - посомневался я. - Да в это время? На дачи-то никто ещё не ездит. Разве что дальнобойщики какие-нибудь. Да и те не факт, что остановятся.
- Поглядим, - кивнул он. - У нас будет интересная компания. В общем, проверь. Если телефон в порядке, заказ такси нам будет удобен.

Глава 6
Накануне удара по голове я заряжал свой телефон. И все эти дни им не пользовался. Так что пару делений на указателе зарядки осталось. Для пущей экономии я отключил телефон, и по совету Истомы, лёг подремать.
В лёгком сне-размышлении перед глазами стояли семена. Я воображал, как каждое из этих, незнакомых мне по именам, но теперь очень знакомых по виду семечек, пробуждается, тянется вверх, расправляет плечи, превращаясь то в травку, то в куст, то в дерево. Всё было очень красиво, полно священного смысла и трепета. В нашем мире, на земле, думалось мне, это главное — самый важный процесс, самая важная мистерия. А ещё я видел теперь, хотя, конечно, знал и раньше, как важно для этой мистерии Небо. Солнце, влага и месяц — всё это на Небе. Растения должны вести непрерывный разговор с Небом. Впрочем, Земля ещё важнее… На этой мысли меня и разбудил Истома.
Мы отправились ужинать. И тут я рассказал ему про все сны под его крышей, не забыл, конечно, и самый первый — сон о живом огне с небес.
- Сновидения никогда не бывают пустыми, - сказал Истома, выслушав. - Самый важный — твой первый сон. Но поговорим о нём после того, как исполним дело.
Он разрешил мне одеться в мою одежду. Вместо ботинок дал сапоги:
- Всюду развезло, грязь.
- А что предстоит делать-то? Я, твой солдат, Истома, но солдат должен знать свой маневр.
- Сейчас узнаешь, - согласился он, и принялся излагать предстоящее.
Для совершения ритуала нам, прежде всего, требовалось нейтрализовать охрану стройплощадки. ЧОПовцев там могло быть в этот час немного. Но они, естественно, не допустят внутрь просто так. К тому же могут быть ещё и вооружены, хотя бы травматами. Истома сказал, что разобраться с ними нам поможет один не очень приятный персонаж. Но без него никуда. После устранения охраны мне надлежало пройти на огороженную территорию и произвести ритуал: вспашку земли и сев нашей мести - самую важную и тёмную часть работы.
- А потом будет и кое-что светлое, - сказал Истома. - Это сделаю я. Так что месть планируется о двух началах.
- Инь и ян, - констатировал я.
- Именно, - хлопнул меня по плечу мой напарник. - Но будь уверен: ничем тёмным и тяжким я тебя не замараю. Мы никого не погубим. Не испортим. Ты просто сделаешь то, что разрушит их планы. Согласись, месть без хоть какой-то разрушительной работы вряд ли возможна.
- Соглашусь, - хмыкнул я. - Ты мудр, Истома. Я верю тебе, и, думаю, что без тебя наделал бы гораздо более тёмных дел.
- Вот и хорошо, - кивнул он. - Бери груз.
У порога стояли два рюкзака старой знакомой конструкции. Вскинул на плечо указанный мне: он оказался лёгким. Рюкзак Истомы был вроде не то что больше, но какой-то удлинённый.
Мы вышли за ворота и отправились в лес. Деревенька, где стоял дом Истомы, оказалась очень маленькой. И уже через десять минут мы были на опушке. Лес перед нами встал мрачный, молчаливый. На деревьях ещё не было листвы. Но голые стволы разбавляли строгие нахмуренные ели. Они придавали всему ещё более зловещий вид.
Истома чего-то ждал, и, кажется, что-то произносил. Но разобрать слов я не мог. Потом он поднял руку и издал протяжный тихий свист. Потом ещё раз. И ещё.
Призыв был услышан. В лесу зашумело, запорхало, и через несколько мгновений над нами закружилась тень. Птица?! Да! Вот она присела на плечо Истомы. И это была маленькая сова.
- Сыч! - словно слыша мои мысли, сказал Истома. - Впрочем, это она, девочка. Моя ночная спутница для лесных прогулок. Она проведёт до места. Без неё тут собьёмся в два счёта.
- А имя у неё есть?
- Я зову её Уля, но, конечно, это не истинное имя.
Перед тем как вступить в лесные владения, мы поклонились лесному князю и княгине. Я повторил за Истомой почтительные красивые слова. Мы поклонились лесу, коснувшись рукой земли. А потом, взяв в руки ожидавшие нас на краю леса посохи, двинулись в путь. Уля, порхая между деревьями, почти сразу увела нас с тропинки.
Я заговорил о цели нашего шествия.
- Мы идём за помощником! - пояснил Истома. - Заставить его послужить нам — дело непростое. Тут всё сделаю я сам. Тебе надо только ничего не испортить. Пока идём до места, можем поговорить. Но там дальше — полное молчание!
- Буду нем, как рыба, - заверил я.
Меж тем Уля заставила нас продираться через какие-то кусты. Потом  местность пошла под уклон. Под ногами захлюпало.
- Тут ручеёк, - прошептал Истома. И скоро мы действительно услышали тихое журчание. На этом участке пути, да и дальше, посохи нам очень пригодились. 
После этой низины снова пошли вверх. Наверно, с полчаса в молчании шли тёмным-претёмным ельником. Вот тут душа так и хотела уйти в пятки. Уверенности придавали лишь соседство Истомы, да посох в руке. Потом тьма посерела, и мы оказались в молодом берёзовом лесу. В одном месте открылась полянка. Присели на рюкзаках. Выпили воды из фляжек.
- Ещё пару километров, - сказал Истома. - Там будет очень старая деревня — Крутилово.
- Какое-то производство было? - поинтересовался я. - Что они там крутили?
- Да нет, - помотал головой Истома. - Поле там есть особенное. Словно место сбора местных ветров. Или просто владение какого-то вихря. Сколько раз туда ни заходил, всё время там дует, крутит. Журналисты сказали бы — аномалия. Но нам не в саму деревню, а подальше — на старое кладбище.
- Ёлки-моталки! - вырвалось у меня.
- Рядом с кладбищем есть овраг, - продолжал усугублять Истома. - Там раньше хоронили, а вернее, просто складывали заложных.
- Это что значит? - признаться, всякие ужасы я любил — в кино, в книгах. Но чтоб вот так непосредственно поучаствовать… Холодок побежал у меня по спине.
- Заложные — это те, кто умерли неправильной смертью. Смертью раньше срока, не изживши свой век, - пояснил мой напарник. - Кстати, век — одно из таинственных русских слов. Многие полагают, что это отнюдь не просто сто лет. Это слово однокоренное с латинским словом вита, то есть жизненная сила. Тот, кто жизненную силу свою не израсходовал и погиб, а того хуже, сам лишил себя жизни, покоя не найдёт. Земля таких не принимает. Выталкивает из своих недр. Вот они и шатаются. Люди это знали, и чтобы не навлечь на себя гнев Матушки Сырой Земли, не зарывали тела таких людей. Просто бросали в овраг или провал, а если место это было всё-таки хоть как-то доступно, закладывали тело досками, камнями, ветвями, но только не землёй. Отсюда и название.
- И мы, похоже, идём за таким вот неупокоенным, - констатировал я.
Истома кивнул.
- В старых магических книгах есть довольно неприятный воровской рецепт. Чтобы проникнуть в любое помещение с людьми, и при этом навести на них морок — тяжёлый беспробудный сон на то, время, пока ты в этом помещении будешь шуровать, требовалась Рука Славы. Сие магическое приспособление надлежало изготовить из руки повешенного. Русские колдуны тоже были знакомы с воздействием «мёртвой руки». Но где сейчас такое сырьё найдёшь? Однако я полагаю, что между повешенным и удавленником, повесившим самого себя, большой разницы нет. И если суть в его руке, то почему бы не взять его с собой целиком, а в нужный момент просто заставить поднять руку, вложить в неё, что требуется. И…
- А это не безумие? - засомневался я.
- Проверим, - рассмеялся Истома. - Днём я приходил уже сюда. И получил некоторые подтверждения того, что получиться должно. Если же что-то пойдёт не так, мы в любой миг, можем остановиться и пересмотреть наши планы.
Пожалуй, эти слова меня успокоили. В самом деле, в откровенном безумии я могу и не участвовать.
- А ты уверен, что там есть удавленник? - возникло у меня последнее сомнение.
- После прочтения этнографической литературы, я специально проштудировал местные анналы - полицейские, милицейские, церковные, кладбищенские. Лет сто назад в искомый овраг бросили одного самоубийцу. Не из крестьян. Какой-то торгаш он был, а потом даже мелкий начальник. Вот его и покличем.
Мы посидели ещё пару минут.
- Пора! - сказал Истома. - И с этого мгновения — молчок! Говорю только я.

