В одном одиноком кафе, которое за счет одиночества работало, как говорят, «на полную мощь», собиралась одна очень удивительная компания. Но вначале совсем немного о кафе. Кафе, полулетнее-полузимнее, нашего необъятного города располагалось на берегу огромной сточной клоаки, воспетой еще великим украинским поэтом. Именно великим, ибо, расположившись за уют¬ным столиком, можно было поверх верхушек деревьев лицезреть его могучее лицо с могучими усами и даже плечами, должно быть, также могучими. Да, да, да. Тараса Григорьевича Шевченко.
— За трудолюбивой стойкой работала не менее трудолюбивая и амбициозно прекрасная Варвара. Она в самделе была прекрасна. И что влекло посетителей: одиночество, тишина под шепот Жо Дассена, красота Варвары или могучие усы Тараса Григорьевича? Кто знает? Но постоянные посетители были здесь всегда. Кто они: художники? Коммерции тайные советники? Поэты? Просто любители тишины? Неважно, важно другое: они были.
— Убирал за столиками чистый, одетый в белое дедушка без возраста с истинно благородным лицом, чем-то похожим на Александра Якушева.
— Убирал без слов, со своими глазами, всё понимающими, но не оценивающими (какие, скажем, были у Варвары).
— Где-то раз в неделю в одно и то же время сюда приходили двое. Один из них (имени его мы не знаем) приезжал сюда на какой-то супер-иномарке, всей черной и гладкой, каким и был сам хозяин, с иголочки. Лет этак тридцати (не больше), а одет!.. Бабы, ой-ой-ой!.. Весь какой-то мягкий и в то же время жесткий, если не сказать жестокий. Рост выше среднего, пластичный, лег¬кий (сила в легкости), одним словом, Мефистофель в молодости. И на правой щеке — тонкий длинный шрам, посему видать, от лезвия. Глаза голубые и холодные. Машину ставил не в близости и не вдалеке (быть может, чтобы видела Варвара?). А так... регулярно заказывал две чашки кофе без сахара и рюмочку коньяка.
— Другой... мужчина летя пятидесяти, одетый осенью в кожаный плащ (черный) с огромными зелеными глазами и с золотой, просто лошадиной челюстью. Выпивал стакан водки не спеша, глотками, и курил «Беломор». Добирался, должно быть, на общественном транспорте. Неизменно оставлял аккуратному и чистому убирающему дедушке десять купонов, не говоря при этом ничего, а вот первый (Мефистофель в молодости) ничего ему не оставлял, зато уходя непременно давал десять долларов с благодарностью за музыку, которая не мешала разговору. Мог бы и больше, но не хотел, боясь отказа Варвары Амбициозно-Прекрасной.
За свой отдаленный столик не пускали никого из шайки художников, экстрасенсов, гуру и прочих, за исключением... Ну, да! Конечно. Конечно, Александра Аскольдовича и вездесущего Арамиса, которые своими далеко идущими планами и коммерческими операциями донельзя развлекали, по-доброму, этих двоих.
Итак, в тот день Молодой Мефистофель и Просто Лошадиная челюсть уже заканчивали свой традиционный ритуал и, судя по тому, что в их руках появились десять купонов и десять долларов, собирались уже уходить, как вдруг вдалеке показалась незабвенная парочка, состоящая из вспотевшей черной бороды и кладезя благородных идей, размахивающего со скоростью электрической мельницы везде проникающими руками. Разумеется, это были Арамис и Алексей Аскольдович.
На удивление, они были сегодня при деньгах, так как заказав без слов у понимающей Варвары бутылку крымского портвейна, направились за отдельный столик, а не к тайным и явным агентам и вседержителям самой МАФИИ.
Обычно при неожиданных встречах могучая МАФИЯ спонсировала двух бездельников двумя бутылками портвейна, пачкой сигарет и даже двумя бутербродами. А тут?! От удивления Лошадиная Челюсть засверкала своим ауромом, а Мефистофель В Молодости выронил из руки с каким-то скромно-огромным бриллиантовым кольцом целых ДЕСЯТЬ ДОЛЛАРОВ!
