Дорогой капитан
Кабинет Милтона был украшен ярко-красными лентами, большой елкой и кучей мишуры, развешанной по окнам. Даже для гирлянды место хватило, которая была наскоро прицеплена на грубых металлических крючках. Оглядев всё великолепие, Чеширски прикрыл двери и подошёл к столу, где, как всегда, плотно зарывшись в бумагах, сидел Милтон.
— Искали, шеф?
Милтон медленно поднял глаза. Чеширски улыбнулся и посмотрел на небольшого толстого Санту, стоявшего на столе капитана. Толстый и веселый, добрый и жизнерадостный он был явным антиподом своего хозяина.
— Ты где был?
— Искал убийц, – ответил Чеширски, потерев Санте нос.
— Я так понимаю, для поиска убийц не обязательно возвращаться в участок?
— Ну, если они далеко, то это довольно затруднительно.
— Ты мог позвонить.
— Пришлось выслеживать. Звонок мог бы меня выдать. А что, разве детектив не может отлучиться на время? Это запрещено?
— Ты как разговариваешь, лейтенант?
— Ой, да ладно. Что, теперь будешь меня чихвостить?
— Нет, я просто хочу, чтобы ты понимал всю ту ответственность, которую ты несешь за свои действия.
— Ого, как высокопарно.
Бар задумчиво посмотрел на капитана. Слишком уж мягко он стелил. Ведь обычно были бешенство, слюна и крик, а тут – сама вежливость и благоразумие.
— Что-то случилось?
Милтон поднялся из-за стола и подошёл к двери, зачем-то выглянув в коридор. Выглядело это несколько комично, но очень уж интересно. Чеширски внимательно следил за боссом, который заметно нервничал.
— Чеширски, у нас вчера была встреча со службой внутреннего расследования. Скажем так, копали на всё, на что можно и нельзя. Ты ведь помнишь, что у нас недавно произошло в доках?
— Припоминаю. Там перебили отряд специального назначения, несколько агентов ФБР, да и пожар устроили до кучи.
— Дело в том, что после того события на складе они как с цепи сорвались.
— Ну, это нормально, там же столько кошек полегло. Вполне понятно, почему у них хвосты горят.
— Ты меня не слышишь. Им надо кого-то обязательно сделать крайним. Ты – самая подходящая кандидатура для них. Понимаешь?
— Я – самая подходящая кандидатура?
Чеширски улыбнулся – не надо было быть особо умным, чтобы понять, куда клонил Милтон. Бар снова задумчиво посмотрел на Санту – толстый старик был прекрасен, но вряд ли именно поэтому капитан постоянно выставлял его на Рождество. Просто это был подарок мэра.
— И?
— Они шерстят всех. А на тебе больше всего косяков. Ты же сам знаешь, как ты себя вёл. У тебя столько нарушений, что отставка – это лучшее, что может тебя ждать.
— Я так понимаю, я уже сейчас могу оставить жетон и револьвер. Без торжеств, без именных часов?
— Да. Тихая добровольная отставка. Понимаешь, это единственный шанс вылезти из-под удара. Пойми, если мы уволим тебя задним числом, они уже не смогут привлечь тебя, как копа. Все, пенсия. Взятки гладки.
— Как мило.
— И это ещё самый лучший вариант.
Бар посмотрел в окно. Там снова шел снег. Крупный, красивый, непривычно большой. Зима продолжала баловать погодой. И это, наверное, хорошо, ведь впереди было Рождество. Он вытащил револьвер, потом жетон и аккуратно положил их на стол Милтону. Он уже и не помнил, когда в последний раз встречал Рождество без них.
— Мне самому это неприятно, Чеширски.
— Я понимаю. Твоя задача – заботиться о нас. Ты приготовил мое заявление?
— Да, вот, – Милтон открыл ящик и вытащил листок бумаги. Чеширски взял со стола ручку и размашисто расписался.
— Пойдет?
— Да.
Бар снова посмотрел на Санту. Дед всё так же беззастенчиво улыбался. Милтон, встряхнув листок, быстро убрал его в стол, после чего стал медленно обходить рабочее место, видимо, готовясь произнести заранее заготовленную речь.
Удивительно, даже на этот случай у него было несколько слов. Конечно, ему было далеко в этом до Джорски, но старик старался. Бар скривился и молча пошёл к двери. Если он правильно всё понял, то по поводу внутренних расследований переживать не надо. Милтон будет защищать его, как мамка младенца. Не из-за любви, конечно, а по причине страха. Как-никак, а они ведь пытались работать сообща.
— Эй, Чеширски, что, снова влетело? – услышал Бар знакомый противный голос Понча.
Бар остановился и посмотрел на толстого, еле умещающегося в кресле бульдога. Тот, как обычно, был в белой дорогой рубашке, от пота даже немного посеревшей. Привычно крутясь на стуле, бульдог смачно жевал ручку.
— Я слышал, тут тобой новые ребята интересовались, видимо, теперь не отвертишься. Давно пора тебя проучить, старый кот. Но если хочешь, я попробую замолвить за тебя словечко. По старой дружбе.
— Знаешь, я встречал много собак и всё же, ты – самая противная из них. И дело даже не в том, что ты жирный, потный и вонючий, с вечно капающей слюной. Просто ты плохо воспитан.
— Даже так? – бульдог медленно встал со стула. – Что ещё скажешь?
— То, что, несмотря на все разногласия, ты, пожалуй, единственный, кто сегодня сделал мне приятно.
— Это как? – нахмурился бульдог.
— А вот так, – сказал Чеширски и со всей силы провел замечательный хук в челюсть, посадив Понча на задницу, после чего взял один из его отчетов и вытер лапу от собачьей слюны и крови.
— Ты только правильно меня пойми и не держи зла, как-никак, мы все в одной упряжке, – тихо сказал Бар и кинул скомканный листок в морду опешившей собаке.
— Чеширски, что за?! – выкрикнул капитан, выходя из офиса. – Ты что сделал?
Бар развел лапами и, развернувшись, пошёл в сторону выхода. На душе стало легко, хорошо. На секунду даже показалось, что он просто не прошёл первое собеседование и, находясь всё в том же двадцатилетнем возрасте, покидает участок, чтобы попытаться стать журналистом. Да-да, были у него такие мечты.
— Ты за это ответишь… – услышал он у самых дверей.
— Ага, как только очередь твоя дойдёт, так обязательно отвечу, – пробубнил Бар, покидая участок.