Глава 7
Уля по-прежнему порхала перед нами, но теперь Истома знал направление твёрдо. Выйдя из березняка, мы вышли на дорожку, миновали два поля, разделённые малыми перелесками, и вступили в деревню.
Думаю, было уже за полночь. Но дневное тепло ещё не улетучилось. Над дальним лесом висел ополовинившийся старый месяц. Справа от него горела яркая красноватая звезда: Марс, конечно. И снова прочитавший мои мысли Истома остановился, и словно с неким почтением указав верхом посоха на красную планету, отдал ей лёгкий поклон.
- Небесный Воевода нам в помощь, - прошептал он.
Жива ли деревня или брошена, с первого взгляда было не понять. Фонари нигде не горели. Но разваливающихся, покосившихся домов мы не видели. Деревенька была немаленькая. И вот на середине нас даже облаяла собака, а ей ответили ещё три-четыре. Значит, кто-то тут всё-таки живёт. Я порадовался: крутиловцы и крутиловки ещё не повывелись!
Мы прошли через всю главную улицу, и перед нами снова встал лес. Да непростой. Сразу наткнулись на железную оградку. Глаза вполне привыкли к темноте, но теперь пришлось быть особенно внимательным. Скоро мы выбрались на главную дорожку кладбища и перестали спотыкаться о могилы.
Кладбище было явно не новомодным. Кресты, в основном, деревянные, хотя были и каменные, и железные. На кладбище царила тишь. А наша Уля сюда, по-видимому, решила даже не заглядывать.
Деревня добрых мёртвых заканчивалась у обрыва. Истома схватил меня за плечо, когда я уже хотел сделать неосторожный шаг. Жестом он показал, что дальше крутой спуск. Мы пошли в обход, и опять пришлось побороться с колючим кустарником. Тропинка огибала овраг. Там, где распадок заканчивался, начиналось новое поле. Тут Истома сделал мне знак стоять и ждать.
Сам он повернул к оврагу. Видимо, наш помощник обитал там.
Нечего и говорить, что ожидание моё было весьма томительным. Однако пойти вслед за Истомой тоже как-то совсем не улыбалось. Я прислушивался к звукам.
Поначалу был лишь лёгкий шелест прошлогодней травы, потрескивание кустов, шёпот ветра. Минут десять только это. Потом почудился быстро перебирающий слова голос и глухой стон. Говоривший не останавливался – стоны, мычание, какие-то шорохи повторились вновь. Волосы на голове у меня зашевелились. Но ещё больше всё похолодело внутри, когда послышались приближающиеся шаги. Невольно я немного попятился от места, где стоял. А шаги становились всё громче.
Затрещали кусты, и я увидел… Нет, не Истому! Истома шёл следом, а перед ним брёл вертлявой спотыкающейся походкой… Помощник? А кто же ещё?
Трудно было понять, во что он одет. Что-то длинное и серое. Меня поразило, что он был бос. Хотелось не смотреть на его ноги, но таки посмотрел… Что-то узло-корневатое, иссохшее, но, в общем, на ноги похоже. Он пошатывался, хватался за кусты. На тощих кистях, торчавших из-под рубища, были заметны длинные ногти. Глядел перед собой, но меня, кажется, не видел, хотя уже мог бы увидеть. У него были длинные седые волосы, на исхудавшем лице выделялись только острый нос и тёмные, проваленные внутрь глаза.
За ним властно вышагивал Истома, причём его посох был склонён так, словно он погонял нашего приятеля, тыча острием посоха ему в спину. Но до настоящих тычков не доходило. Было достаточно слов и ещё какой-то незримой силы. Говорил Истома вполголоса, и я различал лишь одно постоянное словосочетание: «Властью Солнца Ночного!», остальное он, словно нарочно, проговаривал шёпотом или невнятно. Как видно, этой власти нельзя было не подчиниться. Хотя, что это такое, Ночное Солнце, я даже и предположить не мог.
Так они и прошли мимо меня, вжавшегося в кусты. А Истома, проходя, сделал знак пристраиваться вслед.
Процессия двигалась гуськом до перекрёстка. Здесь строй поменялся. Нам предстояло выйти к шоссе, и не той дорогой, которой мы сюда пришли – более короткой. Но с этим ковылянием дело всё равно растянулось бы, наверно, до рассвета. Надо было ускорить ход Помощника. И тут Истома начал использовать содержимое своего рюкзака.
Он достал пучок какой-то травы. Поджёг его. Затушив, заставил тлеть. Я сразу почувствовал сильный пряный запах. Ковыляющий Помощник в недоумении остановился, закрутил головой, а Истома жестом показал мне встать ему в спину и делать то же, что до этого делал он — подгонять посохом. Сам же пошёл впереди заложного, помахивая ему перед носом дымовухой.
Очевидно, дым не на шутку взбодрил нашего компаньона. Он зашагал быстрей, твёрже. Темп взяли хороший. Истома вёл Помощника за собой, порой потряхивая призрачной дымовой верёвкой. Я замыкал строй в качестве конвойного. С меня всякую усталость, а прошли до этого немало, тоже как рукой сняло. Верно, дым влиял и на живых. Так и вышли к шоссе.
Что это за шоссе, я не ведал. На наше магистральное не похоже. Пришлось посмотреть по навигатору. И ещё чуть пройти до километрового столба. Остановок транспорта вблизи не было. Проезжающего транспорта тоже. Тишь стояла до странности мёртвая.
- Звони в такси, - потихоньку велел мне Истома.
Я включил телефон и набрал знакомый номер «Такси Париж» - так по-скромному именовалась одна из наших местных служб.
- Слушаю, куда вам подать машину? – раздался в трубке приветливый женский голос, сразу создавший уют в этой темноте, на этом ветру.
Я назвал километр шоссе и место назначения. На том конце провода чуть помолчали, однако, колебалась распорядительница экипажей лишь пару секунд. Пообещала, что машина придёт через двадцать минут, но стоить поездка будет тысячу рублей. Я искренне поблагодарил, заверив, что цена нормальная.
Ждали в молчании. Помощник неподвижно стоял, потягивая острым носом воздух, пытаясь захватить побольше нравившегося ему дыма растения. А мне теперь даже любопытно стало поглазеть на него. Если это мертвец, которому к тому же уже сто лет минуло, сохранился он на диво хорошо. И ведь вдыхает! То есть ДЫШИТ? Или это что-то другое?
Истома был спокоен, но, кажется, внимательно вслушивался в ночные звуки, озабоченно поглядывая на дорогу.
Ждать пришлось около получаса. Вот вдалеке показался огонёк. Послышался звук мотора. Однако Помощник, как будто его не слышал. Видимо, дым полностью владел его вниманием, его чувствами. Когда старый жигулёнок осветил нас фарами, а потом и в салоне зажёгся свет, он также никак не среагировал.
- Такси вы заказывали? – с лёгким акцентом обратился к нам водитель, по всей видимости, киргиз.
- Мы, - обвёл я руками нашу троицу. – Больше тут, как видишь, брат, никого и нет.
- Садитесь. Тариф тысяча, - буркнул он.
- В курсе, - сказал я.
Истома сделал мне знак сесть впереди. Сам он, открыв заднюю дверь, слегка применив посох, усадил Помощника, потом забрался на заднее сидение через другую дверь.
- Трогай, шеф, - сказал я.
- Второй клиентов забрал, - сказал водитель по рации. И машина тут же рванулась с места.   
Конечно, мы были заинтересованы в том, чтобы водитель не разволновался, не посчитал нашу компашку чересчур странной. На дворе за полночь. Следовало как-то расположить к себе нашего возницу. И я подумал, что легче всего это сделать, заговорив о нём самом.
Выяснилось, что извозчик прибыл из Ошской области. Войны там сейчас нет, но работы мало. А я три года назад как раз был с друзьями в Оше. Горы, ущелья, водопады. Было, что вспомнить. Киргиз в самом деле обрадовался разговору о родных местах. И всё же с тревогой потягивал воздух.
Видимо, совсем затушить средство воздействия на нашего Помощника было нельзя. Истома приоткрыл окно. Дым, окутывая его соседа, большей частью уходил наружу. Сосед был доволен, но водитель так же не мог не учуять этого запаха.
- Что это? Курево что ли? – спросил он. – Вроде, на анашу не похоже, но…
- Штырит? – с усмешкой спросил я. – Да нет, брат, это не анаша.
- Это средство от клещей, - авторитетно поддержал меня Истома. – Мы из лесничества. Обрабатывали деревья составом от короеда, но от клещей тоже надо оборониться. На всякие пшикалки они плюют, а вот эту траву очень не любят.
- Понятно, - улыбнулся киргиз, кажется, успокоенный. Я порадовался, что в шофёры нам попал именно он. Местный человек вряд ли проглотил бы версию о клещах в марте. Есть-таки польза от глобализации! Однако я не стал полагаться только на неё, а продолжал делиться воспоминаниями о красотах Ошской области.
Так мы и выехали на магистраль, а потом подъехали и к знакомой автобусной остановке. Дальше лучше было пешком.

Глава 8
Я нарочно покопался в карманах подольше, дабы внимание возницы было обращено ко мне, а не к моим выгружавшимся компаньонам. Наконец,  нашёл две пятисотенных. Киргиз умчал прочь. А мы собрались на остановке.
Истома вряд ли знал Инск хорошо. Я должен был изложить ему план движения к цели и то, что нам по дороге могло встретиться.
Помешать могли, конечно, только полицейские патрули. Они катались ночью по посёлку. Чтобы не попасться им на глаза, решили идти через лес.   
Это был именно тот лес, за который мы теперь боролись, митинговали, расклеивали листовки. Как и везде в нашей округе, лес смешанный: ёлки, берёзы, реже сосны, ольха, осина. Но самое главное, кое-где по лесу стояли дубы: толстенные, разлапистые.   
Мы двинулись. Своей Ули у меня не было. Из подручных средств — только фонарик телефона. Но и его я решил экономить. Вдруг ещё звонить придётся!
В светлое время в этом лесу было несложно ориентироваться по звуку. Шоссе не пустовало и ночью. А с другого края леса пролегала железная дорога – можно было услышать поезда. Сейчас, как нарочно, окрест царила почти полная тишь. Вести пришлось, полагаясь только на внутреннее представление о направлениях. К счастью, место было не особенно мочажинное. В грязь мы нигде не влезли.
По дороге Истома взял на себя всю заботу о Помощнике. Я сосредоточился на пути и в итоге не оплошал. Минут через двадцать мы вышли на опушку – прямо напротив огороженной стройплощадки. Для контроля я включил телефон. Была половина второго ночи. Кажется, час подходящий. Но что дальше?
- Вот ворота проходной, – показал я Истоме.
Он кивнул. Прошли немного вперёд, остановились у пятачка, освещённого закреплённым на ограде прожектором, на границе света и темноты, прислушались.
Инск спал. На тёмных громадах домов не светилось ни единого окошка. На проходной тоже было тихо.
Истома скинул рюкзак и, присев, что-то достал из бокового кармашка.
- Тебе надо подойти к калитке и постучать, - прошептал он. - Хорошо постучись. Если заснули, пусть просыпаются. Ненадолго, - он улыбнулся. - Спросят «кто там?», назовись инспектором Госгортехнадзора. Мол, тут на участке авария. Надо кое-что проверить… Главное, чтобы открыли. А мы уж не оплошаем.
Я направился к проходной, в то же время, держа в уме: если что-то пойдёт не так — надо бежать в лес. В окошке проходной был свет. Лилась тихая музычка. Наверно, работало радио. Обитая железным листом, деревянная дверь была закрыта. Но пробудить хозяев стуком в такую дверь – дело несложное.   
Сделав глубокий вздох, я постучал три раза. В окружающей тишине это было очень громко. Но ответа не было. Я постучал настойчивее. Истома с помощником уже были рядом.
- Кто там? - раздался, наконец, голос изнутри. Голос, возможно, заспанный, но не пьяный.
- Инспектор Госгортехнадзора, - как учили, ответил я. - У нас авария трубопровода. Объезжаем коммуникации.
Щёлкнул засов. Дверь открылась. На меня с сомнением глянул высокий немолодой человек в очках, в чёрной кепке и чёрной форме ЧОПа.
- Что за авария? - недоверчиво буркнул он. - И причём тут мы?
Я не успел ответить, Истома сильно оттолкнул меня в сторону посохом, и к двери протиснулся Помощник. Я поскользнулся, упал на руки, и пару моментов ускользнули от моих глаз. А когда обернулся, увидел: Помощник входит. Рука его поднята, а в руке сияющая, как фанатский фаер, белая свеча!
Истома, обернувшись, сделал мне знак не смотреть, и я повиновался, отвернувшись к лесу и ожидая дальнейших команд.
Я ожидал услышать звуки какой-то борьбы, возни. Но ничего этого не было. Только шарканье ног Помощника. Что-то упало, радио замолкло. Какой-то тихий шорох. И всё…
Тишина длилась с минуту. Потом Истома меня тихонько позвал. Но когда я вошёл, не дал глянуть в караульное помещение, сразу протолкнув на территорию стройплощадки, ещё недавно бывшую нашей милой рощей. Я успел заметить лишь, что электричество в караулке выключено. Но всё внутри освещает ослепительный белый свет.
- Готовься! - шепнул мне Истома, а сам вернулся в караулку.
Передо мной было широкое поле — поле опустошения и скорби. Снега уже нигде не осталось. Там и сям стояли лужи. Без сомнения, мне предстояло совершить моё дело, бредя по глубокой грязи. Однако в сапогах, предоставленных Истомой, если что-то и пугало, то точно не грязь. Было по-прежнему тихо. Улёгся даже лёгкий ветерок, сопровождавший нас от шоссе. Старый месяц был где-то за спиной. Он не мешал звёздам, и они, эти мартовские тревожные звёзды, смотрели на меня удивлённо и испытующе: неужели же я отважился на такое дело? Неужели я справлюсь с ним?