— Ребята, вы это куда? Мы же здесь, за столиком, присаживайтесь сюда, пожалуйста, — выпалила заикающейся скороговоркой сама Лошадиная Челюсть.
Арамис весь съежился, оглянулся вокруг, засверкал глаза¬ми но затем снисходительно улыбнулся и промолвил:
— Вообще-то у нас важное производственное совещание.
— Да мы никому ничего не расскажем, — воскликнула Золотая Челюсть, — точно, ребята, честное слово.
— Клянусь на пи... — тут Мефистофель осекся от замешательства, — просто клянусь.
— Ну, это другое дело. Вы-то люди порядочные, — пробасил Аскольдович, при этом вытирая сухие губы и потную бороду.
— Да, это так, — вздохнул Арамис, — исключение лишь подтверждает правило.
И еще раз вздохнул.
— А вот возьмем и расскажем вам, коммерсантам, как в нашем городе можно зарабатывать деньги, ну, прямо из-под земли.
— Интересно, интересно, — Золотые Зубы снисходительно- добродушно улыбнулись, — может быть, я этого даже и не знаю, а коли это так, с меня причитается ящик конины, т.е. коньяка.
— Ну, а с меня, — добавил Мефистофель, — два ящика! — секунда подумав, добавил. — «Крымского портвейна».
— Так отож... — пробасил Аскольдович, — готовьте тару, а мы пока по стаканчику портвейна.
Неожиданно убирающий дедушка, который все слышал и всё- всё понимал, подошел к столику и спросил:
— Может быть, вам еще что-нибудь?
— Да, да, да! — завопил Арамис, — ящик коньяка и приготовь¬те чуть опосля еще два с портвейном.
— Нет, нет, — в один голос пропели Мефистофель и Золотая Челюсть, — сначала расскажите.
— Ставлю рубль за сто, что вы даже и представить не можете, о чем пойдет речь, — выпалил Арамис и зачем-то полез своей волосатой рукой в грязный карман.
— Посмотрим, посмотрим.
Мефистофель, глядя на эту парочку самодовольных авантюристов, почему-то заерзал, затем заказал ЕЩЕ ОДНУ РЮМКУ, выпил, но на удивление не угомонился, а заерзал еще больше, и наконец медленно, четко, с расстановкой произнес:
— Ладно, ребята, с меня два ящика портвейна... только, толь-ко послушайте, не делайте этого.
— Почему? — в два голоса выпалил рассерженный Меркурий.
— Потому что эти скифские бабы недавно трансформировались и превратились вон в тот черненький «мерседес».
Эх, и пошла бы валерьянка и валидол «на ура», если бы они в этом кафе только продавались.
Арамис аж схватился двумя руками за место, где у впечатлительных людей должен находиться прибор, измеряющий степень впечатлительности.
У Ал. Аскольдовича при этом волосы на голове дыбом вовсе не встали, но встала дыбом сама благороднейшая черная борода.
Ну, а Мефистофель презрительно, по-мефистофельски смотрел на всех, особенно на Золотую Челюсть. И в этом взгляде что-то было от боксера, которому судья поднимает победную перчатку. Золотая Челюсть перехватила этот взгляд и угрожающе побагровела, затем, заказав себе еще один стакан водки, опорожнила его не медленными глотками, как обычно, а, как говорят, в один присест.
Затем ласковые золотые зубы стали принимать вид огненных зубов всепожирающей Гидры.
Он был похож на боксера, который, побывав в нокдауне в первом раунде, рвется в бой и во втором хочет закончить бой рез-ко и досрочно — нокаутом.
— Эх ты, наивный пацан, да я их поменял давным-давно, когда у тебя была еще первая ходка, ты же поменял дубликат, слышишь: ду-бли-кат. И эти бабы теперь вот где, — при этих словах участник поединка разинул рот и постучал по зубам всёпожирающим. — А с меня, ребята, все равно ящик коньяка, до и килограмм колбасы тоже... Плюс еще трехлитровая банка огурцов. Так что на утро будет и рассольник.
Эх, и доход бы был в этом кафе, теперь за счет Мефистофеля, была бы только валерьянка.
