В пикете

Валентина Лесунова
                Эссе   
                1         
        У входа в метро женщина в ярко-красном жилете поверх теплой куртки раздавала газеты. Я узнала соседку Ирину, мать троих детей, младший недавно пошел в детский сад.
       Мы разговорились,  сумма, которую платили за эту работу, поразила, неплохой приработок, хочу, конечно, подумаешь полтыщи газет за два часа при неиссякаемом потоке людей, только не отвлекаться.
       К газетам прикладывались визитки: на красном фоне золотистые серп и молот, крупно: КПРФ, мелкими буквами адрес штаба: улица Красных партизан, 17, символическое число.
    На секунду привиделась ВКП(б), - описка, оговорка по Фрейду. С грустью вспомнила любимую бабулю, послевоенного года рождения, а вот, связалось.
                - Красные партизаны победили Колчака, Сибирь стала нашей, - вспомнила я из лекций по истории.
                -   Наши – ваши,  мой муж, к примеру, белогвардеец по убеждениям.  Ничего. Как-то уживаемся. - Муж ее, мастер спорта по айкидо, работал тренером в школе. - Поспеши, желающих много, особенно молодых, платят без задержек, - посоветовала она.

     Огромная вывеска с названием партии  видна издалека, на номер дома можно не смотреть.   Из штаба выходили люди в красных жилетах с красными сумками, набитыми газетами.
     Я переступила порог и  попала в небольшой зрительный зал с рядами стульев. Лицом к зрителям сидел мужчина:  круглая, бритая голова, грубые черты, внимательные темные  глаза,  руки работяги с закатанными рукавами клетчатой рубахи.   
                - Ти-ши-на! начинаем работать, - мужчина оглядел сидящих. – Кто не понял? Встаем, берем газеты и уходим. Всех развезут по точкам. Товарищи пикетчики, не забываем проводить агитацию. Рабочий район, депрессивный, работы нет, молодежь спивается. Капиталист этих проблем просто не замечает, у него своя борьба с конкурентами. Кто вам что возразит? Ничего придумывать не надо, - он посмотрел на меня, - Новенькая?  Кира вас оформит, - он кивнул на женщину моего возраста и неяркой внешности, раздающую газеты и  портреты, одного я сразу узнала – Жуков, второй тоже известный – разведчик Николай Кузнецов, до Отечественной войны работал в нашем городе.
         Она внесла мою фамилию в список, пообещала после пикета оплату, выдала красный жилет и сумку с надписью «Посмотри правде в глаза», набитую газетами.
               - Не забудьте штендер со знаменитыми коммунистами.
               - Николай Кузнецов был беспартийным, - сказала я, но никто не услышал.
    Молодой человек  внес портрет Экзюпери, на обороте оказался  Пабло Пикассо.

               - Может, у вас Шекспир есть? – пошутила я. - Хотя бы Пушкина.
               - А что, возможно, он бы принял революцию, а потом стал коммунистом, - отозвался мужчина за столом.
              -  А потом бы его расстреляли.

     Мужчина, изучающе посмотрел на меня, если выгонит, так мне и надо, в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Но, видимо, решив, что я безобидная, стал объяснять:
             -  Штендер  ставится рядом с пикетчиком. Вы должны объяснять людям, что только коммунисты смогут противостоять злобному оскалу буржуазии, вытащить из прогнившего болота частной собственности, ну, сами понимаете, ведь вы учительница. -  Он стал водить ручкой по карте: - Вот здесь, у метро, вас довезут, будете стоять  - посмотрел на часы, -  до восьми, потом за вами приедет машина. – Он обратился к залу: – Молодежь, помогите донести штендер до машины.
      Откликнулся невысокий юноша, показался школьником, но взгляд взрослого мужчины. Нас догнала  женщина, худая и высокая, с молодым, но уставшим лицом.
              - Я с вами, мы вдвоем будем, на всякий случай. Уже были нападения.
               - Кого-то били?
               - Нет, отбирали штендеры и газеты.
   
        Неожиданно для себя  ощутила боевой дух,  вот чего не хватало в жизни: риска.
             «Шли на приступ. Прямо в грудь - Штык наточенный направлен. - Кто-то крикнул: «Будь прославлен!» -  Кто-то шепчет: «Не забудь!»
         Но вспоминать дальше стихи Блока мешала женщина, назвавшаяся Ларисой, она занудно жаловалась на долги по кредитам.