Глава 9.
Истома заранее описал мне то, что я должен сделать. Вроде всё ясно. Но одно дело понять, другое — исполнить. Ритуальная вспашка и засевание… Я вспомнил о Ясоне, сеявшем драконьи зубы на поле Ареса, о римлянах, засеявших место, где стоял Карфаген, солью, чтобы никакая нечисть там уже не воспрянула. Мне предстояло засеять место будущей стройки тоже солью, а ещё пеплом и могильной землёй. Всё это в трёх мешочках передал мне Истома. Очевидно, такого рода посевной материал всегда есть про запас у знающих людей, а, может быть, это были заготовки минувшего дня. Истома ведь целый день пропадал, в том числе и на кладбище. Но засеять — это уже вторая фаза. Пахота меня беспокоила гораздо сильнее.
Истома сказал, что вручит мне соху в нужный момент. А у меня ведь даже о том, как она выглядит, было довольно смутное представление.
Хлопнула дверь. Истома подошёл ко мне с рюкзаком в руке. На ходу он развязывал шнуры, затягивавшие основной мешок.
- Охрана в обмороке, - сообщил он. – Слова, какие при вспашке говорить, тебе сердце подскажет. Но говорить обязательно! Всё, что идёт от сердца, произнеси — тебя сама Мать Сыра Земля будет слушать. Не забывай только прибавлять в конце каждого речения: «как срубленные древа не растут, никаким домам тут не расти»! Или что-то в этом роде. Такое Она, Матушка, точно услышит. Вот тебе сошка.
Он вытащил из рюкзака складную конструкцию, а вслед за ней овал с какими-то ремнями. Я понял, что это хомут. Вот только на кого надевать его будем? Но Истома дал мне в руки первое изделие.
- Соха, - сказал он. - Непростая, конечно, не крестьянская соха.
Я разглядел: у конструкции были и металлические части, и детали из каких-то костей. Истома наладил устройство, как надо, поставил его на исходную. Держать соху можно было за две удобные, обшитые кожей ручки, а рыхлить землю предстояло раздвоенным ралом – лемехами: только вместо металлических ножей тут была, похоже, закреплена нижняя челюсть кабана с двумя грозными клыками. Для крепости, верно, на них были всё же надеты металлические наконечники.
Истома для пробы поднажал – клыки-лемеха ушли в мягкую почву.
- Хорошо, - кивнул он. – Вот только без лошадки всё равно трудно тебе будет. Впрочем, начинай. Лошадку подгоню. Хомут с гужами у нас наготове. 
Истома объяснил: пахота предстоит необычная – не многими прямыми бороздами, а единой непрерывной бороздой, но по спирали – снаружи к центру, а главное – противосолонь – против часовой стрелки.
Поле предо мной лежало тёмное. На караулке фонарь слабенький. Прожекторы на входе светят вовне. Окна домов рядом черны все.
Я взялся за обжи, ручки сохи, по совету Истомы призвал на помощь всех своих ушедших родичей, иных, неведомых мне покровителей «от земли» и «покровителей сего часа», вдохнул-выдохнул, и принялся за дело, которое для предков наших было привычным, а для нас, потомков, совершенно незнакомым.
Начал прямо от порога караулки. Борозда пошла хорошо, но я сразу ощутил, что давить на обжи – не пером по бумаге водить, не по компьютерной клавиатуре стучать. Сразу вспомнил и про то, что пахать надо с приговором.
Движение противосолонь, пояснял мой наставник, всегда есть движение к разрушению. Движение к центру – познание, но и умаление.
- Мать-Земля, расступись и поглоти всё, что бы они тут ни построили! Как деревца наши погубленные больше не вырастут, не зазеленеют, так и стройке их не подняться, крышей не накрыться!...
У меня был примерный образ говоримого, но конкретные слова выговаривались сами собой. А то, что я сразу почувствовал: «пахота – нелёгкое дело» – помогало ощутить недостающую горечь, разжечь недостающий гнев.
Наверно, я всё делал правильно: Истома не поправлял, и вообще умолк. 
- Кирпич, бетон, плиты, железо, песок, щебень – всё поглоти, Матушка Сыра Земля! Что ни построят, да осядет, да распадётся, да раскрошится, да сгниёт и пропадёт!
Зачищенная от деревьев площадка была не квадратной, а прямоугольной. Соответственно, моя первая борозда выходила не кругом, а эллипсом. Я давил на обжи, а перед глазами стояла наша погубленная рощица весной, когда свежая листва укрывала голые стволы, когда ветерки затевали с ней свои любовные игры, когда прилетевшие птицы начинали петь свои ликующие весенние песенки. В нашей группе «Вконтакте» в трагический день выложили памятные фотографии рощи весной. Зелёный свет, лившийся с этих фотографий, очень вдохновлял: не простить, никогда не забыть, всё припомнить мразям, уничтожившим такую красоту! Вставало перед глазами и другое: падающие берёзки, сосенки, ёлочки. Мечущиеся белки… Кабаньи клыки врезались в весеннюю, размокшую от сходящего снега почву. Глубоко уходили в землю мои ноги в сапогах. Я давил на обжи, и теперь, по сравнению с первыми минутами, чувствовал облегчение, точно чью-то помощь.
Когда-то у знаменитого русского этнографа Сергея Максимова пришлось прочесть про обряд опахивания. Чтобы остановить коровью смерть, моровое поветрие, сельские женщины окружали деревню священной бороздой. Мужчины на обряд не допускались. Сам обряд был устрашающий, но устрашали злобную заразу. Говорили, что из борозды, меж тем, выходит земная сила, которая остановит всякую блуждающую смерть. По логике, если опахивание было обрядом защитным, созидательным, там борозду должны были вести посолонь, а не как я теперь – против часовой стрелки…
Не знаю, сколько ушло на мою первую круговую борозду, после которой надо было начать загибать к середине участка. Показалось, всё прошло быстро. Прошиб лёгкий пот. Я приблизился к караульной будке, и тут Истома сделал мне знак приостановиться. Он скрылся в караулке, и через полминуты вытолкал посохом наружу нашего заложного.
Не успел тот оглядеться, как Истома набросил на него хомут. Поставил передо мной, прикрепил гужи к сохе, и повелительно кивнул: продолжай!
В сердце моём мелькнуло сомнение: волшебная свеча осталась внутри, но мёртвая рука её больше не держала... Не развеются ли теперь наши чары?
В первые мгновения моя «лошадка» недоумённо оглядывалась по сторонам. Очевидно, заложному была нужна команда. Я подумал, что «но!» тут не подойдёт. А вот «пошла!» - возможно. Но он-то был мужеска пола. И тогда я прикрикнул: «Пошёл!». Легонько тронул его по плечу посохом, который всё это время, держал под мышкой. На моё удивление – сработало! Заложный ринулся вперёд так скоро, словно сам желал этой работы. Мы пошли вдоль уже проложенной моими лемехами первой борозды.
- Мать Сыра Земля! Накажи тех, кто убил порождённое тобой, кто не дал деревьям дождаться этой весны! – взывал я. Голос мой обрёл твёрдость. А вместе с этим я почувствовал ветер. Поначалу лёгкий, он быстро окреп и вскоре поднял осеннюю листву – последние листья наших деревьев, пролежавшие под снегом, а теперь уже подсушенные весенним солнцем. Новых листьев наши берёзки-осинки дать не успели.
- Расступись, поглоти все их труды, Мать Сыра Земля! Да будет их труд без пользы! Да пойдёт их работа в убыток!
И с этими словами что-то новое! Земля подо мной словно действительно зашевелилась, задвигалась, или кто-то задвигался, что-то задвигалось в её толще!
Что-то щёлкнуло, звякнуло! И стало как будто темнее. «Фонарь лопнул!» - сообразил я. На сердце накатил страх и восторг. Я вцепился в обжи, повторяя удачно найденные слова. А перед глазами – в сгустившейся тьме – началось невообразимое: всё как будто выросло, расширилось, распространилось на все стороны. Борозда, появляющаяся под моим ралом, предстала вдруг растущей глубокой трещиной. Я словно оказался в расширяющейся долине между качающимися горами. Заложный впереди вдруг скинулся чёрным как тьма конём, выдыхающим перед собой искры пламени, от чего впереди всё на миг озарялось призрачным светом.
В обличье коня наш помощник потащил соху в три раза быстрее. Мне теперь нужно было лишь давить на неё сверху вниз и как-то направлять курс. Я сообразил, что при движении противосолонь и к центру, в конце каждой окружности нужно сворачивать левее и давать коню именно такую команду. Левей! Левей! Постоянный сдвиг влево… Как молнией осенило: так вот оно что такое прогресс! общечеловеческие ценности! всеобщая уравниловка! отрицание всех и всяческих различий! превращение многоцветия в серую массу! — всё, что охвачено словом «левизна». Это движение против солнца и в центр — в засасывающую воронку небытия!...
Не успел я об этом подумать, и воронка явилась – за левым плечом! Мы успели сделать несколько кругов. Центр участка приблизился. А в центре была она – живая, дышащая, по-змеиному извивающаяся. Да! Воронка крутилась, расширялась – против часовой стрелки, против Солнца.