С минуту Мефистофель молчал истинно по-мефистофельски, затем встал, что-то сказал Варваре, вместе с ней ушел за при-лавок и вернулся, сам неся во всесильных руках два ящика портвейна. Затем, не говоря ни слова, оставил изумленной Варваре 10$ и удалился к своему черному «мерседесу», злобно посмотрев через плечо на Лошадиную Челюсть.
А наш мафиозо со стажем добродушно сказал:
— Ребята, мой вам совет: не занимайтесь ничем, иначе встрянете, вы только придумывайте.
Затем, подозвав убирающего дедушку, протянул ему десять купонов и сказал:
— Этим ребятам — ящик лучшего коньяка, но только по бутылке в день, а вам, ребята, спасибо за то, что вспомнил молодость. До встречи.
И когда он удалился, то убирающий дедушка неожиданно достал из кармана самую лучшую пачку сигарет в нашем городе и, давая ее двум несостоявшимся коммерсантам, сказал:
— Это от нашего кафе, спасибо.
Затем ушел в служебное помещение и повелительным голо-сом произнес:
— Варвара!
Варвара Прекрасная тот час же покинула прилавок.
— Да, дедушка, — и протянул дедушке десять долларов.
«Дедушка» дал ей взамен десять купонов со словами:
— А это тебе на побрякушки. Доллары же положи... сама знаешь куда.
Варвара открыла потайной чуланчик и положила купюру в глиняный кувшинчик, который стоял у ног... НАСТОЯЩЕЙ СКИФСКОИ БАБЫ.
А интересно, были ли они настоящими вообще в начале нашего двадцатого века?
Нет?! Быть может. Но откуда тогда взялись деньги у «дедушки без возраста», чтобы открыть это легендарное кафе, которое мы так и будем называть: «СКИФСКАЯ БАБА»?
И вытер бороду. Затем, как и должно быть, встал в торжественно-величественную позу Портоса перед несчастно сидящим Арамисом.
— Ты? Как? Заработал... ТЫ?! Ведь ты никак не можешь за-работать, потому что ты не можешь работать... Ты? Как... как? Расскажи мне.
— Это я-то не умею? — снисходительно ухмыльнулся всеобъёмный Алексей Аскольдович и вместе с ним улыбнулись три бутылки коньяка, которых тоже коснулся солнечный луч.
— Я-то и не умею?.. — при этом Алексей Аскольдович неожиданно вздохнул и задумчиво добавил, — ты прав, я тоже так думал. Но эти бутылки доказывают обратное. Я тоже умею работать... Головой.
— О, да — улыбнулся Арамис, — голова твоя всеобъемная и, может быть, ее наконец и заметил вездесущий Меркурий. Более того, быть может, он туда даже и проник, несмотря на яростную защиту твоей нечесанной бороды и вездесущего перегара. Короче, рассказывай.
— Я встретил брокера Ваню...
— Ваню? Ваню?! Это того самого, который день за днем в течение полугода снимал под офис твою кухню?
— Нет, на кухне жил я сам. Офис требовал комнаты с теле-фоном.
— Насколько я помню, за междугородные звонки он тоже не заплатил? Ух, мне бы его встретить! Я бы тогда ему вовсю навешал...
— Оплеух?
— Нет, штрафных санкций. Неужели брокер Ваня разбогател? Коньяк «Белый Аист»... И сколько он тебе заплатил? — Арамис пристально посмотрел на Алексея Аскольдовича.
— Заплатил? — Алексей Аскольдович ласково улыбнулся. — Заплатил? Нет, он сделал больше, он заключил со мною... как его? Трудовое соглашение.
— Письменное?
— Устное.
При этих словах Арамис помрачнел, вздохнул и сквозь зубы процедил:
— Рассказывай.
— Он будет выпускать на самом высоком полиграфическом уровне сборник, альманах стихов.
— Стихов? — Арамис кашлянул. — Стихов?! Но при чем здесь ты?
— А вот причем.
Алексей Аскольдович поправил ту пуговицу, на месте которой, по идее, у кого-то из предков находился галстук, потому что у бородатого, лучезарного потомка исчезнувшей интеллигенции, галстук не находился нигде и никогда, даже дома в шифоньере. Должно быть, генетическая память...