         Лариса, как опытная, распределила места: мне на углу супермаркета, ей у входа в метро.
              - Через час поменяемся местами, - утешила она. – Штендер со мной.
      
       Сумку я поставила на скамейку, взяла несколько газет и одну протянула симпатичной женщине.  Она взяла, улыбнувшись. Довольная удачным началом, я кивнула мужчине выше средней плотности с пивным животом и как можно приветливее поздоровался. Он от неожиданности споткнулся и чуть не упал на ровном месте. С трудом выпрямился, поднял кулак и уставился на меня как на врага. Я зажмурилась  в ожидании удара, газеты выпали из рук, и услышала: « Так  больше шутить не надо».  Он ушел, а я уже молча протягивала газету и старательно улыбалась  прохожим,  в голове крутилось: «Впереди Исус Христос в белом венчике из роз».   
        Люди шли потоком, обгоняли друг друга, спеша домой. Газеты брали на ходу, не глядя,  дают – бери. Кое-кто тут же выбрасывал в урну.
    Рядом с сумкой присела старушка и стала принюхиваться. Я сказала, что нет ничего съестного, только газеты. Потом возле меня остановился невысокий старик интеллигентного вида и задал вопрос на засыпку: сколько томов Капитала написал Карл Маркс. Но я вежливо попросила отойти, глядя поверх его головы, он оглянулся, - «Понял», - и исчез.
 
          К концу первого часа, как и обещала Лариса, мы  поменялись местами. Я отошла на газон под дерево поправить прическу и протереть почерневшие от типографской краски руки влажной салфеткой, вдруг   нетрезвый мужчина вырвал газеты, которые  локтями прижимала к телу. Я  закричала, на крик прибежала Лариса и стала фотографировать сцену. Мужчина, отмахиваясь от нее,  как от роя пчел, матерясь,  спустился в подземный переход. Никто не вмешивался и не останавливался, люди равнодушно проходили мимо. 
       Под шумок  утащили штендер, Лариса позвонила Николаю, так звали мужчину, который направил нас сюда, и стала возбужденно рассказывать, что на них напали, но она успела сфотографировать. Нетрезвый мужик, явно засланный известно какой партией. Замолчав, стала слушать.
                - Сейчас привезут новые газеты, команда стоять до конца, - «обрадовала»  она.
       Ничего себе, ведь напали, какая работа, но что-то останавливало  уйти, бросить, не рисковать.  Быть в образе борца за справедливость   безумно нравилось.
    
       Газеты и штендер вскоре привезли и ровно в восемь нас забрали.  В штабе Николай посмотрел на пустые сумки, похвалил меня,- молодец, справилась, - показал, где расписаться,  протянул купюру,  оглянулся, никто на нас не смотрел, и  достал из кармана пятидесятку, на проезд.
      По дороге я зашла  в интернет-клуб, через квартал от дома, - иногда переписывалась с дочерью по электронной почте. Там работал  бывший ученик Илья Сукачев, когда-то был тихим робким школьником, таким и остался. Он быстро нашел в Википедии нужное слово, я прочитала: «Штендер - переносная конструкция наружной рекламы на улице в непосредственной близости от рекламодателя».  Как обычно, Илья от денег отказался.
                2               