Глава 10
Теперь я еле удерживал соху, а чёрный конь тащил меня безо всяких команд по спирали – к ней. Ещё мгновение, и стройплощадка, место, которое ещё совсем недавно было нашей рощей, чудовищно просело. Мы двигались сначала по покатому, но с каждым мигом становившемуся всё более крутым склону, и вся потерявшая деревья земля двигалась вмести с нами – противосолонь.   
Мысли мои метались между восторгом от того, что я всё это вижу, и, возможно, всё это вызвал своими словами, и зловещим видом воронки. Про неё у нас с Истомой ничего говорено не было. А конь тащил всё быстрее, и скоро меня охватил страх: да, работу надо закончить, но он же утащит меня туда вместе с собой! Хоть оборотень ещё движется так, как нам нужно, оставляя за собой концентрические борозды, но воронка притягивает его. Она – его желанная цель. Долго ли он ещё будет меня слушаться? Смогу ли двинуться вспять, если он порвёт гужи? А если я сейчас всё брошу и побегу наверх по склону — не сделаю ли ещё хуже? Незаконченный обряд, незаконченное заклинание, говорят, очень скверная штука. А, может, просто, попытаться сдержать коня, снизить скорость?
- Тише иди! - крикнул я. - Не торопись!
Конь меня не слушал.
- Тпру-у! Тормози! – попытался я ещё раз.
Тщетно. На оценку положения оставались мгновения. Склон, обращённый к воронке, становился всё круче. Ещё несколько секунд можно было упираться, но вот-вот мы завалимся на бок и полетим в жерло! Это могло теперь произойти в любой момент. К тому же и склон пугающе дрожал. Всё вокруг ходило ходуном. Земля вокруг превратилась в бродящее тесто, замешиваемое против часовой стрелки невидимыми могучими руками.
- Добрые покровители, родичи мои, предки, помогите! Подсобите дело завершить! – нашёлся я, изо всех сил упираясь сапогами, и одновременно отпуская соху.
Мгновенно ощутив свободу, чёрный конь вдруг взбрыкнул, встал на дыбы, извергнув целый фонтан красных искр. Леденящее душу ржание пронизало тьму. Ещё один взбрык, и он скинул с себя хомут, который тут же соскользнул вниз и полетел в чёрный зёв воронки. Я пошатнулся.
- Посох! – донёсся до меня как будто далёкий крик Истомы. – Упрись посохом!
Про посох я и забыл. Хорошо, что не выронил его, когда отпускал соху. До этого держал подмышкой. Вместе с криком Истомы успел перехватить его обеими руками. Вогнал в землю чуть ли не на половину и сразу почувствовал: опора, что надо.
Конь – о четырёх ногах. Наверно, ему удержаться у воронки было проще. Но он не стремился остаться здесь. Словно выждав торжественный миг, он заржал снова, точно кого-то призывая. А в следующий миг взмыл вверх, но так чтобы попасть именно туда – в чёрный зев бездны.
Я сжал мой посох, ожидая чего-то жуткого. Но дрожь земная вдруг утихла. И только леденящий кровь низкий гул из бездны оповестил окрестность о том, что нечто свершилось. Переведя дух, я обернулся, и увидел: воронка затягивается. Вот спиралевидный грязевой поток и вовсе скрыл её. Земляное тесто густело на глазах. Но диво! На постепенно принимавшем прежний облик участке каким-то странным гниловато-зелёным цветом отсвечивали концентрические борозды, оставленные моей сохой.
- Сей, сеятель! – крикнул мне Истома. И теперь его голос был рядом.
Мир входил в свои привычные очертания. Кратер изгладился. Всё заново выровнялось, поднялось. Я отёр рукавом выступивший на лбу пот и полез за пазуху: там были «семена», выданные мне Истомой.
Дело шло к рассвету, но тьма была ещё густой. Впрочем, семена было не спутать: соль лежала в белом мешочке, пепел – в сером, могильная земля – в чёрном. Да и не было никакого указания как-то разделять их. Решил бросать горсть одного, потом другого, потом третьего.
- Как соли не взойти, как пеплу не взойти, как праху не взойти, не взойти тут и вражьим палатам! – таков был мой приговор.
Я не торопился и в то же время пытался равномерно распределить посевной материал, чтобы до конца хватило. Черпал и сыпал в борозды щепоточками. Соль была крупной. Могильная земля – мелкая и мягкая. Пепел показался мне потвёрже, но неоднородным по размерам частиц.
У самой караулки вытряс всё, что осталось.
Вопросительно поглядел на неподвижно стоявшего у двери Истому.
- Дело сделано! – кивнул он. – Совершено и завершено. Да будет так!
Это были официальные слова. Вслед за ними Истома дружески похлопал меня по плечу:
- Орёл! Далеко не у всех с первого раза вообще хоть что-то выходит. А у тебя вышло! Борозд, правда, получилось не так много.
- Да знал бы ты, как он в конце попёр! – хмыкнул я.
- Видел, видел, - улыбнулся он. – Ты был на грани гибели, но твои благодетели тебя сберегли. Да и сев, на самом деле, хорош. Не на радость недругам наши всходы. То, что лошадка наша туда так рьяно ринулась, понятно. Он, наверно, думал, что этим для него всё кончится. Но это вряд ли. Коли не вышел его век, да не простила его Великая Мать, маяться ему дальше. Он только местечко своё поменял. Жил в овраге, а теперь будет здесь – на радость твоим строителям.
Я усмехнулся, но про себя подумал, что не так-то уж это и хорошо. Строители строителями, а посёлок – он тоже вот, рядом.
- Ладно, брат! – прервал мои размышления Истома. – Хорошо, что успели до рассвета, да и то, что, хоть и человечье жильё вокруг, а петушиного крика не слыхать, тоже нам на руку оказалось. А теперь иное: ходил ты противосолонь, а теперь пойдём посолонь. У меня ведь и другое семя заготовлено.

Глава 11
И мы пошли посолонь. По самому краю огороженного участка. Я снова пахал, но на этот раз не сохой. Просто вёл по земле две борозды посохами: своим и Истомы. Они получались, конечно, неглубокие, но, видимо, для нашей цели достаточные. Истома шёл за мной. В руках у него был мешок — побольше моих мешочков. Он черпал горсть семян и аккуратно сыпал, стараясь попасть в мои борозды.
Этот второй сев занял не так много времени. А сеяли, оказалось, всякого рода асфальтоеды-бетоноломы. Тут были подорожник, осот, пырей, но были и земезея, муравей, земляной ключ, спрык — травы редчайшие. На самом деле, смысл был в них. Привычные травы, в основном, для маскировки. Они-то, выходя на солнечный свет, лишь пользуются трещинами в асфальте, бетоне, а вот земезея или муравей — настоящий антибетонный спецназ — способны активно разрушать человеческие безобразия. Спрык с земляным ключом же разрушают даже металлические преграды. Недаром ими всегда пользовались знающие люди для вскрытия замков, железных дверей, а если такую травку подкинуть в кузницу или металлургический цех, тут же встанет вся работа.
Смысл этого второго сева посолонь, как мне потом объяснил и тем успокоил Истома, был и в том, чтобы оградить окружающую местность от произведённого тёмного действа, и в том, чтобы для страховки, если уж всё-таки тут что-то сварганят, создать второй механизм разрушения. Тайные травы не дадут строителям жить спокойно.
Когда мы закончили, небо серело. Вышли через караулку, захватив с собой белую свечу. Следов мы, кажется, никаких не оставили, да и на площадке внешне всё почти без изменений. Грязь и грязь. Только вот концентрические эллипсы так быстро не изгладятся. Но в ближайшие дни вряд ли тут начнутся работы. Могут и не заметить. Фонарь вот сгорел. Но такое могло быть и от естественных причин. Охранники через пару часов, по словам Истомы, должны очухаться. Он даже им форточку открыл для проветривания помещения. Очухаются, вряд ли кинутся докладывать о ночных странностях. Да и не сон ли это был?
Уходить всё же решили снова через лес.
Истома убедил меня в том, что перед тем, как отправиться к себе домой, я ещё должен побывать в его доме. Кое-что сделать и кое-что обсудить. Я согласился. Самому хотелось его о многом спросить.
Пройдя леском, где уже тоже начало светлеть, к шоссе, мы оказались у недавно построенного здесь «Макдональдса». На часах была половина седьмого.
- Поголосуем или опять такси вызывать будем? - осведомился я.
- Не надо, - покачал головой Истома. - Тут каждый день, где-то в это время Кирилл выезжает на своей самодвижущейся телеге. Пошли ему СМС-ку, что ждём его у «Макдональдса». Он подбросит.
Кирилл уже был на ногах и тут же ответил согласием, но подъехать мог только через полчаса.
- Может, по кофейку? - предложил я.
- Не часто его пью, - поморщился Истома, - но после такой ночи можно себе позволить.
«Макдональдс» только открылся. Ночью тут на «Макавто» дежурил совсем молодой паренёк. Новая смена пришла, но он пока продолжал отоваривать желающих. Заказали по стакану «Американо» и по пирожку с вишней.
На зал работала какая-то попсовая радиостанция. Поскольку никого кроме нас пока не было, я попросил паренька поставить хотя бы «Наше Радио». Паренёк был не против. И мы тут же были вознаграждены «Мёртвым анархистом» от «Короля и Шута». Песня в тему. Но всё равно, мир казался мне каким-то странным. После всего увиденного, испытанного, эти искусственные запахи и звуки американской забегаловки, весь этот интерьер казался мне картонной декорацией дурацкого спектакля с неправдоподобными героями. Хотя в американском кино «Макдональдс» — обычное место в канве разных историй про «поворот не туда».
Разделавшись с американскими угощениями, мы вышли на трассу. Кирилл подкатил точно, как обещал. Пошутили, посмеялись. Он поздравил меня с выздоровлением. Я пообещал ему рассказать о сегодняшней ночи в удобный момент. Минут через двадцать мы были у дома Истомы.