— Я встретил его вблизи нашего пивбара, откуда он выходил очень важный и... без запаха пива, но...
-Что?
— С запахом коньяка и с какими-то брокерами с запахом пива.
— А ты?
— А я что? Я схватил его за грудки обеими руками и потребовал денег.
— За квартиру?
-Да.
— А он?
— А он тот час же предложил мне работу.
— Какую?
— Ты слушай... Он будет выпускать сборник стихов наших непризнанных поэтов.
— Зачем? — задумался Арамис и добавил. — А... чтобы уйти от налогов. Хотя... зачем ему уходить от налогов, если он сам нищий?
— Чтобы заработать, — уверенно пробасил Алексей Аскольдович.
— Заработать? На поэтах?! Чудак, чудак на букву «м». Хотя, хотя под это в УкрСоцБанке можно попытаться взять кредит. Быть может, и дадут, дело-то хорошее. Но куда... куда пойдут на самом
деле деньги? Ваня, он уж наверняка знает. Нечисто всё, как и нечистый этот Ваня. Ну да ладно. Ты-то причем?
— Я занимаюсь маркетинговым поиском.
— Чего?
— Местных поэтов.
— Кого? Кого искать? Их тут, как собак нерезаных.
— Я знаю. И поэтому наперед потребовал бутылку.
— Предоплату.
— Да. И он мне дает, и не просто бутылку, а коньяка, настоящий «Белый Аист».
— Точно? Ты пробовал?
— Да, тут же, и при этом расписался.
— За сколько? Бутылок!
— Не посмотрел.
— С тобой тоже все ясно. Говори дальше.
— А что дальше?! Пошел на «Карабах», поймал трех бездельников волосатых.
— На бутылку? -Да.
— Многовато, можно было и на триста грамм.
— Можно, не спорю. Привел их на фирму к Ване и тот час же получил целых три. К вечеру я их наловлю на три ящика!
— И сразу сюда? -Да.
— Ладно... Такой коньяк — это дорогостоящий наркотик, и к нему привыкать нельзя, обменяем на «Портвейн», но вот поэты...
-Что?
— А вот что, на поэтах деньги не заработаем, кредит можно, деньги — нет. Да этих пишущих!.. Я и сам писал.
— Ты? Тебя не издавали? -На х...?!
Пауза.
— Зачем? Я хотел жить неплохо и поэтому даже не ксерил свои печатные листы.
— Почему?
А так, для всех я был непризнанный, страдающий гений, и мне постоянно наливали не только портвейн, даже жалели при этом и многое прощали. А так...
— Что — «так»?
— Попробовал бы я пропечатать свою чушь хотя бы в мест-ной дешевой газетенке... Я бы сразу перестал быть непризнанным, и краник с портвейном для «вечно страждущих на Руси» резко бы закрыла рука Аполлона.
— Тебе так было хорошо? -Да.
— Почему же ты перестал писать?
— Я, как говорят, вовремя смылся. Мне стала покровительствовать одна бездетная жена одного «нового русского» старше меня лёт на двадцать, вначале как к ребенку, затем, когда из-за чрезмерных знаков внимания я стал напоминать духовного альфонса, то получил хорошую затрещину от ее благоверного за не-доброкачественное прочтение какой-то там писанины. И это было хорошо.
— Хорошо что?
— Что ярость жестокого миллионера затмила разум.
— Почему?
— Да у него в службе охраны — дюжины две неандертальцев, которые могут испражнять свои отходы в виде «Бренди-Колы», самогонки и бледных сперохет не только на асфальт, но и на все-ми ненавистных поэтов.
— А дальше?
— А дальше его жена уподобилась разъяренной Багире, вцепившейся своими когтями в уши ею ненавистного Шархана, а я, как маленький Маугли, сидел на полу и плакал.
— Но это же хорошо, ты перехитрил этих хищников.
— Это было бы так, если бы не коварный Табаки.
-Кто?
— Коммерции тайный советник нашего Шархана.
-И?
— Он незаметно подкрался ко мне, когда я через силу пытал¬ся выпитый портвейн превратить в текущие слезы, и прошипел, что мне П...Ц, меня вычислили.
_ А ты?
