Не слишком активно, но в рунете уже озвучивалась точка зрения, о том, что нынешняя путинская «эпоха», целым рядом своих особенностей напоминает «авторитарно-державное» время правления Николая I. Того самого, у которого за широкой спиной с пушистыми эполетами, в меру политически активное высшее сословие шушукалось про «много в нем от прапорщика и немного от Петра Великого».
В основном, Николаю Павловичу, процарствовашему практически полные 30 лет (1825-1855), вменяют собственное высокопарство и превращение государства в громоздкий, насквозь коррумпированный муровейник. В котором, тем не менее, «было все стабильно», тихо как в лесу; было немножко репрессий — но не до критичности. Все высшее чиновничество брало на лапу, «имело профит»; в перерывах между казнокрадством усердно молилось, делало вид что постится и с большой помпой выезжало ставить свечки в церкву. Государь-ампиратор сам был не то что не в курсе о размахе коррупции, но терпел во имя политической устойчивости; железно придерживаясь точки зрения — все что угодно, только бы миазмы демократии и республиканства на святую Русь из загнивающей Европы не проникли. Ради этого был официально ограничен выезд из страны (разумеется речь прежде всего о дворянстве и купечестве — потому что остальные 80% населения поддерживались на интеллектуальном уровне дремучих леших). В силу подобной, реализованной на практике инициативы — не пускать за границу, «чтобы не нахватались», у правящего Романова стали появляться и собственные диссиденты-невозвращенцы. Из которых самым известным был засевший в Лондоне и пакостивший самодержавию по крупному Александр Герцен. Тут было все: попытки обидевшегося царя наказать бывшего чиновника за инакомыслие, путем ареста всего имущества — и веселые проделки последнего, вкупе с Ротшильдами, ограничить выдачу займов николаевской Империи, если тот арест не снимет. И ведь снял, но не без нервных для себя последствий — страна еще больше укоренилась в государственном антисемитизме (в силу национальности, нагадивших лично императору, Ротшильдов), и в собственной же изоляционной политике. А в думали, мантры, про «особый путь», только сейчас придумали?
Во время правления Николая I, в Российской Империи, окончательно и четко размежевались славянофилы во главе с Константином Аксаковым, и «западники» которых поначалу, вроде как тащил за собой тот-же Герцен, но на деле, лидерство, среди тогдашних сторонников «евроинтеграции», в итоге отошло литературному критику Виссариону Белинскому. Царь, и тех и других, первое время понимал откровенно плохо; все-таки эпоха была еще не та, и неповоротливый государственный аппарат не сразу осознал все прелести подпитки среди населения посконно «русских настроений». Само славянофильство, середины XIX-го века, быстро стало приобретать верноподданнические черты; перекинувшись с умиления первозданностью селянского быта, там где «начало всех начал» — на элементарное отстаивание российских монархических принципов. А принятая за основу, еще в царствование предыдущего монарха, т. н. «Теория официальной народности» (да, та самая — Православие, Самодержавие, Народность) — упала на умы ревнителей «русской самобытности», как зерна, в столь горячо любимый славянофилами, чернозем.
Вот еще немного исторических сопоставлений — худо-бедно, в николаевской России существовал собственный пропагандистский аппарат. С самого начала царствования Николая, в Санкт-Петербурге, начала издаваться газета под названием «Северная Пчела». И вы не представляете, сколько, в этих типографских листках, переплелось параллелей с современной информационной политикой России путинской. Начать стоит хотя бы с того, что с конца 20-х годов XIX-го века, за «Пчелу» по полной программе взялось III Отделение — ни что иное, как царская гэбня, занимающееся расследованием «неправильных настроений» и элементарным преследованием всякого инакомыслия. Печатное издание, первоначально придерживающееся либеральной риторики, было быстро перепрофилировано на монархический консерватизм — эдакий тихий «разгром НТВ» того времени. Со страниц газеты понесся отчаянный лай в сторону «западников», со всеми их «либеральными постулатами» и мечтами о конституции; и уж тем более, не приведи, с демократическим креном в сторону республиканизма. Чтобы почитывающий данную газету обыватель средней руки не слишком скучал, от обилия дифирамбов в сторону политического строя; попутно «Северную Пчелу» разбавляли, как сказали бы сейчас, «желтушным контентом» (правда, с поправкой на особенности той эпохи). Собственно ее издатель, Фаддей Булгарин, сам изначально придерживающийся свободолюбивых взглядов, быстро перековался до уровня тогдашнего российского консерватора и попросту говоря, начал пахать на царские же спецслужбы. Во время робкого разговора с управляющим III отделением Леонтием Дубельтом Булгарин несколько опасливо поинтересовался о чем вообще можно еще писать, кроме как о монархической рутине. И услышал в ответ — «Театр, выставка, гостиный двор, толкучка, трактиры, кондитерские». Все понял, причем очень тонко уловил смысл наставления — приоритет озвученным темам был расставлен в обратном порядке.