Глава 12
Утро занималось туманное. Но тишины у дома Истомы не было.
- Скворцы! – улыбнулся он радостно, указывая на берёзу у забора. Она не оделась ещё даже серёжками. Но голосистые птицы, рассевшись по её ветвям, словно здоровались с хозяином, наконец-то вернувшимся домой после ночного колоброжения.
- С Равноденствием прилетели поздравить! – словно отвечая на мои мысленные вопросы, сказал Истома.
- А какое сегодня число? – не сообразил я. – Разве двадцать второе?
- Именно. Пришла Весна-Красна! Васанта!
- Васанта?
- Весна на санскрите.
Мы не замёрзли, но всё же Истома, попросив подождать на крыльце, вынес мне кружку тёплого сбитня.
Мне хотелось спать. Был утомлён и Истома. Однако он огорошил меня:
- Нам в дом после такого обряда входить пока нельзя. Поспим на сеновале.
Я не стал спорить. А хозяин заглянул в кладовку и достал оттуда ворох каких-то мехов.
- На одну ляжешь, другой накроешься, - пояснил он, передав мне комплект из двух чёрных шуб.
Мы вошли в уютный сарайчик, обдавший нас запахами лета. Истома показал мне, как разгрести сено и сделать себе место. Скинули сапожки, и в зимнее меховое тепло.
Уснул я, наверно, мгновенно. Сон был тяжёлый. И всё маячил перед глазами чёрный конь, мчащийся по неведомым бескрайним тёмным просторам, озаряя их тёмно-багровыми искрами из-под копыт.
И всё же спал я не так долго. Пробуждение началось близко к полудню. Мне стали слышны голоса птиц, а ещё кто-то всё время скрёбся, шуршал в сене. Я подумал, что это мыши. Но их соседство не тревожило.
В сарайчике было полутемно, и всё же солнечный свет пробивался. Денёк, видимо, удался. Когда я, наконец, поднялся, потянулся и открыл дверь сарая, весеннее солнце окатило меня таким радостным светом и теплом, что сон как рукой сняло. Вдобавок, на дворе был зачем-то разложен небольшой костёр.
Я подумал, что надо бы умыться. Во дворе у Истомы был колодец. Однако хозяин тут же появился на крыльце и остановил меня.
- Ночью мы с тобой затронули силы весьма тёмные. Прежде чем заняться другими делами, нужно очиститься, чтобы дела твои ладились. Я это уже сделал. А теперь твой черёд. Всё наготове. Тебе предстоит настоящий зороастрийский обряд.
- Зороастрийский?
- Зороастрийцы – их ещё огнепоклонниками зовут – сегодня немногочисленные приверженцы древней религии персов. Впрочем, не такая уж она и древняя – скорее, авторская, как большинство господствующих сегодня религий. Автор в греческом звучании — Зороастр, а в оригинальном персидском — Заратуштра. Но обряд очищения, думаю, всё-таки он не сам составил, взял от предков. А я его несколько дополнил.
Недалеко от костра стояли три ведра. Одно было с песком, другое с водой, третье – ещё с какой-то жёлтой жидкостью.
- Тебе надо раздеться, - сказал Истома. - Уж, извини, полностью. Прохладно. Но это ненадолго. Да и баня тебя уже дожидается, - он кивнул на другой конец двора, где лепился небольшой домик с курящейся трубой.
- Надо так надо, - развёл я руками, и принялся раздеваться.
Холодно, в общем, не было. Солнце пригревало. Моего целителя я не стыдился. А вокруг  никого не было. Окна соседних деревенских домов на двор Истомы не выходили.
Когда я разделся, Истома поманил меня к костру. Он взял горящую головню. Молча показал мне, как встать, развернув руки на ширине плеч, и низким голосом запел что-то на незнакомом языке. Он водил головнёй вдоль и поперёк всего моего тела. Поначалу я мысленно опасался, но тело не слушало мыслей. Ему нравилась близость огня.
- Огонь - мой дух! Огнём очищаю! - словно в заключение торжественно молвил Истома. И затих.
Затем снова запел на иноязыке, ничего не предпринимая, и я просто стоял минуту или две. Смысл стал ясен, после того как Истома снова торжественно возгласил.
- Воздух — моё дыхание! Силой ветров очищаю!
Дальше пошло быстрее. Заклинатель пропел что-то очень быстро. Молниеносно схватил ведро воды и опрокинул на меня. Я, конечно, не просто охнул, а и подпрыгнул.
- Вода — моя кровь! Водой очищаю! - заключил Истома.
По логике дальше должен был идти песок. Так оно и оказалось. Пение – ведро песка на голову.
- Земля — моя плоть! Землёй очищаю.
Вроде все стихии мы перебрали, но одно ведро ещё не было использовано.
Истома снова запел. И на меня полилось — вода не вода, но жидкое, жёлтое и сильно пахнущее, не сказать, чтобы пахнущее приятно.
- Жива — моя жизнь. Живым очищаю!…
Наверно, после этих обливаний и обсыпаний выглядел я весело. Но стал замерзать.
Истома пропел ещё что-то и послал меня в баню. Я с радостью вбежал в предбанник. Баня звала гостеприимным жаром, травяными запахами. На полочке в предбаннике лежало мыло, веник.
Нырнув внутрь, согревшись, а потом, пропотевши, похлеставшись берёзовым веником и три раза окатившись холодной водой, я закончил обряд очищения большой кружкой домашнего кваса, за это время по чьей-то воле материализовавшейся в предбаннике. На скамье лежала и моя одежда — та, в которой я был доставлен сюда Кириллом: джинсы, майка, рубашка, свитер. Всё, как будто кем-то постиранное и заботливо выглаженное. 
Я оделся и вышел из бани, как будто действительно очищенным от холода, от грязи, от боли, от тошноты, и даже от горечи на душе — ото всего тёмного, что мне пришлось пережить в последние дни.
Истома попросил обождать, пока он завершит приготовление обеда. И я без особых мыслей, расслабленный, обновлённый бродил по двору. Ничего необычного в глаза мне не бросилось. Рядом с баней стоял какой-то полупустой сарайчик. Дальше курятник. В углу колодец. Дальше сеновал, на котором мы ночевали, потом ещё какой-то сарайчик. Возможно, более опытный глаз что-то заметил бы, да не мой — глаз новичка в волшебных делах.
- Кушать подано! – театрально провозгласил Истома с крыльца, когда я начал повторный обход двора.
Обед был долгий. Опять же никакого мяса. Но его и не требовалось. Главным блюдом было нечто вроде знаменитой гурьевской каши: с фруктами, с орехами, со сливками, и, кажется, даже с мёдом, да ещё в сопровождении кваса и сбитня. Я читал, что гурьевскую кашу очень любил император Александр Третий – лучший русский царь последних веков. И вот посчастливилось приобщиться к его вкусу.
За едой, естественно, вернулись к событиям минувшей ночи. Меня интересовало всё. И Истома постарался удовлетворить моё любопытство.
Свечу для мёртвой руки, по его словам, он получил в обмен на другой предмет силы у одного тёмного дедка. Действие её всегда оглушительно сильное. Сродни печному угару. Соответственно и отходняк тяжёлый. Но дело не смертельное.
- Раньше, насколько знаю, такую свечу топили из человеческого жира. Много с этим было связано всяких мрачных историй, - поморщился Истома. – А эта… Даже не знаю из чего она сделана. Дедок не рассказывал, а я не уточнял.
Соху Истома сконструировал сам. Земная сила – неведомая и непредсказуемая стихия. Но мы, как видно, всё сделали очень чётко. Потому Матушка Сыра Земля и откликнулась. А, возможно, и сам повод к обращению Она сочла справедливым. Справедливость – это то, в чём Она знает толк. А любовь к зелёным детям своим не могла не сделать Её помощницей в деле отмщения.
- Наш помощник также оказался помощником почти добровольным, - улыбнулся Истома. – Все заложные, хоть они и не изжили свой век, после своей несвоевременной гибели всё-таки не живут, а только маются. Ходят, бродят, а мечтают о материнских объятиях Земли. Стоило нам призвать Земную силу, он тут же почувствовал её и поспешил навстречу. А когда Земля разверзла свои ложесна, просто рванулся туда, и, как я видел, чуть не утянул тебя за собой.
- Всё так, - кивнул я. – Но этот конь… Ты видел, что он превратился в коня? Эта дрожь, эти вздыбившиеся холмы! И то, что борозда стала глубокой трещиной – ты это видел?
- Да, моим глазам это тоже было явлено, - подтвердил Истома, прикрыв глаза, словно пытаясь снова вызвать ночное видение. – Но не думаю, что нам обоим это просто показалось. Земная сила явила себя – вот и всё объяснение.
- А конь?
- Конь, - повторил Истома. – Ты, конечно, помнишь сказку о Сивке Бурке, Вещем Воронке? Там коней парню дарит встающий из могилы отец. Кони по одному являются на его свист, а сослужив службу, пропадают неведомо куда.
- Можно ли такое не помнить? - усмехнулся я.
- И я вот думаю, - задумчиво продолжал Истома, - а не сам ли отец это был? Не он ли сам всякий раз обращался конём, когда сыну требовалась волшебная помощь?
- Сам отец? - засомневался я.
- Тут может быть не просто оборотничество, - поднял брови Истома. – Во многих местах, а особенно у южных наших братьев – сербов, болгар – есть много рассказов о том, как умерший обращается конём. Неупокоенные мертвецы бродят по полям в виде чёрных коней. Возможно, призрачный конь – образ какой-то части нашего духа. Про подсознание и прочие фрейдовские штучки ты, наверно, слышал. Но о том, что «я» - это не только то, что ты осознаёшь в данный миг, не то или не только то, чем ты привык себя считать, народ наш знал всегда. Подумай на досуге, к примеру, о том, что такое сам. А может быть, даже если почитаешь только доступные книги, встретишь и слово ведогонь.    
- Домашнее задание? – улыбнулся я.
- Считай, что так, - улыбнулся в ответ Истома.
- А в самом деле, - почесал я в затылке. – Быть твоим учеником было бы замечательно. Ты берёшь учеников?
- Почему нет, - кивнул Истома. – Если у нас будет спокойное время, я буду рад поучить тебя.
- Благодарю, - кивнул я. – Значит, мы ещё встретимся, поговорим.
- Встретимся, - подтвердил мой потенциальный наставник. - Я ведь и в Инске иногда бываю, хоть и не часто.
- Кстати, насчёт обряда… Я всё понял, но вот это последнее ведро с жёлтой жидкостью… Что это было?
- Священная жидкость, - хитро улыбнулся Истома. – Зороастрийцы, как и индусы, очень почитают корову. В общем, это была коровья моча, мой друг. У моей соседки, Василисы Фёдоровны, очень славная коровёнка - Пеструха. Я осматривал её, не нашёл никаких изъянов, никаких болезней. Зороастрийцы считают, что очищение коровьей мочой – самое сильное и надёжное. Пользуется коровьей мочой и Аюрведа. Так что не ужасайся. К тому же в баню я тебя после этого сводил.
- Не ужасаюсь, - вздохнул я. – Некоторые ведь мочу даже пьют. А на душе теперь так легко, что, наверно, и в самом деле вся скверна с меня спала.      

