В роте ждали отправку в тыл на доформирование. Постоянные бои обескровили войска, и в роте, где по штатному расписанию должно было быть сто двадцать человек личного состава, насчитывалось менее пятидесяти. Такое же положение было и в соседних подразделениях. Вместо желанного отдыха они попали в боевую мясорубку.
Он никогда не мог забыть тот ужасный, невероятно упорный бой на позициях между деревнями Жерносеково и Гороватка, что в Нелидовском районе Калининской области, когда рота сдерживала натиск превосходящих сил противника. Так как на этом участке фронта предполагалось использование фашистами танков, рота была усилена взводом бронебойщиков.
Бой начался примерно в шесть часов утра тридцать первого декабря 1942 года, рота ещё не успела позавтракать. Немцы провели артиллерийскую и миномётную подготовку, а потом двинулись вперёд. До батальона фашистских солдат было брошено на позиции роты. Командир роты старший лейтенант Иванов, находился на правом фланге, а за левый фланг отвечал Боровков. После безуспешных пехотных атак немцы направили сюда семь танков. Два из них подорвались на минах, но остальные прошли через линию обороны. Пехоту поначалу удалось отсечь.
Страшен был бой, который длился без перерыва весь день. Всё меньше и меньше оставалось защитников. Санитары не успевали перевязывать раненых и переносить их в блиндаж. Потом прилетели самолеты, началась бомбёжка и одна из бомб попала в этот блиндаж. Никто не выжил.
Они держались ещё несколько часов. Держались даже тогда, когда их осталось всего трое: Боровков, командир бронебойщиков лейтенант Степанов и боец, фамилию которого Дмитрий Абрамович не помнит. Чтобы создать видимость широкой обороны, трое оставшихся перебегали по траншее и стреляли из автоматов, противотанковых ружей и пулемёта, благо, что оружия было много, оно валялось около каждого убитого. Потом солдата убила крупнокалиберная пуля немецкого пулемёта, его голова разлетелась на куски. Степанов был ранен, осколком снаряда ему перебило руку, и кисть болталась только на сухожилиях. Боровков перетянул ему руку выше локтя ружейным ремнём. Степанов уже не мог стрелять, но, зажав между коленями пулеметный диск, пробовал заряжать его одной рукой.
Кончались диски. Боровков стал стрелять по фашистам из противотанкового ружья. Потом он рассказывал, что при попадании противотанковой пули в человека того подбрасывало на полметра и как тряпку швыряло на землю. Когда немцы ворвались в траншею с правого фланга, Боровков со Степановым решили отходить отходить перебежками …
Степанов был убит сразу, как только выскочил из траншеи, его буквально перерезала пулемётная очередь. Не удалось уйти и Боровкову. Едва он пробежал десяток метров, как словно палкой ударило его по правой ноге. Две разрывные пули попали чуть ниже колена. Он не сразу потерял сознание, у него ещё хватило сил доползти до воронки от снаряда, скатиться вниз и перетянуть ремнём раненную ногу.
Когда сознание вернулось к нему, звуки боя слышались уже где-то позади, на запасных позициях километрах в восьми-десяти. Он привязал автомат к здоровой ноге и, превозмогая боль, пополз вслед за этими звуками. Чтобы меньше тревожить перебитую ногу, приходилось двигаться лишь с помощью рук. Теряя сознание, истекая кровью, он полз и полз в эту новогоднюю ночь по изрытому танками и снарядами полю. Его не покидала надежда, что он сумеет добраться до своих. Он встретил нашу разведку, но ему не помогли, потому что разведчики выполняли своё задание. И Дмитрий Абрамович на них не обиделся, лишь попросил показать дорогу к своим. Его перевязали, и он пополз дальше. Однако силы человеческие имеют предел...
Когда он очнулся в очередной раз, над ним стояли два немца. Автомата рядом не было. Немцы о чём-то переговорили между собой, а потом ушли. Они вернулись примерно через час с большим корытом, взвалили на него Дмитрия Абрамовича и повезли по снежным увалам...
Словно кадр из кинофильма вспоминается следующий эпизод. Он лежит в каком-то доме. Над ним склонился человек в форме солдата немецкой армии. Человек говорит, что он тоже пленный и находится в неволе с первых дней войны, выполняя у немцев обязанности конюха при санчасти. Пожаловавшись на свою долю, человек говорит, что если у старшего лейтенанта есть какие-то документы, то их лучше уничтожить.
Потом этот человек уходит, а Дмитрий Абрамович вспоминает, что в заднем кармане диагоналевых брюк, поверх которых натянуты ватные штаны, находятся документы. В том числе один документ, за который немцы на передовой расстреливают без суда и следствия - партийный билет. Оставшись один, Боровков уничтожает большинство документов, вырывает и сжигает внутренности партийного билета, где отмечается уплата членских взносов, а корочки и первые страницы прячет за обложку записной книжки. Конечно, записная книжка - не очень надёжное убежище, но выбора просто нет.
Потом он снова оказывается в сарае. Наши пленные солдаты, бывшие там, перевязали его, как могли, соорудили ему костыли, и сказали, чтобы он приготовился к проверке, предупредив, что коммунистов и евреев немцы отсеивают и куда-то уводят. Раненый был не только коммунистом, он был политруком роты, но в его документах это ещё не было отражено, он был просто старшим лейтенантом. Все документы, кроме записной книжки, старший лейтенант положил в нагрудный карман окровавленной гимнастёрки.
Проверка и сортировка пленных началась на следующий день. У входа стояли два немецких солдата, разговаривающих по-русски. К ним подходили пленные и подавали документы. После расспросов и тщательного обыска белья, им указывали, в какую группу становиться. Отделяли солдат от офицеров, в отдельную группу собирали политработников, коммунистов и евреев. Процедура обработки военнопленных была оговорена в плане Барбаросса, где указывалось, что офицеры должны быть отделены от солдат и содержаться в особых лагерях. Видимо, гитлеровцы опасались, что присутствие офицеров в среде пленных может стать организующим началом для Сопротивления.
Старший лейтенант приметил, что пожилой немец более благосклонно относится к пленным и, ковыляя на костылях, направился к нему. Вытащив из кармана документы, он подал их немцу. Сверху пачки бумаг совершенно случайно оказалась фотография детей старшего лейтенанта, которым в то время было по четыре-пять лет. Немец посмотрел на снимок и спросил:
- Твои?
- Мои, - ответил пленный.
Немец ещё раз посмотрел на фотографию и сказал:
- У меня трое таких же…
Мельком просмотрев документы, он не стал обыскивать пленного и указал пальцем на группу, где были офицеры. Это определяло надежду на жизнь.
Детская фотография прошла со старшим лейтенантом 850 дней плена, побывала в десятке концентрационных и пересыльных лагерей и сейчас является дорогой семейной реликвией.
Продолжение следует http://www.proza.ru/2018/09/12/1579