Да и вообще, Булгарин, среди «политически перевоспитавшихся» был далеко не одинок; и в то время, желающих причастится к высшей власти, и соответственно снискать себе какие-либо блага, было хоть отбавляй. Невыездной «вольнодумец» А. С. Пушкин, которого та самая «Пчела» гобила очень долго, и очень основательно, нередко пытался поиграть с троном в лояльность. В 1830, не желавшие больше жить под опекой «старшего российского брата» поляки подняли восстание; с целью восстановить собственный государственный суверенитет: замутить себе конституцию, и, не в последнюю очередь, вызволить себя из гнета романовской коррупции. В самом российском обществе, еще совсем не остывшем от недавнего выступления декабристов, подобный польский финт, который явно представлял из себя обыкновенное желание убечь в Европу, да и просто обзавестись гражданскими свободами (ничего не напоминает, не?) — вызвал крайне неоднозначную реакцию. Либералы молчаливо приветствовали (потому что вслух было очень опасно, и это еще слабо сказано), «народники» возмутились такому польскому безобразию. Так вот, на фоне этого, вечно нуждающийся в деньгах и элементарной свободе передвижения по стране Саша Пушкин (его неустанно пасло все тоже Третье Отделение) — решил, что «один раз — не консерватор»; и выдал свое приторное стихотворение «Клеветникам России». Пройдясь там и по «бездуховной Европе», откровенно сочувствовавшей польскому восстанию; и выдав свое, тогдашнее, «можем повторить» — вообще, шиш полякам, а не «свобода». От такой словесной фортели, челюсти тогдашних либералов с грохотом попадали на письменные столы; а власть, в целом, оценила. Быстро подключив к патриотичному вбросу Жуковского, наштамповала ультрапатриотическую брошюрку «На взятие Варшавы» и, как сказано выше, общество распалось на два неравномерных лагеря — «Саша-молодец, утер нос либералам» и «скотина ты продажная».
Ну и напоследок; жило тогда и второе солнце русской словесности, Н. В. Гоголь: по началу активно высмеивающий повсеместное мздоимство, но быстро подсевший на царские гранты — Николай Василич имел привычку тосковать по Родине живя в Италии, и денег у него не было, чуть менее чем никогда. А тут, то царь выпишет 500 червонцев, то наследник престола наличных ссудит; Гоголь в своих политических взглядах, в целом, и так был консервативен — а уж такая финансовая подпитка, вообще, превратила его, к концу жизни, просто в радикального монархиста и анти-республиканца. Выдав за пять лет до смерти свои «Выбранные места из переписки с друзьями» - гимн самодержавию, ортодоксальному православию и всецелой консервированной российской духовности «А что такое Соединенные Штаты? Мертвечина; человек в них выветрился до того, что и выеденного яйца не стоит. Государство без полномощного монарха то же; что оркестр без капельмейстера!»
Жутковатым предзнаменованием, тут выступает то, что под конец правления Николая I случилась Крымская Война; а именно, военное столкновение с коалицией европейских стран, которым Россия вынуждена была противостоять без союзников. Чем она закончилась для Империи — известно. Зато, среди прочего, началась с того, что некий неудачливый, не пользующийся не малейшим успехом у публики петербургский поэт и по совместительству ревизор петербургского почтового департамента Василий Петрович Алферьев, соорудил на-гора патриотическое стихотворение «На нынешнюю войну». В общих чертах чиновник обрисовал сложившуюся обстановку накануне боевых действий в Крыму; вспомнил про то, что «деды с Наполеоном воевали» и пообещал хилым европейцам кузькину мать от русского медведя.
Унылого литератора очень щедро наградил государь, со всем изложенным в стихотворении согласился; а через два с половиной года, николаевская держава проиграет войну и сам Николай скончается при странных обстоятельствах еще до ее завершения. Народ шушукался, что самодержец наложил на себя руки.