Глава 13
После обеда я собрался домой. Соображал, как лучше добраться, но Истома сказал, что он меня проводит, причём короткой дорогой.
Вещей у меня с собой не было. Истома взял с собой маленький рюкзачок. А когда вышли за ворота, вручил мне ночной посох. Я встревожился, но и обрадовался. Верно, история наша прямо за воротами не заканчивалась.
Почти сразу мы свернули в лес. Пошли по узкой тропке. Лес был ещё голый, но звенел птичьими голосами. Кое-где ещё лежал снег. Истома был в сапогах, а мне в кроссовках то и дело приходилось скакать через вешние лужи. Красна Девица Васанта с сегодняшнего дня полностью вступала в свои права.   
- Мы так и не поговорили о твоём сне, - напомнил мой провожатый.
- Столько было снов, - пробормотал я.
- Я про самый первый. Помнишь?
Я, конечно, помнил ветер, небесных коней и тот странный весёлый огонь с небес.
- Так и стоит всё перед глазами, - сказал я.
- Хорошо, - улыбнулся он. - Давай-ка сейчас выйдем на пригорок и посидим ещё чуток на брёвнышке.
Холм был покрыт ёлками. Отчего тут образовалась поляна, было непонятно, а на середине лежали два рядом упавших ствола. Истома, указал на них, мы присели. И сидеть оказалось удобно.
Мой провожатый достал из рюкзака флягу и небольшой матерчатый мешок. Развязал его: в мешке оказались орехи — в основном, фундук, фисташки, но были и покрупнее — кешью, бразильский орех. В общем, ассорти. Есть не хотелось, но орехи, оказалось, предназначались не нам. Истома поставил мешок немного поодаль и вдруг два раза быстро хлопнул в ладоши.
Ждать долго не пришлось. Совершенно бесшумно с ближайшей ёлки вдруг скакнула белка. Потом появились ещё две. Ещё. Скоро их собралось с десяток: маленькие белочки с чёрными спинками и головками.
Они на несколько мгновений замерли, приподнявшись и глядя на нас. А потом двинулись к мешку. Суматохи не было: по две, по три подскакивали, брали орехи, убегали, возвращались. Забавная их беготня длилась минут пять. А потом они исчезли в еловых потёмках.
- Как тебе мои друзья? - весело улыбаясь, спросил Истома.
- Прелестные создания, - сказал я.
- Что есть, то есть, - согласился Истома. - Но в них не только красота. В них и мудрость.
Я согласно развёл руками. Каких-либо знаний о беличьей мудрости или глупости у меня не было.
- Возьми мешок, посмотри, осталось что-нибудь, - кивком головы направил меня мой провожатый.
Эта просьба меня удивила. На месте белок я ничего не оставил бы от  экзотического угощения. Тем более в марте. Месяц этот, как я себе представлял, для многих в лесу был голодным месяцем. Вот и белки свои прошлогодние припасы уже должны были приесть.
Каково же было моё удивление, когда я нашёл мешок наполовину полным, да не теми орехами, что мы принесли, а исключительно крупной лещиной. Ничего не говоря, я показал находку Истоме.
- Мысий дар! - радостно вздохнул он.
- Мышиный? - с сомнением переспросил я.
- Мысий! - поправил Истома. - Мысь — это на древнерусском языке белка. Отсюда растекашеся мысью по древу. Помнишь в «Слове»? Кому как не белкам тикать по деревьям? Наши филологи эту тонкость поняли далеко не сразу. А некоторые до сих пор растекаются по деревьям своими мыслями. Мысь автора «Слова» - это то же, что скандинавская белка Рататоск, бегающая по Мировому Ясеню Иггдрасилю — от кроны к корням и обратно — бегающая, разносящая вести: от верха к низу, от низа к верху. Посредник, вестник...
- Это я помню! - озадаченно молвил я. - Про викингскую белку читывал. И «Слово» знаю. Но про мысь слышу впервые.
- Много ещё чего услышишь! - ободряюще похлопал меня по плечу Истома. - А для начала — считай это началом ученичества — разгрызи пару орешков. Орешки ведь нам эти не просто так принесли. Это тоже вести: и о верхе, и о низе.
Я привык колоть орехи щипцами. А тут… Пришлось рискнуть зубами, и к моему удивлению два орешка удалось разгрызть довольно легко. Больше уж я не стал брать, чтобы сразу чересчур мудрым не сделаться… Орешки как орешки. Изменение состояния сознания я не почувствовал. Истома дал мне глотнуть из своей фляги. Там вроде оказалась просто вода.
- Вот теперь, брат, поговорим и о твоём сне, - сказал Истома.
Видимо, разговор этот было для него важен. Мне показалось, что лицо его озарилось каким-то внутренним светом.
- Ты работаешь в Москве? – задал он неожиданный вопрос.
- Да, почти каждый день там бываю, - кивнул я.
- И, наверно, всё время ездишь в метро?
- Езжу, но у меня концы в Москве недалёкие. Так что…
- Понятно. А я вот несколько лет назад работал там постоянно. Да и жил там. И всё время был в разъездах. Из конца в конец, - он вздохнул. – Трудное было время. Я постоянно недосыпал. А в метро урывал минут по десять в каждой поездке. Сядешь этак, и отключишься. А как отключишься, сразу наползает лёгкий сон, видения…
- Знакомо, - кивнул я. – У меня только это в электричке бывает.
- Да, - согласился Истома. – Вот только именно в метро у меня очень часто это были не просто сны, а прямо-таки познавательные видеоролики на разные темы. Много чего там узрел. И потому уверен: московское метро – настоящий информационный котёл, и охотник, смотря за чем он охотится, конечно, много чего там может поймать. Я – охотник очень особенный. Вот мне и дали то, чего я хотел. Когда-нибудь расскажу обо всём, а пока только то, что имеет отношение к твоему сну.
Он отпил из фляжки.
- Как-то я заснул где-то между Текстильщиками и Таганской, а, может, сразу после Таганской. Время было послеобеденное. И вот вижу: какое-то тёмно-синее пространство. Очень плотное, причём сгущающееся в своей плотности к низу. А внизу, словно под мощным прессом, под силовым полем, под гнётом какой-то мощной и непоколебимой воли и власти – фиолетовое. Клубящийся… Нет! Бешено вращающийся, мятущийся в тесном пространстве, ища выход, фиолетовый вихрь. Пробудившееся семечко колоссального урагана. Этому семечку суждено прорасти, оно во тьме, значит, в толще земли. А, может, во чреве матери. Да! Что-то говорило мне, что это ребёнок, которому рано или поздно суждено родиться на свет. Но кто он? И кто его мать? Я спрашивал у московского подземелья, обращался к тем, кто послал мне этот сон – всё тщетно. Вполне возможно, этот образ был уловлен мной случайно, то есть мне не предназначался. И всё-таки мои навыки концентрации, верно, дали о себе знать. До меня донеслось – был ли это голос, по которому перед моими глазами воспроизвелись эти буквы, или буквы явились безо всякого голоса, но я различил вот что!
Истома взял посох и начертил на земле слово. Я не сразу прочитал. Это были какие-то старославянские или рунические буквы. И всё же прочитал: СМРТИЧ.
- Смертич? – неуверенно произнёс я. – Кто это? Сын смерти?
- Сын смерти, - утвердительно кивнул Истома. - Не сказать, чтобы я был обескуражен этим именем. «Может ли Смерть быть матерью?» - конечно, вопрос изысканно-философский. Но как только я увидел это имя, он сразу перестал для меня быть теоретическим. И я стал искать не просто философского смысла, а конкретного знания. Тем более, что я видел его — этого сына Смерти. Как минимум, видел его образ… А где взять такое знание? Моего разума хватило лишь на уравнение: если Смерть — это минус, то ни от какого плюса родить сына Она не может. Рождение, то есть плюс, может дать лишь союз со вторым минусом. Но кто этот второй минус? А если сын плюс, значит он должен нести какое-то благо? Но может ли нести благо ураган? И минус ли Смерть, несущая избавление от бесконечных страданий? Вопросов было много.

Глава 14
- Я хорошо понимал, - продолжал Истома, - подобные видения просто так и кому попало не посылаются. Мне загадали загадку – я должен её разгадать. Беда заключалась в том, что само это знание, как видно, было весьма высокого уровня секретности. К кому попало с вопросами о нём соваться точно не следовало.
Испытав доступные мне средства для получения хоть каких-то подсказок, и не получив ответа, я подумал, что остаётся лишь задать вопрос самому Повелителю Ветров. Он бы самым могущественным моим… вряд ли другом (уж это слишком громко именовать себя Его другом!), но самым могущественным своим Собеседником я его называть осмеливался. Нужно было выбрать место и время для беседы.
Что касается дня, самым подходящим мне показалось 21-ое августа: День Мирона-Ветрогона в народном календаре. Наши родноверы почитают этот день Днём Стрибога. А вот место… Я сразу подумал о горах. Но горы до сих пор для меня — неизведанный ландшафт. Я отверг мысль ехать на Кавказ или на Алтай. Следовало поискать что-то поближе — на русской равнине, среди знакомых сил и стихий.
Рассмотрев несколько возможностей, я остановился на Белгородчине. Нашёл там много подходящих мест. Вольная степь любима ветрами, но есть тут и горы, да какие: Белые! Меловые горы, древние городища, очень интересные названия мест, дошедшие из глубины веков… Одна Дедова гора чего стоит! Или урочище Людоедово!... Рассказывают, что начиная с Петра Безумного, в эти края ссылали всех замеченных властью ведунов и ведуний. А с недавнего времени там поселился мой хороший друг.
Был успешным московским юристом, заколачивал приличные деньги, но, как видно, опостылела ему столичная жизнь. Купил года три назад земельку, уехал с семьёй в село, завёл хозяйство. Главное, что жена ему оказалась единомышленницей. Без этого куда бы… Ну, и детям приволье. Детство в вольном краю, конечно, счастливей детства в каменном мешке. Велеслав – он в славянские древности погрузился, потому и нарёкся так – прежде всего, занялся пчёлами, да не в ульях, в колодах стал их разводить. Всякие травы посеял, и овечки у него завелись, и корова. В общем, и хлопот себе нажил, и работы невпроворот, но счастье, какое искал, нашёл.
- Сердце моё здесь, там ничего не осталось, - говорил он мне, кивая на полночь.
Вот я и приехал к нему погостить в середине августа, чтобы и день Мирона-ветрогона там застать. Близ тамошнего села отыскалась хорошая, одиноко стоящая горка. Лысых гор у нас на Руси много. Вот и эта Лысой прозывается. И рассказы о ней подходящие.
Пришёл я за три дня до назначенного дня осмотреться и испросить разрешения хозяина места. Поклонился. Воскурил благовония, оставил дары, произнёс всё, что нужно было произнести, для того чтобы расположить к себе хозяина. Только после этого отправился к вершине.
Горка оказалась заросшей лесом почти до самой макушки. А на макушке – открытая площадка с выходом меловых пород. Вокруг ровная степь. Вид во все стороны потрясающий. Невдалеке изгиб реки. Гора одинокая, и тем более значимая. Сразу обратил внимание на то, что птицы вокруг порхают, а в небо не поднимаются.
Я взошёл к вершине примерно за полчаса. Ещё раз поклонился хозяину. Произнёс много благодарственных слов. Поклонился ветрам на все четыре стороны. А потом обратился и к самому Повелителю Ветров. Попросил его быть моим собеседником в назначенный день.
С самого начала, с дуба, росшего рядом с меловым выходом, за мной наблюдал хозяин места. Он принял образ сокола. Впрочем, возможно, это был его привычный облик. Потому-то и птицы тут привыкли жаться к земле.
И вот, когда я закончил своё обращение и бросил в разведённый костёр мой главный дар приглашаемому Собеседнику, когда курение столбом поднялось над горой, сокол вдруг взлетел с дерева. Поднялся, сделал надо мной круг – медленно и торжественно. Явно дружелюбно.   
Определилось, в общем, место.
Три дня я провёл в размышлениях, постоянно призывая Повелителя Ветров ответить на моё приглашение.
В нужный день мне надлежало оказаться на горе на рассвете.
Велеслав вызвался помогать. Но помощники мне не требовались. Я только попросил друга подежурить внизу, у подножия, на случай, если вдруг беседа наша не слишком хорошо скажется на моём здоровье. Такое тоже бывает.
Выехали до света. Велеслав остался дремать в своей «Ниве», а я отправился наверх.
Чудесное время – август. Пока говорил нужные слова, готовясь к подъёму, слева направо над горой пронёсся яркий метеор. Я счёл это приветствием. В темноте поднимался в гору, конечно, медленнее, чем в прошлый раз. И не успел ступить на открытую вершину – ещё один метеор! Просто как днём светло на миг стало. Подтверждение! 
Минут пять я стоял поражённый, глядя вслед просиявшему небесному гостю, благодаря своих покровителей и хозяина этого места.
Рассветало. На небе ещё сверкали звёзды. Восток светлел, зато с севера шли тучи.
Я развесил по окружавшим площадку деревьям флаги — знамёна, приятные ветрам, приступил к обряду приглашения Собеседника. И мне сразу ответили. По вершине загуляли ветерки-разведчики. Они прилетели с разных сторон. Но вскоре тучи с севера заволокли полнеба, и всё подчинило себе полночное дуновение.
Тучи шли широким фронтом. Светало, и я видел, что они не слишком тёмные, а наоборот, какие-то белесоватые. На глазах свежело. От жаркой ночи вскоре не осталось и следа. Радостно приветствовавшие солнце птицы всполошились. И я снова увидел сокола. Он взлетел явно не просто для того, чтобы позабавиться в мешавшихся воздушных потоках. Снова сделал медленный и торжественный круг надо мной. И я понял: встреча состоится!
Я повторял призывы и славления Повелителю ветров, восторженно, заворожённо наблюдая за всем, совершавшимся вокруг. Тучи с полуночи наступали быстро, и, словно, совершая маневр, охватывали гору с обеих флангов. Звёзды померкли, но небо не светлело, несмотря на то, что восток украсился багровой зарёй.
На небольшое время воздух вдруг сделался прозрачным настолько, что  я увидел брусничный отблеск зари в окнах ближайшей деревни, находившейся в паре километров от горы. Красным блеснула река. Словно отблеск осени на мгновение лёг на все деревья окрест. Сияние, рождавшееся на востоке, подсвечивало громады туч снизу, делая их похожими на бесформенные каменные глыбы. Небо превращалось в тёмную твердь. Северик, наконец, достиг горы, рубаха затрепетала на мне, почти все флаги разом сорвало, и словно в волшебном танце закрутило над горой: чёрные, белые, красные, синие. Цветовые соответствия сторонам света закружились у меня над головой, словно весь мир быстро закружился вокруг своей оси. И этой осью была гора.
Пока я смотрел на флаги, всё быстро менялось. Серая мгла накрыла окрестность. Облачный фронт замкнул кольцо окружения. Ударил стремительный дождь, а за ним град. В мгновение ока я был окачен многими вёдрами воды, а потом осыпан тысячей ледяных стрел. И действие всего этого было одно: восторг! Хотелось кричать от радости, от силы, наполнившей всё моё тело.
Хоровод флагов словно увлёк за собой всё вокруг. Серые клубящиеся громады теперь тоже двигались вокруг горы. В голове мелькнуло: смерч! Так ведь и унесёт за тридевять земель! Рассудок испугался, но не сердце. Сердце ликовало, встречая Великого Собеседника!
В какой-то миг сделалось совсем темно. Но вот что-то сверкнуло серебряным, неуловимо скользнуло к горе. И вот Он был уже здесь: над вершиной. Гул, свист, рёв бури вдруг смолк, исчез дождь, град. Готовясь к встрече, готовясь к чему-то подобному, грозному и величественному, я рисовал себе картину Его явления. И почему-то надеялся, что так или иначе мне явится некий призрачный лик — лик, быть может, божественный, но одновременно — человеческий. Однако лика я так и не увидел. Зато услышал — то ли наяву, то ли в голове: «Спрашивай, чародей! Да поторопись, пока нас никто не слышит!»...