      Месяц, сначала с шести до восьми вечера, а за неделю до окончания кампании  утром и вечером стояли мы с Ларисой, наблюдая  потоки людей. Я быстро научилась различать, кто возьмет газету, а кто пошлет. В людных местах почти не оскорбляли, нападение пьяного в первый день моей работы было исключением, так сказать,  боевым крещением. В малолюдных местах, куда  иногда отправлял Николай, попадались всякие, но мы улыбались и на посылы в то самое место отвечали: «И вам спасибо».
         Всегда брали газеты молодые люди, ведь многие прирабатывали  таким же способом, даже дети десяти – двенадцати лет, набегали стайками, -  раз немолодая тетка с внешностью учительницы тут стоит, значит,  нужно помочь. Вечерами появлялись нарядные девицы – красавицы,  брали с улыбкой и пожеланиями всего хорошего.  Они  с трудом передвигались в сапогах на высоких каблуках по скользкому снегу, как скованные кандалами, я представляла мужчину – деспота и  жалела их. 
              - Это одиночки, они хотят привлечь внимание, - объяснила Лариса.
              - И как, получается?
              - Не знаю, мой племянник, как женился, все каблуки потребовал выбросить, рост у него высокий, она миниатюрная, не в этом дело, жалостливый он, мучения его не возбуждают. Даже маникюр не разрешает.
      Я порадовалась чувству сопереживания, по-моему,  у мужчин нечасто встречается. У женщин в избытке: уставшие после работы, обвешанные сумками с продуктами, от газет не отказывались, или брали сами, или просили засунуть в одну из сумок. 

       Зато мужчины средних лет  с утра  мучились похмельем, а после работы жаждали алкоголя, - уже вечер, а ни в одном глазу. Их, мягко говоря, невежливость объяснима. Но почему-то им не уступали некоторые старушки. Не знаешь, где найдешь, такого изощренного мата я не слышала даже от мужчин.  Давала себе слово записывать, но во время работы  некогда, а после работы, уставшая, способна только на  прогулку по скверу с Ларисой и покупку салата и поллитра молока в магазине. 
     Обидчиков было все меньше, видимо, мы примелькались,  с нами стали шутить, иногда  спрашивали, когда вместо газет будем раздавать автоматы Калашникова.

        Не обошлось без истории, с участием  полиции. Это было днем, я стояла  в двадцати метрах от входа в метро станции. Время такое, приближались выборы, конкурирующая партия следила за нами, мы старались инструкций не нарушать.
   Ко мне подошли двое полицейских. Один маленький и худенький, на голову ниже меня. Второй, о, большой, толстый, что говорится, сытый, особенно на фоне худенького.  Он навис надо мной, поигрывая дубинкой, и сказал, что я должна отойти от станции метро на пятьдесят метров.  Нет, возразила я, по положению только на двадцать.
     Худенький  заулыбался, я почувствовала поддержку, и продолжила: «Могу позвонить нашему депутату. Он с вами поговорит».
      Они ушли. Через некоторое время вернулись,  толстый протянул мне ксерокопию положения  шрифтом даже не восемь, хотя меньше не бывает, и ткнул в статью. Я прочитала, что агитацию можно вести  на расстоянии 50 метров от памятников культуры.
    «Где тут памятник»? – спросила я. «Вон» - толстый махнул  дубинкой в сторону метро и посмотрел на меня.
    Худенький тоже смотрел, но как-то тревожно, чего-то боялся. Я не экстрасенс, но поняла, еще вопрос, и дубинка махнет в меня, и отошла.
   

                3

           Наступил последний день, вернее, вечер,  Николай  попросил  задержаться в штабе.
              - Не хотите ли вступить  в нашу партию? –   спросил он.
          - Не думала.
          - А надо бы подумать.  Разве мы хорошо живем? Одни жируют, другие голодают.
          - Коммунисты все еще призывают к диктатуре пролетариата?
  Он  стал пояснять:
          - Мы за власть трудящихся:  рабочих и крестьян в союзе с интеллигенцией. Вы же не относите себя к олигархам, зарабатываете своим трудом. Зачем отдавать власть тем, кто ничего не производит.
          - Кто с этим будет спорить,  верно, как то, что день сменяется ночью.
          - Ладно, идите, - он устало прикрыл глаза.
   
  Может, для молодежи эти простые истины привлекательны, но мне  бы хотелось других слов. В словаре эпитетов и синонимов бы поискали. Сколько можно одно и то же повторять.
Хотя суть не в словах,  брехать – не цепом мотать – одна из любимых бабулиных пословиц. Бабуля – учительница редко позволяла себе просторечия, наверное, поэтому и запомнилось.
Идеи несостоятельны, зато партия сильна  критикой, разбуди ночью коммуниста, он сходу  заведется.  Может так и назваться критической партией Российской Федерации? 
И люди хорошие, - жаль расставаться с Николаем. К Ларисе я тоже привыкла.
 Если пригласят в следующий раз, приду, не раздумывая.