— Смылся.
— А дальше? Тебя оставили в покое?
— Нет, эти бизнесмены очень жесткие люди. Меня захотели убить... Убить, как непризнанного гения.
— Убить? Но как?!
— Выпустить мой сборник.
— И что?
— Я отказался... Но... но мы опять можем обратиться к гроз-ному Шархану с просьбой выпустить сборник, состоящий из не-признанных маленьких Маугли со взором горящим.
— Ты думаешь, он даст денег?
— Да... у них, у этих полосатых, что-то наподобие профсоюза по разоблачению проходимцев для охраны собственных жен.
— Ну, да... Но ведь место поэтов займут художники и музы-канты.
— Они этого не понимают. Они для этого тупы. А вот сбор-ник можно было бы и выпустить.
— Но ты же сам говорил, что на поэтах заработать невозможно.
— Э... — Арамис хмыкнул. — Это смотря как подойти.
-Как?
— Слушай. Подобрать изнывающих Пьеро этак штук десять- двенадцать... Нет, тринадцать, это их число, — и заставить их из-нывать более продуктивно. Скажем, посадить на цепь, а заодно и переводчика на английский. Этак посадить на недельку.
— Зачем?
— А потому что, я думаю, недельки хватит. Дать им каждому по перу и по трехлитровому бутылю со сметаной.
-И?..
— Вот пусть сидят там в своих будках и творят в состоянии спермотоксикоза, а вблизи их будут прохаживаться прекрасные музы.
— В мини-юбках? -Да.
— А как же возможное рукоблудие?
— А ерунда... пояс верности, и всё тут. А через неделю они такие перлы будут извергать вместе с английским переводчиком, что тут попахивает международным кредитом для нашей многострадальной Украины.
— А захотят ли эти Пьеро садиться на цепь?
— Захотят, с радостью захотят, они же все мазохисты. Да и перед тем Гуру Вася прочтет им лекцию о сублимации сексуальной энергии в творческую. Да ну его! Бутылка портвейна у меня есть, но давай-ка вначале коньяк махонем тоже на портвейн, а то, чего доброго, сами...
— Но это же «Белый Аист»!
— Нет, лучше синица в руках, чем «Белый Аист», насиженный черт знает на каком суррогате.
— Давай!
За стойкой стоял все тот же чистый и опрятный дедушка, Варвары не было.
— Это... — застенчиво заговорил наш бородатый кинг-конг в миниатюре. — Мы к вам вот по какому вопросу...
— Слушаю.
— Можно ли у Вас коньяк махануть на всеми любимый «Портвейн Приморский»?
— Можно, отчего же, но только вначале его надо попробовать, а то Варвара может обидеться, знаете, мало ли что...
— Открывайте, коньяк классный. Мне его дал сам брокер
Ваня.
— Ваня? -Да-
— Посмотрим... Вот, ребята, вам по рюмочке, коньяк за счет заведения.
И через несколько секунд рюмочки были полны. Но после дружных глотков глаза у Арамиса и Алексея стали просто квадратные, а «Белый Аист» не захотел вить гнездо в двух дружеских желудках, а с ревом вырвался наружу.
Дедушка поправил воротничок и безо всякой обиды произнес:
_ Ребята, это же суррогат, я по запаху чувствую.
Арамис и Аскольдович молча кивнули головами, ибо они еще не могли говорить.
— А как выглядел это брокер Ванька, случайно, не щуплый такой и очень ловкий?
-Да.
— Так это он.
— Что — «он»?
— А он вчера у меня купил одну бутылку «Белого Аиста» и целый ящик пустых, хотя искал целый вагон.
— У...! у...! Закатал там у себя на фирме.
— Должно быть.
— И целый вагон пустых? Искал?
— Да, так точно.
— Ну, теперь понятно, куда пойдут кредитные деньги несчастных поэтишек. Да мы его просто прибьем.
— Нет, ребята, не надо, этим вы ничего не докажете и брокера не перевоспитаете. Нате-ка лучше бутылку вина, а коньяк оставьте мне.
— Зачем?
— А он тут иногда бывает в компании своих брокеров. И тог¬да Варвара ему...
— Нальет!
— Непременно.