Глава 15.
- Помнишь мой рассказ о мучителе? - остановил свой рассказ Истома.
- Как не помнить, - хмыкнул я.
- Хотя у него и тонкий слух, я предполагаю, мой Собеседник сделал так, что мои вопросы и его ответы остались неизвестными мучителю. Буря, с которой он явился мне, обеспечила тайну нашей беседы.
Он умолк. Молчал и я, ожидая продолжения.
- Я не могу тебе передать всё, о чём я спросил тогда, - наконец, сказал Истома. - Хотя, возможно, недалёк тот час, когда расскажу всё полностью. Разговор наш по времени был недолог, но каждый миг в нём, конечно, равнялся часам, если не дням. Я узнал не всё, но достаточно. Порадовался тому, что кое-какие мои догадки оказались верны. И всё же главное поразило. Весь мой образ мира пришёл в движение. И движение это, переоценка всего и вся не прекратились по сю пору. Главным были вопросы  «Зачем?» и «Почему?». Зачем и почему Та, что обрывает нити жизни, дала начало новой жизни?
Исследователи, пытавшиеся докопаться до истинной природы Смерти, давно заподозрили, что Старуха с Косой — образ, подброшенный на весьма позднем этапе истории людей. В народном мировоззрении Смерть — отнюдь не чудовище, а справедливая ко всем и часто милосердная Богиня. Жизнь сладка, и расставание с любимыми людьми — всегда горе. Это так. Однако ушедшие, уходя, остаются. Они всегда где-то рядом. Даже в доме есть места, где пребывают предки-родичи. Расставание расставанием, но на деле, и правда, есть лишь некое изменение состояния.
Как я понял, мучитель не властен над такими силами, как Повелитель ветров. Не властен над стихиями, над большей частью элементов нашего мира. Враг владычествует лишь над живыми в нашем понимании созданиями. Возможно, всё остальное его просто не интересует, не имеет для него значения, потому что только живые способны страдать. А страдание — не вообще, а именно физическое страдание, боль — это то, что ему нужно: его пища, его кайф, источник его силы. Его приверженцы — служители цивилизации, прогресса, современности, науки — делают всё не только для того, чтобы доставлять ему лакомство в нужном количестве, но и  для того, чтобы лакомство было разнообразным, не приедалось, ведь страдание может быть таким разным.   
Когда-то, не сомневаюсь, что по его наущению, люди да ещё некоторые человекообразные насекомые научились содержать других живых существ, в том числе и себе подобных, в рабстве. Переселения народов, эпидемии, войны на истребление, войны, навязывающие чужую веру – это всё тоже его работа. Но это было только начало прогресса. Истинный толчок ему дала наука.
Чёрные маги, ставшие «учёными», эти новые инквизиторы – инквизиторы прогресса, день и ночь трудились и трудятся над тем, чтобы вырвать под пыткой у природы — они так и говорят — тайные ключи жизни. Опыты, опыты, опыты. Тестируемые группы, где в муках, но, может быть, и выживут некоторые особи, и контрольные группы, где гарантированно в муках должны умереть все. Мышки, лягушечки, морские свинки. Наблюдения за нейрофизиологическими реакциями собачек со вскрытыми внутренностями. Электроды, подведённые к голове обезьяны. Не обходит чаша сия и беззащитных людей. Но это уже вчерашний день. Ныне иное – генная инженерия, генные модификации – страдание, закладываемое в существо изначально, порок, делающий жизнь сплошным страданием. Всё, конечно, под официальные благородные цели! Только главное не скрыть! Главное во всех этих опытах, исследованиях, цирковых представлениях – боль, рабское подчинение, бессилие. А чтобы это никогда не кончалось, теперь появилось ещё и клонирование. Даже умершее от страданий существо можно воскресить и начать всё с начала… 
Нам не суждено знать, что думает и чувствует сама Смерть. Возможно, Её мысли и чувства – нечто совсем иное, чем наши. Но не зря чуткие сердца прозвали её милосердной. Смерть – единственная преграда для развлечений мучителя. Его слуги учатся всячески оттягивать её. И всё же она приходит – освободительница, дарующая покой, помощница, помогающая бежать из камеры пыток в иные, более счастливые миры.
Есть основательное мнение, что посмертие у всех разное. За порогом – разные пути-дороги. Кто-то уходит далеко и безвозвратно, кто-то отлучается ненадолго и возвращается в родные места в иной оболочке. Есть и те, кто возвращается воплотиться, пожить ещё, ещё раз порадоваться красоте, ещё остающейся в нашем мире вопреки мучителю. Однако подозреваю, таких всё меньше и меньше. Чем сильнее власть мучителя, тем больше безвозвратных беженцев из нашего мира. Тем пустее и безрадостней наш мир.
Я думаю, что-то изменилось в Её отношении к нашему миру и своим задачам именно с появлением промышленных боен и экспериментальной науки, когда смерть перестала быть жребием, но была поставлена на поток. Фактически хозяева лабораторий заставили Смерть — вольную и справедливую ко всем — работать на них, по их указаниям. И именно тогда, верно, зародилась мысль о том, что так быть не должно.
Божественный ум и божественное знание — не нашим чета. Был ли Сын единственным выходом из положения нам вряд ли суждено узнать. А кто стал Отцом Сына, Повелитель ветров мне не ответил. Промолчал. Возможно, тайна этого ещё важнее, чем тайна о Сыне. Тем более вопрос о любви и зачатии… То, что я видел, то скрытое место, где до времени таится или сдерживается Фиолетовый ураган, заставляло думать о глубоком подземелье, а, может, и дне морском, ибо синяя стихия — это, скорее всего, вода. И это вполне может быть образом тайного лона, где дитя ждёт часа своего явления... Пусть всё это так и будет тайной из тайн. А вот что настанет, когда ребёнок будет выпущен на волю, Собеседник мне поведал. И то, что он поведал, насыщает моё сердце ликованием, заполняет мой дух уверенностью и покоем. Я вряд ли смогу передать тебе узнанное в тех выражениях, которые услышало моё сердце. Расскажу лишь смысл — простыми словами.
 
Глава 16.
Где и в который час он придёт, чтобы совершить то, ради чего предназначен, останется тайной до самого конца. Он явится неожиданно и стремительно. И то, что он принесёт с собой, людям сегодняшнего дня, человекам современности, экономическим животным, двуногим потребителям космической полуночи, вряд ли покажется добром, вряд ли понравится. А все остальные – да! – они сразу поймут, о чём речь, и примкнут к нему.
Фиолетовый ураган из синей бездны поднимется ввысь и обнимет всю Землю, заглянет в каждый уголок планеты. И там, куда рука мучителя ещё не простерлась, а таких мест всё меньше и меньше, он будет ласковым ветерком, туда же, где укоренились и властвуют слуги Врага, он придёт бурей. 
Вся корка, призванная обеспечить комфорт экономических животных на Земле, будет сорвана очистительным ветром, смыта очистительной влагой, выжжена очистительным огнём. Мегаполисы, шоссе, трубопроводы, линии электропередач, свалки, асфальт, бетон, пластик – вся эта парша, облепившая лик планеты волей Врага и его слуг, сойдёт, как весенний снег. За всю боль, причинённую Матери-Земле инквизиторами прогресса, дознавателями Её тайн, виновные заплатят сполна. Сын Смерти, вставший на защиту Жизни, заглянет в самые глубокие подземелья, которые они заранее вырыли, и куда попытаются спрятаться. И настанет миг, когда они сойдутся с самим Паразитом. Только поединка не случится. Страшен взгляд мучителя. Никто из жителей земли не способен вынести его без страха. Но Защитник Жизни глянет на Врага так, что тот сам бросится бежать.
Насосавшийся Паразит отпадёт от Земли, но Смертич будет преследовать его и дальше, пока мучитель не удалится за пределы Великого Древа Млечного Пути, пока в отчаянии не бросится в ту бездну, откуда когда-то явился. И он не уйдёт невредимым. Преследуя, Смертич много раз поразит Врага своим оружием, заставит истечь его нечистой кровью и отдать его все силы, все жизненные соки, высосанные не только из нашего мира, но и из других миров, которые, вполне возможно, он разрушил прежде, чем прибыл к нам. Всё, что Враг добыл через боль и страдание, будет у него отобрано, и возвращено Матери-Земле и Великому Древу — радостью.
Истома умолк, глянув на меня с улыбкой.
- Вот так! Когда это произойдёт — неизвестно. В этой жизни мы можем и не дождаться Дня Великой Радости — Дня изгнания Паразита. Но день этот придёт рано или поздно. А мы — вечны, мы увидим это день, неважно в каком обличье. В преданиях религий Ближнего Востока говорится, что в конце времён явятся гоги-магоги, вроде, некий странный народ, обитающий у края земли. Они сожрут на земле всё, включая плодородный слой почвы. И это очень укладывается в программу мучителя. Надеюсь, до этого не дойдёт   
- Так вот каких ветряных коней я видел во сне? - вздохнул я.
- Думаю, да, - кивнул Истома. - Горящие весёлым живительным огнём провода и асфальт — это его знамения. Трава, пробивающаяся через асфальт — это весть о Нём. Думаю, чем ближе Его день, тем больше таких видений, каких-то иных предчувствий будет у тех людей, кто на Его стороне.
- Хорошо, - улыбнулся я. - Но что же будет потом? После того, как вся эта, как ты говоришь корка, парша сгорит, отпадёт... Земля исцелится, но что будет с людьми?
- Те, кто станут на сторону мучителя, разделят его судьбу, - помрачнел Истома. - И ты прекрасно знаешь, что очень многие этого достойны. А те, кто на стороне своей родной Матери-Земли, наконец-то обретут счастье. Счастье и истинное человеческое предназначение. Помнишь, я рассказывал тебе про космические сезоны, про века древних греков и юги индусов?
- Да, конечно. Золотой, серебряный, медный, железный…
- Именно. Я полагаю, что явление Защитника Жизни будет как раз переходом к новому циклу. Конец Тёмного века – начало нового Золотого века. 
- Логично, - сказал я. – Вообще, это сказание о Смертиче звучит, вполне себе, как древнегреческий миф. Не научная фантастика, не фэнтези. Именно, миф.
- И это хорошо, - кивнул Истома. – Миф – гораздо эффективнее философского трактата или романа.
- А можно этим мифом делиться с другими?
- С единомышленниками делись, - кивнул Истома. – Но только с чуткими единомышленниками. И в особой – посвятительной обстановке.
   
Не сговариваясь, мы встали и пошли. Но, вроде, время расставания ещё не настало. Истома отсыпал мне в карман горсть орешков, предписав съедать их по одному в день. Мы продолжали путь вместе.
Шли через лес незнакомыми тропинками. Я понял так, что Истома выведет меня к трассе. А пока было время, задавал вопросы. На большую их часть он охотно отвечал. В некоторых случаях пожимал плечами. Я спросил его в том числе и о том, что мне сейчас читать. Чтение ведь – основа учёбы.
- Читай сказки, настоящие, не упрощённые, например, из сборника Афанасьева, - отвечал он. – Но делай это вдумчиво. Пытайся заметить в них то, что раньше не замечал. Сказки – самый хороший в нашем деле вводный курс. Вот, скажем, сказка о Золотом, Серебряном и Медном царствах. Помнишь? Соотнеси-ко это с нашими веками-эпохами! А то, что они скатываются в яйцо, и герой забирает их с собой! А то, что там матушка героя сидит в четвёртом – алмазном или жемчужном замке-царстве, а он повёртывается во все стороны, и весь мир из него видать! Попробуй-ка, разгадай – о чём это?
Мы шли. Тропинки сливались и разбегались. Лес мне был совсем незнаком. Деревья нигде ещё не распустились, только копытень зеленел под ногами, но птицы радостно шумели со всех сторон. Весна-красна идёт!
Истома кратко описал мне то, что стоило бы делать его ученику каждый день: утром, в полдень, вечером, в полночь. Я старался запоминать, и потому, наверно, совсем потерял ориентацию.
Мы перепрыгнули какую-то наполненную талой водой канаву. Ещё немного прошли частым осинником. И тут я услышал шум дороги там, где совсем не ожидал его услышать.
- Трасса? – удивлённо спросил я, кивая на звук.
- Она самая, - улыбнувшись, подтвердил Истома.
Мы продрались через придорожные кусты, и я остолбенел… Мы вышли на трассу у Сырнево! Сырнево – этого практически Инск! Переходишь по надземному переходу через шоссе, и вот он – наш посёлок. Слева «Макдональдс», где мы утром, попивая кофе, слушали «Мёртвого анархиста».
- Ещё одно волшебство? – повернулся я к Истоме.
- Считай, что так, - мой провожатый, казалось, был очень доволен собой и произведённым эффектом. – Но, в общем, просто короткий путь. Его всегда можно отыскать. Если ищешь, если умеешь толковать с тропинками, они сами подскажут. Занятие это тем более увлекательное, что оно, как считают некоторые, омолаживает. Ведь поиск кратчайшего пути – это ещё и игра со временем. 

Глава 17.
Омоложение омоложением, но какую-то шутку мой проводник сыграл, действительно, не только с пространством, но и со временем.
Вроде, мы долго спали, потом обедали, и ещё, как минимум, пару часов провели в лесу. Должно было натикать, по моим расчётам, часа четыре пополудни, а то и больше. Однако, когда я перебрался на нашу сторону по надземному переходу, и забежал в «Пятёрочку», чтобы порадовать родных хотя бы шоколадными конфетами к чаю, мой взгляд упал на циферблат магазинных часов, а там значилось всего-то 12.35. Я засомневался, спросил время у выходившей из магазина соседки, но она подтвердила мне, что пол-первого где-то и есть.
От деревеньки, где обитал Истома, до Инска, как мне казалось, было уж не меньше километров десяти. Пройти по лесу даже неким коротким путём, у нормального человека заняло бы времени больше, чем тот же путь по прямой дороге. Но мы не только не задержались, а ещё и как-то умудрились сэкономить… Да какое там сэкономить — отмотать назад не меньше трёх часов.
Постояв в раздумье, я всё-таки купил коробку конфет «Коркунов» и отправился домой.
Дома, конечно, все были счастливы увидеть меня в добром здравии. Следов травмы на моей голове не было. Поэтому про Истому мне рассказывать необходимости не было, а вот про экологическую конференцию в заповеднике под Брянском пофантазировать пришлось, коли уж мои соратники запустили такую легенду. Впрочем, Истому я вниманием не обошёл: сделал его лесничим, хозяином дома, у которого мы жили во время экологического слёта.
Меж тем брат сообщил мне, что сегодня на участке срубленной рощи какая-то суета. Вроде, приезжала милиция, какие-то технические службы. На месте будущего котлована, говорят, появились ведьмины круги или что-то в этом роде, хотя травы ещё нет, а без неё какие ведьмины круги?
Я заинтересованно покивал брату. Но решил обо всех наших чародействах пока что молчать. Чары не терпят болтовни. Похвалишься, а они тебе боком выйдут. К тому же… Да, да! Если уж я ученик Истомы, я ни на миг не должен забывать о мучителе и его слугах! Конспирация есть конспирация.
Вечером я был на сходке нашей зелёной тусовки. О том, что на новой стройплощадке какая-то суета, тут, конечно, знали, но подробностей пока не было никаких. О том, что её причиной были мы с Истомой, мог догадываться только Кирилл. Но Кирилл — прапорщик армейской разведки: ему за конспирацию отдельно толковать было излишне. Мы обменялись глубокомысленными взглядами и поняли друг друга.
На собрании раздали листовки — каждому активисту по пять пачек по сто листовок. Их надо было разнести по подъездам, расклеить, где возможно. Листовка о митинге, который должен был пройти у нас в воскресенье у ДК. На этот раз обещали приехать известные гости из столицы. И даже неплохая этно-группа решила приехать, поддержать нас небольшим концертом.

Говорят, что преступников тянет на место преступления. Я себя преступником, естественно, не считал, тем более, что мы с моим наставником никого не ограбили, не убили, не покалечили, хотя у головки у охранников в будке, возможно, утром болели, как после очень сильного перепою, и, возможно, им что-нибудь дисциплинарное и прилетело.
Я пришёл к месту действа на следующее утро. Прошёлся кругом забора, и заметил, что на половину он сверху уже украшен колючей проволокой — спиралью Бруно собственной персоной. Принимают меры, значит, товарищи. Давайте, давайте! Надеюсь, наш конёк упряжной что-нибудь вам вскоре продемонстрирует.
Но злорадствовать в этот весенний денёк не очень хотелось. Весна-Красна пришла в Инск. Тёплые ветерки подбадривали оставшийся вокруг забора малый полк деревьев. Ещё чуть тепла и вдохновения, и зелёный пожар получит по ветвям.
От рощи осталась, наверно, одна десятая. И грустно, и радостно, что хоть эти деревца остались.
Солнце поднялось в зенит, и, согласно предписанию Истомы. Я отметил полдень орешком мудрости, из тех, что он насыпал мне в карман куртки. Что поведает мне орешек сегодня? Смотреть, слушать, примечать. Читать знаки и намёки.
Я присел на лавочку, спиной к забору. Кроме голосов птиц, никаких звуков больше не было. Стройка озадаченно молчала. Если кто-то там и был сегодня, наверно, ушли обедать.
Задумался о ближайших днях. Жизнь моя, ведь, теперь, должна стать совсем иной. Надо было не ударить в грязь лицом при следующей встрече с Истомой. Мы договорились увидеться через пару недель…
Лавочка вдруг странно задрожала подо мной. Я вздрогнул, повернул голову направо и вздрогнул ещё сильнее. На лавочку подсел человек. Подсел как-то бесшумно. И только вот это дрожание, вибрация…
Решил, что это кто-то из рабочих со стройки. Человек был в высоких сапогах, в какой-то телогрейке, в чёрной кепке, которая у меня прочно связывалась с рабочим классом. Хотел, было, его поприветствовать, да слова не нашлось…
- Здравствуй, - однако ответил мне незнакомец, словно всё-таки слышал моё приветствие.
Я застыл в ужасе, готовый бежать прочь, не ожидая от незнакомца ничего хорошего. Но он остановил меня:
- Не бойся! - он повернулся ко мне в фас, и я увидел его глаза. Какие-то очень яркие, водянисто-зелёные. - Я узнал тебя, и хочу поблагодарить тебя за твой труд, - он кивнул на забор. - Твой и твоего друга. Вы призвали великие силы. И теперь то, что задумали они, - он снова кивнул на забор, - не сбудется. А у меня появилась надежда.
- Кто ты? - спросил я, приходя в себя, хотя и понимая, что говорю если с человеком, то с очень непростым — под стать Истоме. Но, возможно, и с человеком лишь по наружности.
- Я тот, кто заботился об этом лесе, - печально молвил он. - Когда-то он простирался до ручья, который теперь спрятали под землю, до оврага, где сейчас у вас детская санная горка зимой. До дубравы, - он кивнул на восток. - Здесь, - указал он в землю, - был край моих владений. Последние пятьдесят лет я мог ещё сберегать этот кусочек, а теперь всё моё богатство — вот они!
Он обвёл взглядом свой малый полк, которым я десять минут назад любовался, и продолжал:
- Но те, кого они убили на днях, благодаря вам, теперь вернутся. Не скоро, но ты это увидишь. Твои дети будут гулять в моих владениях. Я не стану богатым, как встарь, и всё же место это вновь станет лесом.
- Да, я понял, кто ты, - восхищённо прошептал я. - Да, я так и хотел… Мы так и сделали, чтобы всё вернулось, чтобы наша роща поднялась вновь, чтобы каждую весну, деревья одевались, как невесты, чтобы здесь пели птицы, скакали белки.
- Теперь всё так и будет! - он тоже перешёл на полушёпот. - Благодаря вам, благодаря тебе… Я небогат, я нищ сегодня. И всё же кое-чем я хочу одарить тебя, друг! За твои слова, за твои дела.
Я напрягся, хоть и в предвкушении чего-то хорошего, глядя в его зелёные глаза. А они вместо водянистого оттенка вдруг приобрели цвет молодой листвы.
- Глянь через плечо, через забор, - прошептал он. - Погляди нежно, тихонько. И увидишь…
Я сделал так, как он сказал. Медленно повернул голову… О диво! Вместо забора я вдруг увидел деревья! Да! Это была наша срубленная, но, наверно, вновь выросшая роща — роща, объятая юным зелёным сиянием, роща, благоухающая свежестью и любовью…
Я взглянул ещё пристальнее, и вдруг увидел лица! Прекрасные юные девичьи лица — в зелёных косах, с зелёными очами, заставляющими трепетать сердце, смотрели на меня приветливо, радостно. Нимфы? Дриады? Русалки? Души древ? Какие же они были прелестные! Я влюбился сразу во всех, и в каждую по отдельности.
- Они благодарят тебя — за любовь, за жалость, - сказал мой даритель. - Они явятся скоро. Как только эти люди с пилами уйдут. Великая Мать благословляет их возвращение. Надо лишь подождать.
Я смотрел в глаза прелестным зелёным девам ещё несколько мгновений. И мне даже стало казаться, что ветви зашевелились, протянулись ко мне… И вдруг всё пропало. И собеседник мой пропал. Хотя я знал, что он всё же где-то здесь, со своим малым полком. Просто всё уже было сказано, показано.
Я поднялся и зашагал к дому.

Я подожду и дождусь. Я вновь увижу эти лица. И надо сделать всё, чтобы люди с пилами убрались отсюда прочь поскорее, вместе со своим шефом из тёмного облака космической пыли.
Фиолетовый ураган, Сын Великой и Справедливой Матери растёт и зреет под спудом для Великой Битвы, для Великого очищения. Он скоро явится за тобой, мучитель!
23.12.2017